Читать книгу Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья - Вячеслав Митяшов - Страница 5

Всепроникающая, въедливая песчаная пыль стала сущим наказанием с тех пор, как сила светловолосой блудницы открыла Асул для ветров и песков Фаджула. Она проникала даже сквозь закрытые ставни и оседала на великолепной мебели, на дорогих коврах, на беломраморном полу зала. Пыль хрустела на простынях, пыль хрустела в пище. Она накапливалась в углах, но её никто оттуда не убирал. Кто не погиб в той страшной резне, тот пытался покинуть медленно умирающий Азулахар.

Неизвестно, кому удалось выжить в дороге, но жителей в городе становилось всё меньше и меньше. Молодые и сильные, а таких осталось после войны совсем мало, ушли первыми. Потом ушли те, кто ещё чувствовал в себе силы и не боялся сложностей пути. Теперь, спустя три года, в Азулахаре остались в основном старики, выживавшие лишь благодаря огромным запасам зерна и вяленины в кладовых покойного кишара, да озера под боком.

Ещё выручали, хотя и не бескорыстно, жители двух городков на противоположном берегу. Но и те пустели – озеро стремительно мелело, его берег отступил уже на сотню шагов. Пройдёт несколько лет, и на его месте останется скалистая впадина со зловонной лужей на дне. И тогда Асул умрёт. А потом, ещё несколько лет спустя, всё поглотит песок.

Худой, сгорбленный старик тряпкой смахнул со стола пыль и поставил на него серебряную тарелку с рисом, немного сдобренным мелко порезанным вяленым мясом. Устало опустившись на стул, он без аппетита съел свой обед, запил его кубком озёрной воды. Морщась от хрустевшего на зубах песка, он ополоснул посуду в деревянном чане. Даже здесь, на расположившейся в цоколе кухне, где не было ни одного окна, властвовал песок.

Для жителя Азулахара старик был довольно светлокож – его прадед был выходцем из Суррикеша и попал сюда, будучи искусным врачевателем, поддавшимся на щедрые посулы кишара. Благодаря нему, у семьи появился большой, красивый дом на берегу озера.

В тот страшный день из всей большой семьи остался лишь он, да внук с внучкой, близнецы. Остальные – трое сыновей, дочь, две снохи, пятеро взрослых внуков и две внучки погибли. Кто на улицах от рук озверевших захватчиков, кто в обрушившемся дворце кишара. Лишь он, да два одиннадцатилетних подростка догадались спрятаться в стоявших в этой кухне больших ларях.

– Дед, дед, смотри! – дверь со скрипом открылась, и в кухню вбежал долговязый подросток, выглядевший старше своих четырнадцати.

Следом за ним появилась его сестра. Отряхнув за порогом платье от набившейся в складках пыли, она вошла следом за братом.

– Нишерле, – недовольно заметила она. – С тебя сыплется пыль – выйди и отряхнись.

– Да подожди, – юноша отмахнулся и, сняв с плеча холщовую сумку, вывалил из неё на стол большую зубатку. – Дед, теперь тебе не придётся ужинать этими подошвами, которые ты называешь мясом.

Старик довольно улыбнулся. Внук научился неплохо ловить рыбу и, теперь, почти каждый день, приносил к столу улов. Но такая большая рыбина – нечастая добыча.

– Как твой огород, Бэудиша? – спросил он внучку.

Во дворе одного из заброшенных соседних домов девушка выращивала кое-какие овощи и зелень. Высокие стены немного защищали от несущего песок ветра. Ей осталось лишь при помощи брата натаскать сохранившийся под слоем песка земли из конюшни и посеять семена. Много сил и времени уходило на полив, но эти труды вознаграждались хорошим урожаем.

– Песок лезет отовсюду, – поморщилась Бэудиша. – Но пока в конюшнях можно набрать земли – у нас будут овощи.

