Читать книгу Аферист и карьерист - Яна Вовк - Страница 3

Босая весна подходила всё ближе, а суетливая старушка ещё мела по дорогам осколки, в городе мелькали обрывки последней вьюги. Но госпоже Прохановой стало плохо от другой непогоды: приезд племянницы был хуже всяких вьюг. Любовь Васильевна и под дверью стояла, и на блины в столовую звала – не помогало. Кузины уединились и болтали без умолку. О чём именно, через закрытую дверь расслышать было трудно, вот и лезли в материнскую голову подозрения, вот и сжимало всё в груди не проходящее беспокойство.

Любовь Васильевна прошлась по дому, заглянула на кухню. Прасковья пекла блины.

– Румяней делай, с корочкой, – велела она девушке, ловко справлявшейся с тяжёлой сковородой. – Масла не жалей, – и продолжила обход, неся в душе никак не унимавшуюся тревогу.

Маша, средняя дочь Любови Васильевны, не была красавицей, да и приданое за неё обещалось не слишком заманчивое, зато Маша была родной сестрой той самой Элен, которая пренебрегла ухаживаниями графа Радневского. Поэтому внимание его сиятельства к Маше при перечисленных выше фактах соотносилось с явлением уникальным. Госпожа Проханова, будучи заботливой матерью, не желала задумываться над причиной такой уникальности. Она поощряла всякое движение графа в сторону Мари и проводила воспитательную работу с домочадцами, стараясь направить события в нужные двери. Любовь Васильевна не могла не заметить при этом отношения к происходящему самой Маши и не без оснований боялась всякого влияния со стороны, которое могло бы повлечь за собой ещё один отказ графу. Мысль о том, что племянница пристроена за состоятельным и уважаемым человеком, каким она считала Топорина, никак не позволяла ей смириться с выбором Элен. Несчастной матери оставалось надеяться, что хоть Мари порадует её удачным замужеством.

В коридор вышел Денис, что-то мурлыча в светлые, лихо закрученные усы. Остановившись перед матерью, он обыденно чмокнул её в щеку.

– Вот уж не подобает тебе так вести себя со мной. Был бы жив отец, он бы тебя не баловал, – проворчала она, окидывая строгим оком его гусарский мундир. – Не «маловат» ли? Блинчиков бы поел, пост скоро.

– Непременно, душа моя, наемся впрок.

Любовь Васильевна притянула за чуб голову сына к своим губам и, поцеловав его, слегка оттолкнула.

– Ступай с глаз моих долой, невоспитанный.

– Слушаю-с!.. А не приезжала ли Оленька?

– Она у Маши. Ты пойди к ним, пойди. Чем меньше они будут секретничать, тем спокойней я буду спать. При тебе они не станут говорить о чём попало.

– Неужели мои сестрёнки вступили в тайное общество?

– Тьфу, скажешь такое! – мать чуть не перекрестилась. – Ступай же к ним, говорю. Сама замуж удачно выскочила, а кузинам поперёк становится. Лену отговорила, теперь Маше ум туманит. Ступай же!

– И в самом-то деле, – кивнул Денис, веселея на глазах матери. – Ещё и Таню чему научит. Без меня им никак нельзя.

Он щелчком смахнул невидимую пылинку с ментика, накинутого на левое плечо, одёрнул и без того безупречно сидевший на нём доломан и поспешил по намеченному курсу. Окрылённый материнским благословлением, он застал Машу за вышиванием, а Ольгу за чтением. Тани, самой младшенькой, с ними не было. Кузина читала вслух Шекспира, и когда Денис заглянул в комнату, Маша отвлеклась от работы, чтобы указать ему на стул. Он молча принял приглашение, но присел не на стул, а рядом с Ольгой на диван.

– Добрый день, Ольга Ильинична, – прошептал гусар.

– Добрый, Денис Алексеевич. Я рада, что вас тянет к творчеству Шекспира, но вы заслонили мне свет, – заметила гостья, поднимая на него глаза.

Ясные, часто насмешливые, они и сейчас смотрели на него весело, и казались абсолютно голубыми – то ли так падал свет, то ли сыграло роль васильковое платье, в котором была кузина. Денис улыбнулся и сел с другой стороны.

Опять зазвучал Ольгин голос:

Маша оставила вышивание и пристально посмотрела на брата. Денис встретил её недовольный взгляд. До чего похожа на мать! Даже привычка поджимать правый уголок губ унаследовалась ею от Любови Васильевны, от отца достались только ямочки на щеках, которые девушка любила при случае продемонстрировать… Глядя на брата, Маша продолжала молчать. А он продолжал сидеть рядом с Ольгой и уже разглядывал руки, державшие томик Шекспира. Неожиданно Ольга смолкла.

