Читать книгу Завет Адмирала - Вячеслав Васильевич Нескоромных, В. В. Нескоромных - Страница 5

Поражения Сибирских дивизий на фронте с красной армией вынудили Колчака с остатками правительства Директории покинуть Омск, оставив на растерзание красных худые заслоны и прорываться через охваченные волнениями восточные области Сибири, пролетарский Красноярск.

Две армии Сибирских войск Колчака отступали теперь на восток, двигаясь параллельными железной дороги курсами и сохраняли боеспособность в отличие от армии генерала Анатолия Пепеляева, которая массово переходила на сторону большевиков. Сам Пепеляев едва спасся бегством из Томска, вовремя покинув расположение войск со своим штабом.

Вторая армия под командованием генерала Каппеля двигалась вдоль Транссибирской магистрали, не имея возможности в полной мере воспользоваться железной дорогой: магистраль ревностно контролировали чехословацкие легионеры. Войскам Каппеля с ходу приходилось атаковать местные гарнизоны, попавшие под контроль большевиков, теряя людей и время на стычки у станционных узлов и полустанках.

Третья армия отступала южнее через Западно-Сибирскую тайгу по узким заснеженным дорогам. Тайга превратилась в ловушку, а отступление в условиях стратегического окружения: c запада преследовали войска двух красных армий, с востока был мятежный Красноярск, к которому стягивались отряды красных партизан, а с юга простирались обширные территории, контролируемые партизанской армией Щетинкина, у которого было более тридцати тысяч бойцов с артиллерией и пулемётами.

Выходило, что ощетинилась Сибирь против Колчака всем своим жёстким естеством, неуступчивым характером.

Особенно активно противилась власти и огрызалась Енисейская губерния, где свирепствовал алкоголик и садист генерал Розанов.

С генералом Розановым у адмирала Колчака отношения были напряженными. Колчак был категорически против методов террора, применявшихся на местах. Но в Енисейской губернии, несмотря на запреты, продолжала практиковаться система заложников и каждый день по приказу Розанова расстреливали несколько человек в отместку за неповиновение в различных местах сибирского края, а также чинили истязания и публичные казни в деревнях, не желающих подчиняться власти.

Красные войска давили, объявив тотальную мобилизацию и комплектуя свои армии путем активной агитации. Им это удавалось: манили посылами и призывами к расправе над теми, кто мешал получить обещанные блага и свободы. Не согласных и колеблющихся, слабо поддающихся на посылы, отправляли в сборные пункты и в регулярные части под конвоем.

Но наряду с регулярными войсками красной армии, терзающих деревни и полустанки, вдосталь было всяческих криминальных банд и людей, просто использующих мутное время для разбоя.

В окрестных деревнях, в стороне от тракта свирепствовала особенная по своим зверствам банда. Захваченных людей партизаны-бандиты раздевали донага и при морозе обливали водой, замораживая людей, глумясь и злорадствуя. Убивали как мужчин, так и женщин и детей. При подходе воинских частей эти зверские банды исчезали.

Сибирская армия двигалась, растянувшись длинной лентой бесконечных конных санок с двумя-тремя седоками в тулупах, с винтовками и баулами с провиантом и вещами. По узкой лесной дороге двигаться могли только двое саней в ряд, а если дорога сужалась, возникали пробки, обойти которые по глубокому снегу среди леса было невозможно. Приходилось останавливаться и ждать.

По мере продвижения людские потоки редели и крайне сложно было сохранять воинский боевой дух в такой-то неразберихе, отсутствии должного управления и снабжения: люди были голодны, плохо одеты и нуждались в самом необходимом.

При вынужденных остановках, которые происходили постоянно, арьергарду приходилось спешно занимать оборону, чтобы прикрывать армию и многочисленные обозы с мирными жителями от наседающих войск красных.

Пути следования отступающих войск армий Колчака были завалены брошенными санями, артиллерийскими орудиями и обозными повозками, которые передовые части не смогли вывезти из-за катастрофической нехватки лошадей: животные массово гибли от переутомления, холода и голода.

