Читать книгу Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого - Вячеслав Курицын - Страница 7

(а)

Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели.

Равномерное вращение организовано; надо его нарушать, включать конфликты.

Первые две главы мы смотрели горизонтально, фронтально. Условная позиция, из которой читатель «видит» происходящее, чаще соответствует точке зрения героя или героев. Если герои стоят, читатель видит их, как если бы сам стоял. Князь Андрей будет смотреть вверх, лежа на спине, и мы вместе с ним будем видеть небо Аустерлица. Исключений, впрочем, может быть сколько угодно, их логичнее называть не исключениями, а просто более редкими вариантами. И вот в первом же абзаце 1-1-III мы сталкиваемся с идеей, что могут быть варианты.

Общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица-княжна Элен…

Три кружка, центры кружков: похоже на взгляд сверху, хотя никто из героев, понятно, сверху не располагается. Это дважды подряд подчеркивает одна и та же гастрономическая метафора. Виконт, интересный гость, которым Анна Павловна угощает друзей, элегантно сравнивается с говядиной.

Как хороший метр-д’отель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно утонченное.

…

Виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде…

Ростбиф на блюде человек, конечно, чаще видит сверху.

Одновременно стартует череда вертикальных движений. Герои, понукаемые м-ль Шерер, пересаживаются поближе к виконту. Встают и садятся Элен, Лиза Болконская и таскающий за ней ouvrage князь Ипполит. Наполеон в рассказе виконта падает в обморок.

Лиза, сев на новое место, «весело оправилась», то есть потянула вниз платье. Она же, взволнованная рассказом виконта, втыкает иголку в работу (значит, не вяжет, а вышивает): резкий крупный план вертикального жеста.

Возникают и движения более сложные. Элен позволяет мужчинам «любоваться красотой своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины»: изгибистая траектория взора. Элен снизу, облокотив свою полную открытую руку на столик (в «Русском вестнике» был крупный план, как рука меняет форму «от давления на стол»), смотрит на оратора-виконта, тот смотрит на нее сверху. При этом Элен и себя оглядывает, вновь по изгибистой траектории: сама смотрит на руку, на грудь.

А вот визуальный образ «покойного дурака» Ипполита:

Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.

Два странных типа движения в одной фразе: лицо спазматизирует, а руки и ноги не могут найти себе места в пространстве. В советском фильме Ипполит в этой сцене беспорядочно вращает в руке хлыстик, едва не касаясь им разных частей тела Лизы; выглядит преувеличенно по-идиотски, но именно что-то такое Толстой и имел в виду. Заказывая художнику Башилову картинки к книжному изданию романа (эта затея не была доведена до конца), автор так комментировал соответствующий эскиз: «Портрет Ипполита прекрасен, но нельзя ли, подняв его верхнюю губу и больше задрав его ногу, сделать его более идиотом и карикатурнее?» (письмо Башилову от 4 апреля 1866-го).

Наконец, Ипполит неожиданно для всех вопрошает, не собирается ли виконт поведать историю о привидениях, и добавляет, что терпеть не может истории о привидениях. Виконт в ответ удивленно пожимает плечами: вверх-вниз.

Привидения! Пародийный, но все же ход в иные миры. Тут же упомянуты знаменитые панталоны Ипполита цвета cuisse de nymphe effrayée, бедра испуганной нимфы. Нимфа эта расположена там же, где привидения, в некой юмористической потусторонности. Стоит добавить еще, что Ипполит все время ни к селу ни к городу подносит к глазам лорнет, беспричинно меняет оптику.

В сумме все хаотично движется в разных плоскостях; такое движение логично фонтанирует конфликтами.

Сначала – конфликт, описанный виконтом: роковая встреча герцога Энгиенского с Наполеоном у актрисы m-lle Georges. Альковный анекдот, который мог завершиться уничтожением Наполеона: герцог его пожалел, а потом сам был казнен.

Следующий конфликт – первая попытка Пьера реализовать свою обоснованно заподозренную в нем Шерер несистемность. Пьер добрался до аббата, вступил с ним в пылкую дискуссию о европейском равновесии, тот завелся, пламенно возражает; эту горячую точку погасила Анна Павловна. Вкрутилась, спросила аббата о климате, он тут же забыл о народном праве, вспомнил о другом равновесии, светском, и пустился в любезности.

Дальше – явление князя Андрея, о котором мгновенно сообщается:

Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее.

В черновиках Андрей и Лиза Болконские являлись к м-ль Шерер вместе, но в книге автор их разделил. Андрей приходит, а жена уже вовсю символизирует здесь общество, представлена одним из столпов регламента. В начале главы она на пару с Элен руководит одним из кружков, переглядывается с Анной Павловной, удостоверяет правильность вращения веретен (с Элен м-ль Шерер также обмениваются подобным взором), а за кадром уже вписалась, видимо, в интригу с соединением Анатоля и Марьи. А князя Андрея от регламента тошнит, и он не замечает, что Лиза – столп вполне добродушный.

В «Русском вестнике» реакции князя Андрея еще грубее. После того как он отвернулся от жены, стояла не точка, а запятая, и князь думал по-французски: «Тебя только недоставало, чтобы вся эта компания совсем мне опротивела».

Еще конфликтный узел: отбытие кн. Василия и Элен на вечеринку английского посланника. Кукловоды продолжают утверждать свой статус. Анна Павловна только что предотвратила вспышку, проявила себя умелой водительницей «салона», а князь Василий, проигравший, как мы помним, второй раунд боя с Шерер в 1-1-I, вновь приподнимается на ступеньку повыше. Ибо лишь он и Элен уезжают на этот праздник.