– Дорогие мои, Шекспиру, конечно, всё равно, слушают ли его в данный момент в этой комнате, но, может, вы освободите меня от ненужных стараний?

– Отчего же, я слушал с превеликим удовольствием, – возразил Денис, тайком глянув на Машу.

Сестра взялась за иглу, но тут её рука дрогнула, и остриё стальной помощницы вошло в палец, не защищенный напёрстком. Вскрикнув, Маша быстро слизнула капельку крови.

– Всё суета, – вздохнул понятливый гусар. – Сходи-ка ты к матушке, сестричка. Она хотела с тобой поговорить… наверное, есть о чём.

Маша резко отложила пяльцы и встала.

– Ну знаешь…

Денис тоже поднялся и с учтивым поклоном отворил ей дверь. Она вышла, предварительно смерив брата неописуемым взглядом.

– Вот характер! – возвращаясь к Ольге, пожаловался он. – Вернётся от матери – мне несдобровать.

– Значит, есть тому причина.

– Голову мне снесёт, – придвигаясь к кузине и заглядывая в книгу, уточнил Денис.

– Другая не вырастет, – прохладно улыбнулась она, отстраняясь от гусара-книголюба.

– Вы сердитесь?

Ольга захлопнула книгу и, облокотившись о диванные подушки, повернулась к нему – хрупкая, русоволосая, милая, а взгляд холодный и острый, как клинок его гусарской сабли. Сейчас она ответит ему. Её губы дрогнули, сочные, восхитительные губы, начертанные Амуром явно не для того, чтобы ими язвили… С них не успела слететь уже обдуманная колкость – дерзкий гусар впился в них глубоким поцелуем. Ольга на какой-то миг оцепенела. Денис крепко держал её, придавив своим телом, и боялся отпустить. Боялся, не зная, что предпримет она, когда придёт в себя от его выходки. Он чувствовал её нараставшее сопротивление, и боролся с ним, пока она его больно не укусила. Денис отпрянул.

– Это жестоко.

Звонкая пощёчина классически завершила сцену.

– Чёрт возьми, я всего лишь вас поцеловал! – дыхание штурмовало его грудную клетку.

– Всего лишь! – она унеслась в другой конец комнаты и уже оттуда вела дальнейшую оборону. – Чем я вызвала подобную наглость с вашей стороны?!

– Вы называете мой порыв наглостью?

– Думала вам польстить, назвав наглостью такую глупость, – её оборона перешла в нападение. Денис покраснел и приложил руку к щеке, горевшей не столько от удара, сколько от стыда. Она усмехнулась: – Больно?

Он посмотрел в её лицо. Даже из приличия там не изобразилось ничего, что могло бы напомнить сочувствие. Глаза, недавно такие ясные, теперь потемнели, и в них появилось больше свинца, чем небесной лазури.

– Вы не справедливы ко мне, Ольга Ильинична.

– Не думаю, – сказала она и, выдержав паузу, добила его: – Зато я теперь знаю, о чём могут спорить гусары.

Денис почувствовал себя так, точно его нагишом втолкнули в девичью.

В дверях стояла Маша.

– Хороша сестрёнка! – бросил он ей и почти бегом устремился прочь.

Кузины прыснули со смеху.

* * *

Праздничные гулянья на островах были в самом разгаре. Погода наладилась, и мало кто мог усидеть дома. Ребятня кружила вокруг подожжённого чучела, богатые горожане устроили состязание на тройках. Из саней неслись крики, часто заглушаемые взрывами хохота, с горок слетали санки. Молодёжь завязала игры в снежки на развалинах снежной крепости, но вскоре вовлечёнными в весёлый бой оказались и особы куда более почтительного возраста. Ребяческий азарт закрыл глаза на седину. Зиму хоть и настойчиво провожали, да преимуществами её пользовались с воодушевлением.

Ольга стояла одна, ища глазами мужа в пёстрой шумной толпе. Накануне ей пришлось уговаривать его приехать сюда, а теперь он покинул её, пропав вместе с графом Радневским. Маши тоже не было видно. Незнакомые лица и маски быстро сменялись перед ней. Казалось, она была единственной, кто не знал, чем занять себя и куда податься. Кто-то задел её, спасаясь бегством от атакующих преследователей, а ещё через миг её забросали снежками… Она струшивала с себя снег, когда к ней подбежала Маша и, запыхавшись, сбивчиво начала говорить про горки, санки и про поручика, с которым они, перевернувшись, упали в сугроб у графа на глазах. Не успела Ольга спросить про мужа, как увидела его, направляющегося к ним. Коренастый, всегда строго опрятный, он и теперь выделялся среди других. Лицо Топорина, уже начавшее обживаться заметными морщинами, не выражало ничего такого, что могло бы подсказать суть его настроения, но по бодрой походке можно было предполагать, что праздник для Ольги ещё не окончен.

