Читать книгу От усталости к радости. Беременный дневник - Яна Минина - Страница 15

Ближний круг нашей семьи – люди тактичные, интеллигентные, деликатные. Оценок не дают, мнение не навязывают, жизни не учат.

То ли потому, что в теме личных границ подкованы. То ли сказывается контекст петербургской атмосферы: интеллигентный подход, нетривиальное мышление, прогрессивный дух и свобода самовыражения. Жители города, которые через окна осознанности во все глаза глядят в направлении Европы. Да и мы с супругом сами по себе довольно автономны и принципиальны во всем, что касается курса нашей семьи. Главное – друг с другом договориться.

Имя сыну мы выбирали долго. Я перебрала имена церковные, цыганские, славянские. Но было мало вариантов, которые бы не сулили мне стать матерью одиночкой («Назовешь Марком – разведусь»), а супругу – вдовцом («Саша – только через мой труп. У меня так покойного кота звали»).

В расстановочной практике, когда родители дают ребенку имя, они обозначают точку в поле, в которой он будет видимым. Мне хотелось, чтобы оно было максимально чистым. Без привязок именных «координат» к историям тезок, лишних ассоциаций и переплетений.

Однажды муж вместе с продуктами из магазина принес домой имя Эдуард в честь одного из его близких знакомых. «Друга уважаю, но Эдуардом не назову», – отрезала я. Сошлись на производной – Эдвард. Эдвард – демократично и аристократично. Отлично подойдет, если сын будет жить в Европе. Для Испании – Эдуардо. Для России-матушки – Эдик. Для меня – Эд. И не суть, что католическое. Главное, перспективно и в быту удобно:

“Эд, пора завтракать!”

“Эд, пожалуйста, верни папин ноутбук”

“Эд, выйди из этой лужи”

“Эд, зачем ты ударил мальчика по голове машинкой?”

И все же я немного опасалась, как впишется Эдвард Минин в суровые российские реалии. Окончательной ясности внутри у меня не было. Посему я взяла паузу, чтобы послушать мир, окружающее пространство и себя. Благо до родов оставалось время.

Пространство в лице друзей семьи, коллег и знакомых при имени Эдвард Минин интеллигентно молчало, потупив взор. Иногда говорили, что «да, это что-то царское…» Это тешило мое неокрепшее материнское эго, но больше тяготило. Раз за разом в воздухе повисал немой вопрос. Из тех, когда что сказать не знаешь, но оценивать не позволяют врожденное чувство такта и приобретенная интеллигентность.

С этим вопросом мы поехали отмечать Новый год на Волгу к друзьям и родителям мужа. Кострома, Иваново, Ярославль… Туда, где купола, монастыри, местами разбитые в хлам дороги. И по мере того, как мы удалялись от Северной столицы, у меня все больше нарастал когнитивный диссонанс. Пока мы колесили по заснеженным полям и равнинам, радио Европа + казалось все более чужеродным, а репертуар ДДТ все более органичным. Эдвард выглядел также нелепо, как надпись Sale на рынке в Сопелкино.

Сутки спустя, мы миновали Дуравино и Винниково, монастыри и храмы, дальнобойные кафе… Трасса уперлась в небольшой городок на Волге, городок – в погост, погост – в поле. За полем стоял домик с баней во дворе и оливье на столе. Там нас ждали друзья. И когда под бой курантов ВВП произнес речь, от которой в кругу неглупых людей повисло недоуменное молчание, снова вернулись к теме имени. На тот момент она меня уже порядком задолбала.

Судьбу Эдварда решил друг семьи, минуя интеллигентное молчание и политкорректные формулировки «за все хорошее – против всего плохого». Жестко как водопроводная вода, от которой с ногтей сходит Shellac и не пенится даже заморский Фейри, он спросил:

«Какой нахуй Эдвард?! Эдвард Дмитриевич Минин?! Вы ебанулись?!»

Я выдохнула. В одной этой фразе для меня прозвучали все немые вопросы последних месяцев разом, а следом пришло облегчение. Так часто происходит в системах (корпоративной, семейной, групповой), где спадает напряжение, когда нечто скрытое становится проявленным.

Мы с мужем погостили у родных, съездили в Кострому. В Свято-Троицком Ипатьевском монастыре я купила пару икон. Затем мы снова вернулись в Питер – город деликатных формулировок, вежливых пауз, изысканных зданий и европейских интерьеров. Я принимала клиентов, разбирала детские вещи и на физкультуре для беременных училась класть палочку на плечи коромыслом и тянуться вперед ивушкой, умиляясь давно забытым метафорам.

Из окна квартиры елкой искрила башня Газпрома. Тогда же ВВП распустил парламент, сделал перестановки и, по слухам, обеспечил себе «царствование» на годы вперед. Зато на первого ребенка теперь давали материнский капитал. Что с ним делать, не совсем понятно, но как будто бы поддержка…

«Сегодня читал в новостях про обвиняемого с отчеством Эдвардович», – сказал муж. – Не понравилось».

«Мне тоже», – поддержала я.

Так мы единогласно дали Эдварду отставку и решили, что назовем сына Александр. Оказалось, имя уже давно было с нами рядом. Мое материнское эго насчитало трех царей, одного ныне действующего тезку – губернатора Беглова и на этом успокоилось. Без ожиданий не обошлось. Для Италии – Алессандро. Для Ирландии – Аластар. Для прогрессивной Европы – Алекс. Для своих – Саня. А что? Демократично, аристократично и в быту удобно.

Что касается полевых координат, простейшее «заклинание» от переплетений я нашла у Елены Веселаго: «Ты Александр, но по-своему». Это работает и в групповой работе, и в терапии, и в семье. Кто-то впервые называет человека по имени, ближний круг видит и остальные начинают называть его верно.