Читать книгу Степени приближения. Непридуманные истории (сборник) - Яков Фрейдин - Страница 4
Там
Фидель в Прицеле
ОглавлениеПосле того, как в 1962 г. в результате Кубинского кризиса Америка и СССР чуть не схлестнулись в ядерном безумии, Фидель Кастро затаил на Никиту Хрущёва сильную обиду. Дело в том, что когда обе стороны поняли, куда это может завести и надо срочно всё улаживать, стали быстренько договариваться и пошли на взаимные уступки. При решении о вывозе из Кубы советских ракет, никто не хотел в большую политику впутывать горлопана Фиделя и с ним на эту тему не посоветовались – нечего ему встревать, когда взрослые разговаривают. Вот из-за этого он и надулся. Но надо было мириться – без помощи СССР выжить Кубе не было никакой возможности, а Никите кубинские коммунисты под боком у США были нужны позарез. Так что желание мириться было взаимным. Тогда в Кремле решили пригласить Фиделя в гости, и не просто с официальным визитом, а на большое гулянье, на целых сорок дней.
Поскольку у Кастро врагов было куда больше, чем друзей, и многие точили на него не только зуб, но и кое-что поострее, его приезд организовали с невероятными мерами безопасности и такой секретности, что даже привезли его на самолёте сначала не в Москву, а в Мурманск и потом держали в полной тайне маршрут и даты его приезда во все места путешествий по Союзу. Когда он появился в Москве в конце апреля 1963 г., такого помпезного приёма и развлечений ни один гость СССР не видел ни до, ни после. Возили не только по заводам и колхозам, но и водку учили пить, и в русской бане парили, и омуля ловили, и на лосей да кабанов охотились, и даже живого медвежонка подарили. Весенним днём 12 мая в Свердловске, где я жил, неожиданно объявили, что по дороге из Братской ГЭС в Сибири завтра Кастро приедет в наш город и посетит завод Уралмаш.
* * *
В 1962 году я заканчивал школу и хотел поступать только во ВГИК (институт кинематографии) на режиссёрский факультет. Ни что иное кроме кино меня тогда не интересовало. Я писал сценарии, в любительских киностудиях снимал и ставил фильмы и уже с 9-го класса работал нештатным кинокорреспондентом на телевидении. Там мне выдавали 16-мм кинокамеру, плёнку и, если надо, бригаду осветителей. Я носился по городу, снимал сюжеты для вечерних теленовостей, писал тексты к репортажам и помогал монтажницам, что клеили плёнку к передачам. Ну и, разумеется, готовился к вступительным экзаменам во ВГИК. Это тревожило мою мать. Она уговаривала меня идти учиться на инженера: «Если ты станешь средним инженером, ты всё же сможешь жить по-человечески. Но нельзя быть средним кинорежиссёром. В искусстве нет места посредственности. Ты уверен в своём таланте?» Я-то был уверен, но она – нет. Тогда мать решила поехать в Москву и посоветоваться с Михаилом Роммом – профессором ВГИКа и знаменитым режиссёром. Михаил Ильич её принял, внимательно выслушал и прямо сказал: «Если вам сын дорог, не пускайте его на эту дорожку. В нашей стране кино никому не приносит счастья. Это тупик и беда».
Когда она вернулась и передала мне эти слова, я возмутился – как он мог, совершенно не зная меня, вот так сразу отговаривать! Только много лет спустя я понял, что мудрый Ромм меня этим спасал – в те самые дни его блистательная, но нелёгкая карьера рушилась и по приказу Хрущёва его выгоняли из ВГИКа. Действительно, советское кино было болотом и с моим строптивым характером я бы в нём погиб – квакать в унисон я не умел и не хотел. Однако, я был упрям и никого не хотел слушать. Неожиданно тот же Хрущёв за меня решил эту проблему. Он ввёл закон, по которому перед поступлением в любой ВУЗ надо было отработать на производстве минимум два года. Это значило, что ВГИК у меня даже не примет документы и дорога туда для меня закрыта. По крайней мере на два года. Пришлось идти работать на завод и учиться на вечернем отделении политехнического института – это было можно.
Занят я был чрезвычайно. Работал электриком на заводе, вечером сидел на лекциях в институте, а в промежутках – снимал сюжеты для телевизионных новостей. Жизнь была спрессована до предела. Весенним днём я услышал по радио, что завтра в город прибывает Фидель Кастро. Ну как же я мог пропустить такой сюжет!