Старик подозвал к себе девушку, притянул её голову к себе и нежно поцеловал в лоб, затем похлопал по плечам внука. Улыбнувшись, посмотрел на каждого из них и поспешил отвернуться, пряча подступившие к уголкам глаз слёзы. Если бы не они, в Азулахаре его бы ждала ужасная смерть от скорбута.

– Выбираться вам надо отсюда, – тихо проговорил он. – Тебе, Бэудиша, замуж пора. Здесь достойного жениха уже не найти. Да и тебе, Нишерле, надо девушек в свои сети ловить, а не рыбу. Вы сильные, сможете преодолеть пустыню.

– А ты? Мы не бросим тебя одного, – сказала девушка дрожащим от волнения голосом.

– Мне не дойти. Если только вы сможете поймать одичавших верблюдов.

– Я обязательно поймаю, – встрепенулся юноша. – И мы уйдём отсюда вместе. Но что нас ждёт там? Нихайа Сеитэ ненавидит Азулахар и тех, кто живёт в нём.

– Несущая погибель даже не заметит нашего появления. Её месть свершилась, и до простых смертных ей нет никакого дела.

– Тогда мы уйдём отсюда вместе, дед. Дай лишь время, и у нас будут верблюды, много верблюдов. И для нас, и для припасов, для воды, для семейных богатств…

– Болтун, – сердито буркнула Бэудиша.

Она схватила нож и принялась чистить рыбу. Мелкая чешуя из-под ножа сразу облепила её загорелые руки, отчего они стали, словно покрытые перламутром.

– Пойдём со мной, Нишерле, оставим твою сестру в покое, иначе будем ужинать пересоленной рыбой, – усмехнулся старик. Девушка бросила на них сердитый взгляд и продолжила своё занятие.

Старик и юноша поднялись на опоясывающую дом веранду. Под ногами захрустел песок. Сколько не сметай его, всё равно проходит полдня, и вновь беломраморный пол скрывается под слоем рыжеватой песчаной пыли. Они остановились, облокотились о перила. Раньше рядом с домом плескались воды озера, и даже отсюда можно было ловить снующую на мелководье рыбью мелочь. Но теперь берег лежал примерно шагах в ста от этого места.

– Ещё совсем недавно мы все думали, что живём, словно боги. У нас было всё, чтобы жить счастливо и в достатке, – с горечью в голосе проговорил старик. – А сейчас мы медленно умираем. И знаешь, я порой завидую тем, кто лежит под грудой камней, оставшейся от башни кишара.

– Ими можно гордиться, – отозвался Нишерле. – Они предпочли смерть позору, не сдались Несущей погибель.

Немного помолчав, посмотрев на молчавшего деда, он добавил, с трудом сдерживая дрожь в голосе:

– Я хотел бы отомстить ей за Азулахар… Но знаю, что не смогу.

– Не сможешь. Её охраняют лучшие воины Арриго. Говорили, и сама нихайа превосходный боец – ученица мастера Шайруэга. И забудь о своих мыслях, не у тебя одного в голове бродит подобное. Месть – это путь к самоуничтожению. А тебе и сестре нужно жить, воспитывать детей, продолжать род. Я вот о чём хотел с тобой поговорить… Раз уж мы затеяли с тобой разговор о том, чтобы покинуть Азулахар, я расскажу тебе о моём хорошем друге из Феюса. Его зовут Мафаштан, и он тоже целитель. Если со мной что-то случится, или мне придётся остаться здесь – идите к нему, я напишу для него письмо. Этот благородный человек не оставит вас, поможет…

– Дед, перестань, – возмущённо перебил его Нишерле. – Я обещаю, что поймаю верблюдов, и мы уйдём отсюда вместе.

Старик усмехнулся, пожал плечами и медленно пошёл по веранде, стряхивая рукой пыль с перил.

