Читать книгу Челленджер - Ян Росс - Страница 9

Отоспавшись, я выбрался в гостиную и плюхнулся в кресло перед компьютером. Позёвывая, потянулся за сигаретами. Замерцали мониторы, и электронная почта услужливо сообщила о новом письме. "Доброе утро, Ариэль", – ухмыльнулся я, машинально отмечая, что мейл получен в 10:01 и, вероятно, отнюдь не случайно. Подобрав босые ноги с прохладного пола, я принялся читать:

from: ariel.drillig@biospectrum.com

to: ilya.dikovsky@gmail.com

date: 22.05.2015

subject: Workplan[17]

Доброе утро, Илья!

Хочу обозначить твою основную цель…

Забавное начало. Действительно, пора определиться в этом животрепещущем вопросе. Найдя зажигалку среди хлама, скопившегося за последнюю неделю и придавшего моему жилищу более привычный вид, я закурил и продолжил:

…цель – детекция поверхности сосуда.

А именно: по истечении семи месяцев, ты продемонстрируешь детекцию стенок кровеносных сосудов с помощью собственной программы, используя…

Бла-бла-бла… я потёр воспалённые веки, так… О! Вот:

Разработка первичного варианта заняла почти год, но у Тима не имелось соответствующего опыта. У тебя он есть, и потому это не должно составить труда, но делая скидку на то, что сегодня требуется реализовать широкий спектр дополнительных возможностей, я, идя тебе навстречу, выделяю предостаточный период времени. Итак, в вышеуказанные сроки необходимо переделать существующее, а также разработать компоненты для новой функциональности, оговорённой на прошлой неделе. В понедельник к полудню хочу видеть на своём столе подробный план проекта, ориентированный на то, чтобы сделать возможным достижение этой цели!

Прилагаю workplan Тима. Он его осуществил.

Последняя фраза казалась довольно странной, но, открывая документ, я начал догадываться, что имелось в виду. Текстовый редактор подвисал, и я с недоумением следил, как в углу бежали цифры. Наконец файл полностью открылся и высветилась надпись – страница: 1 из 56. Забыв о тлеющей сигарете, я ошарашенно листал это монументальное творение. Ничего подобного мне видеть ещё не доводилось. Придя в себя, я сдул упавший пепел и вернулся к письму:

Уточнение: ты не обязан составлять точно такой же документ, но план должен быть достаточно доскональным.

В течение первой недели можешь консультироваться с Тимом и, в случае надобности, ты также можешь…

Следующие пять абзацев посвящались тому, что можно и что "неможно". В общей сложности текст занимал три экрана. Заканчивалось послание так:

Дополнительные соображения относительно графика, сроков либо этапов проекта представишь в ближайший понедельник.

Хороших выходных, Ариэль.

К слову о выходных и планах, на сегодня у нас были намечены свои далеко идущие, а точнее едущие, планы. Ира давно хотела сводить Алекса в музей науки и техники и недвусмысленно намекнула, что моё присутствие крайне желательно. Принудительность участия в семейном мероприятии вызывала смешанные чувства. Впрочем, это предстояло чуть позже, а пока было самое время вернуться к шедевру восточного канцелярского творчества.

Вновь открыв документ, я просмотрел введение, привольно раскинувшееся страниц на пять. Потом двухстраничное оглавление. Перелистнув дальше, наткнулся на заглавие "Этап 01-А" и стал читать.

Тим счёл нужным предварить основную часть коротким описанием целей проекта и сжатым пересказом вступления. Покончив, он принялся за подготовку лабораторного опыта. Я воспрял духом, решив, что наконец добрался до сути, но не тут-то было. Первая страница посвящалась инвентарному реестру, потом, как река весенним половодьем, расплылось пространное повествование о том, как Тим Чи намеревался настраивать генератор-приёмник, затем неспешно потекло сказание об осциллографе. На отдельной странице красовалась общая схема вышеописанного с многочисленными сносками и пояснениями. В заключение приводился перечень пунктов и подпункт "Этапа 01-А", прилежно разделённых на категории и подкатегории.

Описывался каждый этап: "Вышеозначенный кабель 33-827-54 непосредственно подсоединяется к соответствующему…". Каждый провод был пронумерован семизначным числом. Почему семизначным, когда их во всей конторе от силы сотня-другая? Должно быть, видя себя первопроходцем будущей транснациональной корпорации, Тим мыслил масштабно. В таком ракурсе скрупулёзность его детища приобретала новый, возвышенный смысл. Тим Чи созидал сакральный документ, скрижали, краеугольный камень, выковывая в поте лица и мучении мысли, становой хребет ультразвуковой диагностики на благо грядущих поколений.

