Читать книгу Жизнь Колдуна - Яна Чингизова-Позднякова - Страница 6

Пацанишка заливался трубным ревом и поэтому Колдун слышал хорошо, если половину того, что говорила ему Настасья. Она периодически прерывалась, чтобы шлепнуть сопливого сына по взъерошенной белобрысой макушке, отчего тот взревывал еще отчаянней. Впрочем, общее положение случившегося Тимофей уловил: дядя Настасьи заболел, но будучи всю жизнь ответственным работником аж в Москве, а под старость угодив в дремучую глухомань к племяннице (ибо своих детей, за множеством важных дел не завел), народной медицине он не верил категорически и Колдуна к себе допускать не хотел. Требовал везти его в больницу, на что у племянницы не было ни сил, ни средств.

Тимофей, ошалевший от обилия звуков и информации, пошарил в кармане облезлой кожанки и, выудив из него не менее затасканную конфету в поблекшей обертке, протянул ее пацану. Рев мгновенно стих. Малец быстро сообразил, что это за фитюлька, развернул фантик и втянул сладость со звуком пылесоса.

– «Так чего ты предлагаешь-то?» – спросил Колдун по инерции громко, лишь к концу фразы, спохватившись и притушив звук.

– «Я, Тимофей Филиппович, и сама не знаю! Он, как про тебя услышит, аж зеленеет весь! Может ты так, заочно, какую-нибудь травку пропишешь?». Колдун хмыкнул:

– «Угу. Ты его напоишь невесть чем, невесть от чего и тогда его неверие в народную медицину будет абсолютно оправданным! Не стану я, Настасья, так рисковать! Мне его смерть на совести не нужна!» – подвел он итог.

– «Да Бог с тобой!» – испугалась женщина: «А как быть-то?».

– «А давай-ка, звезда моя, вот, что сделаем!» – предложил гость: «Травку я тебе дам, только не лечебную, а сонную. Выпьет твой дядька, задрыхнет, а тут и я проберусь, посмотрю, подколдую чего, тогда уже и лечение назначу! Ну, как? Идет?». Настасья с готовностью закивала. Негоже, конечно, пожилого человека обманывать, ну, да что же делать?

Колдун покопался в своей сумке, протопал на Настасьину кухню и, по-хозяйски взяв чистую кружку, насыпал в нее молотых трав и залил кипятком из закоптелого чайника.

– «Ну вот! Счас настоится и начнем!» – подмигнул он хозяйке. Следом за матерью в кухню притопал ее наследник и уставился на Колдуна ярко-голубыми глазами. Тимофей сделал ему «козу», цвыркнув губами и пацан, заулыбавшись, потянулся к нему, дескать, хочу на ручки! Колдун посадил парнишку на колено и стал изображать ногой скачущего коня, сопровождая действо звуками: «Тыгдым-тыгдым!». Игра была принята и вскоре мальчишка заливался хохотом. Тимофей прихлебывал поданный женщиной чай и уже думал процеживать настой, когда в коридоре зашаркали неуверенные шаги. Гость и хозяйка переглянулись и испуганно уставились на дверь. Через минуту на кухню явил себя ответственный работник. Он близоруко сощурился, разглядывая пришлеца, а поняв, кто это, мгновенно озверел:

– «Ты! Ты, шарлатан! Ты как посмел сюда прийти? Ты что, еще лечить меня собрался? Да я тебя на порог не пущу, нахлебник! Ходишь, людям мозги дуришь да жрешь на халяву!» – визжал старик. Последний глоток ощутимо встал Колдуну поперек горла и он с трудом сглотнул, а потом, воспользовавшись паузой в крике дедка, вставил:

– «Ты чего разошелся-то, дед? Я к тебе что ли? Нужон ты мне больно! Хоть подохни!». Глаза старика выкатились из орбит, а Тимофей невозмутимо продолжал:

– «У тебя племянница, между прочим, вдова, дама одинокая, а внучок…» – он кивнул на притихшего у него на руках пацана: «… и сам ко мне тянется! Вот тебя схороним и заживем!» – нагло улыбнулся Колдун в побелевшее лицо хозяина.