У деревни Дмитриевка Уральская дивизия, державшая более суток натиск красных войск, вынуждена была остановиться и расчищать завалы на заснеженной дороге.

Пока растаскивали завалы, освобождая дорогу и утопая в снегу по пояс, застрявшая дивизия почти полностью полегла под огнём пулемётов и была добита неуклюжим, через снежные топи, наскоком конницы красных эскадронов. Уставшие смертельно уральцы, голодные, без поддержки пулемётов и конницы были просто порублены и перемешаны со снегом.

После дикой, с звериным оскалом на лицах, рубки, поле боя выглядело как снежное, с мелкой зыбью и волной море, на поверхности которого как бы плавали тела порубленных солдат и пенилась волна с красным оттенком.

В котловине у посёлка Успенского арьергард Ижевской дивизии белых обнаружил множество трупов, которые были брошены отступающими: хоронить не было ни времени, ни какой-либо возможности. Большинство умерли от холода, ослабленные голодом и болезнями.

Раненные солдаты и казаки лежали вперемешку с женщинами и детьми: лица и тех и других были полны страданий. Тут же в беспорядке валялись трупы павших лошадей, обломки саней, оглобли, сундуки и ящики со скарбом, брошенные артиллерийские орудия.

Войска были утомлены долгим пешим переходом. Кто-то, вконец обессилев, садился в стороне от дороги и оставался умирать, безучастный и совершенно опустошённый. Войска красных, наступая следом за отходящей армией, двигались порой по телам сотен полузанесённых снегом людей, некоторые из которых были ещё живыми. Живым не помогали, а в лучшем случае обходили стороной, оставляя умирать не под полозьями саней, а своей мучительной смертью.

Тем не менее войска сибирских колчаковских армий оставались ещё боеспособными: огрызались арьергардными боями, цеплялись за каждый изгиб дороги, за каждую деревню, пригорок или овраг, сдерживая напор красных. И было непонятно, что ковало этот боевой дух. Но продолжал стоять солдат и офицер Сибирской армии. Знать, держало его что-то, знать ощущал, − следует ещё бороться и есть в этом здравомыслие.

У Красноярска завязались ожесточённые бои.

Поезда с Верховным правителем Колчаком едва успели проскочить город, как случился мятеж: начальник красноярского гарнизона генерал Бронислав Зиневич вдруг выступил с обращением к местным большевикам о том, что готов подчиниться их власти и встретил своих недавних соратников в штыки.

Эта ситуация напоминала спланированную ловушку: отсечь Колчака с конвоем и золотым запасом России от основным сил и таким образом попытаться влиять на политическую ситуацию.

Третья армия в первых числах января вышла из Западно-Сибирской тайги, сильно поредевшая и практически без артиллерии, которую пришлось бросить в лесу. Лишь восемь орудий вынесли на своих руках артиллеристы и солдаты Ижевской дивизии. Армия обошла захваченные красными Ачинск и минуя стороной ощетинившиеся деревни, направилась к Красноярску, где соединилась с армией Каппеля.

Вдоль полотна железной дороги шли войска генерала Войцеховского, которому Каппель поручил выбить из города взбунтовавшийся гарнизон. Но успеха действия войск не имели из-за нерешительности и отсутствия сведений о противнике.

Из Красноярска, для преграждения пути, была спешно выслана полурота пехоты красноармейцев с пулеметами, которая заняла высоты к северо-западу от города вёрстах в трех от него. С горы, что господствовала над долиной и рекой, всё пространство простреливалось на многие километры.

На противоположном плато собралось несколько тысяч саней с сидящей на них белой армией, подошедшей с запада. Тут же при войске был верхом и командующий Каппель, его заместитель генерал Войцеховский и с ним несколько всадников из штаба.

Прогнать несколько десятков красноармейцев можно было обходом влево с одновременным нанесением прямого удара, о чём тут же был сделан приказ Войцеховским. Однако ни один солдат из саней выходить не пожелал и всё завершилось к ночи только бессмысленной взаимной пальбой без каких-либо последствий. С наступлением ночи, все войска пошли в обход Красноярска, а часть подразделений прошла даже через город по его окраинам.