Я пролистал остаток рукописи. Дальнейшее не уступало уже прочитанному в маразматической дотошности. Это ж надо такое удумать… "Он его осуществил". Вот это да! Не человек – человечище, я бы даже сказал инженерище мирового размаха. Тим Чи предстал пред моим внутренним взором многоликим идолом, эдаким диковинным воплощением хайтековского Шивы.

Он выхватывал из окружающего ореола провода, и, осенённые священным сиянием, они принимались искриться и срастались сами собой. Напряжением мысли сотворял из пустоты космического пространства инновационные сенсоры и с ходу калибровал их усилием божественной воли. Он вычислял, замерял, проверял и попутно всё въедливо документируя, где-то за кадром, свободной конечностью выстукивал подробные мейлы Ариэлю, неукоснительно соблюдая сроки, исчерпывающе удовлетворяя корпоративные нормы и взаимные договорённости.

Сознание собственной ничтожности пред лицом явленного чуда пробудило острый позыв накуриться. Я нашарил в глубине ящика жестяную коробочку. Надрезав скальпелем две сигареты, высыпал и тщательно размял. Затем собрал табак пирамидкой и принялся мелко кромсать цветок, густо покрытый пыльцой и поблёскивающий капельками клейкого масла. Кстати, были же какие-то таблицы… ну-ка, ну-ка, чем ещё нас порадует Тим…

Интересно сколько времени он ухлопал на эту писанину? Вспомнив о времени, я сунул в зубы недокуренный косяк и глянул на часы. Приходилось спешить, чтобы успеть что-нибудь пожевать перед наукой.

* * *

Выскочив из машины, Алекс хватает нас за руки, разбегается, прыгает и поджимает ноги. Мы подбрасываем его, и он пролетает несколько шагов, заливисто хохоча.

– Ещё! Ещё! – кричит он. – Раз, два, три!

И он снова летит. И от этой незамысловатой игры становится как-то по-особому солнечно и тепло на душе. Это мне, мне, в последние годы повадившемуся выбираться из дома преимущественно после наступления сумерек и прожигавшему ночи на давно опостылевших альтернативных вечеринках. На этом ристалище лицемерия, псевдоконтркультуры и показного веселья, маскирующего душевную пустоту, безысходность и заурядный разврат. Где каждый, подспудно ощущая всю мерзость этого мясокомбината, пытается поскорее обдолбаться всё возрастающими дозами наркотиков, чтобы не выпасть из ритма и храбро скалить зубы в ответ на такие же фальшивые улыбки окружающих.

– Ещё, мама, ещё! – кричит Алекс. – Раз, два, три!

И я, давно отвыкший от дневного света, неожиданно остро и полно ощущаю каждое мгновение, каждую мельчайшую деталь. Хочется целиком раствориться в этой игре, в этой улице, деревьях, растущих вдоль тротуара, и в тёплом ветре, полном сладких запахов позднего цветения. Алекс заражает нас своим весельем. Мы смеёмся, как дети, и я тону в Ириных глазах, которые светятся настоящим чистым счастьем.

Продолжая держаться за руки, мы подходим к стойке продажи билетов.

– Здрасьте! – обращаюсь я к освободившейся девушке.

– Добро пожаловать! – она поднимает глаза, и, кажется, наше настроение передаётся ей. – Хотите сделать семейный абонемент?

Мы с Ирой переглядываемся.

– Вы вместе? – решает уточнить она. – Это ваш ребёнок?

– Да, в каком-то смысле, – я делаю уклончивый жест. – Это моя подруга, а это её сын.

– Прекрасно. Пожалуйста, он вам поможет, – скрыв игривый смешок, она кивает Ире на парня за соседней кассой, который тут же начинает что-то бодренько втирать на тему скидок для детей и их родителей.

Я делаю поползновение переиграть весь этот расклад, но Ира, смерив взглядом не в меру прыткую девицу, даёт понять, что разберётся сама.

– Почему бы вам не взять студенческий абонемент? – тем временем стрекочет молодая кассирша. – Представляете, это даже дешевле, чем обычный билет!

Я не возражаю, видимо, образ вечного студента прилип ко мне намертво.

