Читать книгу Кай - Ян Мир - Страница 3

Резкие порывы ветра швыряют в лицо струи ледяного дождя вместе с грязью, гнут ветви деревьев, срывают листья.

– Приехали, – говорит Аерин, стуча зубами от холода, когда мы останавливаемся у каменного забора, обвитого плющом.

На всякий случай решаю уточнить:

– Что ты имеешь в виду? То, что мы около твоего дома, или то, что велик дальше не поедет?

– Все вместе.

Слезаю с багажника, случайно наступая в лужу. Кеды теперь окончательно промокли. Аерин, перекидывая ногу через седло, оборачивается на меня.

– Кай, ты…

– Я знаю, – резко обрываю его на полуслове. – Так и задумано.

– Точно? – слегка ошарашенно спрашивает у меня.

– Их давно пора было стирать, – говорю, нарочно перебирая ногами в воде.

– Как скажешь, – медленно произносит он и отворачивается.

Это наш первый длинный диалог, бо́льшую часть которого я, вместо того чтобы молчать, высказываю мысли вслух. И судя по тому, как покраснели кончики ушей Аерина, он тоже это заметил. Надеюсь, он не сделает из этого знаменательное событие и не станет праздновать каждый месяц.

Аерин, придерживая велосипед за руль, свободной рукой толкает невысокую деревянную калитку. Мы заходим во двор, осторожно двигаясь по скользкой из-за дождя траве. Останавливаемся у высокого дуба рядом с двухэтажным домом из красного кирпича. Аерин, продолжая трястись от холода, поднимает с земли цепь и, пропуская ее под раму велосипеда, приковывает транспорт к дереву, скрепляя между собой два звена на замок. Правильно, иначе могут украсть. Металлолом везде нужен.

Пока Аерин стаскивает с ветки дуба брезент и укрывает им велик от дождя, я изучаю его дом. Смотрю на деревянное крыльцо, выкрашенное, как и ставни окон, в белый цвет. Рядом с дверью на древке развевается флаг Ирландии.

– Ты ирландец? – спрашиваю с целью завязать хоть какой-то диалог.

Ничего другого мне в голову не приходит. Не знаю, зачем нужно поддерживать разговор. Однако что-то подсказывает – так будет вежливо.

– Да, – коротко отвечает Аерин и направляется к крыльцу, потирая замерзшие пальцы.

Немногословен, замечаю про себя.

По пути он оборачивается на меня, словно боится, что я в последний момент одумаюсь и сбегу. Напрасно. Я уже решил идти до конца. Поднимаюсь следом за ним по ступенькам. Одна жалобно скрипит под моей левой ногой. Звук сливается с завыванием ветра и уносится прочь.

Аерин хватается за ручку и распахивает дверь. Как только мы оказываемся в укрытии, яростный порыв ветра тут же с шумом захлопывает ее за нами.

В паре шагов от нас коридор перетекает в кухню, где общаются между собой два парня чуть старше меня и Аерина. Один из них взобрался на стол и, что-то рассказывая, машет другому руками. Второй, со знакомыми мне уже искорками в глазах, показывает язык первому. Тучная женщина, чьи каштановые волосы с седыми прядями заплетены в толстую косу, замахивается полотенцем на одного из них, говоря при этом: «Живо, слезь со стола, amadán[1]». Тот со смехом вскакивает на ноги, успевая уклониться, и получает легкий подзатыльник от своей копии. Разворачивается, чтобы дать сдачи, но фраза женщины: «Если будете драться, вытолкаю на улицу», – разрешает все разногласия. Судя по тому, как притихли близнецы, она не шутит.

– Бабушка, я дома. И я с другом, – не слишком уверенно подает голос Аерин.

Женщина разворачивается и замирает. Ее грозный взгляд сначала рассматривает внука, а потом задерживается на мне.

– Живо в ванную! – громко приказывает она. – Одежду на полотенцесушитель, – продолжает командовать.