– Я чуть было не потерял вас, Оленька, – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Прекрасно, прекрасно… А где граф?

– Вы же уходили с ним.

– Фёдор Александрович должен был познакомить меня с одним человеком, очень нужным человеком. Но, кажется, князь так и не соизволил здесь появиться.

– Какой князь? – заинтересовалась Маша. – Мне граф тоже про князя говорил…

Топорин посмотрел на девушку, которая имела все шансы стать графиней Радневской, и вежливо улыбнулся, но распространяться о нужном ему князе всё же не захотел.

– Здесь столько людей, что кто угодно может затеряться, – уклончиво сказал он и тут же обратился к жене: – А вам следовало…

– Взгляните, как веселится детвора! – Маша перебила Топорина, угадав его намерения.

Супруги повернулись за её жестом.

– Мы могли бы взять с собой и Соню, – тихо сказала Ольга мужу, глядя на шумную стайку ребятишек.

Он, притянув её к себе, ещё тише ответил:

– Если вы мою дочь в парке умудрились потерять, то как я мог позволить вам взять ребёнка сюда?

Ольга посмотрела на мужа. В который раз он заставлял её испытывать чувство вины… Если бы Топорин знал, как была несносна его требовательность к другим и удивительное постоянство в осуждении тех, кто хоть раз оступился. Увы, человеку легче обнаруживать и держать на ладони чужие недостатки, чем пересматривать свою добродетель.

– Ах, до чего же весело! – не унималась Маша, просовывая свою руку под локоть Романа Степановича и заглядывая в его лицо. – Граф, наверное, вас тоже ищет … О, смотрите, Ольшанского с Таней спустили на санках с самой высокой горки… Идёмте же к ним!

Ей нельзя было отказать. Глаза Маши горели, словно фонарики, и вся она дрожала от нетерпения оказаться в гуще событий. Но на полпути к цели они втроём попали в настоящий бой. Попытка Романа Степановича возмутиться отозвалась только шквалом снежков и задорных криков. Маша взвизгнула и, заслонив руками голову, побежала вперёд, ничего не видя перед собой. Топорин устремился за ней, решив, что это самый верный способ обезопасить себя. Ольга оглянулась. Кто-то выскочил из укрытия и, не спрашивая согласия, потянул её за собой.

Стены крепости достаточно пострадали от боёв, поэтому, чтобы чувствовать себя защищённым, нужно было присесть на корточки, как это сделал мужчина, всё ещё не выпускавший Ольгину руку из своей.

– Да пригнитесь же вы, мадам!

Она присела и с интересом посмотрела на своего то ли спасителя, то ли завоевателя. Незнакомец отпустил её и с головой укутался в плащ, оставив снаружи только лицо.

– Стоило ли рисковать жизнью ради женщины, когда я не могу рассчитывать даже на слово благодарности, – насупился он.

– О, простите, – улыбнулась она. – И кому же я обязана своим спасением?

– Мне, мадам. Зовите меня Полем.

– Вы француз?

– Храбрый француз.

– И ворчливый.

Он сердито посмотрел на неё.

– Я здесь скоро совсем окоченею.

– Конечно, мсье. Вы одеты не по погоде.

– Я не предполагал, что застряну в этом… – вместо того, чтобы закончить фразу, мужчина стал тереть свои щёки и нос.

– Это всего-навсего игра.

– Хороши же у вас игры! Мне снежком, твёрдым, как камень, едва не разбили голову. Моя шляпа, совсем новая, осталась по ту сторону защитного ограждения, и я боюсь представить, во что она превратилась. Я потерял своего знакомого, который наверняка где-то ищет меня…

– Тогда что вам мешает выбраться отсюда?

В ответ он издал только звук, похожий на рычание.

– Эй, вы! Держите оборону! – раздался рядом озорной крик.

Ольга, приподнявшись, выглянула из укрытия и тут же снова спряталась. Какое– то время они сидели молча, мужчина тайком наблюдал за ней. Сняв рукавицу, она взяла горсть снега и стала разминать его в пальцах, словно познавала на ощупь нечто новое. Она смотрела, как белая холодная масса тает в её горячей руке, и капельки талой воды неторопливо скатываются вниз. Затем, стряхнув остатки снега, приложила мокрую руку ко лбу.