– Пожалуйста, вашу карточку.

– Вы знаете… я оставил её в библиотеке.

– Ничего страшного.

Оформляя бланки, она то и дело кокетливо улыбается, но я не поддаюсь на провокации. Ира уже расплатилась и пристально наблюдает за нами со стороны. Наконец заполнение бумажек окончено, абонемент заботливо вложен в рекламный буклет, и мы направляемся к входу.

– Ох, Илья-Илья! – усмехается Ира, качая головой и потешно хмуря брови.

– А что? Я, кажется, вёл себя вполне прилично…

– О да, буквально монахиня-молчальница, скромна и недоступна. Само воплощение целомудрия.

* * *

Экспонатом, безраздельно поглотившим внимание Алекса, оказалась немецкая подлодка, захваченная в ходе Второй мировой. "Крушение Титаника послужило импульсом к развитию эхолокации на флоте. В 1915 году появилась одна из первых ультразвуковых систем для обнаружения подводных лодок", – прочёл я на сопутствующем стенде. Это заинтриговало Алекса, и я разразился целым панегириком ультразвуку, а потом добавил, что у летучих мышей есть похожие штуки для ориентации в темноте. Алексу очень понравилось, и он заявил, что тоже хотел бы так уметь.

– Кстати, примерно этим я и занимаюсь на работе.

– А что ты делаешь? – с готовностью подхватил он.

– Я… да преимущественно ругаюсь с начальником. Точнее – меня ругают, а я поддакиваю и вежливо улыбаюсь.

Ира расхохоталась.

– Нет, ну, если действительно интересно, я, так и быть, открою тебе этот секрет, – прошептал я таинственным тоном. – Только учти, это коммерческая тайна, так что никому ни-ни.

Дальнейшая экскурсия проходила под знаком моей работы. В павильоне, посвящённом медицине, я поведал Алексу о сердце и системе кровообращения.

– Вот смотри. – Забравшись в громадный макет, мы стояли внутри левого предсердия. – Допустим внутри есть зловредная опухоль, условно назовём её выхухоль. И мы хотим её извести. Но важно не повредить поверхность, покрытую нежной кожей, – я провёл ладонью по стенке миокарда. – Резать нельзя. Что же делать?

– Лазером, можно лазером.

– Верно, лазер – вполне недурственный вариант. Мы делаем ультразвуком, но это похоже. Однако, вот в чём загвоздка: лазер прожжёт всё на своём пути. Как же быть?

Алекс пожал плечами.

– Элементарно. Делаем так: берём много слабых излучателей и расставляем вокруг, – для наглядности, я продемонстрировал расположение. – Все они направлены в одно место, так чтобы лучи, пройдя сквозь разные точки поверхности и не повредив её, собрались вместе и внутри получился сильный луч, достаточный для того, чтобы выжечь эту гадость. Капиш?[18]

– Капиш, – он несколько раз заворожённо кивнул. – Это как с линзой?

– О, точно! Когда подносишь пальцы вплотную к стеклу, лучи еле греют, а там, где они встречаются, бумага загорается. Ты ещё обжёгся, помнишь?

– Да, да, но мне было не больно.

– Ага, так вот, тут то же самое. Наша компания пытается сделать такую же штуковину с ультразвуком, – проговорив это вслух, я сам поразился, как всё просто. – А хочешь, ещё кое-что покажу?

– Хочу-хочу.

– Гляди, мы только что видели фильм о том, как работает сердце.

Алекс снова кивнул.

– Но ведь оно работает по-разному, когда спишь, оно бьётся медленно, а когда бежишь – быстро, и ты чувствуешь стук в ушах. Во-о-от… Но сердце само не решает, в него поступает сигнал из спинного мозга, дающий команду сжиматься и разжиматься. Однако бывают болезни… скажем аритмия, когда что-то в этой системе нарушается. Взять хоть…

– Илья, идём, – не выдержала Ира, притомившись от нескончаемых лекций. – Ты ребёнку совсем голову задуришь

– Нет, мама, я хочу! – заканючил Алекс.

Я бросил на неё победоносный взгляд и продолжил.

– Взять хоть эти сосуды. По ним из лёгких поступает обогащённая кислородом кровь, – я встал на цыпочки и дотянулся до отверстий в верхней части. – Но иногда, не важно почему, через них приходит примерно такой же сигнал и тоже даёт команду сокращаться. Как думаешь, что произойдёт?

