Читать книгу Король боли - Яцек Дукай - Страница 3

++ KING_OF_PAIN

connection established

194533 CET/154533 GMT-3

IP: <anonymized>

system: MS Puppeteer 7.10

crypto: Absolute Asymmetry 03EEI3K98R3MD9394

master: KING_OF_PAIN

slave: LOCA_LOCA#7599

body provider: IF Proxy do Brasil Empresas

Король встает с кровати и машет руками. У него ничего не болит. Лаги[3] не ощущаются. За распахнутым настежь окном душного гостиничного номера яростно орут джунгли Рио-де-Жанейро. Приближался вечер, пурпурное Солнце разлилось над горизонтом, как недожаренная глазунья.

Король Боли кидает взгляд на параметры трансмиссии и заходит в ванную. В высоком настенном зеркале осматривает свое обнаженное тело: мулат, лет тридцати, рожа не особо интеллектуальная, обезьяньи брови, над левой бровью татуировка IF PBE, бритый череп, массивная шея, обезьяньи лапищи, над грудиной свежий шрам. Король скалит зубы. Все они ровные, белые.

– Влез котейка на забор и моргает! И моргает!

Голос слегка хриплый. Король закрывает левый глаз, закрывает правый. Веки поднимает пальцами. Стоит над унитазом, писает. Физиология в норме. Идет в душ. (Душ работает!) Кожа принимает горячую воду с приятным жжением. Король Боли почти в эйфории.

Это всегда так начинается.

Одежду приготовил себе сам проксик – не ту, в которой он пришел сюда, но тоже его собственную, на него сшитую: Король ее надевает и знает, что уже когда-то это носил. Сапоги с голенищем, белый костюм, шелкошелковая рубашка, белая шляпа. Галстук он решил не завязывать.

В несессере проксика лежат копии бумаг клиента, Освобожденных мануфактур Объединенной церкви пляжного волейбола, а также единородный телефон и птичье перо.

Король Боли включает телефон.

– Я здесь.

– Западная лоджия на семнадцатом.

– Окей.

Они разговаривают по-английски; мулат не лгал, его нервоводы помнят звуки этого языка, акцент очень слабый.

Король забирает запечатанную бутылку воды из ванной и выходит из номера.

Лифты не работают, приходится подниматься на семнадцатый этаж по эвакуационной лестнице. Проксик не устает. На шестнадцатом он встречает гостиничного шамана, приподнимает шляпу. Шаман курит треснувшую сигару, а другой рукой кормит маленького демона. Вокруг них кружат комары AG, огромные, как стрекозы. Демон ловит их хамелеоньим языком и ест, громко чавкая. Шаман смеется сквозь дым.

Король Боли выходит на открытую лоджию на верхнем этаже. Здесь пришвартованы два воздушных шара. Тот, что справа, украшен яркими граффити, на которых изображены темнокожие девушки, играющие на пляже в волейбол на фоне заходящего Солнца. Солнце, которое заходит за воздушными шарами, прожигает полимерное покрытие и граффити, наполняя светом эротический витраж.

Король поднимается на палубу, та слегка покачивается под ногами. У мулата малочувствительный вестибулярный аппарат, здесь он тоже не солгал. Король усаживается под навес на деревянный табурет. На ободке навеса сонно покачивается жирный попугай.

Аким де Нейра кричит на пилота; тот дает сигнал отчаливать. Причальные канаты выращены на жестком AG, с протяжным шипением они синхронно сворачиваются, их кожа лоснится от липкого пота. Воздушный шар отталкивается, начиная сильнее раскачиваться. Король Боли держится за навес.

Седовласый – Аким де Нейра – подвигает к себе табурет, подает Королю кофегрушу.

– Спасибо.

– Второй тур, они достали ножи. У вас есть фотки с орбиты? Мы дорого заплатили.

– Я посмотрел их еще у себя. Все стороны уже знают?

– Наверняка эти их Ктулху летают над Амазонкой для ООН.

– Мы всегда можем снова попугать Вашингтон.

– Хы, хы, когда в последний раз что-то прошло через Панаму?

– Боятся, боятся. Мы все боимся.

Кофегруша на вкус не напоминает ни кофе, ни грушу.

Король Боли вынимает из несессера бумаги. Они лопочут на ветру, их приходиться прижимать к крышке. Воздушный шар поднимается над заджункленным центром Рио-де-Жанейро. Небо над анарклэндами остается безоблачным, циркуляция воздушных потоков – это единственное, что не является здесь предметом переговоров, войны, торга и шантажа. Солнце отражается от покрытой алмазорослями статуи Христа Спасителя на Корковадо. Зажмурив глаза, Король выбрасывает огрызок за борт и вытирает руки платком.

Под ажурным воздушным шаром Освобожденных мануфактур проплывают накрывающие друг друга волны зелени и более хищных красок: пурпура, ядовитой желти, глубокой синевы. Джункли поглотили анарклэнды, достигнув Атлантики. Если бы шар опустился ниже десяти метров, смрад этой органической помойки стал бы для Короля Боли невыносимым. Проксик мог привыкнуть, Король Боли не привыкнет никогда. Junklee, лишай AG на лице континента, простирается от Тихого океана до Атлантики, от Огненной Земли до Панамского фронта. Джункли поглотили и переварили свыше двухсот миллионов человек, превзойдя своим аппетитом несколько мировых войн вместе взятых.

Воздушный шар сворачивает в тень небоскреба, и в перспективе Рио-Бранко появляется стометровое Древо Познания Добра и Зла. Второе такое дерево растет на берегу Родриго-де-Фрейтас, отсюда его не видно.