Значительная часть отступающих солдат, попав в засаду, сдалась добровольно Красноярскому гарнизону, ещё недавно входившему в состав Сибирской армии из-за усталости и осознания бессмысленного движения в неизвестность.

Из-за предательства гарнизона и генерала Зиневича, часть корпуса Каппеля, не желая сдаваться, попала в окружение, полагая, что город контролируется войсками белой гвардии, потеряв последний свой аэроплан, использовавшийся для разведки.

Аэроплан, что базировался на оборудованном под аэродром поле возле деревни Дрокино, взмыл в небо по приказу из штаба Каппеля для изучения обстановки вокруг города и пробыл в небе без малого два часа. Но когда пришлось возвращаться, аэродромное поле уже было захвачено отрядом красногвардейцев. При посадке лётчик Ставрогин заметил подвох уже завершая пробежку, − вдруг увидел красные ленты на шапках солдат и сумел поднять свою механическую птицу в небо. Но далеко не улетел: пулеметный огонь разметал обшивку, заглушил двигатель и аэроплан плавно скользя упал за Дрокинской горой. Ближе к упавшему самолёту оказались войска белой армии, и лётчик не пропал, а был вызволен из аэроплана.

Продырявленную огнем пулемета механическую птицу бросили, а летчик Ставрогин, прослезившись, вскинул на плечо кавалерийский карабин, что хранил в аэроплане на случай, если придётся совершить вынужденную посадку, встал в строй и зашагал вместе со всеми, слившись с одноликой серой массой.

Теперь, размеренно ступая шаг в шаг среди солдат, пилот Ставрогин отличался только тем, что мог представить, как бы он смотрелся с высоты полёта над этой заснеженной и заросшей бесконечными лесами местностью среди смертельно усталых и выживающих на морозе людей, бредущих неизвестно куда и с какой целью.

Цель белого движения стала растворяться в этих белых бескрайних снегах сибирского простора, как-то быстро потеряв актуальность и политическую значимость под натиском красных войск, число которых множилось по мере угасания энтузиазма белого движения.

Пушки тащить по заснеженной тайге без дорог было невероятно тяжко. Лошади уже не справлялись, также выбившись из сил без отдыха и добротного корма. Пришлось пушки бросить, а замки и прицелы от пушек утопить в реке. Шли теперь как бы налегке, оставив только самые лёгкие мортиры, которые можно было навьючить на коней. Корпус сохранял боеспособность и сминая заставы красных войск двигался по бездорожью, не встречая крупных сил противника.

Генерал Владимир Оскарович Каппель, воспитанный благородным аскетом в семье потомственных военных, бодрил своих усталых солдат:

– Ребятушки, пушки мы добудем! Не теряйте духа, в этом залог нашей победы! Помните наставления фельдмаршала Суворова, который через Альпы перемахнул и даже без пушек вышел из окружения!

Верили ему солдаты. Знали, что не бросит и не подведёт их генерал и будет день и ночь думать, как выйти из сложной ситуации, победить и сохранить их жизни.

Перед Каппелем встал вопрос, куда двигаться дальше после Красноярска.

Железная дорога контролировалась чехами, которые отметив, что власть переходит к противнику, вступили в переговоры с большевиками и поддерживать армию Каппеля отказывались.

Каппель до Красноярска следовавший преимущественно в поезде, имел возможность лично наблюдать безобразия, чинимые недавними союзниками. Возмущенный поведением чешских легионеров Каппель даже послал командующему корпусом Яну Сыровому вызов на дуэль, который чешский генерал проигнорировал.

Каппель решил спускаться вниз по Енисею и дальше идти по льду замёрзшей реки Кан, в обход железной дороги и мест дислокации красных партизан.

В тоже время часть офицеров настаивала, что следует двигаться по Енисею вплоть до Енисейска, после чего идти на восток уже по Ангаре.

