Читать книгу DUализмус. Трава тысячелистника - Ярослав Полуэктов - Страница 16

***

Пробежало по небу много лун. Теперь указанный исторический стол используется для постановки на нем семейного, или, точнее сказать, приватизированного Никиткой огромного компьютера не самого последнего поколения, состоящего из четырёх комплектных предметов. Больше на столе ничего не помещается. Даже локти Никитки по этой причине висят в воздухе.

Родная комната с эркером без участия в его истории дяди Кирьяна постепенно превратилась в кунсткамеру ненужных вещей.

Во время уборки квартиры на эту, последнюю в списке комнату, не оставалось сил. Попросту говоря, сюда заметался мусор из остальных комнат. Тут складывались дощечки, плинтусы, гвозди, банки с застывшими красками, а также те прочие мелочи и крупности, которые всегда остаются после ремонтов.

Если бы Маба Вера смогла в одиночку перевезти сюда старую заржавевшую, но невыброшенную ванну, то, значит, данная комната была бы с удобной дополнительной ёмкостью для новой партии мусора, шмоток и состарившихся предметов обихода.

Сюда же перекочёвывали малогабаритные двух— и трёхколёсные велосипеды, видавшие виды – то есть пережившие пару поколений. Здесь же лыжи – немодные, старые, с кожаными креплениями и зубчатыми подошвами, полностью вышедшие из употребления. Хранятся они по семейной традиции (всё это святое) и по святой инерции (это традиционно наживное).

В центре композиции – привезённые из—за границы лет тридцать назад полуразобранные детские коляски. Эти ёмкости наполнены бумажным и тряпичным хламом. Сверху всё придавлено чёрным кожаным чемоданом времён Тутанхамона.

Раскрой этот чемодан и – о, боже, о египетский Свет, Солнце Легиона, Сердце Айвенго! Что это там блистает на дне?

А взирают оттуда на вас истлевшие и слепленные вареньем, силикатным клеем, лыжной мазью, посыпанные нафталином, битым ёлочным стеклом, новогодние и карнавальные, венецианские и спектакльные детские маски, картонные латы с позолотой, страшный и настоящий волчий хвост из настоящей тайги, привезённый родственниками из города Ёкска.

Там в тесноте, да не в обиде, живёт добрейшая «Пушиська» – когда-то умелая, нежнейшая сметалка-веник, счищающая остатки резинкиного труда с маминых чертежей, а позже – незаменимый и знаменитый Ивашкин хвостик на заячьем Новом Году в младшей группе детского сада. Пушиська – почти что живой персонаж, требующий отдельного мелодраматического или сказочного времени. Пропустим его поэтому.

Ещё там настоящая, моднючая в своё время, чуть ли не свадебная фетровая шляпа деда и папы Егора, обшитая фиолетовым плюшем. Там туфельки Золушки. Там рассыпавшиеся от времени в прах, сплюснутые ножны, там треснутая и держащаяся в некоторой целостности за счёт сердцевинного кружка граммофонная пластинка «Рио—Рита», там «Марк Бернес» и «Битлз на костях». Там фирменный конверт от польской группы «Скальды» с изображением артистов, сидящих в консервной банке. И – о, счастье и о, ужас, – с настоящим «Пинк-Флойдом» внутри упомянутого конверта, как факт жульничества продавцов или память о магазинной ошибке.

И много чего ценного, дорогого в том облупленном «будтоегипетском» чемодане. Пуще самой памяти о вещах там хранятся самые яркие воспоминания детства, отрочества и зрелости всех старших детей Полутуземских.

В той же комнате стоит Новый Сервант, называемый теперь Книжным Шкафом, наполненным, правда, не очень-то симпатичными книжками-учебниками из разных областей знания, а также с рисунками от всех поколений, и с потрёпанными журналами на все случаи жизни.

А настоящие Большие Шкафы до потолка с семейной и непрочитанной никем и до конца библиотекой, высоты которых любил покорять и оставлять при этом на полках свои молочные зубы маленький Никитка, как-то раз перекочевали в спальню мамы—бабушки.

Никитку, молча и без соответствующего письменного приказа, поставили главным и безответственным фендриком1 всей этой нечистоплотной и безразмерной богадельни.

Комната с эркером имеет дверь. Но, ввиду того, что Никитка как-то раз, и почти-что не специально, разбил не починяемое, редкостное стекло в ней, то дверь номинально вроде бы и была. А вроде бы ничего и не отгораживала.