Я помчался на телецентр, зашел в кабинет главного редактора новостей Л. Когана и сказал:
– Лёня, мне надо камеру и плёнку.
– Зачем? Что там у тебя интересного?
– Завтра Кастро приезжает. Хочу сделать про него сюжет.
– Ты хоть соображаешь, что говоришь? Даже если бы мы могли, то послали бы не тебя, а штатного корреспондента. Но нам запретили за версту подходить к кубинцам. Только люди из центрального ТВ будут снимать, а мы лишь из Москвы транслировать. Поэтому не трепыхайся, иди домой и смотри телевизор.
Это была проблема. Кастро приезжает, а я не могу снимать: нет ни камеры, ни плёнки, да и вообще – как к нему подобраться без пропуска? Я пришёл домой и стал думать. Тут мать мне и говорит:
– А ты позвони Вене, может он через своего отца что-то устроит.
С Венькой Кротовым я раньше учился в одном классе. Он был шалопай, но его отец служил большой шишкой – директором Уралмаша, того самого огромного завода, куда завтра должен приехать Кастро. Я позвонил Веньке, объяснил ситуацию и он мне сказал, что спросит у отца. Через полчаса он перезвонил и говорит:
– Отец сказал, что на завод тебя охрана не пропустит, но ты можешь снимать у него в кабинете. Кабинет ведь не на территории завода, а в заводоуправлении. Кастро и все прочие придут туда после экскурсии по заводу и будут там отдыхать перед митингом на площади. Так что, если хочешь, приходи в его кабинет пораньше, часам к 6 утра. Он распорядится, чтобы тебя впустили.
Пол-дела было сделано. С утра я подошёл к своему начальнику и отпросился на один день с работы. Соврал, что меня студия посылает снимать Кастро. Оставалась, однако, задача: где взять камеру и плёнку? Я перебрал все варианты и единственным выходом из положения могла быть любительская киностудия института, где я учился на первом курсе вечернего отделения. В этой студии я был большим активистом и мог пользоваться всем оборудованием, которое, однако, было совсем бросовым. Свердловская киностудия туда сдавала списанные камеры, монтажные столы, проекторы и прочую вышедшую из употребления кинотехнику. Мы с грехом пополам чинили старые камеры и кое-как могли ими снимать. Впрочем, выхода у меня не было и надо пользоваться тем, что есть.
После работы я поехал в институтскую студию, что помещалась на чердаке физтеха политехнического института. В более-менее действующем состоянии там нашлись только две 35-мм камеры. Одна была Дебри-Парво 1922 года выпуска, с ручкой, которую надо было крутить. Эта древность из немого кино мне совершенно не годилась, особенно для съёмок с руки без штатива.
Другая камера была Конвас-Автомат. Вообще-то Конвас это чудная камера – зеркалка с электрическим мотором и тремя объективами на турели. Однако наш Конвас был заржавлен, до предела изношен, мы его чинили неоднократно, но самое неприятное было то, что он при съёмке страшно трещал. За неимением других вариантов, пришлось взять его. Так как Венькин отец сказал, что я смогу снимать только в кабинете, я зарядил две кассеты плёнкой повышенной чувствительности и тут вспомнил, что для Конваса нужна батарея на 12 вольт, а её у нас нет. Что делать?
Я побежал в институтский гараж и стал уговаривать начальника одолжить мне на один день автомобильный аккумулятор. Начальник смотрел на меня подозрительно, но когда я сказал ему, что завтра я с этой батареей пойду снимать для кино самого Фиделя Кастро с «острова свободы», он подобрел и выдал мне аккумулятор от легковой машины «Победа». Весу в нём было килограмм 25, а то и больше, но времени искать какое-то другое решение у меня не было. С превеликим трудом на трамвае привёз я домой Конвас, кассеты с плёнкой и эту жуткую батарею. С помощью отца из брючных ремней я соорудил для аккумулятора некоторое подобие сбруи, чтобы навесить его на себя через плечо и так дать какую-то свободу рукам.
На следующий день, 14 мая в 5 утра я был на трамвайной остановке по дороге на Уралмаш. Доехал, приволок это всё имущество к пятиэтажному зданию заводоуправления и потом затащил его к кабинету Кротова на второй этаж.