– Ты смотри, – говорит один из близнецов, залезая обратно на стол.

Словно почувствовав это, женщина тут же разворачивается и повторно замахивается полотенцем.

Аерин тем временем взлетает по лестнице на второй этаж и, поторапливая меня, машет рукой. Ощущая на своей спине рассерженный взгляд женщины, перепрыгиваю через ступеньки и добираюсь до Аерина. Он быстро пробегает часть коридора, останавливаясь в самом конце. Распахивает дверь своей комнаты, ныряет внутрь, хватает с кровати уже готовый комплект одежды и выбегает обратно, протягивая его мне со словами: «Ванная в другом конце, вторая дверь слева. Полотенце для гостей желтое. Оно чистое». Говорит сбивчиво, указывая направление пальцем: «Поторопись». Видимо, тоже не хочет злить бабушку.

Оказываясь в ванной, закрываю дверь на хлипкую защелку. Стаскиваю со своего худого бледного тела всю мокрую одежду и аккуратно, следуя указаниям главного в этой семье, развешиваю на полотенцесушитель у стены. Кеды ставлю под ним же. Ступаю босыми ногами по полу, устланному синим кафелем до душевой кабины, залезаю внутрь. Бережно поворачиваю вентиль сначала с холодной водой, а потом с горячей, регулируя нужную температуру. Тру предплечья руками, старательно пытаясь избавиться от остатков холода, казалось, въевшихся в самую душу.

Закончив с ванными процедурами, натягиваю белую футболку и серые шорты до колена. Оглядываюсь и нахожу зеленые резиновые тапочки слева от душа. Думаю, Аерин не будет против, если я их на время позаимствую. Сейчас они меня устраивают больше, чем собственные сырые кеды.

Над раковиной, на белом кафеле, висит запотевшее зеркало. Я подхожу к нему ближе и рукой протираю часть гладкой поверхности. Вглядываюсь в острые скулы, прямой нос, высокий лоб, в тонкие губы. На нижней, у самого левого края, вертикальный шрам. Замечаю, что мои черные волосы слегка отросли за лето. Убираю мокрые пряди с лица и всматриваюсь в синие, как озеро, глаза. Хмурюсь.

Отвлекает меня от своего отражения слабый стук в дверь. Открываю ее и смотрю на рыжеволосого, ниже меня на голову, продрогшего Аерина.

* * *

Пока он в ванной, жду его в комнате. Она, конечно, небольшая, но из-за малого количества мебели кажется довольно просторной. Старый шкаф до потолка с отломанной дверцей, поцарапанный стол, которому, по всей видимости, уже перевалило за десятку, стул из темного дерева, узкая кровать, полки, забитые книгами до отказа, гитара в углу. Свет с улицы, проникая сквозь широкое окно, освещает часть стола вместе с раскинутыми на нем листками альбомного формата, на которых корявой рукой старательно нарисован уже знакомый мальчик с ледяными кубиками. Задерживаю взгляд на рисунке, а затем отворачиваюсь. Прохожу в дальний угол за гитарой. Беру ее в руки и усаживаюсь на жесткую кровать. Стираю пыль с задней части грифа, пробегаюсь пальцами по струнам. Нескладный звук наполняет комнату. Прислушиваясь к нему, замираю. Как только он исчезает, повторяю все сначала.

За этим занятием меня застает Аерин. Он садится рядом. Слишком близко. Я отодвигаюсь, прекрасно помня об особенностях его памяти.

– Зря ты меня сюда привел, – равнодушно говорю, как только стихают струны.

– Почему?

– Твоя бабушка не очень мне рада.

– Наоборот, – яро возражает Аерин, вскакивая на ноги. – Просто она беспокоится. Мы ведь промокли и можем заболеть.

Это кажется странным. Я поднимаю на него глаза и удивленно молчу. Не знаю, что ответить. Мысль о том, что кто-то беспокоится за меня, кажется непривычной и дикой. Хочется встать, выйти. Уйти за пределы этого дома и больше не возвращаться.