– Что? – растерялся Алекс.

– Да сердце просто путается. Не знает, что делать и начинает мельтешить, трепыхаться и может захлебнуться.

Ира прислонилась к стене и картинно закатила глаза.

– Так вот, точно так же, как с опухолью, то есть выпухолью, берём лазеры и аккуратно выжигаем нервы, по которым идут вредные импульсы. И всё хорошо. Все здоровы, – я шутливо ткнул Алекса в живот. – Ладно, идём, не то мне твоя мама уши отвинтит, и тут, сам знаешь, уже никакой лазер не поможет.

* * *

После музея я собирался заняться составлением плана. В распоряжении оставалось несколько часов, пока Ира освободится, уложив ребёнка. Расхаживая по павильонам, я всё хорошенько обдумал, и общая картина проекта более или менее сложилась. О сжатых сроках я старался до поры не задумываться, делая ставку на удачу и изобретательность, проявляющуюся в экстремальных ситуациях. За отведённое время, конечно, не удастся толком поэкспериментировать, но состряпать прототип – вполне. А там, если пойдёт, как хочется надеяться, по ходу пьесы, доработаю.

Усевшись, я обнаружил новый мейл:

Илья!

Распределение времени, когда ты работаешь дома, оставляю на твоё усмотрение, однако ожидаю соблюдения стандартного девятичасового рабочего дня, полную подотчётность и крайне желательно, чтобы часы работы совпадали с официально установленными. Естественно, в редких случаях позволительны исключения.

После вступления, сквозившего плохо скрываемым недовольством, он счёл нужным добавить:

Полагаю, ты понимаешь общую идею.

Чего уж там, понимаю. То есть, казалось, начинаю понимать.

К слову, довожу до твоего сведения, что в четверг в десять утра будет проводиться еженедельное общее заседание. Изменить установленное время не представляется возможным, прими во внимание и организуйся соответственно. В этот день надлежит приходить заранее. До десяти!

Приятного продолжения выходных, Арик.

Молодец! С изобретательностью всё нормально! Измыслил-таки способ заставить меня притаскиваться пораньше хотя бы раз в неделю. Ещё мне нравилась эта безликая форма. Можно подумать, будто требования исходят не от него, а от какой-то высшей инстанции. Что, с одной стороны, придавало им непререкаемую весомость и некую фатальную неизбежность, а с другой – снимало личную ответственность. Крайне удобная позиция, чтобы диктовать условия, за которыми не кроется ничего, кроме самодурства.

Оставив никчёмные размышления, я собрался с мыслями и набросал эскиз. Покончив с основными этапами первой части, наведался на кухню, заварил чай и вернулся к компьютеру. Дальше пошло сложнее, пока было не вполне ясно, что именно от меня требуется. Новую функциональность мы действительно собирались, но так и не успели обсудить, и поэтому я высказался обтекаемо, но, на мой взгляд, довольно впечатляюще.

Впрочем, несмотря на отсутствие деталей, я знал достаточно, чтобы понимать, что во второй части мы входим в зону неизвестности, не в смысле определения целей, а в смысле их принципиальной осуществимости. Поди знай, способно ли наше оборудование предоставить удовлетворительные исходные данные. Более того, вполне может выясниться, что задача в принципе невыполнима в рамках сегодняшних технологий, как с точки зрения ультразвука, так и с точки зрения алгоритмики. Но, в итоге, ответственность ложится на меня. Мои профессиональные качества подвергаются испытанию, и на периферии сознания, с флегматичным упорством китайской пытки, свербила подлая мыслишка, что на этот раз, может статься, мои знания и навыки окажутся недостаточными.

В связи с этим особенно тревожили сроки, не поддающиеся даже приблизительной предварительной оценке. Любое инновационное исследование сопряжено с долей риска, и одним из возможных выводов мог оказаться тот факт, что проект неосуществим в указанное время или неосуществим вообще. Подписываться в такой ситуации под сроками, которые Ариэль изначально уконтрaпупил до предельного минимума, выглядело самоубийственной затеей, и я решил в понедельник обстоятельно обсудить этот вопрос.

Перечитав и внеся мелкие правки, я не стал отсылать, решив дождаться воскресного вечера. Пусть сложится впечатление, что я все выходные трудился не покладая рук.