– Вам жарко? – не вытерпел француз. – Я бы попросил вас, мадам, согреть меня, но, боюсь, вы неверно истолкуете мою просьбу.

– Я бы ответила вам, что это непозволительная дерзость с вашей стороны, но молчу, ибо вы меня ни о чём не просили.

Он развернулся и приблизился к ней так, что аромат его парфюма коснулся её подсознания.

– Между дерзостью и недерзостью есть тонкое различие, настолько тонкое, что, вспоминая случившееся, мы уже не можем с уверенностью его определить, – прошептал он, хотя рядом никого не было.

Ольга не без удовольствия отметила, что ей нравится его запах, как впрочем, нравилось в нём всё, даже его дурное настроение. Он сидел совсем близко и смотрел в её глаза, продолжая что-то тихо говорить. А она, не вникая в содержание его слов, просто слушала, как журчит ручей его слов среди снежных развалин наспех выстроенной кем-то крепости… Где-то продолжалось веселье. Топорин не возвращался за Ольгой, да она и не хотела, чтобы он её находил. Новый знакомый притих, словно вслушиваясь в своё молчание, очевидно, мало свойственное ему. В этот момент их уединение было варварски нарушено.

– Это маскарад или нас берут в плен? – поинтересовался француз, заметив двух гусаров, подбиравшихся к ним.

Она посмотрела по направлению его взгляда и улыбнулась.

– Ни то, ни другое. Это ваше спасение, мсье.

– Впервые меня спасает кавалерия. А лошади в засаде?

Гусары подозрительно посмотрели на закутанного в плащ мужчину, сидевшего рядом с Ольгой.

– Мари прислала нас за вами, дав нам шанс искупить свою вину, – отрапортовал Ольшанский и на всякий случай прикрылся своей козырной улыбкой.

Видя, что в стоявших рядом людей не летят снежки, француз поднялся и, пока Ольга раздумывала, соглашаться ли на мирные переговоры с кавалерией, протянул ей руку. В дорогую лайковую перчатку легла простенькая варежка.

– Обороняться смысла нет, – с особенным оттенком произнёс он.

– До тех пор, пока не возобновится наступление, – в тон ему ответила она.

Гусары не услышали ничего необычного.

– Господа, не стоит меня провожать… Мадам, – француз галантно поклонился.

Он неторопливо обогнул укрепление, отыскал в снегу свой изувеченный цилиндр и, помахав им в воздухе, пошёл в сторону палаток с угощениями.

– Кто это был? – спросил Денис.

Она пожала плечами.

– Погода нынче замечательная, – сказал Ольшанский, тайком подмигивая другу. – Позвольте, Ольга Ильинична, проводить вас к горкам.

– Ну, это я смогу вам позволить, поручик.

Денис молча пошёл за ними.

Не дойдя до горок, они встретили Машу.

– Ах, поручик, я вас заждалась, – обратилась девушка к Ольшанскому шутливо-строгим тоном. – Вы идёте со мной?

Офицер развёл руками, обратив на Ольгу молящий взгляд.

– Разве вы не слышите, поручик? – подхлестнула его Ольга. – Не теряйтесь, а то Маша передумает.

Маша и в самом деле уже смотрела в другую сторону. Она заметила направлявшегося к ним графа Радневского. Подойдя, граф остановился как раз между нею и своим соперником, но так, чтобы не нажить себе небезопасные хлопоты. Девушка заулыбалась, и чудесные ямочки заиграли на её раскрасневшихся щеках. С Ольшанского спала весёлость: улыбка предназначалась другому.

– Прелестная погода, – сообщил Радневский, закладывая руки за спину.

Маша опустила глаза. Из-под её ресниц выпрыгивали чёртики.

– Погода как раз для прогулок, – добавил Денис, разбавляя неловкое молчание.

– Да-а…

– Фёдор Александрович, а я искала вас.

– Вы? – Радневский нехотя перевёл взгляд на Ольгу.

– Я хотела поговорить с вами.

Граф не был расположен к беседе с Ольгой, но, помня, сколько проиграл ему на днях Роман Степанович, отказать его жене не смог. Они отошли в сторону.

– Я просила вас узнать о…

– Я помню, помню, – нетерпеливо перебил он её. – Ничего пока не знаю, – Фёдор Александрович покосился туда, где оставил Мари. Денис почти сразу ушёл, и девушка теперь стояла одна рядом с бесстыжим поручиком.