– Это твой рисунок? – Вместо этого киваю головой на стол.

– Мой, – тихо признается Аерин.

Ну, конечно. Кто же еще так сильно одержим сказкой про Снежную королеву?

– Понятно. – Ставлю гитару обратно в угол.

– Я не очень люблю рисовать, потому что у меня не получается, но я выбрал дополнительным предметом изобразительное искусство из-за бабушки. Она мечтала, чтобы в нашей семье хоть кто-то… – Он замолкает.

Пожимаю плечами.

– А что бы ты хотел нарисовать? – с жаром задает вопрос Аерин и тут же краснеет.

Равнодушно смотрю на то, как он, глядя в пол, от волнения сжимает и разжимает кулаки. Не знаю, откуда у меня появляется это глупое желание смутить его еще сильнее.

– Тебя, – произношу ровным голосом. – Я бы нарисовал тебя.

«А потом повесил бы картинку с другой стороны двери своей комнаты и подписал: «Не входить». Но уверен, что и это бы не спасло меня от твоего вечного присутствия». Я не говорю ему об этом, держу в голове.

Аерин резко поднимает голову, смотрит на меня счастливыми глазами и робко улыбается. На этот раз уже я отвожу взгляд. Боюсь заразиться от него какой-то странной глупостью, которой он, по всей видимости, болеет очень давно. Мне и своей гаптофобии хватает.

Воображение подсовывает картинку, где я со счастливой улыбкой бегу обниматься к незнакомым людям, а потом с воплем отскакиваю от них и затем, через секунду, забывая о том, что прикосновения – это боль, допускаю ту же самую ошибку. И так пока сердце не разорвется. От счастья или от невыносимых ожогов.

– Мальчики, кушать, – доносится с первого этажа громкий голос бабушки.

Мы спускаемся. На кухне тепло. Огонь, пожирая поленья, весело потрескивает в камине. На столе две дымящиеся миски, до краев наполненные мясным бульоном с картошкой. Я принюхиваюсь. Желудок издает странный звук, больше похожий на голодную песнь кита. К счастью, никто не обращает на это внимания. Бабушка садится вместе с нами за стол, подпирая подбородок левой рукой, и смотрит на то, как мы с Аерином сметаем содержимое мисок. Я давно уже не ел нормальной домашней еды, поэтому стараюсь насладиться каждой ложкой, но все равно большую часть просто проглатываю не разжевывая.

– Привет. Я Руэри, – говорит один из близнецов, когда я доедаю остатки.

– А я Эбер, – подхватывает второй.

Внешне они очень похожи, если бы не одно но. У Руэри на правой щеке три родимых пятна образуют между собой треугольник.

– Ты ведь Кай, да?

– Мальчик из сказки?

– Друг Аерина?

Они задают вопросы, перебивая друг друга. Я даже не успеваю на них отвечать. Но, как оказывается, им это и не нужно.

– Ну наконец-то, – со счастливым видом выдыхает Руэри, откидываясь на спинку стула.

– А мы-то думали, он отстает в развитии. – Эбер покрутил пальцем у виска, показывая, в каком именно месте считает брата отсталым.

– Эй! – обиженно воскликнул Аерин, но его тут же заглушил совместный крик братьев.

– У меня в его возрасте уже была куча друзей и девушка! – каждый из них бьет себя ладонью в грудь.

– Он такой тихоня, – с наигранной лаской в голосе, прижимая руки к сердцу, говорит Эбер.

– Ну, ты преувеличиваешь, – тут же отзывается Руэри. – В прошлом году он был на неделю отстранен от учебы за разбитое окно в классе.

– Это когда он решил спасти своего одноклассника от задир? – включается в игру близнец.

– Нет, тогда Аерина отстранили на две за разбитые носы четырех ребят.

– О, тогда, может, ты говоришь про тот случай, где он обыграл на деньги в покер старшеклассников?