* * *

– Сегодня тебе нравится Ира, а через месяц кто? Катя? Маша? Наташа? Ты же сам понятия не имеешь, что с тобой будет завтра.

– Ир, зачем ты так… – мямлю я упавшим голосом.

Вот во что превращается очередная попытка завести разговор о переезде в Сан-Франциско.

– Я вынуждена смотреть на вещи прагматично.

– Ир, это что, сцена ревности?

– Илья…

– Нет, Ира, давай разберёмся, зачем ты это говоришь? – я задет и чувствую, что начинаю злиться. – Я, вроде, не давал повода к недоверию. Или ты про кассиршу? Так я же не сделал и полшага ей навстречу. Или тебе кажется, что за твоей спиной я бы поступил иначе?

– Нет, я не про кассиршу. И нет, мне не кажется, что сегодня ты бы поступил иначе.

– Так в чём же дело?

– Дело в том, что я мать. У меня есть ребёнок. Я обязана думать о будущем. О его будущем в первую очередь.

Довод "я мать" – это нечестно. Это вообще беспроигрышный аргумент в любой ситуации. А ещё я догадываюсь, что недосказанное окончание фразы звучит так: "я мать, а ты оболтус и шалопай".

– Да, ты мать, – говорю я, сделав несколько глубоких вдохов, как советует мой друг Шурик, употребляя новомодный термин anger management[19]. – Этот факт не укрылся от моего внимания. И… я прекрасно нахожу с твоим сыном общий язык. Ты сама не раз об этом говорила, ведь так?

– Так… – утомлённо кивает Ира.

Я жду продолжения, но она смотрит в сторону. Я узнаю этот взгляд, этот тон и эту позу. Разговор окончен. Она замкнулась и больше не слушает.

– Ир, но я ведь, ты знаешь, что я и на этом фронте стараюсь, – не в силах остановиться, я предпринимаю ещё попытку. – Если я что-то делаю не так – дай знать. Говори со мной, скажи что-нибудь, только не молчи.

– Это не фронт, – роняет она.

– Ира! – почти кричу я и, поймав себя на этом, резко сбрасываю обороты. – Ир, я забочусь не только о тебе, но и об Алексе. Разве ты не замечаешь? Ты знаешь, ты не можешь не видеть, как мне это важно. Действительно важно. Ты делишься переживаниями, рассказываешь о его проблемах. Я вникаю. Переживаю вместе с тобой. Стараюсь помогать, участвовать. Последнее время ты сама обращаешься за советами и нередко их принимаешь. Так в чём же дело? Объясни, пожалуйста!

По её лицу пробегает тень неясного мне, затаённого страдания.

– Я не хотела об этом, но ты давишь и настаиваешь… – произносит она совсем тихо. – Вспомни хотя бы, что ты устроил на прошлой неделе. Ни с того, ни с сего поднял несусветный кипиш. На глазах у моего сына чуть не сорвался вниз с пятого этажа. Рисковал собой, рисковал им… Ради чего? Погеройствовать приспичило?

– Ира!

– Нет уж, дай мне закончить. Пойми: я и мой сын, в отличие от тебя, не живём в приключенческом фильме. Ты хоть иногда отдаёшь себе отчёт в своих действиях? Втянул ребёнка в свою погоню за адреналиновым кайфом. Мало того, ещё и соседей приплёл. Нам тут жить, а твои неадекватные поступки…

– Какие, блин, соседи? – и я выматерился. – Твой сын был заперт в квартире один! Я! Хотел! Его! Спасти!

– Да, Алекс был заперт – это плохо. И ты помог. Спасибо. Но "спасти"?! Ему не угрожала опасность, и я всё время говорила с ним по телефону. Мы не на войне. Не в триллере. И нечего корчить из себя последнего героя боевика. Подумай хорошенько, кому это надо, мне или тебе? Что было бы со мной, если бы ты упал? И главное, раз ты так заботишься о моём сыне, поразмысли на досуге, что было бы с ним, если бы ты оступился и разбился, а он стоял в окне и смотрел бы на это!

– Ир, что ты?! Не надо утрировать. Я всё-таки не полный идиот. Это не штурм Эвереста – просто перешагнул из одного окна в другое. Зачем ты так?

– Ты абсолютно ополоумел, превратив бытовую неурядицу в чёрт знает что. Я не могу запретить взрослому человеку рисковать собой, но учти, я не позволю ставить под угрозу моего ребёнка.

Повисает гнетущая пауза.

