Читать книгу Исетский часослов. 300-летию Екатеринбурга - Вячеслав Кислицын - Страница 3

Над серой Исетью в предутренней мгле

(Он самый любимый на этой земле),

Стоит дивный город мечты и надежд,

Как будто стряхнул тяжесть древних одежд.

И тянутся к небу высотки-дома,

Слегка огибая её берега,

Скрепляя мостами Уральский хребет.

В домах отражается небо и свет.

И рыжее солнце с Уктусской горы

Спускается в город, идёт во дворы

И там, у подъездов, где выход и вход,

Стоит и кого-то настойчиво ждёт.

И вот мы идём, на работу спешим

По зову своей – неспокойной души,

Найдя себе дело на тропах земных,

Наследники ветхой, седой старины.

И помним, как Пётр распростёр свою длань,

И вздрогнула возле Исети елань:

Средь сосен и ёлок, и гиблых болот

Поднялся России форпост и оплот,

Чтоб делать железо из горной руды.

Где редких вогулов терялись следы,

Вгрызаясь в породу – ещё недотрогу,

Здесь Пётр на восход обозначил дорогу,

Россию прославив во веки веков,

Под звуки оркестров и звон кандалов,

Под стоны злодеев различных мастей,

Крестьян, староверов, работных людей.

Стряхнув тишину и вселенскую грусть…

Звонит над проспектом «Большой Златоуст»

И слышно окрест, сквозь исетский гранит,

Могучее сердце России стучит.

Рабочее сердце. Надёжно вполне.

Надёжно укрыто в уральской броне.

И если ты слышишь, ты слышишь, мой друг,

Как в жилах клокочет Екатеринбург?

И если ты слышишь, то значит ты – наш,

Как «Виз», «Вторчермет», «Уралмаш» и «Химмаш»!

Храм Вознесенский в колокол зазво́нит,

Храм на Крови ответит, зазвони́т.

Их перезвон в Исети не утонет,

Меня к себе притянет, как магнит.

Иду к тебе, любимый город, славный,

Успеть с тобой в любое время дня

Услышать как проспект грохочет Главный

У ног лихого медного коня,

Как звон трамваев рушит перепонки,

Машины нудно шинами шуршат.

И поглазеть, как парни и девчонки

Проходят мимо, по делам спеша.

А я пройду по старенькой брусчатке,

Над ней не властны ни снега, ни дождь,

И всё у нас по-прежнему в порядке,

И там, где был, стоит всё тот же вождь.

Укажет он на Площадь коммунаров,

На свет и тени Вечного огня,

В нём мир сгорел до основанья старый,

И новой стала древняя страна.

Она жила, а город у Исети,

Плотиной крепко в основанье врос

Двух берегов, и в ширь раскинул сети

Повдоль реки надолго и всерьёз.

Вон там – «Динамо», – сталинский кораблик

В открытый «Космос» по волнам плывёт,

И не свернёт ни влево и ни вправо,

Других путей не предписал «Речфлот».

Какой простор! И это дело вкуса,

И перспектива здесь видна во всём:

Хоть не Памир, но и хребет Уктуса —

Всё ж высота не малая притом.

Но, чтоб увидеть как он стар и молод,

И оценить всю даль его и высь —

С крутых вершин взглянуть на чудо-город

Ты на «Высоцкий» к небу поднимись.

И ты поймешь, что всё здесь сердцу мило,

Здесь нерв России, здесь её исток.

От Бога в нас вся мощь его и сила,

Душой – Европа,

Мудростью – Восток!

«Если вы не бывали в Свердловске»,

Приезжайте, он там же стоит,

Где Исеть омывает неброский

И холодный уральский гранит.

Вы пройдитесь по улицам нашим,

И почувствуйте солнечный свет,

На проспектах прямых «Уралмаша»,

Убегающих на «Вторчермет».

Там петляют тропинки Уктуса,

Что запутал» далёкий» «Химмаш»

Их распутать – большое искусство,

А искусство – приятная блажь.

И приятная блажь для поэта

О булыжной сказать мостовой —

В камень древний дорога одета

И давно стала нашей судьбой.

Помнит камень шаги мушкетёров*

Павших в битве под Бородино,

Помнит танковый рокот моторов —

Так звучала война над страной,

И поэты в боях погибали,

Выживали смертям вопреки,

Словно сделаны были из стали,

Для стальной стихотворной строки.

Только время и жизнь не щадили

(Время даже сильней, чем война),

Укрывая забвением пыли

Эту сталь и её имена.