Аким материт Древо по-португальски.

– Вы никогда меня не убедите! Это шавлисты! Они их специально сажают!

Деревья – это генетические компьютеры, мегадионизиды. Они программируют опухоли и ретровирусы, нацеленные на Homo sapiens.

Шавлисты, католические террористы св. Павла, считают биотеррор неизбежным «грехом, очищающим от греха», – этапом, который цивилизация должна пройти, чтобы вернуться к идеалу общества, состоящего из небольших христианских общин и лишенного высших структур власти, несущих зло и неизбежно его порождающих самой своей сущностью. Потому шавлисты по принципиальным соображениям атакуют любые крупные населенные пункты, в первую очередь города. А собрания, подобные тому, на которое направляется Король Боли, действуют на них, как красная тряпка на быка.

В каждом городе Южной Америки растет по крайней мере одно Древо. Их выжигали до корней различными способами; они всегда вырастают заново. В их авторстве признается половина анаркий джунклей. Король Боли не верит заявлениям ни одной из них – и уж менее всего хвастовству шавлистов: если бы в рядах этих анаркий были такие мастера AG, они бы не ограничились отравлением бывших метрополий.

В кроне Древа над Рио-Бранко кружат черными спиралями стаи гарпий и прочего крылатого отродья мегадионизида, их тени скользят по испещренным дырами стенам небоскребов.

Король Боли просматривает отчеты по орбитальному сканированию.

– Здесь, здесь и здесь. Смотрите. Изменения пропорций атмосферных газов – но это всё нечетко. Здесь. Ну! Инфракрасные узоры, повторяющиеся аномалии, каждую ночь. Я даже успел получить официальные экспертизы из нескольких университетов, они впечатляют. Если считать по количеству очагов – то несколько десятков семей, не более. В горах Амазонки уже не так густо.

– Вы уверены?

Король Боли хмыкает.

– Конечно нет! Я вообще в это не верю! Пусть Вия объяснит!

– Может, это все-таки какая-нибудь примитивная анаркия, о которой никто не слышал…

– Это ничего не меняет. – Король Боли пожимает плечами. – Сколько у тебя было хромосом, когда ты в последний раз проверял?

– Хы, хы, хромосомы, говоришь? А что это такое? Хы, хы.

Внезапный шум над головой – попугай вертится и машет крыльями.

– Опять он, чертова бомба! – хрипит он по-польски. – Нет, нет, нет! За-пре-ща-ю!

Аким чешет подбородок.

– В чем дело?

– Кто это? – спрашивает его Король Боли.

– А я знаю, кто в него засел. Иван и компания. Птичка – проксик марксистов-креационистов.

– Конечно, они подключились к нам при первом упоминании, – продолжает Аким. – Дали своих заложников, лишь бы ускорить. Это же их евангелие. Гильо скрепил кровью. Они платят за тебя пополам.

– Они не знали, что за меня.

– Так ты только что проболтался, – ухмыляется старик. – Рано или поздно они узнали бы, у них есть ключи для верификации трансмиссии.

А попугай продолжает отжигать.

– Все это надувательство! От ваших советов нет никогда никакой пользы! Деньги на ветер! Тысяча чертей!

Какой-то потомок гомбровичевской[4] эмиграции, думает Король Боли.

– Ты же знаешь, пластусов нанимают все, – говорит он спокойно.

– Все! И что с того?

– А что происходит с теми, кто пытается обойтись без них?

– Это корпоративный сговор капиталистических мошенников! Вы так играете, чтобы выдоить клиентов! Та же зараза, что и адвокаты! Они абсолютно никому не нужны, но стоит одному дураку нанять адвоката – и все мы тут же начинаем нанимать их, чтобы защищаться от ихних юристов! Ужас и осуждение!

– Пригните черепушки! Обезьянник! – кричит из трубы пилот.

Король Боли и Аким де Нейра наклоняются, пряча головы под перилами.

Воздушный шар проплывает между зданиями, по самую крышу наполненными джунклями, которые выпирают наружу из всех естественных и неестественных отверстий в стенах. Из окон и дверей, с балконов, из вентиляторов, из щелей, проломов и трещин изливаются гирлянды плотоядных цветов, косы ядовитых лиан, пучки метановой травы, каскады одеревеневшей биомассы, зеленой, бурой, черной; стекают до самой земли, на улицу паласы сплетенных корней, веток, листьев, соцветий, – с двадцатого, сорокового, шестидесятого этажей. А вслед за флорой прибыла фауна AG, в том числе разнообразные странобезьяньи химеры, орды потомков паукообразных обезьян, барригудо, игрунок, уакари, переписанных по пути через несколько диких генетик. Некоторые животные могут имитировать человеческую речь, воспроизводить человеческие жесты. Странобезьяны Рио-де-Жанейро приобрели навык носить шапки, шляпы, ермолки. Некоторые также надевают украденные очки – солнцезащитные, коррекционные и даже с выбитыми стеклами – без разницы. Все они орут, прыгают, плюются и мочатся при одном виде человека, бросая при этом в его сторону все, что попадется им в лапы. В последнее время они овладели искусством изготовления и обслуживания пращи Давида. В оболочку и борта воздушного шара Освобожденных мануфактур бьет град камней, стеклянных осколков, кусков пластика и бетона, а также гнилых фруктов.

Королю Боли кажется, что в неистовом оре разъяренного обезьянника он различает португальские проклятия.