– Илья, мы всё не раз обсудили. У тебя новая работа, – продолжила Ира голосом, в котором звучала, вся копившаяся испокон веков, совокупная материнская изнурённость, – ты полон энтузиазма, ты говоришь прекрасные слова, и очень хочется верить… Но я так не могу, мне нужно время. На мне большая ответственность…

– Ир, время играет против нас. Мы ждём наших встреч неделями, видимся урывками, в часы, когда я ошалевший мчусь из аэропорта, а ты уже не то что не в состоянии чему-либо радоваться, тебе с трудом удаётся не заснуть до моего прихода. В итоге, у обоих накапливается ощущение безысходности и разочарования. Разве ты не видишь, к чему всё идёт?

Ира молчит, и я знаю, на сей раз это окончательно. Я приближаюсь к точке кипения и заблаговременно смываюсь на балкон. Достаю сигареты. Жадно затягиваюсь. Докурив, зажигаю от окурка вторую, и внутри ещё тлеет надежда, что она придёт и скажет что-нибудь примирительное. Но этого не происходит. Я пробую успокоиться. Дышу носом. Но грёбаный anger management не помогает. Невидящим взглядом озираю близлежащие городские чащобы. Обида накатывает волнами, но вот, наконец, удаётся прийти в себя. Я отщёлкиваю недокуренную, третью по счёту, сигарету и быстро возвращаюсь в комнату.

– Ира, я люблю тебя. Мне никто не нужен. Только ты и Алекс. Давай попробуем. Будем жить во Фриско, а не в этом треклятом мегаполисе. Снимем дом неподалёку от моря. Ты не будешь горбатиться на двух работах. Сможешь заботиться о сыне. Он не будет сидеть один или с этой… полоумной соседкой, с её оладушками… Ира, ты меня слышишь? Ир, в конце концов, тебе не жаль наших отношений?! Скажи, что ты хочешь?! Чего тебе не хватает?!

Она сидит, молчит и смотрит в сторону.

– Ира! Ты слышишь?! – ору я. – Ответь мне! Скажи что-нибудь!

Я топчусь перед ней, как… да просто, как придурок. Хочется ещё так много добавить, но я не вижу смысла. Красноречие исчерпано. Я подбирал слова, делал выразительные жесты, пытаясь преодолеть пропасть непонимания, но мои усилия разлетелись в пыль, натолкнувшись на глухую стену.

– Я пойду, – говорю я упавшим голосом.

И отмечаю, что впервые у меня невольно прорезался именно этот, такой же, как у неё, тон. Я чувствую – сегодня нечто произошло. Возможно, я взрослею… Она бросает короткий взгляд, будто хочет что-то добавить, и снова отворачивается. Постояв, я киваю сам себе, иду в прихожую, беру вещи и тихо прикрываю дверь.

* * *

Я в ночном баре, сижу у стойки и методично напиваюсь. "Я мать", "я должна думать о будущем", "у меня есть ребёнок, а ты оболтус и шалопай" – фразочки, которые она вонзала в меня с холодным садизмом, гулко бьются в опустошённой черепной коробке, резонируя многократно усиленным эхом.

В разгар этой адской какофонии приходит смска:

Olesya: Я стараюсь переносить с достоинством то, что не могу изменить. Прощаю себе все слабости и поощряю силу идти дальше. Мы в этом мире всего лишь люди, а для кого-то каждый из нас – целый мир… Мне не за что винить тебя, потому что ты, такой, какой есть. Спасибо, что отпустил меня, всё предрешено, а расставание было бы больнее. Береги себя, милый.

Это моя бывшая эпизодическая подруга. Она была крайне аппетитной стервой, охренительно трахалась, постоянно чего-то требовала и, обладая непомерными амбициями, покамест днями работала в отделе телемаркетинга, а ночами пела по кабакам. Наши отношения состояли из колоритных скандалов и бурного секса. Я бросил её месяца три назад, познакомившись с Ирой.

Собравшись с мыслями, я нащёлкал:

Ilya: Леся, ты сильная и умная. Я благодарен за твоё отношение и желаю всего наилучшего.

Тут же пришёл ответ:

Olesya: Я тоже желаю тебе самого наилучшего. Ты прекрасный человек. Спасибо за всё. Удачи тебе!

И через пять минут:

Olesya: Если не верить в себя, нельзя быть гением. Оноре де Бальзак

Я не видел смысла реагировать на эту бредятину. Заказав очередную стопку, вышел покурить и, вернувшись, обнаружил новое сообщение.