Этот путь представлялся более безопасным, но значительно более длинным.

Кан река порожистая, а берега реки изобилуют родниками и минеральными источниками, что делало лёд реки очень ненадежным.

Здесь пути войск разделились: генералы Перхуров и Сукин двинули свои войска по Енисею до Ангары и далее по ней в сторону Илима и практически избежав боевых столкновений по Лене-реке вышли к Байкалу. Преодолев озеро по льду, остатки войска оказались у Баргузина и, следуя на юг, вышли к Верхнеудинску уже в апреле.

Каппель принял решение идти по Кану.

Как оказалось, опасения были не напрасны. Несмотря на сильные, тридцатиградусные морозы, пороги Кана не замерзли, а по поверхности льда реки струилась вода из термальных источников.

Это создавало огромные проблемы.

Пороги приходилось обходить по заснеженной тайге, а двигаться по льду, по глубокому снегу, под которым стояла вода, было невероятно тяжело как людям, так и лошадям. Лошади резали себе надкопытные венчики о острые ледяные грани, а люди проваливались в снег до воды, промокали и тут же на морозе покрывались льдом. Обувь тяжелела и идти в ней становилось невозможно.

Сани, проваливаясь до воды, примерзали, что также задерживало движение колонны и требовало огромных дополнительных усилий, чтобы сдвинуть санный обоз с места. Снег валил сутками и настроение войск было удручающим от усталости и каких-либо скорых перспектив смены обстановки и ситуации.

Именно во время этого перехода Каппель промок, отморозил ноги и застудившись, получил воспаление лёгких.

Пятнадцатого января армия Каппеля овладела Канском и вышла на Сибирский тракт.

За Канском две колонны Сибирской армии неожиданно соединились: оказалось, что часть войск с обозами под командованием генерала Сахарова, пошла по более короткому маршруту вдоль Сибирского тракта и сминая красные заставы успешно дошла до города, не имея сведений ни о неприятеле, ни о армии Каппеля.

Такое соединение разбросанных отступлением войск позволило создать более боеспособную армию.

Укрупнились поредевшие части, полки сводились в дивизии. Походное движение управлялось теперь более чётко, появилось снабжение войск провизией. Численность армии составила около тридцати тысяч человек, и эта армия теперь уверенно двигалась по тракту, совершая переходы по сорок, шестьдесят вёрст в день и успешно действовала против большевиков.

Появилась надежда возрождения боеспособного белого движения, но было понятно – сил могло хватить только на спасение.

Тяжело больной, лишившийся ног главнокомандующий Каппель, продолжал путь в седле во главе армии, поддерживаемый ординарцами, что следовали рядом неотступно.

Перед Нижнеудинском возникли боевые столкновения с красными отрядами. Оттеснив красных двадцать первого января войска Каппеля вошли в город.

От пленных красногвардейцев и чешских легионеров Каппель узнал, что власть в Иркутске захвачена эсеро-меньшевистским Политцентром, а Верховный правитель адмирал Колчак выдан новой власти.

Больной Каппель, едва не теряя сознание, собрал последнее в своей жизни совещание, которое проводил, не вставая с койки. Было решено атаковать Иркутск, отбить Колчака, золотой запас и действовать по обстоятельствам, установив связь с генералом Семёновым в Забайкалье.

После Нижнеудинска вёл армию генерал Войцеховский: Каппель на пути к Иркутску скончался.

Высочайший уровень авторитета генерала Каппеля среди подчиненных характеризует то, что тело генерала преданные офицеры и солдаты не бросили, не закопали спешно, а везли с собой долгие две тысяч вёрст и предали земле только в Чите, после броска через Байкал и леса Забайкалья. Но в Чите, через полгода, как только пришло время покинуть и этот город под натиском красных, тело генерала не оставили на поругание и доставили в Харбин, где вновь захоронили с воинскими почестями.

И это был не последний путь воина: тело генерала уже в наши дни обрекло покой на Родине, на кладбище Донского монастыря в Москве.