Попугай, опасаясь за свою жизнь, слетел на борт воздушного шара.

– Ну и что ты посоветуешь? – скрипучим голосом кричит он полусогнутому Королю. – Маэстро!

– Сначала мне нужно выяснить позиции других сторон, – бормочет Король, собирая бумаги в несессер.

– А их пластусы говорят им то же самое! Может, нет? Может, нет?

– Наверняка.

– Зараза! Зараза! За-ра-за!

– Ты заткнешься наконец?

У Короля Боли сдают нервы, и он замахивается несессером на попугая. Несессер оказывается не до конца закрытым, бумаги снова рассыпаются. Король Боли кидает в птицу бутылку воды. Птица отскакивает, бутылка падает за борт. Король снимает шляпу, готовясь поймать в нее кривоклювого проксика. Но получает от обезьян по затылку кокосовой скорлупой и, поверженный, с опущенными руками валится на табурет.

Попугай подпрыгивает на месте, триумфально хлопая крыльями.

– Кацап! Козёл! Кровосос! Кастрат! Кишкоправ! Костолом! Колбасник! Кобель! Кривохер! Калоед! Кутак! Каракон! Курвец! Кодеш! Кнахт! Козотрах!

Де Нейра поднимает глаза к небу.

– Мало того, что марксист, он к тому же еще и попугай – не переболтаешь, забудь. А собственно, отчего они тебя так не переносят?

– Довелось мне пару раз, хмм, излишне откровенно высказаться на политические темы.

– Люди не отходы эволюции! – горланит пернатый. – Пролетарии всех генов соединяйтесь! Буржуев на опыты! Дай пинка ДНК!

Аким грозит ему пальцем.

– А то сейчас прерву соединение! Кто здесь на ком ездит? Возьми себя в руки.

– Здесь всё охренуче, и я не круче, – мрачно крякает попугай и замолкает.

Воздушный шар подпрыгивает, задирая нос.

– Подлетаем!

Сто семьдесят восьмой тур переговоров под эгидой епископа Рио-де-Жанейро и городской анаркии марксистов-креационистов проходит в пентхаусе одной из высоток бывшего бизнес-центра. В зависимости от волн медийных трендов, некоторые открывающиеся переговоры имеют богатое пиар-сопровождение, транслируются в прямом эфире и попадают на тысячи телеканалов в миллионы домохозяйств; другие же напоминают кровавую резню в задымленном притоне воров и убийц. Король Боли участвовал в четырех переговорах. В прошлый раз пьяный ивановец отрубил ему голову мачете. (Страховка проксика – за счет клиента.) Если бы не высокий контракт, он бы не согласился вновь в это играть. Среди всех обреченных на провал переговоров, в коих ему довелось участвовать, лишь переговоры, проводимые южноамериканскими анаркиями Открытого Неба, представляются Королю по-настоящему безнадежными.

Едва воздушный шар Освобожденных мануфактур Объединенной церкви пляжного волейбола причаливает и пассажиры вступают на крышу высотки, их догоняет дюжина проксиков, человеческих и нечеловеческих. На одних едут медиаторы, на других – агитаторы и шантажисты отдельных фракций и анаркий; все стараются друг друга перекричать. Король Боли и Аким де Нейра движутся внутрь пентхауса, отбиваясь от назойливых особей. Попугай марксистов-креационистов кружит над ними. Птицу тоже настигает агитатор, крылатый демон.

Содержание звучащих призывных лозунгов менее значимо, нежели то, что проксики выдыхают и чем плюют. Анарклэнды Открытого Неба уже много лет являются полигоном для политических идеалистов всех мастей, которые вкуколиваются сюда со всего света. Король Боли в неосознанном рефлексе прикрывает голову несессером. Воздух затянут мглой от переносимых капельным путем индоктринаторов, здесь циркулируют бациллы Капитала Маркса, Богатства народов Адама Смита, Centesimus annus[5] Иоанна Павла II; здесь чихают и кашляют Левиафаном Гоббса, Государственностью и анархией Бакунина и Вынародом Кужаевского. Прямо у входа в застекленное патио[6] три ведьмы-метиски жгут благовония корпоративного коммунизма; оранжевый дым разъедает глаза.

Проход в патио и пентхаус преграждает шлюз. Захлопнув дверь, Король и де Нейра начинают дышать глубже, отряхивают одежду. Снаружи, за стеклом, теснится толпа. В углу крыши, под импровизированной палаткой, двое подростков продают воду и фрукты – это, кажется, единственные люди, управляемые собственными мозгами. Во время анаркийских переговоров цены на услуги проксиков, находящихся в геносфере Рио-де-Жанейро, всегда в несколько раз возрастают. (Гонорар проксика оплачивает клиент всадника.)

– Сколько уже прибыло?

– Большинство. То есть сами они, вероятно, вкуколятся в последний момент. Так было при первом подходе.

– Ставлю две тысячи, что до завтрашнего вечера их не удастся даже посадить за один стол.

– По рукам. Впрочем, все решается в кулуарах и у бара. Надеюсь, ты выспался.

– У меня уже сейчас середина ночи.

– Проклятые сибариты! – скрипит попугай. – Рабы удовольствия!

Королю Боли не хочется даже рта раскрывать в сторону птицы. Он пинает пернатого носком ботинка – внутренняя дверь шлюза поднимается, и орнитопроксик влетает в пентхаус, выкрикивая ругательства на польском, португальском, английском и испанском языках.