Olesya: Пытаюсь уснуть, никак не получается…

Тут меня переклинило, я выпил и заказал ещё две.

Ilya: Sleeping is not exactly what I had in mind…[20]

Olesya: А о чём ты думал?

Браво! Певица в своём амплуа. О Бальзаке я думал, об Оноре!

Ilya: Я хочу тебя. Давай встретимся.

Olesya: Если это единственное, что ты можешь предложить, то меня это мало интересует. Это не то, что я ищу.

И сразу ещё:

Olesya: Это пренебрежение мной и тем, что у нас было. Лучше бы ты нашёл кого-то другого, потому что мне противно. ПРОТИВНО! И знаешь, я подумала – наверное ты так же кого-то водил, когда мы были вместе… Гадко и подло! Мне жаль, что всё именно так. Ты не имеешь уважения, в первую очередь, к самому себе.

Лицемерная сука, дрянь, дрянь, – стучало в голове. Собрав всю накопившуюся злобу, я выцедил её по капле, расчётливо подбирая слова и вкладывая в каждую букву мегатонны ненависти.

Ilya: К чему разыгрывать оскорблённую невинность? Я говорю искренне, не пытаясь рассказывать сказки и давать несбыточные обещания. Да, у нас не сложились отношения, и я ушёл некрасиво. Но такая страсть и гармония – редкость. Я даже не о самом сексе, но я знаю, ты не могла забыть моменты сладостного предвкушения… как ты дрожала от одного звука моего голоса… и именно поэтому мы не созваниваемся, а шлём смски.

Она переваривала это довольно долго.

Olesya: I'm a vulnerable girl, why do this to me?[21] Мне нужен человек, который будет идти рядом, рука об руку… развиваться со мной, радоваться со мной… Перестань манипулировать моими чувствами!!!

Я чуть не взвыл от этого ханжества. Вспомнив об anger management, я отдышался, взял себя в руки и сублимировал презрение в холодной лицемерной форме.

Ilya: Хорошо, прошу прощения за бестактность.

И сразу отпустило. Ответ не замедлил воспоследовать.

Olesya: Спасибо за понимание.

Я криво усмехнулся.

Olesya: Я всё знаю и чувствую… но не хочу больше боли.

Мне было уже до лампочки. Я продолжал стремительно надираться, закусывая конопляным дымом. В начале третьего пришло сообщение:

Olesya: Заедешь? Буду рада тебя видеть.

Ilya: Даже не знаю… говоришь – нежная и ранимая, возможно ты права, и не стоит…

Язвительность ненадолго приободрила меня.

Olesya: Случится то, чему суждено… You never know, unless you try…[22]

Я молчал.

Olesya: Я тоже хочу тебя, ты один или у тебя есть подруга?

Ilya: Есть подруга.

Olesya: Как ты можешь?! Если бы ты на самом деле ценил то, что у нас было, то никогда бы не предложил такое!

Я уже настолько пьян, что не ощущаю никакой разницы от новых порций. Звук в телефоне отключён. Сижу и тупо пялюсь в пространство. Через некоторое время знакомый бармен стучит по экрану моего мобильника. Нехотя беру и читаю:

Olesya: Я просто хочу быть честна с тобой – у меня тоже есть бойфренд, и мне не кажется, что это будет неправильно…

Ир, ты ведь этого хотела! Я опрокидываю последнюю рюмаху и сую под запотевшее донышко мятые банкноты. Спустя полчаса я ебу певицу прямо в прихожей, уперев руками в стену, задрав короткое платье и сжимая в кулаке её тугие волосы.

* * *

Продравшись к середине дня, я мрачно констатировал отсутствие алкогольного похмелья, зато моральное было в полном разгаре. Потянулся за недобитым косяком. Потом, не вылезая из постели, скрутил и высмолил подряд ещё и ещё один. Накурившись до остекленения, выполз в гостиную и, усевшись за компьютер, с отвращением обнаружил в почтовом ящике очередное послание:

Илья!

Касательно проекта детекции поверхности сосуда, я прихожу к заключению, что задача вполне выполнима за пять месяцев.

Учти: в сентябре состоится опыт в больнице. Речь идёт о полной рабочей неделе, необходимой на подготовку эксперимента и анализ результатов. Кроме того, потребуется время на согласование деталей проекта, потому я готов накинуть ещё пару дней. Таким образом, будем считать крайним сроком 31 октября.