– Не думаю. Там отстранение длилось три недели.

– Ах, точно, окно он разбил при игре в футбол, – Эбер вздыхает так, словно предается счастливым воспоминаниям.

– Такой милый мальчик, – снова в один голос, ласково, говорят братья и переглядываются.

Аерин обиженно сопит за столом и грозно смотрит на близнецов. Бабушка хмыкает в полотенце, наблюдая за разговором. Я же крепко сжал зубы, чтобы случайно не сболтнуть еще о некоторых особенностях Аерина.

– Так ты учишься вместе с нашим братцем? – обращается ко мне Руэри.

– В начальной и средней школе у меня было домашнее обучение, – говорю равнодушно, но на самом деле надеюсь, что никто не станет заострять на этом внимание. – После выходных должен пойти в старшую.

– То есть тебе пятнадцать лет, как Аерину?

– Исполнится в сентябре.

– Аерин, слышишь, ты старше, – обращается к брату Эбер.

Пропускаю мимо ушей.

– А что за школа? – продолжает допрашивать меня Руэри.

– Школа старшего Роберта.

– Названная в честь того мужика, который построил на свои деньги больницу для детей? Он теперь каждый год ее материально спонсирует, – включается в разговор Эбер.

– Она самая, – киваю.

– И ты теперь будешь в нее ходить каждое утро? – спрашивает Аерин.

В его глазах зажигается надежда. Такое чувство, что мне никогда не отделаться от этого настырного мальчишки.

– Да.

– Ну, тогда удачи, друг, – говорит Эбер, делая вид, будто что-то скрывает.

Меня это немного напрягает. Заметив мое беспокойство, Аерин под столом бьет Эбера по ноге. Тот в ответ выпучивает глаза и разводит руками в сторону.

– В этой школе учатся бедные дети, – впервые за все время нашего разговора говорит бабушка.

– Вроде нас, – смеется Руэри, поднимаясь со стула.

– Я такой же, – произношу ровным голосом.

Скрывать или стыдиться нет смысла. В этом городе практически каждая семья нищая.

Ветер уже не такой сильный. Вместо ливня теперь моросящий дождь. Прозрачные капли, лениво обгоняя друг друга, скользят по гладкой поверхности окна со стороны улицы.

Думаю, мне нужно будет в скором времени возвращаться домой.

– Ладно, мы пошли. – Эбер встает из-за стола вместе с Руэри, и они двигаются по направлению к входной двери.

– Куда? – голос бабули заставляет их вздрогнуть. – Хотите вымокнуть так же, как эти двое, и быть похожими на мокрых мышей? К тому же сегодня ваша очередь мыть посуду.

Близнецы закатывают глаза и возвращаются на кухню. Быстро хватают наши с Аерином миски со стола и несут в раковину. Пока первый моет, второй вытирает, сняв полотенце с крючка.

– Кстати, Кай, – немного озадаченно говорит Руэри. – Ладно, Аерин, но ты-то как умудрился настолько сильно вымокнуть? – Прислонившись поясницей к раковине, он насухо вытирает последнюю миску.

– Я плавал. – Не люблю врать.

– О, – пораженно восклицает, пока Эбер вытирает руки о край полотенца, которое он все еще держит. – И как водичка?

– Довольно прохладная. – Не свожу взгляда с лица Руэри.

– Ну, я тоже любитель поплавать, – признается он, прекращая свое занятие. – Теперь понятно, почему Аерин так хочет с тобой дружить.

Не совсем понимаю, что он имеет в виду.

– Вы, ребят, друг друга стоите, – объясняет мысль брата Эбер.

Серьезно? Оглядываюсь на Аерина. Нет, не думаю, что мы друг друга стоим. У нас разная сдвинутость по фазе.

– Ну, Мария, теперь мы можем идти, – заявляют близнецы в один голос.