Но пентхаус действительно выглядит так, будто извлечен из другой сказки: плюш, хрусталь, живая обшивка стен, живые ковры, живая мебель, все сияет чистотой, в тусклом свете заходящего солнца цветовой спектр смещается в сторону красного, и это сияние покрывает нежно-розовой вуалью даже стальные украшения и белый хлопок платья распорядительницы, которая подходит к вновь прибывшим гостям и направляет в отведенные для них помещения.

Городская анаркия марксистов-креационистов Рио-де-Жанейро приготовила четыре верхних этажа и пентхаус; герметично отрезанная остальная часть здания, вероятно, уже плотно забита джунклями. Освобожденные мануфактуры располагают комнатами на втором этаже. Король Боли не рассчитывает провести там много времени – контракт связывает его на сорок восемь часов, потом, скорее всего, с места он выкуколится. Или, возможно, даже раньше: если анаркии успеют до этого договориться (во что он не верит) или окончательно рассориться и прервать переговоры (что наиболее вероятно).

Оставив в комнате несессер и шляпу, он возвращается в пентхаус. Бар, разумеется, открыт (обслуживает его говорящий на кокни бармен на проксике индейского крестьянина). Король Боли заказывает водку со льдом. Сидящий на соседнем табурете зеленоглазый демон достает визитку. Король Боли поворачивается, чтобы ответить на формальное представление, и в этот момент в глубине бара, за абстрактной скульптурой и тивипетом, вспыхивает драка: кудлатая странобезьяна дергает за волосы красивую мулатку, а та бьет соперницу по голове толстой книгой. Появляются два ивановца (черные костюмы, на плечах повязки с красной звездой в лучистом треугольнике Провидения) и насильно выкуколивают с проксиков обоих всадников. Тела странобезьяны и мулатки с изолирующей чадрой, затянутой под шеей, лежат под тивипетом, одно поверх другого. По тивипету передают повтор матча «Манчестер Юнайтед» с туринским «Ювентусом», звук выключен. «Ювентус» ведет 0:2. Когда команда забивает третий гол, кто-то в глубине бара встает и затягивает с душераздирающей пьяной тоской:

– Ó pátria amada, idolatrada! Salve! Salve![7]

– Сорок лет прошло с тех пор, как Бразилия забила последний гол, – говорит демон. – С тех пор, как они сыграли здесь последний матч.

Король Боли потягивает водку. Это всегда так выглядит.

Демон оказывается проксиком пластуса островной анаркии Карибского моря. Услышав имя Короля Боли, он уверяет, что они уже не раз встречались, перечисляет места и даты. Король Боли вежливо кивает. Это вполне вероятно, ведь пластусов не так много. На сколько его наняли? На неделю. Так долго? Неужели его работодатели надеются, что дело дойдет до детального обсуждения соглашений?

– Нельзя шантажировать джункли! – смеется демон.

В бар входят четыре шести-семилетних ребенка. Под Открытым Небом не действует никакое право, кроме закона обычая и закона страха, здесь можно ездить на любом, кто дает согласие или чей владелец его дает. Король Боли не знает наверняка, к какой категории относится его собственный проксик. Под Открытым Небом он уже видел даже объезжаемых младенцев. Правда, большинство традиционных анаркий косо смотрит на подобные практики. Это своего рода политическая демонстрация. Король побился бы об заклад, что на этих детках ездят какие-нибудь супремисты из северных постпартизанских анаркий. После их прибытия из бара демонстративно выходят несколько человек.

Дети заказывают у бармена настойку и рассаживаются у окна. За окном ночь гасит красные блики на джунклевом Рио-де-Жанейро, воздушные шары покачиваются на ветру, ряд луковичных пятен теней. Искусственные огни на крышах и в высоких окнах зданий можно пересчитать по пальцам одной руки. Теплая тьма опускается на город, вливается в пентхаус. Бармен зажигает свечи. Пьяница рыдает над пустой бутылкой. – Dos filhos deste solo és mãe gentil, pátria amada, Brasil![8]

Король Боли заказывает вторую водку. Он обдумывает, к кому бы подсесть на ночную болтовню; из кого можно извлечь самую ценную информацию. Это не Манхэттен, здесь иногда люди говорят правду без всякой причины – пожалуй, единственное преимущество этой проклятой страны (если кто-то считает такие вещи преимуществом).

Один из супремистов затаскивает закуколенную мулатку на стол, переворачивает на живот и стягивает с нее штаны. Король Боли бросает в него стакан. Остальные дети отрываются от настойки.

– Ну что?! Что?! – вскакивает маленький обдолбыш. – Нельзя? Нельзя?

Король Боли указывает пальцем на висящие над дверью папские знаки отличия.

– Ну и зачем вы так старались, если даже не сядете за переговоры? Епископ сейчас вас вежливо попросит.

Малолетний насильник переводит взгляд с обнаженных ягодиц женщины на Ватиканский герб и обратно. Два гигантских химерика поднимаются из-за своего стола и подходят к супремистам; это временно успокаивает детей. Лысый химерик достает телефон, вызывает ивановцев. Вскоре появляется патруль в черных костюмах, и начинается долгая ссора между супремистами, ивановцами, химериком, новоприбывшим товарищем закуколенной странобезьяны и все новыми включающимися в споре гостями. Бармен зажигает больше свечей. В итоге «Ювентус» заканчивает вничью матч с «Манчестером». Лысый химерик присаживается напротив Короля Боли. Он бросает в рот несколько кубиков льда и грызет их с хрустом.

– Вечер, начавшийся с изнасилования, – на рассвете мы перекусим отбивной из младенцев, запьем кровью девственниц.