В черновиках предполагалось, что уедут туда многие, – логично: здесь высший свет и там высший свет, круги должны пересекаться. Иначе выходит, что у Шерер собирается высший свет второй свежести, не удостоенный английского приглашения. Толстой грешит против этой логики. В «Русском вестнике» отец и дочь Курагины и вовсе уезжали, не дослушав виконта, прервав ради этого виконтов рассказ. Это возносило их особость на какой-то уже неприличный уровень, автор это купировал.

Там же, кстати, Элен выступала инициатором быстрейшего отбытия, торопила отца: это соответствует ее образу все время куда-то уходить, но было бы еще лишним в 1-1-III; князь Василий должен утверждаться в статусе кукловода сам. В конце главы подчеркнута его и Анны Павловны руководящая роль: князь просит Шерер образовать своего родственника, неотесанного медведя Пьера, который еще не знает правил большого света.

Вот сколько конфликтов, зреющих, набухающих… Под занавес главы Элен еще прошла красиво мимо Пьера и Андрея, «очень хороша», – сказал Андрей, «очень», – сказал Пьер: это тоже зерно конфликта, будущего. Оно пока не проросло, а проросшие и набухшие конфликты еще не лопаются.

В следующей главе, в 1-1-IV, точно ждем какого-нибудь взрыва.

(б)

Примерно в середине главы 1-1-III виконт Мортемар рассказывает анекдот о Наполеоне. Вот все, что мы узнаем:

Vicomte рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m-lle George, и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которою герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это-то великодушие и отмстил смертью герцогу.

Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.

Виконта в этом месте похвалили, он, «благодарно улыбнувшись, стал продолжать», но тут Анна Павловна как раз обнаружила, что Пьер подозрительно оживленно беседует с аббатом, и поспешила туда, и мы словно бы вместе с Анной Павловной пошли оттаскивать Пьера.

А когда вернулись, анекдот уже закончен, Лиза сообщает прибывшему мужу: «Какую историю нам рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте!» Князь Андрей, ясное дело, зажмуривается и отворачивается.

Здесь, конечно, интригует, что, когда Шерер отошла от виконта, мы тоже перестали слышать рассказ. Неужели в этой главе мы смотрим глазами (слышим ушами) А. П. Шерер?

В какой-то момент мы остались с Пьером и Андреем, слышим их разговор… Ну они же не шепчутся, Анна Павловна услышала-подслушала. Так может быть. Все сценки в 1-1-III устроены так, что могли бы быть увиденными-услышанными Анной Павловной. И взгляд сверху может принадлежать ей как метафигуре, как хозяйке пространства. И вот еще в самом начале: «Ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама». Но «ma tante» про tante кто может сказать? «Моя тетя». Это же тетя м-ль Шерер. Что же, повествование в 1-1-III сразу ведется от лица Анны Павловны?

Не будем спешить. Тетушка уже именовалась «ma tante» не в речи Шерер, а в авторском тексте в 1-1-II. Латинский шрифт играет тут роль кавычек: автор использует принадлежащее Анне Павловне именование тети как готовую конструкцию. И если мы начнем рассматривать фразу за фразой 1-1-III, задавая себе вопрос, насколько эти фразы соответствуют образу Анны Павловны, то заметим, что далеко не всегда. Допустим, лицо Ипполита, отуманенное идиотизмом, – не похоже, что это смотрит Шерер; скорее, это точка зрения автора. Если и есть в главе точка зрения хозяйки гостиной, доминирующей она не является.

Отложим вопрос об источнике взгляда, я вернусь к нему при анализе 1-1-VI. С точкой зрения «что-то происходит», пока достаточно такого наблюдения.

(в)

Что там все-таки с Наполеоном и с несчастным герцогом Энгиенским? Читателю достался очень скупой конспект. В «Русском вестнике» это был длинный красочный рассказ: спектакль, в котором м-ль Жорж играла Клитемнестру, стол, накрытый на две персоны, грозный стук Наполеона, герцог лезет в корзину для белья, роковой платок с гербом… там упоминается граф Сен-Жермен, знакомый нам по «Пиковой даме»… там рехнувшийся конь герцога!.. там прекрасная фраза «От меня зависело приставить к носу Буонапарте пистолет вместо флакона».

Почему Толстой лишил читателя этой великолепной новеллы?

Как и в случае с исчезновением подробностей международного положения в 1-1-I, автор выбрасывает из текста «настоящую историю». У него есть свои герои, на которых он имеет серьезные планы. Огромный рассказ виконта о Наполеоне (разбитый в «Русском вестнике» на несколько кусков) ставил в центр гостиной виконта, в центр главы – французское происшествие. Это все, конечно, неправильно.

В «Русском вестнике», кстати, еще не было аббата Морио, только виконт из персонально обозначенных иностранцев. Вводя аббата, автор размывает статус отдельно взятого француза: когда их вдвое больше, внимания каждому – вдвое меньше. Аббат при этом изгнан и из фильмов, и из спектакля, фраза окончательного варианта «Нынче у меня два очень интересных человека» в театре звучит как в «Русском вестнике», а именно – «Один интересный человек». Хотя тут дело не в концептуальных соображениях, а просто театру удобнее, когда на сцене меньше народа.

В черновике и в журнале сцены, составляющие ныне 1-1-III, имели гораздо более сложную композицию: не буду углубляться, скажу лишь, что они располагались в журнале на территории глав, забавно исчисленных как III, IV и 1V (sic!). Сокращения устранили тематический перекос и, что для нас не менее важно, обнажили конструкцию.