Утро гасит огни перекрёстков,

Так задумал хитро Драматург…

Если вас забывают в Свердловске,

Возвращайтесь в Екатеринбург.

В Екатеринбурге солнце часто хмурится.

Летом дождь и слякоть, а зимой мороз,

Но когда идёшь ты по весенней улице,

Вся в потоке света, резь в глазах до слёз.

На проспекте Главном мы с тобой встречаемся

У Свердлова Якова и смотрит «универ»,

Как идём обнявшись, улицей спускаемся

Вниз к Исети шумной, где старинный сквер

Весь в гранит закованный над рекою серой.

Виден шпиль от ратуши с красною звездой,

Что была нам символом нерушимой веры,

До небес возвышенной, но такой земной…

Здесь эпохи древние и эпохи мрачные

Воды неспокойные в Лету унесли.

Но стоим с тобой мы, на любовь удачные,

Бронзой каменеет вождь чуть-чуть вдали.

А трамвай тринадцатый, для меня счастливый

Номер. Он везёт нас к тебе на ЖБИ*.

Молодо и зелено, век неторопливый,

И душа под курткой о любви трубит.

Где вы, годы вешние, канули куда вы?

Шумен южный берег озера Шарташ,

На песчаном пляже камушки шершавы,

Как шершав у сердца древний город наш!

С внуками по берегу камушки пинаем,

И голыш запущенный падает на дно,

И пугливо в небо утки рвутся стаей,

И лениво ветер шевелит волной.

Мой старый дом корнями в землю врос,

Где во дворе я бегал в тюбетейке,

А возле в небо выросших берез

Уже давно отсутствуют скамейки.

Мы здесь влюблялись в самый первый раз

И сигареты первые курили,

А чужакам частенько били в глаз

И первый раз портвейн в подъезде пили.

Давно снесен тот старенький забор,

Где я когда-то просто и с размахом

Ночной порою, чувствуя задор,

Девчонки имя написал без страха.

Оно светилось даже в темноте,

И на него с утра глазели окна.

Ну, где вы, где, денёчки наши те,

В каких дождях девчонки наши мокнут?

Кто согревает их своим теплом,

А может, греют их одни лишь стены?

Давно не пили вместе за столом

И не считали в семьях перемены.

Давно я вас не видел, мужики,

И забываться стали ваши лица…

Кто вышел в «люди», кто-то в старики,

Кому-то просто – насмерть вышло спиться.

Мы в детстве были дружною толпой

И не любили мудрые вопросы.

Я помню, как весёлою гурьбой

Во двор сажали юные берёзы.

Они росли, росли куда-то ввысь,

Теперь их кроны подпирают небо,

А мы по жизни взрослой разбрелись,

И разберись теперь: где быль, где небыль?

Брожу я редко между тех берёз,

Всё недосуг в эпохе канительной.

Мой старый дом корнями в землю врос

На нашей с детства улице Панельной.

Опять мы с тобой об искусстве,

А тропы укрылись травой.

Любовь – это дети в капусте,

Но аист летит стороной.

Ты топчешься в чёрном квадрате,

Не зная, где выход, где вход.

На Вайнера – местном Арбате —

Шатается праздно народ;

Из бронзы застыли стату́и,

На солнце блестят, как броня.

Я с детства уже не рискую

Купать на рассвете коня.

Он красный, а озеро сине,

А Водкин – конечно, Петров.

Железные кони России

Доели траву на Покров.

Но травка опять зеленеет,

И в город приходит весна.

Девчонка идёт по аллее

(Смотри, как она хороша!)

И ловит случайные взгляды…

А правда сегодня – в ногах.

Алеет, как знамя, помада,

Но «Еже писах и писах»

Про улицу, город, прохожих,

Снующих меж них голубей —

Все голуби чем-то похожи

Пустой суетой на людей.

Смотри, как воркует голубка,

А голубь воркует в ответ;

И солнце дымится, как трубка;

И в городе плавится свет.

В тот год здесь был тенистый сквер,

В нём от жары скрывались дамы

За час, за два до всех премьер,

Купив билет в Театр Драмы.

Сидел в своём гнезде глухарь*,

Пока без денег и бездумно

Они смотрели на товар

В витринах старенького ЦУМа.

И ты меня тогда ждала,

В том мае, стоя у киоска

«Союзпечать», юна, мила

В цветастом платьице неброском.

И ветер платье шевелил,

И взгляд цеплялся за колени,

И распалял мой юный пыл,

Желаньем таяло мгновенье.

