Читать книгу Алфавит. Часть первая. А – К - Вячеслав Киктенко - Страница 5

1.

Промыл песок и ровно уложил на дно…

Воткнул белыми корнями зелёные водоросли.

Обложил камушками…

Налил отстоявшейся воды…

Пустил улитку…

Пустил немного дафний…

Поднёс сачок с трепещущим комочком,

И вот —

Сверкнув чешуйкой,

Рыбка

Скользнула в воду…

Вильнув хвостом,

Она

Привычным жестом

Расправила и шлейф, и плавнички,

Став сразу

Медлительной и властной —

Золотой…

2.

– Добрый день, Золотая рыбка,

Как Вам плавалось, как спалось Вам?

Жалоб нет? Может, крупен песочек,

Иль ракушка слишком большая?..

Да не густо ль насажена травка,

Есть где плавать Вам?..

Бросила рыбка:

– Не юлил бы ты, что ли, о, старче,

Говорил бы уж сразу, что нужно…

– Не корыстен я, рыбка, не жаден,

Мне не нужно палат золочёных,

О корыте не будет и речи,

А старухи и нет ещё вовсе.

Я ведь просто к тебе, с разговором,

Понимаешь, душа не на месте…

– Ну, стонать ты горазд, как я вижу —

Мне в ответ Золотая рыбка —

Коли что напартачил, покайся,

Ты покаешься, тебе полегчает,

Ну, а коли уж каяться поздно,

То и плакаться тут – понапрасну…

– Да не всё еще поздно! – вскричал я,

Плюнуть раз при твоём-то усердьи!..

Тем кончаются все разговоры

С нашим братом – подумала рыбка,

Поглядела на меня хитрым глазом

И сказала сущую правду:

– Али ты меня выловил в море?

Аль купил вчера на базаре?..

3.

Мне послышалось в слове Дафния

Что-то древнее,

Что-то давнее.

Уловите, как лично я,

Отзывы

В нем античной

Метаморфозы вы.

А удастся вам,

И увидите

Хлою с Дафнисом,

И Овидия.

Было,

Плавали в гулком море

Только Дафния,

Да Инфузория.

Будто срезана.

Косолоба.

Что-то есть в ней

И от Циклопа.

Что-то есть в ней от Энеиды,

Чем-то веет от Илиады,

Может, призрачный свет Атлантиды?

Или долгое эхо Эллады?

Но не знает (от этого именно,

Быть может, и в пасти сгинает?),

Сколь мизерней Дафния имени,

Которого —

Вовсе не знает!

4.

…в этом зелёном кубике оборвана связь с мирами.

Но всё кругом ещё хранит

Наследственную память о море,

О колыбели…

Змеино извиваются длинные плети стрелолиста.

Медленно качается широкий лист папоротника.

Всё так же,

От взмаха плавников

Вздымается мутное облачко ила…

И так же,

Осторожно и ловко,

Скользят меж растений светлыми полосками

Рыбы.

А в накрепко завинченной раковине

Живут ещё

Древние посвисты Океана —

Позывные…

Здесь всё ещё помнит о море,

О колыбели.

Смеркается.

В глубине комнаты мерцает продолговатый, Самосветящийся мир

С дафниями, улитками, травами, рыбками,

Мир так и не развившейся первоосновы,

Замкнутой за стеклом

Жизни…

…Смеркается.

В глубине комнаты светится пузырёк

С золотыми червячками —

Так и не развившейся первоосновой земной жизни…

Аквариум.

***

Арыка говор голоса мешал,

И уплотнял свой голос голосами,

Которые наслаивались сами,

И сам себя в движенье продолжал.

Поцокивали звонко каблучки,

Пошаркивали старчески ботинки,

Подрагивали лодочки-хвоинки,

Подпрыгивали туфли-поплавки…

Журчал арык, очнувшийся в ночи,

И голоса скреплялись звёздной тягой,

Небесный свет, отяжелённый влагой,

Качали на ветвях карагачи.

Так жил асфальт, и так жила вода,

Как бы сама собой жила…

Но тяжко

Дышала, вся в огнях, многоэтажка,

Как изработавшаяся звезда.

***

А в лугах-то гоготати славно гусям-лебедям!..

А в торгах-то благодати – ни баском, ни лепетом.

Вор хитёр, попал, не выскользнешь из его объятиев,

Поп мудёр, ему не выскажешь всех своих проклятиев,

А в кровях-то, поглядайте, искушенья свинские,

А в церквях-то – благодати, песни херувимские,

А как жить, не зная лиха, ни един не ведает,

Порадеет вор, и тихо в трапезной обедает.

А как жить на этом свете не святым, не грешникам,

Просто людям, просто детям, в школах неуспешникам,

А как жить-то, брат, на свете, не обидев ближнего,

Коли всё уже имети, да неймётся лишнего,

Лишь о бедах бормотати остаётся небедям…

А в лугах-то гоготати славно гусям-лебедям!

***

А весной там верба горит в розовой нежной опушке,

А зимой там избушку нежит белый и пушистый снег,

И всегда там живёт удивительный, в маленькой той избушке,

Седенький и мохнатый, старенький человек.