Демон лезет во внутренний карман пиджака и протягивает химерику визитную карточку.

– Джон, – представляется в ответ великан. Имена и фамилии, конечно, не имеют значения. Поэтому Король Боли называет настоящие.

Химерик смотрит на Короля.

– Мануфактуры волейбола? Обескровливание?

– Нет никакого обескровливания, – бормочет Король.

– А это что-то новенькое. Вы запугиваете, отрицая собственные угрозы?

– А кто боится? Никто. Все. – Король Боли пожимает плечами. – Европейцы и янки вкуколиваются сюда на выходные ради экстремального туризма и возвращаются в свои диснеевские стазы с нелегальными воспоминаниями, коллекциями мелкобуржуазной порнографии. Юг Открытого Неба, земли хардкора, Бог не видит, Раскольников-шоу. Но они, – Король Боли указывает на скандалящих супремистов, – они здесь родились, здесь живут. Второе, третье поколение. Угрозы? Политика? Соглашения? Честное слово? Прибыль, убыток? Их ничто не беспокоит. Если им суждено друг друга поубивать, они убьют друг друга. Если нет – то нет. А эти переговоры – это светские вечеринки.

– Вы пьяны.

– Ха-ха-ха.

Поглощаемая организмом проксика химия, разумеется, не действует на Короля Боли (если только он сам не захочет, чтобы она подействовала) – эффект производит сама атмосфера места и момента. Эта ночь над обезлюдевшим Рио-де-Жанейро, эти тени от дрожащего пламени свечей, многоголосье мелодичных языков Юга и органический запах джунклей, – пьянят столь же сильно. Водка – лишь реквизит вкуса. (Не больно.)

– Вот, к примеру, эти здесь, – Король поднимает стакан, – это внуки левацких наркопартизан из Колумбии и окрестностей. В нормальных условиях они бы попали под влияние цивилизации, даже они, но поскольку каждый держит палец на кнопке холокоста, то ни о каком политическом давлении речь не идет. Это скансен, музей под открытым небом. Потому нужно читать учебники истории. Сколько книг написано о ста днях Вальдеса? Что в них всегда повторяют? Никто не ожидал! Никаких сценариев поражения! Никакого плана! Как дети, что прячут головы под одеяло: не вижу, значит, нет. «Победу терроризма невозможно представить». Ну да, невозможно: потому что они не думали о ней.

– А что бы вы сделали на месте Вальдеса?

Король Боли пожимает плечами.

– Скорее всего, выстрелил бы себе в голову. У него действительно не было выбора. Выбор был у тех, кто многие годы пренебрегал подготовкой и мерами предосторожности.

– Кто-то должен был стать первым, – говорит Джон. – Иначе бы пала Европа. Или Штаты. Южная Америка была принесена в жертву, чтобы стать предостережением для Севера.

– Вы из Казалдалиги? – морщится демон. – Теории заговора нагоняют на меня сон.

– На меня они действуют гипнотически, – бормочет Король Боли. – Как лента Мебиуса и геометрия Эшера.

Джон энергично встает и произносит тост:

– За Вальдеса!

– За Вальдеса!

– И всех остальных бедных сукиных сынов, которых трахнула история.

– Хер ей в жопу!

– Хер!

Пьют.

Рикардо Хосе Мартин Самоза Вальдес, последний президент Чили. Невилл Чемберлен XXI века. Кто-то должен был стать первым; эта участь пала на него. Пока арсенал террористов пополнялся взрывчаткой (пускай даже ядерными зарядами) или химическим оружием, угрозе можно было что-то противопоставить, угрозу можно было обнаружить, оружие перехватить, эвакуировать мирных жителей из зоны поражения; ведь само поле поражения оставалось пока ограниченным. Когда же биотехнологии развились и стали доступными по цене, любой магистр генетики получил возможность устроить в гараже лабораторию AG и стряпать там вирусы смертельных болезней, неслыханных для всего мира, способных за несколько недель распространиться по всему земному шару и уничтожить 99 % популяции Homo sapiens, – и таких ушлепков были тысячи, десятки тысяч – некоторые воплощали свои черные мечты в странах, где аппарат правопорядка практически не существовал… Один раз, другой удалось еще вовремя среагировать. На третий и четвертый террористы осуществили свои угрозы: так Белая Эбола истребила половину населения Ближнего Востока, так LK4 отравил геномы европейцев. Как остановить фанатика с другого конца планеты до того, как вирус будет выпущен на свободу, если все, что вы знаете о нем, – это псевдоним, список его требований и факт, что он действительно владеет этим вирусом, потому что в самом начале он прислал вам образец вместе с некрологами жертв, – миллионы подозреваемых – и несколько часов, чтобы вычислить преступника, – на кону биологическое выживание всей нации, за которую ты отвечаешь, – как остановить это? Никак, разве что поможет случай или глупость шантажиста; рано или поздно кто-то должен был сломаться. Судьба Израиля была у всех свежа в памяти, эти города трупов, пустыни массовых захоронений. Вальдес ничем не отличался от других диктаторов, популистов и олигархов, веками передававших друг другу власть в Южной Америке, – ни лучше и ни хуже. Просто в такие времена ему пришлось править, в такой стране. Возможно, если бы он проявлял пренебрежение к жизни подданных, свойственную царям и генсекам… Но он не захотел иметь на руках кровь соотечественников, он сломался, он стал первым. И дальше все покатилось, как волна падающих костей домино. Каждый успешный шантаж активировал сотни новых террористов. Альтернатива была предельно ясна: либо выполнение всех требований – либо полное уничтожение. Без переговоров, без осады укреплений, без малейших шансов на оборону и контратаку. Terrorismo o muerte.[9] Да, нашлось несколько непреклонных президентов и премьер-министров – и именно потому сегодня джункли дикой AG покрывают большую часть континента. Так или иначе, здесь не осталось ни одной дотеррористической структуры власти.