Такая официальность по отношению к бабушке кажется мне немного странной. Они встают с разных от нее сторон, целуют в щеку и проходят мимо нас. По пути Руэри ерошит волосы Аерина. Эбер тянется к моим, видимо, хочет повторить, но я с резким грохотом отодвигаю стул и успеваю уклониться от его пальцев.

На кухне повисает молчание. Становится неловко. Нужно было сразу уйти, как только получил сухую одежду. Знал же, что нельзя подпускать к себе других людей. Сейчас они начнут коситься на меня и попросят покинуть дом. Сжимаю зубы. Такое чувство, будто сердце глухо стучит в горле.

– Он болеет, – ровным, спокойным голосом говорит Аерин, прерывая тишину. – Ему больно от прикосновений других людей.

– Оп, прости, – Эбер убирает от меня руку. – Предупреждать надо, – это уже брошено Аерину.

– Он хочет сказать, что не хотел тебя обидеть, – объясняет Руэри.

Я только киваю, все еще напряженно ожидая дальнейшего развития событий.

– Спокойной ночи, малыши, – со смехом говорит Эбер, направляясь к входной двери.

Близнец следует за ним, и вдвоем они выскальзывают на улицу.

– А ты? – обращается ко мне бабушка.

– Я тоже пойду. – Просить дважды не нужно.

– Я не об этом, – отмахивается от моих слов. – Я спрашиваю, не хочешь ли ты остаться у нас на ночь? Сейчас уже поздно.

Смотрю на настенные часы. Время перевалило за девять.

– Да ничего, дойду, – пожимаю плечами.

Я живу с тетей в одном доме. Точнее, не уверен даже, что она приходится мне тетей. Когда мы с ней познакомились, мне было четыре года. Кто-то, кого я не смог запомнить, привел меня на порог ее дома и сказал, что теперь я буду жить здесь. В общем, у меня есть крыша над головой, а у нее деньги, которые государство будет перечислять ей до моего совершеннолетия.

– Оставайся, – подает голос Аерин, вскакивая на ноги. – Мы можем лечь на полу и разговаривать всю ночь.

Теперь уже точно пора бежать. Я не выдержу его болтовни. К тому же, если мы будем спать вдвоем, во сне он случайно может меня задеть. А провести всю ночь, вздрагивая от каждого шороха – не самая лучшая идея.

– Оставайся, – ласково повторяет бабушка Аерина.

Не могу сопротивляться. Понимаю, что проиграл, и сдаюсь.

– Постелешь мне на полу, а сам ляжешь на кровать, – говорю Аерину.

Он поднимает большой палец, показывая, что понял, и уносится в свою комнату готовить место для сна.

Я благодарю бабушку за ужин и направляюсь следом за Аерином.

– Зови меня Марией! – кричит бабуля мне вслед.

Я замираю с занесенной ногой над первой ступенькой лестницы.

– У меня еще вся жизнь впереди, – смеется.

«Хорошо», – думаю про себя и, стараясь как можно меньше удивляться такому необычному семейству, продолжаю подъем на второй этаж.

* * *

– Ты спишь? – задает мне вопрос Аерин, когда мы лежим каждый на своем месте в его комнате.

Я делаю глубокий вдох и долгий выдох, имитируя крепкий сон.

– Если хочешь, то можешь взять гитару себе.

Прислушиваюсь.

– Ну, знаешь, из нас четверых никто на ней не играет, и она просто пылится. Так что если хочешь, то забирай насовсем.

– Спокойной ночи, – говорю, переворачиваясь на другой бок, чтобы не видеть Аерина. – Спасибо, – добавляю совсем тихо.

– Пожалуйста, – он отвечает слишком громко, словно хочет перебудить весь дом.

Вздрагиваю от его выкрика и сердито закрываю глаза, стараясь не думать о том, какое сейчас у Аерина выражение лица, но уже слишком поздно.