– И все же, граф…

– А вам то что, Ольга Ильинична? – проникаясь подозрением, не вытерпел он и оторвался от наблюдений за Машей.

Жена Романа Степановича ответила довольно просто:

– Господин Ильин бывал у нас в гостях, в Москве. Я знаю его как человека глубоко порядочного, и ничто не разубедит меня в том.

– В Москве? – граф в очередной раз понял больше, чем ему было сказано.

– Да, в Москве. А что в этом удивительного? Это друг моего дяди, – уточнила Ольга. – И надеюсь, моя просьба не даст повода для всяких толков.

Радневский сконфуженно поморщился. Он обещал молчать об этой просьбе, взяв с Ольги слово, что она не станет настраивать против него Мари…

– Фёдор Александрович! – они оглянулись на звонкий зов Маши. – Фёдор Александрович, вас искала моя маменька. Она ждёт во-он под теми берёзами, – приблизившись, сказала девушка и многозначительно улыбнулась графу.

– Спешу, Мария Алексеевна, спешу к вашей маменьке.

Радневский был счастлив покинуть общество Ольги, тем более по такому поводу. Он наспех откланялся и довольно проворно для своего грузного тела стал удаляться от них.

– Я не ослышалась? А куда исчез Ольшанский?

В Машиных глазах стало холодней, чем на улице.

– Прошу тебя, Оля, никогда больше в моём присутствии не говори об этом… – она запнулась, подбирая словцо покрепче.

– Кажется, граф не дойдет до твоей матери, – заметила Ольга без огорчения. – Его уже кто-то остановил.

– Зато мою маму никто не остановит, – Машина злость готова была прорваться сквозь заслон холода горячими слезами.

– А как же поручик? Зачем Ольшанского столько за нос водила?

– Поделом ему. Мы поссорились с поручиком навсегда!

– И это в прощеное воскресенье.

Уловив насмешку в голосе кузины, Маша сощурилась:

– А чем не жених граф Радневский?

– Ты его не любишь.

– А ты любила Топорина, когда шла за него?

– Я не шла – меня отдали, – отсекла Ольга и вдруг с чувством добавила: – Если б я могла хоть что-то изменить… не тогда – так теперь!

Маша кусала губы – граф, очевидно, забыл, куда направлялся. Какой-то господин перехватил Фёдора Александровича и не давал ему достигнуть берёз, под которыми нервничала Любовь Васильевна.

– Маму, небось, трясёт, как в лихорадке… В наше время удачный брак для женщины – всё равно что карьера при дворе для мужчины, – Маша поморщила нос и тут же воскликнула: – О, я знаю этого человека! Это же маркиз де Шале!

– Маркиз де Шале? – переспросила Ольга, вглядываясь в мужчину, нарушившего Машины планы. – С такого расстояния для меня что маркиз, что царь.

– Что ты! Разве можно маркиза спутать с кем-либо! При случае непременно вас познакомлю, он очаровательный кавалер.

– По-моему, тебе надо замуж не за графа.

– Маркиз женат. Фёдор Александрович говорил, что в этой французской семье царит полная идиллия. Маркиз вообще удивительный человек. Рядом с ним любая женщина чувствует себя единственной, и между тем ни один муж не чувствует себя оскорблённым.

– Это тебе тоже Фёдор Александрович говорил? – не сдержалась Ольга.

– Они идут сюда! Оля, они идут к нам.

Маша взволновалась. Её лицо, и без того румяное, залилось краской смущения, а глаза заблестели, готовые к атаке. Стыд и азарт в её кокетстве сплелись в одну петлю, которая ожидала подходящую мужскую шею. Ольга тоже изменилась в лице.

– Милые дамы, – натянуто улыбнулся граф, – мой друг, маркиз де Шале, уговорил меня вернуться, чтобы я представил его Ольге Ильиничне.

Маша потерянно посмотрела на кузину.

– Значит, вы и есть маркиз де Шале? – усмехнулась Ольга.

– А вы уже наслышаны обо мне, мадам? Надеюсь, мадемуазель Мари говорила вам про меня только хорошее, – француз заулыбался и мельком взглянул на Машу.

Радневский странно смотрел на Ольгу. Зная о весьма капризном вкусе де Шале, особенно относительно женщин, он не мог понять, что вдруг изменилось.

– Какое счастье, что я не потерял вас из виду, мадам, – добавил маркиз, глядя в глаза Ольги. – В минуте вся жизнь!

Маша и Радневский переглянулись.