Южная ночь стремительно опустилась на несчастный Азулахар, окутала вымирающий город непроницаемой чернотой. Раньше, все городские улицы всю ночь полыхали огнями светильников; в любом закоулке было светло, словно днём. А сейчас лишь в редких домах окна светились робкими огоньками.

Рядом с крепостной стеной изредка слышался грозный рык льва. Огромные кошки, когда-то загнанные безжалостными охотниками в труднопроходимые скалы, осмелели и стали появляться в окрестностях города и даже за его стенами. Выходить на улицу после заката стало очень опасно. И едва солнечный диск касался горизонта, все спешили по домам, чтобы не оказаться в зубах хищника.

Засыпая, каждую ночь Нишерле прислушивался к доносившимся из-за плотно закрытых ставен звукам. То это были жалобные крики ночной птицы, то зловещий хохот снующих рядом с городом гиен. Но в эту ночь, впервые со времени разрушения Азулахара, он услышал полный страха человеческий крик. Кричали рядом, быть может из дома на соседней улице, где когда-то жил хранитель винного погреба кишара. Теперь там жила перебравшаяся ближе к воде семья купца с окраины. «Купчиха мышь увидела», – подумал Нишерле. Но крик повторился. Ему вторил отчаянный визг дочери купца, толстощёкой и некрасивой Булы. А потом закричал купец, и юноша, прислушавшись, разобрал отдельные слова. Человек звал на помощь, потом просил не убивать.

Холодный, липкий пот страха сразу выступил на теле. Дрожь сковала ноги, но Нишерле всё-таки поднялся из постели и, осторожно подбежав к окну, приник глазом к щели в ставнях. Этот дом был виден отсюда довольно хорошо, но кромешная тьма за окном ничего не дала рассмотреть. Лишь несколько раз мелькнул жёлтый огонёк фонаря.

Криков больше не было, но юноша вдруг услышал, как всхрапнула лошадь. От осознания этого ноги подкосились, и он чуть не упал на пол. Это означало, что в город пришли чужаки, случилось то, что предчувствовал дед уже давно – соблазнённые заброшенными богатствами Азулахара, пришли грабители.

– Нишерле, – голос старика заставил юношу схватить попавшийся под руку кувшин. – Нишерле, одевайся.

Дед вошёл в комнату со светильником в одной руке и серебристым свёртком в другой. Он положил его на кровать и развернул – у юноши перехватило дыхание – кольчуга и сабля. И только сейчас он заметил, что целитель тоже одет в доспех, а на широком, украшенном золотом поясе, висят ножны с длинной саблей.

– Зачем? – спросил он, хотя и сам знал ответ.

– Пришли через пустыню. Мародёры. Одевайся скорее и пошли к Бэудише.

Дрожащие от волнения руки рывками натянули кольчугу. Тяжесть легла на плечи, придала немного уверенности. Пальцы судорожно сжались на гладких деревянных ножнах. Нишерле несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Где-то совсем рядом витал, тянул свои липкие щупальца, страх, подобный тому, который он испытал ещё мальчиком в страшный день падения Азулахара. Но оружие в руках, настоящее боевое оружие, преградило путь этому страху.

– Боишься? – тихо спросил дед.

– Немного.

Комната Бэудиши находилась рядом. Старик негромко постучал в дверь и позвал внучку:

– Бэудиша, открой, это мы.

Дверь открылась сразу же – девушка стояла, прижавшись спиной к стене, и дрожала всем телом. Было слышно, как стучат её зубы. Нишерле схватил сестру за холодную, влажную от пота руку, и она, всхлипнув, прижалась к закованному в железо плечу брата.

– Там кричали, просили о помощи, – прошептала она.

– Мы слышали, – ответил брат.

– Не стойте, – поторопил их дед. – Нам нужно спрятаться внизу. Если грабители решат навестить нас – это единственный шанс уцелеть.

Ночь они провели в подвале рядом с ларями для зерна, прислушиваясь, не раздастся ли треск выламываемой двери, не застучат ли в коридорах тяжёлые сапоги. Брат и сестра уснули лишь под утро, когда через крохотную отдушину в стене проник лучик серого, предрассветного света.