– «Ты!» – заблажил тот: «Да я тебя! Я тебя собственными руками! Я тебя! А ну, отпусти мальца!» – перешел он на визг, словно обезумев.

– «Счас, разбежался!» – ответствовал Тимофей: «Ты, один хрен, скоро помрешь, а им сильное плечо не помешает!».

– «Да какое с тебя сильное плечо, дармоед!» – совсем вышел из себя ответственный работник: «И не надейся, сукин сын! Не надейся! Я не сдохну!».

– «Ой, ли!» – усомнился Колдун: «Настасья говорит, ты народными методами брегуешь, больницу тебе подавай! А где она ее тебе возьмет, больницу-то? Я б тебя полечил, да у меня свои интересы теперь! И ты в них не входишь! Разве только Настасьюшка чтобы не волновалась пособил бы!» – масляно глянул он на женщину: «Дак ты все одно не согласишься!» – подзадорил он собеседника. Старик посерел. Несколько секунд он неотрывно смотрел на Тимофея и тяжело дышал. Колдун догадывался, что тот просчитывает варианты и выбирает меньшее из зол. Так и вышло. Помрачневший дед вскоре выдал:

– «Ладно, паскудник, ладно! Я с Настасьей соглашусь! Она уже давно тебя позвать норовит да у меня таким, как ты веры нет! Но если твои порошки помогут и я выздоровею, век тебе Настасьи не видать, понял?».

– «Понял, не дурак!» – кивнул Тимофей: «Да ить я за ради Настасьюшки чего угодно сделаю, даже такую грымзу, как ты вылечу!» – он старался не глядеть на хозяйку, подозревая, что она, за спиной у старика, умирает от смеха и боясь, что и сам тогда не выдержит спектакля. Дед продолжал беситься:

– «Ах, же ты, сволота!».

– «Сам мучаюсь!» – покаялся Колдун и, ссадив мальца, встал. Деду он кивнул на освободившееся место и взял за плечи. Тот сидел, отворотив перекошенное лицо. Ничего страшного в организме старика Колдун не обнаружил. Подзапущенный гастрит, не сильно работающие почки и, как следствие этого, да еще непомерно эмоционального характера – гипертония. Подкинув чуток энергии, Тимофей отошел к своей сумке и принялся вытаскивать склянки и порошки. На бумажке он тщательно расписал, что и когда принимать и собрался уходить, заверив, что вернется завтра:

– «До свидания, дед!» – гаркнул он, прощаясь, но хозяин предпочел не заметить протянутой руки. Тимофей повернулся к Настасье:

– «До завтра, звезда моя!» – чмокнул он ее в щеку, чем вызвал сдавленный рык за спиной: «Пока, герой!» – пожал маленький кулачок ревуну и вышел из избы.

На завтра приехал пораньше, чтобы успеть перемолвиться с Настасьей до схватки с дедом. Хозяйка вышла открыть ему калитку с совершенно растерянным лицом. Тимофей даже испугался – не случилось ли чего с дедком? Он ему, конечно, оставил настои и от нервов тоже, но мало ли! Дело, однако, оказалось совсем в другом.

– «Тимофей Филиппович, я даже не знаю, как сказать…» – начала Настасья: «… только теперь…».

– «Что?» – подался вперед Колдун.

– «Понимаете, Вы вчера как уехали, дядя велел все, как вы написали заварить и ему подавать. И к вечеру у него так улучшилось самочувствие, что он и сам не поверил – отрыжка исчезла, боль, аппетит появился, даже голова унялась! Он сидел с нами за столом, шутил и смеялся и вдруг…» – Колдун совсем напрягся:

– «Да что?».

– «Он начал вас хвалить прямо на все лады и взялся уговаривать меня согласиться на замужество!». Тимофей приподнял брови, а потом засмеялся:

– «Ну, дедок! Эк его развернуло на сто восемьдесят градусов!». Настасья была просто убита:

– «Что нам теперь делать-то, Тимофей Филиппович?».

– «Да-а!» – крякнул Колдун: «А чего ты ему на это сказала?».

– «Да я повела себя, как дура последняя!» – совсем расстроилась женщина: «Сначала молчала, а потом резко сказала: „Хватит!“ и убежала из кухни».