И шёл от рампы тусклый свет,

Над сценой плавали иконы

(Как пропустил их худсовет?),

Терялись тени на балконе,

Куда и свет не проникал,

Но нам двоим хватало света

В фойе среди больших зеркал,

И мы с тобой спешили в лето,

Но опоздали на трамвай

Под жутким номером тринадцать.

И вёз таксист к тебе на чай…

И счётчик выбил рубль двадцать.

Вечерний Екатеринбург.

Зима. Мороз обыкновенный.

Заноза ветер, как хирург,

Пронзает сердце, режет вены.

Спешит из Чехии трамвай,

Своей улыбкой обжигая,

Внутри трамвая едет рай.

Тебя со мной в себе сближая.

Мы днём бродили по воде…

По льду бродить довольно просто.

Следы везде, следы нигде,

Пруд городской застыл под мо́стом.

В «раю» уютно и тепло,

Проникновенно и беспечно,

Бежит дорога, свет – в стекло,

Мы вместе едем до конечной.

На Исети не тонут подлодки,

у Исети другой антураж.

Мы с тобой на прогулочной лодке

в городской заплываем мираж.

Где потухло вселенское око

и разрушена башня-маяк,

там Бажову теперь одиноко,

грустный Мамин стоит Сибиряк.

Но раскинулась лента проспекта,

и над ней не подвешен «кирпич»,

от объекта ведут до субъекта

Жуков, Све́рдлов, Попов и Ильич.

В тупике Киров ходит уставший,

и Георгий торопит коня.

Отголоском религии павшей

сле́пит свет золотого огня.

Виден свет этот в каждом окошке.

Пусть шумит самый Главный Проспект,

мы с тобой постоим здесь немножко,

а коня к нам подгонит стратег.

И посмотрим на Ленина смело,

Бог не выдаст, спасёт от беды.

Кто-то сбоку хитро́ пишет мелом,

мелом нашей тревожной судьбы.

Послушай, Лю…

Зачем окно в Париж?

Здесь, на Урале, путь до солнца ближе

(Слегка смущает лишь покатость крыш),

А из поэтов жил когда-то Рыжий.

Моё окошко смотрит на восток,

Окно другое – с видами на запад.

Октябрь стучится льдом о водосток,

И утром воздух для объятий зябок.

Но я тепло под курткой берегу,

Умею выжить в лютые морозы,

Когда сгибают холода в дугу

И старый клён, и стройные берёзы.

Я знаю, как в печи трещат дрова,

А там, за печкой, прячутся все страхи,

Что слёз не любит древняя Москва,

О чем поют в обители монахи;

Как в небо смотрят с луковиц кресты,

А где-то в соснах заблудились Йети,

Я знаю, Лю,

Что это всё  понты.

Какие Йети?

Там одни медведи!

Ты приезжай, наступит новый день,

Здесь, на Урале, все рассветы тихи,

А там, в Москве, трущобы ойкумен

И тополей не сыщешь на Плющихе.

Зори встают здесь тихие.

Река в берегах течёт,

Часики где-то тикают,

Кукушка двенадцать ждёт.

Ивы стоят плакучие

Кудрями в воду, как сеть,

В серое небо жгучее.

О чём ты журчишь Исеть?

К тебе прихожу по росам,

Чтоб постоять у воды,

Пройтись босиком по плёсам,

Свои замести следы.

Солнце встаёт над рекою,

Лучом по реке бежит,

Раздвину туман рукою,

Увижу день – буду жить.

Ты мне опять про Гондурас,

Попутав  па; году с погодой,

А на Урале из прикрас —

Лежат сугробы по полгода.

И в снежных шубах из песца

Стоят подруги – ёлки, сосны,

А из сугробов деревца

Торчат, как вены, кровеносны.

И снег блестит то серебром,

А то сияет, словно злато.

Я наберу его в ведро,

Хоть мы и не жили богато,

Установлю ведро на печь.

Пусть дом протоплен будет жарко,

Чтоб было в нём куда прилечь —

На это золота не жалко.

И заварю на злате чай

Душистый, с ароматом мяты,

И не беда, что невзначай

Перины в доме будут смяты.

Ведь здесь у нас не Гондурас,

Жужжим и трудимся, как пчёлки,

Есть с мятой чай, а из прикрас —

Под снегом сосны или ёлки.

Где-то тянется день над Москвой,

Над Уралом задумался вечер.

Этот вечер уже чуть живой,