Утро началось с раздавшихся на улице гневных криков и плача. Поднявшиеся из подвала трое сразу же бросились туда, откуда раздавался этот шум. Нишерле первым выбежал из дома, едва не упал, поскользнувшись на засыпанных песком мраморных ступенях дома.

– Оттуда, там где Була живёт, – махнул он рукой в сторону возвышающегося на соседней улице дома с плоской крышей-террасой.

Они пробежали через двор заброшенного дома напротив, перепрыгнув через развалившуюся каменную ограду, и остановились, увидев окружавшую крыльцо дома купца толпу. Человек двадцать, мужчины и женщины, все, живущие неподалёку, причитали на разные лады, вознося к небу руки. Мужчины сыпали проклятиями, да такими, что брату и сестре стало не по себе, женщины плакали, кляли несправедливую судьбу. Нишерле и Бэудиша стояли, не решаясь пройти дальше, но их заметили, расступились.

– Боги отвернулись от нас, дети. Жадные стервятники добрались до несчастного Асула, – проговорил глухим от гнева голосом пожилой мужчина, темнокожий, как большинство жителей Азулахара.

Бэудиша вскрикнула и спрятала взгляд в плече брата – перед крыльцом, в луже запёкшейся крови лежали три обезображенных тела. Купец, его жена и их дочь Була.

– Теперь мы все в опасности, – заплакала какая-то женщина. – Эти шакалы не успокоятся – в Азулахаре осталось много богатств. Видели бы вы, что творится в этом доме – там всё перевернуто вверх дном…

– Они придут и этой ночью, и следующей. И после каждой ночи мы будем находить мертвецов, – проговорил подошедший целитель.

– Так что же делать?! В городе почти не осталось мужчин, способных держать в руках оружие. Кто защитит женщин и стариков?! – женщины в толпе зашумели, заволновались.

– Надо отыскать разбойников и предложить откупиться, – предложил кто-то. – Хвала богам, в каждом доме золота предостаточно.

– Не только золото нужно им, – старик присел рядом с телами и горько покачал головой. – Они хотят и крови. Это не люди… это звери.

Толпа на мгновение замолчала, обдумывая слова целителя, а он, немного подумав, предложил:

– Единственное, что мы можем сделать – собрать всех, кто может держать оружие и уничтожить зверей. Не думаю, что их много. Нам хватит сил справиться с ними, если мы будем едины. Каждый из вас сегодня должен обойти всех своих знакомых и рассказать о случившемся, об угрожающей нам всем опасности. И пусть они тоже расскажут это своим друзьям и знакомым.

– Но как мы узнаем, где грабители?

– Этой ночью они снова придут в город. Думаю, найдутся добровольцы, чтобы выследить их. А утром мы атакуем и уничтожим всех до единого.

Тела погибших оставили на улице до завтрашнего утра, чтобы каждый мог придти, увидеть их и понять, какую угрозу несут незваные гости. Кто-то посетовал, что их души обидятся на такое пренебрежительное обращение, но целитель был непреклонен. Решили только прикрыть убитых куском белого полотна, чтоб мухи не оставили в их плоти личинок.

Город переполошился, узнав о произошедшем, и уже к вечеру собрался отряд из двух сотен мужчин. Молодых было немного, около четырех десятков, а остальные в возрасте и даже совсем старики. Но каждым двигал гнев и желание спасти от ужасной участи своих друзей и близких.

– Тебе предстоит бессонная ночь, Нишерле, – сказал дед. – Ты ловок, умён, хорошо знаешь город. Ты должен выследить их сегодня ночью. Справишься?

– Конечно, справлюсь, – ответил юноша с напускной бравадой. – Я смогу следить за ними с крыш, а они не заметят меня.