* * *
В здании было ещё пусто. Я зашёл в приёмную директора и стал ждать. Часов около семи стали приходить разные люди, пришла и секретарша. Спросила, кого я жду. Я объяснил, что пришёл снимать кино по разрешению её начальника. Она ответила: «Да, он мне говорил». Потом отперла дверь его кабинета, впустила меня и сказала подошедшим охранникам, что по распоряжению Кротова я могу там находиться. Заперла за мной дверь, и я остался в кабинете один. Сложил оборудование в углу за колонной и стал осматриваться. Кабинет был огромный, с двумя стеклянными дверьми, выходившими на длинный, вдоль всего кабинета, балкон. В проёме между дверьми стоял большой кожаный диван. На левой стене – портреты Ленина и Хрущёва. В центре кабинета был длинный стол из полированного красного дерева, буквой Т упиравшийся в письменный стол под портретами. На длинном столе – десятка два хрустальных стаканов и в центре группками бутылки с нарзаном. Горлышко каждой бутылки покрыто фольгой, как у шампанского. Блокноты, заточенные карандаши. В углу на небольшом столике – вазы с диковинными фруктами, которые до того я видел только на картинках. Я вышел на балкон. Внизу уже начинали собираться люди, в том числе фотографы и кино-операторы. Все ждали приезда делегации.
Часов около девяти утра дверь отперли и вошёл директор. Увидев меня, он оторопел:
– Ты кто такой? Что тут делаешь?
– Виктор Васильевич, мне Веня сказал, что вы разрешили у вас в кабинете снимать Кастро…
– Ах, да-да, правда. Было такое дело. Я сейчас пойду встречать делегацию, а ты оставайся здесь, ничего не трогай, никуда не выходи, а то бед не оберёшься. Кубинцы сюда придут после посещения завода, сможешь тогда их снимать сколько тебе надо.
После того, как он ушёл, я скучал в его кабинете ещё около часа, выходил на балкон и смотрел на всё растущую внизу толпу. Некоторые люди держали портреты Кастро и кубинские флаги. Вдруг людское море зашумело, заколыхалось, подняли повыше портреты – милиция расчищала дорогу. Показался длинный кортеж «чаек» и чёрных «волг». В головной открытой машине в тёплой куртке стоял Кастро рядом с белобрысым молодым человеком (я с ним позднее познакомился – это был Коля, переводчик и соглядатай, которого КГБ приставил к кубинцам). Вокруг них сидели охранники и ладонями отпихивали рвущихся к машине восторженных обожателей Фиделя. Вся вереница без остановки въехала на территорию завода через большие ворота рядом со зданием, где я стоял на балконе второго этажа.
Вскоре двери кабинета раскрылись и вошла группа человек шесть. Некоторые несли металлоискатели, а у одного был дозиметр. Они стали осматривать всё, что было в кабинете, проверяли на металл и радиацию каждое кресло, каждый фрукт, каждую бутылку на столе. Проверили и меня с пяток до макушки. Осмотрели мои карманы. Особенно их заинтересовал аккумулятор для камеры, так как о коло него дозиметр слегка попискивал, но всё обошлось. Документов у меня никто не спрашивал, полагали, видимо, что раз я в кабинете, значит имею на то право. Потом они все ушли и снова заперли дверь.
Когда двери опять распахнулись, в кабинет вошёл невысокий седоголовый человек, в светлом костюме, с Конвасом в руках и с маленькой никель-кадмиевой батареей на ремне через плечо. Этот новенький Конвас был великолепен! Он весь сверкал светло-серой молотковой эмалью и хромированными деталями. Зависти моей не было предела. Его владельца я немедленно и с восторгом узнал – это был знаменитый документалист Роман Кармен. Я видел многие фильмы Кармена, знал про его опасные съёмки на фронтах 2-й мировой войны, в битве за Дьен-Бьен-Фу во Вьетнаме и в кубинских горах Сьерра Маэстро, когда Кастро ещё был партизаном. Следом за ним в кабинет вошли его ассистенты со светильниками. Это меня ещё больше обрадовало – свет мне был очень даже кстати.
Я взял в руки свой чёрно-ржавый Конвас и нацепил сбрую с аккумулятором. Кармен оторопело на меня посмотрел, но ничего не сказал и вышел на балкон. Я пошёл за ним. Внизу шумела беспредельная толпа, а под балконом стояли десятки фотографов и кино-операторов. Никого из них в здание не пустили. Все ждали, когда Кастро вернётся с экскурсии по цехам. О, как я был счастлив, стоя рядом с самим Карменом! Корреспонденты снизу кричали мне – просили снять кое-что и для них, но я ничего не отвечал и пыжился от гордости, кося глазом на Кармена.