* * *

Я просыпаюсь первым. Некоторое время еще лежу на матрасе, прислушиваясь к ровному дыханию Аерина, а затем, выпутываясь из одеяла, встаю на ноги. Стараясь не шуметь, вытаскиваю гитару из угла. Случайно задеваю одну из струн, и она тут же отзывается мелодией. Замираю на месте, чувствуя, как за спиной, на кровати, зашевелился Аерин. Медленно, даже не дыша, поворачиваюсь и смотрю в его сторону. Он просто перевернулся на другой бок, продолжая все так же спать. Выдыхаю.

На цыпочках выхожу из комнаты и иду в ванную. Гитару прислоняю к стене в коридоре. Наскоро ополаскиваюсь, а затем переодеваюсь в свою высохшую за ночь одежду. Кеды, правда, все еще сырые. Спускаюсь по лестнице вместе с инструментом. На кухне пахнет яичницей и жареным беконом. За столом уже сидят сонные близнецы. Заметив меня, они вяло улыбаются.

– Шлялись черт знает где, а вернулись под утро, muddle[2], – отчитывает Мария внуков, ставя на стол еще одну тарелку с едой. – Садись, – предлагает мне.

– Нет, спасибо, мне уже пора.

Знаю, что тетя волноваться обо мне не будет, и тем не менее не хочу оставаться здесь дольше положенного. Боюсь, что не смогу потом, после такого теплого отношения, войти в привычное русло своей жизни.

– Точно? – спрашивает Мария, а затем замечает у меня в руках гитару. – Аерин подарил?

– Да.

Надеюсь, я не сделал ничего плохого.

– Руэри, – обращается к внуку.

Тот сразу вскакивает с места и выходит в коридор. Пока Мария перекладывает еду в пластиковую одноразовую коробку, а затем в пакет, Руэри возвращается обратно, неся в руке толстую книгу. Протягивает мне. На синей обложке белыми буквами написано: «Самоучитель для игры на гитаре».

– Бери, – говорит Мария, передавая мне пакет с завтраком. – Мой муж играл на гитаре. Их дед, – кивает в сторону близнецов. – У них такого таланта нет, а мне не хочется, чтобы инструмент сгнил. Аерина будить не будешь?

– Не стоит. Пусть спит.

С благодарностью забираю угощение и очередной подарок. Прощаясь с семьей Аерина, выхожу на улицу и бреду по направлению к своему временному – до совершеннолетия – дому. Накрапывает мелкий дождь. Резиновая подошва кед не спасает от холода земли, порывы ветра становятся сильнее. Накидываю на голову капюшон толстовки и поднимаю глаза к тучам. Будет ли сегодня еще одна буря?

С такими мыслями дохожу до своего дома. Он небольшой и по виду больше напоминает старую коробку, нежели жилое помещение.

Минуя заросший двор, где стоит ржавый пикап без двух колес и мотора, добираюсь до лестницы со сгнившими ступеньками. Перешагивая через дыру в одной из них, поднимаюсь к покосившейся двери. Чтобы ее открыть или закрыть, приходится прикладывать усилия. Захожу внутрь дома. Как всегда, пахнет спертым воздухом. Направляюсь в свою комнату, отшвыривая носком кед попадающиеся на пути выпотрошенные письма, пустые банки из-под газировки, чеки об оплате продуктов. Сколько ни убирайся, все вернется в прежнее состояние.

Прислоняюсь спиной к двери своей комнаты и сползаю по ней. Опускаю гитару на колени. Моя комната не такая, как у Аерина. Она пустая, холодная, безжизненная. Здесь нет кровати. Вместо нее матрас, застеленный простыней. Поверх брошено одеяло с подушками. Учебники аккуратной стопочкой сложены на полу. В комоде, таком же старом, как стол Аерина, лежит вся немногая моя одежда.

Через окно, на котором глубокая трещина, чем-то напоминающая мой шрам, смотрю в небо. «Дом, милый дом» – произношу тихо, почти беззвучно, и закрываю глаза, вдыхая знакомый запах старого помещения.