– «О!» – Тимофей по-платоновски поднял палец: «Это очень хорошо, звезда моя!».

– «Чем хорошо-то?» – уставилась на него Настасья.

– «Есть у меня одна идейка! Счас к деду пойдем, ты, главное, сиди и глаз не поднимай, поняла? И не засмейся! А то я тоже не удержусь и тогда хана нам!» – собеседница подняла брови и, заулыбавшись, согласилась.

– «Как его по имени-отчеству-то?» – уточнил Колдун.

Старик встретил Тимофея, как родного сына, соскочил с кровати, усадил гостя в кресло и взялся с удовольствием рассказывать о своих недугах. Тимофей добродушно слушал, кивая головой и советовал пить отвары не пропуская, на что дед выказывал полную готовность.

Настасья пришла с чашками чая на подносике, подала одну дядьке, вторую гостю, третью взяла себе. Больной, понаблюдав за потупившейся племянницей, пошел в наступление:

– «Ты, Тимофей, прости, я тебя вчера обругал. Не серчай – человек я старый, нервишки пошаливают. А вот, что ты про Настасью мою вчера говорил, ты серьезно?». Колдун, поставив чашку на подоконник, наклонился к дедку:

– «Тут такое дело, Степан Михайлович! Я, конечно, к Настасьюшке всей душой, но вот она… вы ведь, как бывший высокий начальник, привыкли за настроениями людскими следить и, наверняка, заметили, как племянница ваша в последнее время переменилась? Даже с лица сошла!» – Тимофей покосился на розовую, кровь с молоком, мордашку «сообщницы» и прикусил изнутри щеку.

– «Ну, заметил!» – растерянно сказал дед: «И нервишки у нее совсем никуда негодные!».

– «Вот-вот!» – покивал головой Колдун: «Она все от меня таилась, а сегодня рассказала. Два дня назад приснился ей покойный супруг и шибко он ее ругал за мои посещения! А еще пригрозил мальца к себе забрать, коли Настасья не уймется!». Старик нахмурился:

– «Да чего вам по сто лет, в сны-то верить? Мало ли чего привидится?» – пробормотал он.

– «Не скажите, Степан Михайлович! Я вот, по роду своей деятельности к тонким мирам, в том числе загробному, близок и такие вещи привык учитывать!» – вежливо возразил Тимофей.

– «Да ты ведь говорил, что на все ради нее…» – он кивнул на племянницу: «…готов!».

– «Готов, Степан Михайлович, потому и не настаиваю! Даже, если все мистические стороны во внимание не брать, то вы, как ответственный работник, должны понимать – раз Настасье такие сны снятся, значит, не готова она к такому шагу, как замужество! Даже ради того, чтоб у ребенка отец был! Я в такой ситуации не могу ей о своих чувствах говорить, хоть и…» – некстати на ум пришла сопливая Манька-невеста с воплем: «Ты меня в самую сердцу ранил!». Сделав над собой жуткое усилие и ущипнув себя за палец, чтобы не заржать по-жеребячьи, Колдун, однако, использовал выражение: «…хоть и ранен я в самое сердце!». Степан Михайлович расстроенно молчал, потом закивал:

– «Ты, прав, конечно! Я это очень понимаю! Все же жаль! Шибко я тебя полюбил!» – вдруг выдал он.

– «И когда успел?» – подумал Колдун, но внешне остался невозмутим: «Вы, главное, не бросайте лекарства пить, Степан Михайлович!» – вежливо напомнил Тимофей: «Насте ваша поддержка сейчас очень нужна!» – и попрощавшись, вышел из дома.

У калитки его догнала Настасья:

– «Ну, вы даете, Тимофей Филиппович!» – она закрыла рот платком, чтобы, если дед выглянет в окно, не видно было ее улыбки. Тимофей хмыкнул:

– «Ложь во спасение! Главное, что он лечиться стал!» – и, улыбнувшись женщине, добавил: «Ладно, пойду я! Устал тут у вас комедию ломать! Прощай, звезда моя!» – он театрально поцеловал хозяйке ручку и вышел из калитки.