Вскоре один из охранников позвал нас и сказал, чтобы мы приготовились – кубинцы вот-вот должны появиться. Мы вернулись с балкона в кабинет и стали по обе стороны входной двери: я слева, а Кармен справа. Он кивнул ассистентам, чтобы включили свет. Мы пристроили наши Конвасы на плечи и приготовились. Двери широко распахнулись.
* * *
В проёме двери появилась огромная фигура Кастро впереди группы «барбудос» – бородачей. Я нажал на кнопку своего Конваса и тут произошло нечто невероятное.
Моя ржавая камера произвела оглушительный треск, точь-в-точь как очередь из пулемёта Максим в фильме «Чапаев». В то же самое мгновение, раскинув руки и закатив глаза, Кастро повалился на пол. Все были уверены, что я застрелил дорогого гостя. Стоящий рядом охранник сильным ударом по ногам сбил меня, так что я плюхнулся лицом на пол. Он вырвал из моих рук взбесившийся Конвас и хорошо ещё, что не пристрелил меня на месте. Сверху навалились ещё, скрутили мне за спиной руки, а один коленом прижал мою голову правой щекой к паркетному полу так, что я и пискнуть не мог. Левым глазом я видел, как над лежащим на полу у двери бесчувственным Фиделем склонился длинноволосый барбудо и стал щупать ему пульс.
Однако, тут же кубинский президент Освальдо Дортикос Торрадо (единственный кубинец без бороды) подошёл ко мне, несчастному и сплющенному, помахал охранникам и через Колю-переводчика сказал, чтобы меня отпустили. Затем он громко всем объявил, что ничего страшного не произошло, что дорогой Фидель часто падает в обморок, если переутомляется. Он и вправду очень устал после хождения по заводским цехам. А то, что он потерял сознание в тот самый момент, когда затрещала камера этого молодого корреспондента – чистой воды совпадение и больше ничего. Никто не виноват, никаких проблем, и Фидель сейчас придёт в себя и не надо волноваться.
Меня сразу отпустили и поставили на ноги. Один охранник даже заботливо отряхнул мне брюки. Несколько барбудос подняли с пола обмякшего Кастро, который всё ещё был без сознания, и понесли на диван. Длинноволосый, что щупал ему пульс, подошёл ко мне, потрепал по плечу и извинился, что меня так жестоко скрутили. Лишь через несколько лет я узнал его на фотографиях – это был Че Гевара. Он сказал:
– Глупо получилось, амиго. Надеюсь, что вас не сильно придавили, но пожалуйста, не включайте больше вашу странную камеру здесь, в помещении.
Че Гевара и Кастро
Я думал, что Роман Кармен умрёт от смеха, глядя на моё помятое лицо и проклятый Конвас с аккумулятором от «Победы». Пришлось мне снять с себя сбрую и сложить её вместе с камерой в углу. Так что моя затея со съёмками в кабинете у Кротова провалилась, и единственное, что мне оставалось – смотреть, как кубинцы снимали с бесчувственного Кастро ботинки. Они откупоривали бутылки с нарзаном, что были обёрнуты фольгой, и поливали прохладной водой прямо из горлышка его босые ноги. Вода стекала на паркетный пол. Кастро довольно быстро пришёл в себя, ему дали сигару и он закурил, жадно затягиваясь. Потом длинноволосый барбудо Че ему что-то объяснил и он стал оглядываться вокруг. Указали на меня и он помахал, чтобы я подошёл.
– Говорят тут, что я вас сильно напугал, – сказал он мне.
– А мне показалось, что это я вас напугал своей камерой, – довольно нагло ответил я.
Кастро захохотал, пуская густые клубы сигарного дыма, потом протянул мне руку и пожал. Чтобы не навлекать на себя больше неприятностей, я отошёл в сторону и ждал, пока он отдохнёт. Где-то через пол-часа Кастро встал с дивана, надел ботинки, тёплую куртку и вся компания отправилась на митинг на площади, до предела забитой десятками тысяч людей. Я взял свои вещи и пошёл с ними. Там я снимал своим пулемётным Конвасом, но никого на улице он уже не напугал. Не получилось у меня интересного сюжета. А жаль.
Когда на следующий день я пришёл на завод и рассказал рабочим про то, что было накануне, один из них уважительно посмотрел на мою правую ладонь и сказал:
– Я бы эту руку не мыл, которую пожимал Фидель!