А что означает «подчинение требованиям террористов»? Стоит подчиниться один раз, придется подчиняться снова – угроза та же. Однако в тот момент, когда официальное правительство становится очевидным образом всего лишь передатчиком воли террористов, а настоящий центр власти переносится в какую-нибудь партизанскую хижину посреди леса или подвал-лабораторию под свалками фавелы, – государство как таковое перестает существовать. Демократический мандат? Закон? Лояльность? Присяга? Гарантия занятости? Ничто больше не прочно, ничто не связывает людей с выполнением распоряжений правительства, переставшего быть правительством, постановлений судов, переставших быть судами, решений парламента, переставшего быть парламентом. Через несколько недель распадаются последние связи. (Вальдес выстоял три месяца.) Дольше других держится армия и подобные авторитарные иерархии. Но когда военные знают, что им надо выполнять приказы террористов… Впрочем, командиры сами поощряют дезертирство. Группа шантажистов также не может выступать открыто, чтобы осуществлять власть напрямую. Во-первых, поскольку старой структуры не существует, физически шантажировать некого: можно угрожать одному человеку или некоему институту, принимающему решения, но не народу, не массам. Только одной реакции в этом случае возможно добиться – истерики и хаоса. Триумф террора – уничтожение государства – это одновременно предел террора как метода: он становится бесполезным. Во-вторых, даже если террористы выйдут из леса, спустятся с гор, выберутся из трущоб с готовыми теневыми кабинетами, тысячными штабами профессионалов, чтобы занять освобожденные от ancien régime[10] должности, поддерживаемые значительной частью общества, даже если это случится, – то в тот день, когда они начнут создавать свои собственные структуры и возьмут на себя ответственность за государство, они станут так же уязвимы для шантажа со стороны всех остальных террористов. Сценарий идентичен, меняются только актеры. Могут ли новые правители реагировать как-то иначе или у них есть какой-то вариант, недоступный для их предшественников? Нет. Они даже окажутся в невыгодном положении: новые структуры мгновенно разрушаются; впрочем, с самого начала значительная часть народа их не признает.

И именно так, в конечном числе оборотов колеса террора, удачи и смерти государство вырождается в единственную стабильную в подобных условиях систему – лишенную всех силовых структур совокупность анархистских мини-сообществ, которые держатся исключительно на законе кулака и страха. Любая расцветающая над анаркиями организация срубается на корню – поскольку она уязвима для террора. Причем проблема здесь не в самом методе смертельного шантажа – на нем ведь давно основана межгосударственная политика, запуск новоиспеченной атомной державой первой ракеты с ядерной боеголовкой представлял в XX веке «утонченный» эквивалент письма, адресованного соседям с требованием выкупа. Проблема в отсутствии баланса: террориста нельзя шантажировать в ответ. Нельзя, пока он не раскроется и пока не проявит привязанность к тому, чего его можно лишить, что можно уничтожить. Жизнь, семья, имущество. (А слова, идеи и религии переживут всё.) По-настоящему защищен от террора только фанатик-самоубийца. Так что идеалом общества Открытого Неба является случайное сборище одиноких камикадзе – необщество. К сожалению – или к счастью – человек – это социальное животное, болтливый zoon politikon[11]. Выжившие обитатели Южной Америки остановились на стадии надсемейных анаркий. Группы крупнее слишком многое могут потерять; меньшие не справляются с физическим выживанием, с защитой от джунклей и AG. Вероятно, здесь обитают и тысячи «племен», состоящих из нескольких, максимум двух десятков туземцев, деградировавших до уровня полуживотных. Но они, и это понятно, ни в каких межанаркийских переговорах участия не принимают и, скорее всего, вообще о них не слышали, будучи отрезанными от сети; и даже если слышали – не имеют доступа к технологии, позволяющей вкуколиваться в проксиков. Однако пугают те, кто может принять участие, но не хочет, – кто скрывается – настоящие безумцы-камикадзе. Каждый отслеживаемый с орбиты неестественный источник радиации, каждое движение, не принадлежащее джунклям, каждая не спрогнозированная инфекция AG, слишком специфическая, чтобы быть плодом Древа Известий или слепым посевом иных дионизидов, – всё это предмет бесконечных дискуссий и споров на встречах в Рио. Всех объединяет только страх. Таковы законы Открытого Неба.

– В последнее время волейболисты хвастались, что после их обескровливания все ДНКовые млекопитающие останутся по эту сторону Атлантики, – говорит химерик, когда они устроились в самом темном углу, вдали от нарастающей сутолоки супремистского скандала. – У них получилось?

Король Боли пожимает плечами.

– У них есть кое-что получше, – улыбается демон. – Новая анаркия, тысяча миль вглубь джунклей.

– Вот именно! Кто им поверит? Даже военная миссия американцев не смогла пробиться дальше сорока миль, хромосомы клокотали у них в ушах.

– Вот именно. – Король кивает. – Девяносто процентов живут в прибрежной полосе, в горах или в не поглощенных джунклями городах, руинах городов. Джункли, полагают они, – это допущение Бога, стихия природы, подпитываемая этими десятками мусорных генетик, выпущенных из очередных лачужных лабораторий, – они сами по себе бессмысленны, нужно только держаться подальше и страдать молча. – Король Боли подливает водки. – А если нет?