Тело генерала Каппеля его соратники не желали предавать земле, помня то нечеловеческое дьявольское отношение к телу героя войн, выходца из простой казачьей семьи, исследователя-путешественника Лавра Георгиевича Корнилова, погибшего в бою на Кубани.

Вот, что следует из документа особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков:

«Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела… После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки… Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти… В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами».

Это ж какую ненависть нужно испытывать, чтобы так обойтись с телом воина, чья вина состояла в том, что он отстаивал своё право следовать присяге и вере.

В злодеяниях над народом, сам будучи выходцем из глубины этого народа, Лавр Корнилов не отмечен. Стойкость генерала Корнилова в памяти увековечена тяжелейшими обстоятельствами «Кубанского Ледового похода», результатами исследований пустынь Туркестана и Афганистана.

Вот так, наученные горьким опытом гражданской войны, ижевцы, воткинцы, − уральцы, рабочие оборонных заводов, узнавшие методы новой власти большевиков, все оттенки «красного террора» и воющие порой под красным знаменем, но со странным лозунгом «За Советы без большевиков», несли на руках тело своего генерала сотни, тысячи вёрст, чтобы не дать надругаться, сохранить священную память и неоспоримое право на захоронение и упокой после смерти.

До Иркутска войска под командованием генерала Войцеховского добрались в ночь, когда были расстреляны Колчак и Пепеляев.

Главный мотив, атаковать и захватить город отпадал.

Чешские легионеры, как в своё время было с генералом Сычёвым, предупредили, что они не допустят обстрела Иркутска со стороны станции Иннокентьевской, где находились в это время войска Войцеховского.

Иркутск можно было взять, с любой стороны, но на совещании начальник Воткинской дивизии, генерал Молчанов, заявил:

− Войти в город, разумеется, мы войдем, а вот выйдем ли из него, − большой вопрос. Начнутся погром и грабеж, и мы потеряем последнюю власть над солдатом.

Это мнение было решающим, а предложение обойти город разумным, и в ночь с седьмого на восьмое февраля войска под руководством генерала Войцеховского и с телом покойного генерала Каппеля обошли город с юго-западной стороны и вышли к Ангаре.

Красные, как бы в насмешку, послали вдогонку несколько артиллерийских выстрелов, и тем дело кончилось.

Далее последовал бросок армии к Байкалу по льду реки мимо прибрежного посёлка Лиственичного.

Спешно двигаясь по льду Ангары передовой отряд попал в зажор – сложное образование при ледоставе, вызванное быстрым течением реки и сильными морозами. В месте зажора, который возникает на отмелях, местах разделения речного потока, лёд до конца зимы не устанавливается и можно провалиться, если сверху непрочный лёд присыпан снежком.

Передовой отряд со всего хода влетел в зажор и на глазах остальной передовой части войска стал тонуть: кони бились в истерике, люди барахтались рядом с ними и скоро несколько десятков лучших солдат, − из авангарда армии, навеки остались на дне реки.

Пришлось уходить с удобного маршрута по руслу реки и двигаться дальше по берегу, по засыпанным снегом лесным дорогам, утопая в снегу порой по пояс. Так дошли до Байкала.

Спустившись к Байкалу, генерал Войцеховский попытался найти проводников из числа местных жителей, однако жители прибрежного села или отказывались, или, дав в страхе обещание, убегали и прятались в тайге.

Тем не менее проводников нашли и направились из Лиственичного вдоль крутого скалистого берега озера на северо-восток к селу Голоустному с тем, чтобы перейти Байкал и попасть на станцию Мысовую, в которой по сведениям разведки были войска атамана Семёнова и японский батальон.

Лёд на Байкале коварен: множество трещин и нерпичьи лунки-проталины, припорошенные снегом, делали путь по льду на десятки верст крайне опасным. Ледяной ветер и торосы требовали невероятных усилий. Плохо кованные лошади скользили по льду и падали, отказывались вставать и идти дальше.

Трещины, что возникали на пути движущихся войск пересекали по доскам, заблаговременно подготовленных по совету бывалых людей. Случались и трагедии: несколько повозок, сбившись с пути угодили в широкую трещину: погибли беженцы с детьми и группа солдат армии.