– Я надеюсь на тебя, внук. Только, молю тебя, не лезь никуда. Что бы не происходило – один ты всё равно не справишься.

– Хорошо, дед.

Нишерле проводил солнце взглядом. Бросив последние лучи на несчастную землю, красный диск исчез за горизонтом, и на Азулахар опустилась темнота. Юноша отпил немного воды из фляги и лёг на тёплый камень. Отсюда был виден его дом, тусклые жёлтые огоньки в окнах. Но вот они погасли, и силуэт здания исчез во мраке.

Кроме него ещё полтора десятка мальчишек расселись по крышам в разных районах города, чтобы не пропустить способных прибыть откуда угодно грабителей. В конюшнях спрятались две сотни ополченцев, готовых, если что, придти на выручку тем, кому не повезёт в эту ночь. Шум города стих, всё погрузилось в тишину напряжённого ожидания.

Нишерле в сотый раз схватился за рукоять дедовского кинжала, проверил, достаточно ли легко и бесшумно он выходит из ножен. Его воображение уже рисовало, как он, невидим и стремителен, убивает одного разбойника за другим, а те мечутся в панике, не понимая, откуда, из-за какого угла настигает их смерть.

Спать совсем не хотелось. Обычно, в это время юноша спал крепким, здоровым сном. Но не отпускавшее ни на мгновение нервное напряжение не давало глазам закрыться. В темноте до предела обострился слух, и юноше казалось, что он слышит даже, как в подвале дома копошатся в зерне мыши.

Время шло. Тонкий серп луны поднялся в зенит и уже клонился к горизонту, но тишину ночи не нарушало ни единого звука. «Они сегодня не придут», – подумал Нишерле и, расслабившись, зевнул. Но в этот момент в начале улицы прозвучал стук копыт, потом засияли точки факелов.

Подкравшуюся дрёму разом смело накатившим сначала животным страхом, который сразу сменился азартом выслеживающего опасную добычу охотника. Нишерле вжался в камень балкона и осторожно выглянул из-за мраморной балясины.

Всадники приближались молча, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Да и копыта коней стучали не так сильно, как обычно. Юноша пригляделся и увидел, что они обмотаны тряпками. Он принялся считать разбойников. Один десяток, второй, третий… Вновь подкрался страх – их было ровно пять десятков, и каждый одет в доспехи… очень знакомые доспехи. Юноша вспомнил, как оставшиеся в живых три года назад мрачными взглядами обречённых на смерть людей провожали армию Несущей погибель. За ней на горячем вороном коне ехал бритоголовый темежин с похожей на волчий оскал улыбкой. А следом скакали точно такие, как сейчас, всадники.

– Проклятый Азулахар навсегда запомнит темежина Машада и его удальцов, – громко сказал бритоголовый человек, и следовавшие за ним воины захохотали.

– А мы не слишком много оставили им сокровищ, а командир? – окликнул Машада один из солдат.

– Пусть подавятся ими. Мы всегда сможем вернуться и забрать их.

«Всадники Машада вернулись за сокровищами!» – осенило Нишерле. – «А они легко порубят две сотни, которые и сабли то держать толком не умеют. Надо предупредить!»

Дождавшись, когда всадники отъедут от места, где он спрятался, Нишерле вскочил и быстро спустился вниз по заблаговременно привязанной к одной из балясин верёвке. В отчаянном прыжке он попытался перемахнуть через покорёженную кованую ограду, но нелепый случай сыграл с ним злую шутку. Какой-то изогнутый прут зацепился за пояс, и Нишерле повис почти вниз головой, беспомощный, словно приколотая иголкой муха. От отчаяния он едва не закричал, но здравый смысл подсказал, что это будет поступком, весьма опасным для его жизни. Если всадники услышат крики, ему придёт конец.