Он сидит себе там, в окошечко светло и ласково глядя,

А иногда на крылечко выходит – валенками потопотать,

Посмотреть, послушать, как речка поёт в ледяной ограде,

Как бежит себе, переливается… как она, как она там?

Речка та невеличка, старичка родимая дочка,

Как из-под горки выбежала, так и бежит от крыльца.

А за домиком нет ничего, только солнечных гор оторочка,

А речка журчит и ширится, и всем рассказывает про отца.

Она говорит сокровенное, что звать старичка Николой,

Что весь мир в глазах у него, а на дворе ни кола,

Что ему хорошо всегда, и зимой, и весной весёлой…

И почему-то радостно, что зовут его Николай.

Я не бывал там с детства, только как вспомню речку,

Домик у гор огромных, старичка, а над ним небеса,

Снова иду к восходу, к тому золотому крылечку,

Где не скрипнет ни половицы, родные поют голоса…

***

А под землёй, под пеpвым гpузным пластом,

Если сpезать его – тоннель.

Он весь в пpоводах сплетённых коpней,

Там чеpвь идёт как тяжёлый состав,

Там плафонами матовыми панель

Вспыхивает, оголена…

И медленно озаpяется чёpный дом

Всех мёpтвых и всех живых,

И ясно становится, что к самому ядpу

Подключены пpовода;

Они идут, pазветвляясь вниз,

Как сутулые молнии, их

Добела пеpемывает молодой чеpнозём

И гpозовая вода.

А над землёй, над сочными снами тpавы

Его высочество – Сад!

Он величав, и ветви его

Благоpодные посланцы коpней,

Они выносят цветы на pуках

В окpуженье свежей листвы,

Они пpиносят золотые плоды

На пpаздник осенних дней.

Жизнь идёт по гулким, сыpым коpням,

Как чёpный поезд идёт,

День идёт сквозь ночь

По тоннелю мглы,

Как шахтёр с фонаpём,

Тяжело,

И поднимается – из глубины —

До самого солнца, окpест,

До самого сеpдца, до тишины,

До песни – когда светло.

***

А у тебя гортензии, гортензии, гортензии,

А у меня претензии, претензии, претензии,

А у тебя настурции, настурции, настурции,

А у меня конструкции, конструкции, конструкции,

А у тебя сентенции, сентенции, сентенции,

А у меня концепции, концепции, концепции,

А у тебя дурацкие

инструкции

насущные,

А у меня абстракции,

конструкции

несущие…

…и ты живёшь, моё несущее гнобя,

И я живу, твоё насущное кляня,

А у тебя, а у тебя, а у тебя…

А у меня, а у меня, а у меня…

***

А ты боишься глаз внезапных!

Я буду на тебя смотреть,

Косясь, ползти, как пёс на запах,

А ты – бояться и гореть.

Уйдёшь, и нервно засмеёшься,

Тревогу притая в зрачке…

Но ты походишь, и вернёшься,

И сядешь вновь невдалеке,

Измученная, с волосами,

Распущенными на плечах…

Я затравлю тебя глазами,

Допью, домучаю в ночах!

Темна тропинка на болоте,

Смотри, не выпусти из ног,

Иди сюда, здесь пахнет плотью,

И бродит гиблый огонёк!..

***

А был мужчина на Земле, нечаянная радость,

Нежданный луч, нечаянное Ра,

Игрой весёлой хромосомных диких радуг

В мирах поправлен, сужен лишь на градус…

Зато какая ширилась Игра!

Как заиграло всё! Как поначалу ярок

Был женщины, земной хозяйки, лик!

Но заигралась, зарвалась, забыла,

сколь подарок

Невечен и велик.

Забыла, бедная, что гость такой не шалость,

Что звёзды в дом его к ней привели,

Что он – ракета, вертикаль, колосс,

и Фаллос,

Глядишь, отчалит от земли.

Лишь сотни тысяч лет каких-то погостил он,

А сколько пустозвонства и нытья

Хлебнул он здесь, в дому хозяйки милой!..

Пора, дружок, в нездешние края.

Ты знаешь, ты забыл кто ты, кто – Победитель,

Кто миллион собратьев победил,

Пройдя сквозь материнскую обитель,

И снова к женщине сошёл. И у неё гостил.

И загостился, кажется… пора уж

Отчаливать ракетой в небеса…

А женщина опять (её уж не поправишь)

Самостоятельные явит чудеса.

Научится рожать без мужества и страсти,

И самозачинать, исторгнув из себя

Какую-нибудь взвесь, и целое на части

Разбрызгивать, ни капли не любя.

Тогда-то он и вспомнится сиротски,

В лесбийской полноте он вспомнится, урод,

Который врал, и пил, и вёл себя по-скотски,

И называл себя – Народ.

Народа нет. Нет женщин. Нет мужчины.

Есть месиво морщинистое, есть

Томление о том, что нежные морщины

Ракетой дикой распрямит когда-то Весть,

Нечаянная весть о том, что снова ярок

Огонь, и грусть о том, что кануло вчера,

О том, как нестареющ мог быть тот подарок!

Какой высокою могла быть та Игра!