Демон скалит клыки.

– Нельзя шантажировать джункли!

Огромный химерик чешет голову.

– Это продолжение той сказки про монстров AG?

Демон продолжает скалиться.

– Это нечто большее. – Он похлопывает Короля по спине; тот с трудом сдерживает рефлекс уклониться. – Если я правильно понимаю его план… это был бы шанс объединить наконец эти проклятые анаркии!

Джон поднимает брови.

– Знаю, знаю, – бормочет Король. – По собственной воле они никогда не объединятся. Раньше мы распускали, ивановцы распускали мемы чистого страха: выйдет ночью из джунклей темный люд и пожрет нас всех. Все кончилось увеличением бюджета гуманитарной помощи Вашингтона, вы же помните.

– На нее положили лапу андские анаркии, – морщится Джон. – Большую часть того, что приходит с этой помощью, гасиенды Ктулху продают обратно на Север. Я видел своими глазами.

– Ничего удивительного, – фыркает Король. – Сейчас, впрочем, тоже может так случиться, если медиа-братство вкрячится к нам в разгар переговоров.

– Второй раз наступят на те же грабли?

– Ба! Теперь у нас есть доказательства!

Демон наклоняется на высоком табурете.

– То есть сначала вы придумали в качестве переговорного трюка сказку, которая оказалась, о Боже, оказалась правдой?..

Король Боли скромно опустил взгляд.

– Что я могу сказать?.. Я в этом хорош.

Демон хихикает и хлопает себя ладонью по бедру, пока к ним не подходит встревоженный бармен. Король щелкает пальцами и заказывает еще выпивки. Джон-химерик пододвигается ближе к Королю.

– Эти доказательства будут работать снаружи? Для СМИ Закрытого Неба? Насколько они хороши? – Взгляд у него ясный, уверенный, лицо профессионально искреннее.

И только в этот момент у Короля Боли зарождается подозрение, что, возможно, это к нему подсел лучший ловкач и именно он ловит ценную информацию в барных беседах.

Над вторым плечом Короля раздаются забористые ругательства.

– Что?

Зеленоглазый демон поднимается – с отвращением.

– Похоже, сопляки сделали свое дело.

Он отодвигает в сторону рюмку, поправляет костюм и шагает в толпу; скандал начинается снова.

Король Боли следует за ним взглядом, с улыбкой горькой иронии смотрит на нарастающую грызню. Под Открытым Небом границы зла и добра обычно определяются более сильной генетикой; сейчас, здесь – даже этой основы нет. Все зависит от того, кто кого переболтает. У малышей-проксиков здоровые глотки, они голосом утверждают свое право на рекреационное изнасилование. В конце концов, никто не ездит сюда в собственном теле.

Мощный химерик слегка касается руки Короля Боли.

– Простите. Не в этом дело. Я никому не скажу, правда.

Король смакует это прикосновение, как дегустатор, наслаждающийся первой каплей ликера из нового сорта винограда. В этом нет ничего сексуального; секс – это только один из многих видов близости. Король Боли – знаток интимности, чуткий ко всем ее проявлениям – так человек, всю жизнь балансирующий на грани голодной смерти, пускает слюни при самом слабом запахе самой примитивной пищи.

– Из свиты епископа? – спрашивает он, в теле проксика – очень спокойный: ни пульс у него не участился, ни зрачки не дрогнули.

– Нет, нет. Не мог бы ты мне… – Великан делает глубокий вдох. – Хорошо. Я скажу так. Не задумывался ли ты, что будет, когда они объединятся?

Король Боли пожимает плечами.

– Такие союзы страха сохраняются до тех пор, пока существует угроза. И мы понятия не имеем, что там в джунклях зародилось. Может, всего лишь какие-то чуть более умные обезьяны, которые научились разжигать огонь. Или, может, подлинный интеллект Artificial Genetics: чужой, более чуждый, чем все телевизионные монстры; осознавшая себя жизнь на генетике без ДНК, без рибонуклеиновых кислот. Так или иначе, когда-нибудь угроза пройдет.

– Откуда такая уверенность? Впрочем, достаточно, что она продержится достаточно долго, чтобы…

– Чтобы что?

– Потом уже все покатится по инерции. Они привыкнут работать вместе, привыкнут разговаривать друг с другом. Пусть только их вынудит к этому внешняя угроза. Ты дал ее им – загадочный народ джунклей. Ведь уже был такой период в истории Земли, когда на ней параллельно развивалось более одного вида гоминидов. Из меньших страхов возникали нации. Соединенные Штаты родились из союза против британцев.

Король Боли останавливает взгляд на разгоряченном химерике.

– Оптимист. – Он долго присматривается к нему. – На самом деле ты очень молод, правда?

И великан, смущенный, растерянный, опускает взгляд, крутит на подоле могучие кулаки, сжимает колени.

Король сдерживает ехидный смех. Эта наивность и искренность, пусть даже притворные, слишком редки, чтобы уничтожать их без необходимости.

И как тут реагировать? Как обычно в ситуации близости, Король Боли прибегает к холодному анализу и вуайеристским воспоминаниям о чужих реакциях.

Он склоняется к химерику; теперь они могут говорить шепотом. Для этого существуют такие места: теснота, полумрак, шум, все здесь подталкивает людей друг к другу, навязывает условности, веселость и доверительность, головы приближаются к головам, губы к ушам, взгляды к взглядам, мысли к мыслям, и я уже могу тебе сказать то, чего не мог сказать, спросить, о чем не должен был спрашивать.