Юноша подумал, что сидевшие в засаде люди здравомыслящие и полезут в драку лишь тогда, когда им не оставят выбора, когда ценою этого выбора будет чья-то жизнь или смерть. А в неожиданной атаке со всех сторон шанс на победу всё-таки был. Ну, а если всё обойдётся – у него достаточно времени, чтобы освободиться, найти разбойников и проследить за ними.

Он закинул на ограду ногу и попытался подтянуться, чтобы отогнуть в сторону прут. Узорные вензеля больно, чуть не до крови, впились в икру, но Нишерле, пересиливая боль, стал сгибать освободившуюся от веса его тела железку. От усилия перед глазами пошли круги, боль невыносимо резала ногу. В какое-то мгновение юноша подумал, что все его усилия напрасны. Но вдруг последний рывок дрожащих от напряжения рук согнул прут. Он освободился! Схватившись за ограду руками, Нишерле разогнул ногу и спрыгнул вниз. Затекшую мышцу свело резкой болью. Бежать было просто невозможно, разве что осторожно идти, держась за что-нибудь руками.

Нишерле принялся растирать ногу, чтобы восстановить кровообращение, как когда-то учил его дед. Боль быстро отступала, суставы начинали нормально сгибаться.

– Нишерле-е!!! – до его ушей донёсся отчаянный, испуганный крик сестры. – Нишерле-е!!!

Кровь застыла в жилах от нахлынувшего ужаса. В эту ночь стервятники избрали жертвой его дом, его родных.

– Нишерле-е!!! – голос сорвался на невыносимый визг.

Забыв о боли, обо всём на свете, юноша выхватил кинжал и бросился бежать на помощь сестре прямо по улице, ни сколько не заботясь, что беспощадный враг увидит его. Не больше тысячи шагов и один поворот улицы – расстояние совсем небольшое для человека, у которого за спиной словно выросли крылья от сжигавшей душу ярости. Но он не преодолел и половины этого расстояния, как вдруг ночную тишину разорвал звон клинков и крики сражающихся. Началось.

Нишерле даже сбавил ход, стараясь прислушаться к звукам боя. Живое воображение сразу нарисовало картину кровавой схватки, и он почувствовал, как подкашиваются ноги. И лишь страх за сестру не давал ему проявить малодушие.

Юноша добежал до здания бывшего постоялого двора, оставалось лишь завернуть за угол, потом ещё полсотни шагов и… Шум боя прекратился так же внезапно, как и начался. Лишь приглушённый топот копыт коней подсказал, что грабители решили ретироваться. Он вжался в стену, ожидая, что сейчас всадники промчатся мимо него, выхватил кинжал, но судьба оказалась милосердной – грабители поскакали другой дорогой.

Нишерле отпрянул от стены и забежал за угол. И с трудом сдержал готовый вырваться из горла крик. Перед ним, у крыльца его дома на песке лежали десятки тел. Около сотни оставшихся в живых добровольцев ходили с факелами между ними, пытаясь найти выживших. Уже начинали собираться женщины – близкие тех, кто в эту ночь встал на защиту города. Уже слышался их скорбный плач и причитания.

Нишерле медленно, пошатываясь от головокружения, подошёл к людям. Его узнали. Кто-то молча взял его за руку и подвёл к широкой мраморной лестнице перед входом. На нижней ступеньке полулежал дед. Он громко стонал, пока соратник перевязывал ему голову. Рядом лежала небрежно брошенная кольчуга, и внук заметил на ней кровь.

– В голову ранили и в живот, – подсказал державший его за руку мужчина.

– Бэудиша? – хриплым от волнения голосом спросил Нишерле.

И только сейчас он заметил сестру. Она лежала на песке под плащом, прижавшись спиной к каменному божку – хранителю дома. Лихорадочно блестевшие в свете факелов глаза смотрели в одну точку.

– Бэудиша? – тихо позвал Нишерле. – Бэудиша, ты слышишь меня?

Девушка услышала его голос, приподнялась и посмотрела на него так, что у брата застонала душа.

– Нишерле, – она всхлипнула и протянула к нему руки.

