Читать книгу Изгнанники - Яна Ямлих - Страница 6

* * *

Другим человеком, который по-настоящему, по-родственному любил меня, был мой названный дедушка. Он жил на окраине города, и почти каждый выходной день я приходила к нему – иногда одна, иногда с Томом. Мы пили чай с клубничным вареньем, болтали о разных мелочах, а ровно в десять вечера шли гулять – такой у дедушки был обычай, он называл его «встреча ночи».

Архента в это время медленно погружалась в дремоту, гасли огни в домах, замолкали голоса и шум, становилось очень тихо. Я любила такие часы. Зимой под ногами хрустел снег. Дедушка держал большой кованый фонарь, пока мы с Томом катались со склона холма, на котором стоял дом. Зимнее небо над Архентой дарило самый белый, самый пушистый и самый вкусный снег. Летом мы шли по полю, пробираясь сквозь высокую траву, а вокруг струился чистый свежий воздух, полный ароматов цветов, леса, земли. Иногда мы лежали на траве и смотрели в небо. Оно было разным и вызывало разные чувства и мысли, но, тем не менее, оно всегда было прекрасным. Звезды над Архентой были такими яркими, как больше нигде. Ночные облака над Архентой были самыми причудливыми. Тучи над Архентой проливали самые чистые дожди. Архента была нашей родиной, самым любимым местом на свете, и нам не хотелось никуда из нее уезжать, даже на один день. Нам не был интересен остальной мир.

Иногда мы просто сидели на заднем крыльце дедушкиного дома. Он курил трубку, мы молчали. Я слушала, как он вдыхает с тихим шипением дым и выдыхает его, складывая для потехи в колечки. Потом дедушка начинал говорить, а бывало, что и мы сами о чем-то его спрашивали. Порой мы катались на вёсельной лодке по узкой речке, заросшей водорослями и прибрежными кустами. Лодочка была такой маленькой, что вода плескалась у самого борта. Я высовывала обе руки по бокам и держала их в прохладной реке. Мальки разлетались в разные стороны от нашей лодки, скрипели уключины, на мелком дне дрожало отражение речной ряби. Иногда на берегу недовольно крякали потревоженные звуками утки.

То, как мы «встречали ночь», не имело значения. Одно было важным – разговор. Мы всегда говорили, говорили о разном: о дальних странах, о тайнах природы, о мечтах. Дедушка рассказывал о своей юности, о том, как он был летчиком. Он говорил, что однажды его самолет совершил вынужденную посадку в глухом лесу, темной ночью, и он видел там маленького мальчика с ручной лисой, а ему никто не поверил. И мы сочиняли истории про этого мальчика и его лису. Мы рассказывали, что у нас нового в школе и дома, спрашивали у дедушки советы. Мы очень его любили и очень ему доверяли.

Потом, возвращаясь домой, мы кланялись ночной тишине, словно это было частью древнего ритуала, и, не оглядываясь, заходили в дом. Однажды я спросила у дедушки, почему мы кланяемся в пустоту, и он ответил:

– Поклон – это знак почтения. Если ты хочешь, чтобы мир был добр к тебе, ты должна любить его и почитать всех, кто его населяет – даже невидимых духов.

– Каких еще духов? – Навострил уши Том.

– Духов, которые есть во всём: в воде, в земле и в воздухе. Они видят и слышат нас, порой они бывают жестоки, они даже могут погубить человека.

Мне тогда стало страшно. Дедушка заметил это по моему взгляду и сказал:

– Не бойся, детка. Их не нужно бояться, ведь они никогда не тронут невиновного. Духи – отражение нас. Их нужно просто принять, потому что они есть, они – часть этого мира, они делят с нами эту планету, и изменить мы ничего не можем.

Том, помню, усмехнулся, но дедушка одёрнул его:

– Не смейся, Томас. Духи старше и мудрее нас, и не следует их оскорблять. Кто знает, с кем из них тебе предстоит встретиться…

– Откуда ты всё это знаешь? – Спросила я.

– С возрастом приходит не только боль в пояснице и седина в волосах, – улыбнулся дедушка. – Иногда приходит опыт и даже знание…

– И талант сказочника, – опять усмехнулся Том, скривив на свой манер уголок рта.

Том считал дедушку чудаком – впрочем, его любовь к старику от этого не зависела, – а я видела в дедушке мудреца, и потому уважала и чтила его так, как больше не уважала и не чтила никого, даже таинственных духов.

Однажды во время «ночной встречи» начался дождь. Мы втроем забрались под густую крону липы и стояли, прислонясь к шершавому стволу. Я караулила дождинки, стекавшие с листьев, и отбрасывала их ладонями в сторону Тома. Он, морщась, отмахивался от брызг, а я смеялась. Дедушка вдруг сказал:

– Ты зря смеёшься, детка. В дожде нет смеха.

– Но это так забавно!

– А кому-то сейчас не до смеха. Ты думаешь, это вода? Нет, это Земля роняет слёзы о ком-то. Пока это слёзы грусти, но иногда бывают и слёзы крови… Никогда не смейся в лицо дождю.

Воспользовавшись моим замешательством, Том топнул ботинком по луже между двух корней и окатил меня брызгами. Я вскрикнула и подалась к брату с намерением отомстить, он юркнул за дерево, а дедушка печально покачал головой.

Я, конечно, не восприняла тогда дедушкины слова всерьёз, но почему-то запомнила их. Мне было двенадцать, я любила слушать таинственные дедушкины сказки и не вкладывала в них большого смысла. Но уже тогда я чувствовала, что дедушка говорит мне не всё, словно боится высказать нечто слишком суровое. Но больше, чем остальным, даже больше, чем Тому, будто знает что-то о моей судьбе и хочет предупредить о грядущем. Будто к чему-то меня готовит.

В мой четырнадцатый день рождения выпал снег. Дата была условной, потому что никто не знал, когда я родилась. Но дедушка счел этот снегопад добрым знаком. Та зима выдалась бесснежной. На несколько месяцев город замер в тревожной стылой осени. Это было необычно для Архенты, и горожане негодовали; снега ждали не меньше, чем ежегодной осенней ярмарки. И вот, в тот день, двенадцатого февраля, Том пришёл ко мне рано утром, чтобы поздравить, и вдруг его взгляд остановился на окне. Утренний свет был непривычно чистым, белые лучи в тишине пробивались через тонкие занавеси и разливались по комнате. Я подошла к окну, отвела рукой штору, и мы увидели снег. Под моим окном, у соседних домов и по всей улице лежал нежный, хрупкий первый покров. На эту ничем пока не тронутую белизну невозможно было смотреть, не отводя глаз. Она скрыла превратившиеся в кашу останки бурых листьев, покрытую инеем землю, черную корку луж, обледенелые скаты крыш и коричневые ступени крылец. Спрятала все, что оставалось незимнего, обнаженного в нашем пейзаже. Я понимала, что скоро эта утонченная нежность, этот легкий первый покров покинет город, оставив нам мокрое небо, черную хлябь и голые деревья. Но в этот день, именно в этот день, как же это было приятно!

Вечером пришёл дедушка, поздравил меня и сказал:

– И природа поздравляет тебя, детка, а это самый лучший подарок.

И даже Том тогда не засмеялся, а только улыбнулся, глазами выразив свое согласие со стариком.