– У вас нет пропуска ни от епископа, ни от ивановцев, верно? – спокойно спрашивает Король. – Ты с севера, это точно. Молодой. Идеалист. Гринвер? RSC? Дублинцы? Вы хакнули этих проксиков или как?

– Надежда в глаза бросается, да?

– Надежда, то есть отсутствие опыта. Конечно, они могут объединиться. Но достаточно одного идиота, одной ссоры, одного шантажа, одного глупого стечения обстоятельств – и всё снова развалится.

Нет необходимости рисовать перед Джоном вымышленные примеры, у них обоих это перед глазами – анаркийская политика на практике. Здесь уже идет мордобой.

Появились значительной силой товарищи обоих выкуколенных, появились очередные супремисты, уже на проксиках правильных габаритов, прибыло и подкрепление ивановцев, прибыл священник и две монахини, банда странобезьян, на которых ездят ктулхисты, напоследок приперся даже рвущий седую бороду Аким де Нейра и с воплями прилетел попугай марксистов-креационистов, и теперь они все в центре бара под тивипетом, посреди многоязычной ругани и возмущенных криков, то и дело кто-то падает, и по нему топчутся, он поднимается и опрокидывает кого-то другого, разбивает стулья и табуретки, стекло хрустит у них под подошвами; остальные гости кинулись к стенам и в коридор, оттуда они наблюдают, подбадривают, комментируют и принимают ставки на исход драки; толпа зрителей растет, с каждым мгновением отделяется от нее то один, то другой, чтобы присоединиться словом и кулаком к скандалу, который всасывает все новых участников, как набухающее торнадо – и в его центре, в эпицентре циклона, единственная неподвижная фигура: растянутая на столе мулатка с голой задницей. Дипломатия анаркии, live and color[12].

– Тогда что? Проклятие истории? – Горечь изливается из Джона уже с каждым словом, он должен понимать, как нелепо звучат в данный момент его аргументы; а против нелепости беспомощна сильнейшая логика. – Что здесь, и в Африке, и в Нижней Азии рано или поздно все погрузится в хаос. Ради этого мы были благословлены! Империя белого человека обретает силу!

– Белого человека? – Король насмешливо улыбается. Ему прекрасно известны эти теории заговора. Генетическая ассимиляция заменила культурную ассимиляцию: стазы переписывают геномы потомков иммигрантов по образу и подобию белых. Некоторые публицисты и политики идут дальше, утверждают, что именно в этом и заключается основная цель существования биостаза, остальное – сфабрикованный предлог и дымовая завеса. Однако Король слишком хорошо знает, как на практике осуществляется политика, чтобы всерьез относиться к каким бы то ни было заговорам, выходящим за рамки медийных интриг. В книгах и фильмах это работает, но не в реальной жизни, здесь правит энтропия. Энтропия – Что-то Всегда Налажает.

– Ты правда в это веришь?

– Как можно так сидеть сложа руки! Разве Коран не велит помогать слабым, сочувствовать страждущим, делиться богатствами?

Король Боли цепенеет.

– А если бы ты мог это изменить? – Химерик тем временем обнял железным объятием плечо Короля. – Если бы от твоего решения зависел шанс повернуть ход истории, добиться справедливости? Если бы ты мог накормить голодных, напоить жаждущих, одеть голых, исцелить больных, дать крышу бездомным? Что? Не смотри на меня, как на очередного бесноватого, я могу тебе —

– У вас есть мое досье?

– Что?

– Разве ты не видишь, что я пью алкоголь?

Джон выпускает воздух из легких. Он выпрямляется, медленно растягивая губы в безрадостной улыбке. Отведя руку от Короля, встает. Король Боли задирает голову.

– Я никогда не видел, чтобы ты молился, – бормочет басом огромный химерик, переходя на польский, – но это тебе не мешало угощать меня при каждом удобном случае мудростью сур. Так что теперь —

Раздается грохот, – потом второй и третий, – натиск вынес скандал за точку невозврата, в ход пошло огнестрельное оружие. Все косят друг друга с близкого расстояния брызгающими боеприпасами.

Наружные стекла бара лопаются. Резкий запах джунклей бьет Королю в голову, подобно букету старого вина.

Шестилетний проксик-супремист вскакивает на барную стойку, длинной очередью из автомата убивает бармена, странобезьяну и химерика.

Аким де Нейра тем временем выбирается из-под трупов ивановцев и поднимает над головой руку с гранатой без шплинта. Он предупреждающе кричит. Никто не обращает на него внимания.

Король Боли допивает водку и ставит стакан. Ребенок стреляет ему в голову, в грудь, в живот.

Попугай марксистов-креационистов кружит над катающейся по бару толпой дерущихся, как пестрый Святой Дух AG, истерично бьет крыльями, аж перья летят, и пронзительно визжит:

– Быдло! Бездельники! Барыги! Бараны! Бандиты! Бездари! Балбесы! Балаболы! Безмозглые! Басурмане! Болваны! Бестии! Бесы! Бздуны!

Король Боли ползет по полу, тонет в боли и крови. Он бы насмешливо улыбнулся, но у него разорваны мышцы лица. Именно так заканчивается, не успев как следует начаться, сто семьдесят восьмой тур переговоров между анаркиями Открытого Неба Южной Америки.

Он еще вспоминает о пари де Нейры, когда крик Акима обрывается и —

– KING_OF_PAIN

connection aborted