– Что с тобой? Ты в порядке? – Нишерле бросился к ней, обнял, попытался поднять на ноги.

– Нишерле… они… – она попыталась договорить, но слова захлебнулись в безудержном плаче. – Нишерле-е!

Подбежали женщины, мягко отстранили его в сторону и, поддерживая за руки, увели сестру прочь.

– Бэудиша?! Куда вы её уводите?! Постойте!

Он бросился следом, но одна из женщин, старая Рахша, жившая неподалёку, остановила его.

– Постой, сынок, не ходи, – она взяла его за плечи тонкими, узловатыми пальцами.

– Зачем её увели?

– Так надо, Нишерле, – на лице старухи читалось искреннее сочувствие.

– Но что с ней случилось?!

Женщина вздохнула, покусала губы, словно решалась переступить некую черту. Но, поняв, что юноша не отстанет до тех пор, пока не узнает всей правды, ответила:

– Эти мерзавцы надругались над ней. Сейчас надо вычистить из плоти твоей сестры злое семя, пока оно не пустило корни. А ты иди, помоги деду.

На следующее утро у дома Нишерле собралось почти три сотни ополченцев со всех концов огромного, хотя и опустевшего, города. Слух о случившемся с уважаемым в городе семейством мало кого оставил равнодушным. Вооружённые мужчины ещё до полудня выступили в поход против разбойничьей шайки. Грабителей осталось не так уж и много – в ночном бою они потеряли больше половины, так что шансов справиться с разъярёнными горожанами у них не было. Самым разумным с их стороны было убраться поскорее из Асула, но мальчишки-разведчики донесли, что мерзавцы не вняли голосу разума. Как и ожидалось, они остановились в высохшем лесу у колодцев, в которых ещё оставалось немного воды на дне.

Их окружили, и когда те услышали, как трещат под ногами ополченцев сухие ветки, было поздно…

Гора развалин, бывшая когда-то дворцом кишара, теперь напоминала гигантский алтарь для жертвоприношений. Туда и бросили двух связанных по рукам и ногам пленников. Каким-то чудом их не разорвали на части, решив сохранить их жизни для суда.

Вместо раненого целителя на суд народа пригласили Нишерле. Он удивлённо посмотрел на стоящих перед ним мужчин и тихо спросил:

– А можно мне остаться дома с дедом?

Те переглянулись. На их лицах недоумение соседствовало с безусловным пониманием.

– Нишерле, – заговорил один из них. – Право судить сейчас принадлежит тебе. Твоя семья пострадала от их рук, а значит, жизни негодяев принадлежат тебе. Ради деда, ради сестры, Нишерле?

Юноша больше не спорил. Он надел пояс с саблей и вышел из дома шагом уверенного в себе человека. До развалин дворца от дома было рукой подать, и Нишерле сразу увидел собравшийся на площади народ. Людей было много, и парень присвистнул от удивления. Он никак не ожидал, что в Азулахаре осталось так много жителей.

– Расступитесь! Расступитесь! – сопровождавшие Нишерле мужчины помогли ему пройти через толпу.

Юношу удивило, что расступающиеся перед ним горожане кланялись ему, словно кишару. Он даже немного растерялся, но, увидев лежавших связанными на обломках двух пленников, сразу забыл обо всём. Он увидел перед собой их покрытые коркой запёкшейся крови и грязи лица, и рука сама потянулась к сабле.

Нишерле остановился в шаге от разбойников, и толпа замерла в ожидании. Наверно каждый думал, что сейчас на солнце сверкнёт сталь клинка, и головы негодяев покатятся по песку.

– Что пялишься, щенок, – прошептал разбитым ртом пленник с раскосыми глазами и гладко выбритой головой. – Давай, руби скорее, темежин Машад и нихайа уже заждались нас.

– Что ты сказал? – Нишерле замер.

