Читать книгу Украденный век - Яков Канявский - Страница 9

Инженер Покровский в городе был человеком известным. Борис Ермолаевич происходил из семьи разночинцев. С детских лет тянулся к знаниям. Успешно окончил гимназию, поступил в университет. Родительских денег на учебу не хватало, и Борис подрабатывал уроками. После окончания университета поступил работать на завод. Женился. Родились два сына-погодка, Виктор и Александр.

Зарплата инженера позволяла жить в достатке. Покровские купили хороший дом, держали домработницу. Жена Мария Степановна занималась воспитанием детей, Борис Ермолаевич допоздна работал, но вечерами, приходя с работы, интересовался успехами сыновей.

Когда началась первая мировая война, Мария Степановна пошла работать в госпиталь медсестрой. Бывало, ужинать садились втроем – Мария Степановна оставалась в госпитале на дежурстве.

Сыновья обсуждали с Борисом Ермолаевичем события на фронте, сами рвались туда, но возраст у них был еще не подходящий. Виктор был уже в последнем классе гимназии, когда случился октябрьский переворот.

В семье Покровских этому вначале не придали особого значения. Ведь до созыва Учредительного собрания оставалось совсем немного времени. Какая разница, кто в оставшиеся дни будет у власти: Временное правительство, большевики или меньшевики?

Но большевики разогнали Учредительное собрание. Вечером в доме Покровских сыновья горячо обсуждали с отцом это событие.

– Как же так, папа, – возмущался Виктор, – ведь делегатов Учредительного собрания выбирали и собирали со всей России. А эти матросы их просто разогнали.

– Да, – вмешался Александр, – этот матрос, как его, кажется, Железняк, заявил, что караул устал! Во-первых, кого охранял этот караул? Если Учредительное собрание, то он не должен указывать Учредительному собранию, а подчиняться ему. Во-вторых, что значит «караул устал»? Это военные моряки или лавочники с базара? Лавочник, когда устал, может закрыть лавку и идти домой. А воинский караул обязан отстоять положенное ему время. А если время дежурства кончилось, то полагается сменить караул. Я правильно говорю, папа?

– Правильно, сынок. Только зачем так кипятиться? Народ разберется, и, я надеюсь, вышвырнет эту кучку пьяных матросов, мешающих работе Учредительного собрания.

Народ действительно начал собираться на демонстрацию. Рабочие с заводов и фабрик, студенты и прочий люд собирались в колонны, возмущенно обсуждая действия большевиков. Виктор с Александром потолкались у одной колонны, у другой, словно хотели ума набраться, а на самом деле искали единомышленников.

– Да, похоже, папа прав. Весь народ выступает за Учредительное собрание.

Колонны двинулись по улице и вдруг по ним ударили пулеметные очереди. За пулеметами чернели бушлаты матросов. Всю Первую мировую войну эти матросы не принимали участия в боях, их корабли простояли на рейде. Дисциплина падала, матросы пьянствовали и слушали большевистских агитаторов, проводящих пораженческую агитацию. Конечно, лучше пьянствовать в тылу, чем лезть под пули и снаряды немцев.

После падения монархии матросы вообще озверели. Они убивали своих офицеров, издевались над их семьями. Доблестным офицерам флота Российского разбивали головы, топили в прорубях.

Рассказывали, что Дыбенко, возглавивший Центробалт, вместе со своим соратником и собутыльником Раскольниковым катались на лошадях по офицерским трупам. Они считали офицеров и членов их семей врагами народа.

И вот теперь эти «борцы за народное дело» расстреливали свой народ, тех рабочих, от имени которых они захватили власть.

Люди падали, сраженные пулеметными очередями. Растерянные живые бросились врассыпную. Виктор с Александром успели нырнуть в какой-то подъезд и от волнения долго не могли прийти в себя.

Домой они попали только к вечеру, потрясенные увиденным. Отец уже успел вернуться с завода. Увидел детей, побледнел, все понимая, и сказал:

– Сейчас смутное время, дети. Мы, может быть, чего-то не знаем и не можем судить, кто прав, кто виноват. Поэтому дайте мне слово, что не будете сейчас вмешиваться ни в какие политические игры. Вам еще и по возрасту трудно разобраться во всем. Вот вырастите – тогда другое дело. Дайте мне слово.

Вытянув из сыновей обещание, отец пригласил их ужинать. Вид у них был неважный. Хорошо, что Мария Степановна в этот вечер была на дежурстве.

Вскоре и вовсе наступило жуткое время. Начались аресты. Многие даже не знали, за что их забирают. Людей увозили и запросто расстреливали, как врагов Советской власти. Под эту категорию попали не только владельцы предприятий, магазинов, деревень, но и просто мало-мальски состоятельные люди.

Бориса Ермолаевича пока не трогали, но уплотнили, вселив две семьи и оставив хозяевам только две комнаты на четверых. От домработницы пришлось отказаться. Во-первых, потому, что заводы почти не работали, и Борис Ермолаевич не получал жалованья. А во-вторых, держа домработницу, можно было прослыть эксплуататором. А эксплуататоров уничтожали как класс.

Став почти безработным, Борис Ермолаевич чаще дышал свежим воздухом, прогуливаясь возле дома и обсуждая с соседом, инженером Бережным, создавшееся положение. Говорили тихо, чтобы не привлекать внимание окружающих.

– Вы понимаете, – горячился Бережной, – нас уплотнили, подселив какого-то матроса с женой. И теперь у нас не жизнь, а ад. Вы себе не представляете, что творится на кухне. Теснота, шум. Матрос почти всегда пьян и шумит на весь дом. Жена его развешивает белье на кухне. Стараемся туда не выходить. Но еду готовить надо?

– Боюсь, что скоро в этом не будет необходимости, – задумчиво вздыхает Борис Ермолаевич.

– Почему?

– Во-первых, нас с вами в любой момент могут забрать как «ржавых интеллигентов», а на том свете можно обойтись без пропитания. Во-вторых, если и не заберут, то питаться скоро будет нечем.

– Почему?

– Потому что все хозяйство в стране разрушено. Никто ничего не производит. Вы обратили внимание, сколько сейчас выдают граммов хлеба на человека? Распределят старый урожай, доедим, а дальше что? Будет ли уцелевший крестьянин сеять следующей весной в таких условиях? То ли бандиты потом отберут хлеб, то ли большевики со своей продразверсткой, – какая разница?

– Что же нам делать?

– Я думаю, надо уезжать за границу.

– Как уехать? Ведь мы же россияне в двадцатом колене! И теперь бросить Родину?

– Да, мы россияне, но в этих условиях нам не выжить. Как это ни больно, но надо уезжать. Я еще за сыновей беспокоюсь. Им необходимо дать образование, а здесь это в данное время невозможно. Кроме того, я боюсь, чтобы они по молодости не влезли в политику ни за ту, ни за другую сторону.

– Но как же так. Здесь у нас свое жилье. А там надо будет где-то устраиваться.

– Конечно, тяжело расставаться с Родиной. Но я думаю, что это не надолго. Разберется народ с этой смутой, и мы еще вернемся. А пока и за границей сможем устроиться. Мы с вами люди образованные, имеем хорошую специальность. Думаю, бог нас не обидит.