Я сглотнул, брезгливо поморщившись. Почему именно к тридцать первому? Он что, решил приурочить окончание проекта к празднику Хэллоуин?

Каждый час на счету. Посему с первого июня необходимо непосредственно приступить к…

И т.д., и т.п. в том же репертуаре. Зачем, интересно, поручать мне составление этого дурацкого плана? Может просто сдать в качестве такового подшивку его собственных писем?

Подавив нарастающее раздражение, я кое-как одолел остаток этой безбрежной трясины, с заводями крайне полезных советов, топями уточнений и чавкающих болотной тиной наставлений. Дочитав, заставил себя проглотить пару безвкусных тостов и, запив обнаруженной в холодильнике выдохшейся колой, завалился обратно дрыхнуть.

Вечером в самопринудительном порядке просмотрел Арикову корреспонденцию и составленные накануне наброски. Частично откорректировал сроки и, оставив конец второй части без конкретных дат, ещё раз строго-настрого решил серьёзно обсудить эту тему с Ариэлем, прежде чем давать какие-либо обязательства. Мало-помалу втянувшись, я засиделся допоздна, оттачивая отдельные фрагменты и производя предварительные расчёты. Опомнившись, съездил перекусить, пока не закрылись окрестные забегаловки, и перечитал всё сначала. Не удержавшись, я дал себе слово, что это последние правки, и вновь принялся редактировать.

* * *

Alexander: Ну чё? Как там твой безумный босс?

Ilya: Шлёт шифровки )

Шурик – мой старый университетский приятель. На самом деле это определение не совсем точно: к тому моменту, как мы познакомились, он уже закончил учёбу, но в память о прежних временах появлялся на сходках. Мы сблизились как раз в то время, когда я окончательно охладел к этим сборищам, и на сегодняшний день Шурик является практически единственным человеком из того периода, с кем я продолжаю общаться. A студенческая общественная жизнь, поначалу казавшаяся интригующей, превратилась в череду однообразных попоек, где с наигранной бесшабашностью велись претенциозные разглагольствования, неизменно вращающиеся в узком кругу модных тем.

Alexander: Из этого всего – один вывод: он клинически болен!

Ilya: Absolutely ))

Ариэль ещё с первого интервью прочно занял верхушку нашего хит-парада. Частенько в аэропорту в ожидании посадки я, захлёбываясь со смеху, пересказывал особо пикантные перлы моего шефа. А Ариково откровение на тему начальников-идиотов вообще превратилось в одну из моих коронных баек.

Alexander: Я пытаюсь понять этот workplan – возникает ощущение, что это план нормальной компании на два года.

Ilya: Понравилось?

Alexander: Ага, потрясающе. Особенно Excel. Вот тут где-то было…

Открыв файл, о котором успел забыть, я рассеянно блуждал по календарному графику workplan-а простирающимся на десятки квадратных метров, как вдруг высветилось оповещение о новом мейле. Да что ж такое! И действительно:

Илья!

Всесторонне взвесив ситуацию, я постановил, что проект займёт четыре с половиной месяца. Восемнадцать недель – крайний срок, который мы можем себе позволить, ввиду…

Alexander: Прикинь, у него 14-ого числа 21 пункт. Полное сумасшествие!

Ilya: Эй, ау, Шурик.

Ilya: Наш обезбашенный снова активизировался ))

Alexander: А он в курсе, что сегодня воскресенье?

Ilya: Не уверен.

Alexander: И чего там? )

Ilya: Я выслал. Как тебе этот сюр?

Alexander: Ща гляну )

Я сделал кофе и дочитал свежий образчик эпистолярного творчества моего шефа.

Alexander: М-да… Видно он совсем с головой не дружит. Каждые два часа перекраивать! Это ж абсурд!

Ilya: Абсурд, абсурд… завихрения на почве излишнего рвения )) Потолкуем – одумается. Он же не совсем…

Alexander: Совсем, братишка, совсем. Ну его, бросай всё и вали оттуда.

Ilya: Ладно, посмотрим. Где ты видел на такой должности адекватных и уравновешенных?

Alexander: Да, но этот-то точно псих.

Ilya: А я, типа, нормальный?

Alexander: Тебе возглавлять стартап пока не предлагают )

Ilya: Вот и славно, не то я таким же стану ))