– Руби! Или ты тупой?! Руби! Это твою сестрёнку мы так славно попользовали? Давай, отомсти нам!

– Что ты сказал про нихайу Сеитэ?

– А… вот оно что. Вы же тут сидите как мыши и ничего не знаете?

– Рассказывай.

Толпа вокруг заволновалась. Разбойник мог рассказать свежие вести, да странный намёк о Несущей погибель заинтересовал всех так, что попроси пленники пощады, возможно, их оставили бы в живых.

– Воды нам дайте, – разбойник демонстративно покашлял.

Тот час обоих напоили из фляг.

– Ну? – Нишерле нетерпеливо топнул ногой.

– Экий ты грозный, – засмеялся тот хриплым смехом. – Что рассказывать то?

– Что ты сказал про нихайу Сеитэ? И что вообще происходит за границей Фаджула?

– Мы расскажем, а ты сохранишь нам жизни. Ну, как? Договорились?

Нишерле оглянулся на замолчавших в ожидании его решения земляков, задумался на мгновение.

– Хорошо, – ответил он, и толпа за его спиной взволнованно загудела. – Никто из нас и пальцем вас не тронет. Клянусь.

– Замечательно, – рассмеялся разбойник. – Так что ты хочешь знать?

– Я уже сказал тебе. Рассказывай.

– Хорошо. Начну с того, что правят теперь Арриго три предателя – Фахтар, Гунэр и Нафаджи. Они выдали нихайу врагу, они убили Машада, и теперь власть в их грязных лапах. Но вы, думаю, хотите знать, помнят ли об Азулахаре? Помнят, и ещё как помнят, молодой господин. Или, думаешь, с чего мы появились здесь? Всё очень просто – надо набрать себе богатств Асула, прежде чем на них не наложит лапы эта троица. Три года они не вспоминали о вас. Но сейчас по ваши души собирается армия. Людей не тронут, если только не будете сопротивляться. Эту армию интересует золото, чтобы пополнить опустевшую казну. Так что ждите в скором времени гостей.

– Как скоро?

Разбойник ухмыльнулся и пожал плечами.

– Отвечай! – Нишерле сорвался на крик и ударил лежащего у его ног человека в бедро.

– Полегче, – сморщился тот и нехотя ответил. – Точно не знаю, думаю, ближе к весне, когда не будет так жарко.

В толпе раздался плач. Какая-то женщина упала на колени и, заламывая руки, запричитала:

– Нас всех убьют! Они придут, чтобы добить тех, кто уцелел! Они сровняют город с песком и высушат наше озеро! Боги отвернулись от Азулахара!

Кто-то бросился успокаивать её, другие зашумели, взволнованно обсуждая страшное известие. Мало кто верил, что солдаты не тронут жителей. Слишком велика была в их душах ненависть к Азулахару, посеянная ещё Несущей погибель.

– Развяжи нас, – обратился разбойник к Нишерле. – Мы рассказали, что ты хотел. А если хочешь ещё что-то узнать, давай продолжим разговор в тени за чашкой холодной воды.

Нишерле посмотрел на него холодными, совсем не детскими глазами, затем повернулся и пошёл прочь.

– Постой, – один из знакомых деда остановил его. – А что делать с ними? Неужели, просто так отпустим, после того, что они сделали?

– Ты обещал отпустить нас, – испуганно взвизгнул разбойник.

– Я обещал, что вас никто пальцем не тронет. Да будет так.

– Стой! Стой, сопляк! А развязать?! Мы же и суток не протянем на жаре без воды!

Но Нишерле не слушал его криков и медленно шёл в сторону своего дома. Расходились и остальные, обсуждая услышанные известия. Никому не было дела до орущих благим матом двух негодяев. Никто их и пальцем не тронул. Они остались лежать связанными на груде камней под беспощадным, палящим солнцем. Ещё несколько часов были слышны их крики, но к вечеру они стихли. А на утро случайный прохожий увидел два объеденных гиенами трупа.