Вереница обозов и бредущих под шквалистым ветром людей растянулась на многие километры. Весь путь по озеру был усеян брошенными повозками, павшими лошадьми и людьми.

Случались и такие встречи.

Шли через Байкал заблудившись казаки. Шли, огибая торосы и трещины и увидели группу отставших и совершенно выбившихся их сил людей. Подошли ближе и увидели молодую ещё женщину и троих мальцов: девочек и мальчика, укутанных шалями. Идти они уже не могли и от напора байкальского ветра прятались за торосами сбившись в кучку и просто замерзая без какой-либо еды и надежды посреди ледяной пустыни.

Казаки не остались равнодушны, подъехали, узнали, что это жена погибшего недавно офицера и его дети. Разобрали казаки ребятишек себе на лошадей, тут же пристроили маму и вывезли на берег.

На берегу уже узнали, что спасли представителей знатного дворянского княжеского рода: так вот уровняла стихия революции людей – не защищали ни знатность, ни титулы, а даже более того, попадали под гнев распоясавшегося народа именно они – прежние хозяева России.

И можно было бы сказать:

− 

«Поделом вам воздаётся за вековое унижение нижних сословий», если бы не реальные страдания женщин и детей.

В этот раз провидению было угодно, чтобы невинные люди были спасены, а сколько таких брошенных, обездоленных, потерявших родных, отцов – боевых офицеров, сгинуло на пути ледового перехода. Счёта такого никто не вёл.

В какой-то момент пала лошадь, везшая гроб с телом генерала Каппеля.

Кто-то предложил опустить гроб в Байкал, мотивируя предложение тем, что не доберутся в этом случае «большаки-лешаки» до славного генерала, однако большинство выступило против.

Сменили лошадь, которую предложил доброволец Самойлов, отцепив её от своих санок, и Каппель продолжил свой последний путь со своей армией.

Двенадцатого февраля передовые части Ижевской дивизии вышли к окраинам станции Мысовой на берегу Байкала, где были встречены частями японского экспедиционного корпуса.

Весь день части армии и обозы выбирались на берег Байкала и сосредотачивались на берегу. В этот день через озеро переправились около тридцати тысяч человек, из которых многие были больны: обморожены, ранены, простужены или страдали от тифа.

В тот же день на станции Мысовой отслужили первую панихиду по генералу Каппелю.

К часовне над Байкалом собрались тысячи исхудавших, больных и раненных солдат и офицеров, имевших честь служить под знамёнами полков армии генерала Каппеля. Пережив тяжкое испытание, тяготы ледового перехода, гибель товарищей и понимая всю сложность своего положения, эти люди чтили своего командующего, преклоняя в знак величайшего уважения колени и изрядно поседевшие в походе головы.

Из Мысовой отряды Сибирской армии Колчака, несколько передохнув, отправились в Верхнеудинск, а в конце февраля в Читу.

До конца февраля в Забайкалье вышли около шестидесяти тысяч офицеров, солдат, казаков и мирных беженцев.

Этот путь будет назван Великим Сибирским Ледяным походом, по аналогии с Ледовым походом Добровольческой армии генерала Лавра Корнилова на Кубани в 1918 году и продлился он с ноября до марта на три тысячи верст от Омска до Читы по полному бездорожью, снегам, тайге, руслам многих рек и Байкалу в сильнейшие морозы, в условиях периодически возникающих боевых столкновений, при недостатке продовольствия и какого-либо медицинского сопровождения.

Так вершился великий исход русского воинского и гражданского духа, великий перелом и великая мука истерзанной непосильной ношей непонимания, горя и отчаяния, страны. Русский дух выдавливался прессом большевизма, как давят масло из жмыха на маслобойне…бойне!

А жмых потом на удобрение, или из-за ненадобности, – просто в канаву.

Растекалась по миру русская душа, удаль и ум великого народа.

Мир принял их и стал лучше, но безмерно потеряла Россия.