Читать книгу Дорогами Карны. Повесть-сказка - Ярослава Казакова - Страница 12

С радостным послевкусием от поездки я явилась домой, сияя, словно начищенный самовар. Мать встретила меня, как всегда, сдержанно. Она вообще очень сдержанный человек и меня так воспитала. По крайней мере, очень старалась, и ей это почти удалось. Я тоже до определённого момента была очень выдержанной молодой особой, да, и сейчас не отличаюсь бешеным темпераментом, только после той практики у меня начали случаться кратковременные вспышки безудержного гнева, совладать с которым я не могу, как бы ни старалась. К счастью, они были и остаются редкостью. Первая подобная вспышка случилась со мной через три дня после прибытия домой.

Если бы не моё радостно-возбуждённое состояние, я бы сразу обратила внимание на ряд странностей, встретивших меня дома.

Отец не вернулся с работы в положенное время, и я поинтересовалась у мамы, где он. Мама как бы промежду прочим сообщила, что папа в командировке. Я поинтересовалась, что за командировка такая – никогда отца ни в какие командировки не посылали (он работал мастером ремонтно-сборочного цеха на заводе сельхозмашин), а тут вдруг – на тебе!

Мама ответила, что ему срочно потребовалось пройти курсы повышения квалификации в Ленинграде. Я удивилась – ничего себе, ближний свет! Поволжье и Ленинград! Спасибо, что не во Владивосток заслали. На мой вопрос, как долго продлится обучение, мама не смогла ответить сразу. Подумав с минуту, она ответила, что месяца два-три, не больше. Я поохала для порядка и тут же снова принялась болтать о своём, понятно о чём.

На следующий день, едва я разлепила глаза, мама попросила меня подмести и вымыть пол в доме. Повиновавшись, я отметила про себя, что пол и без того чистый. Его явно вымыли накануне.

Я опять не придала значения, тем более что мама была в отпуске, а, будучи в нём, она убирается почти каждый день. Особенное удовольствие доставляет маме уборка моими руками. Почему они за двадцать лет совместной жизни не родили мне брата или сестру? Хоть было бы на кого иногда спихнуть это тупое занятие. Я не оставляла надежд на «сестринство» лет до пятнадцати, когда стало окончательно ясно, что мне от них никого не дождаться.

На следующий день история с уборкой повторилась. Я, мухлюя где только возможно, мела и намывала чистый пол, а мама тщательно вытирала мебель, на которой не было ни пылинки. Всё это срочно нужно было сделать до завтрака, и никак иначе!

На третий день я, услышав в очередной раз просьбу подмести и вымыть пол, заныла:

– Мам, ну давай сперва позавтракаем, потом уже будем фигнёй страдать!

Мать поджала губы и холодно поинтересовалась, откуда в моём лексиконе взялись столь вульгарные выражения. Затем я выслушала лекцию о пользе ежедневной влажной уборки и её неоценимом значении в жизни каждой уважающей себя благополучной семьи. Лучше бы я промолчала, а то мало того, что мучает голод (папа приучил меня завтракать в обязательном порядке), ещё и уши в трубочку сворачиваются!

Мама у нас большая любительница порассуждать на тему о том, что полезно, а что вредно, и она так же, как Егор Степаныч, не переносит, когда молодое поколение в моём лице и старшее в лице моего папочки употребляет жаргонные или, того хуже, бранные слова и выражения. Мы с папой давно привыкли к этому, но иногда лекции на нравоучительные темы вкупе с ежедневными «вытиралочками» начинают жутко раздражать, особенно, когда твоя голова, да, и вся твоя жизнь, занята чем-то другим, по-настоящему важным и интересным.

В тот день я, терпеливо выслушивая нотации, рассеянно скребла веником чистый пол, мысленно пребывая там, в степи, в компании парней, Степаныча, близняшек и воительницы Дубравки. Мать с самого начала равнодушно отнеслась к моим восторженным рассказам об экспедиции и всём ей сопутствующем. Позже она призналась, что, подобно тому дяденьке из поезда, ждала рассказов о бурной личной жизни или хотя бы о безответной любви к какому-нибудь старшекурснику. Я искренне недоумевала, что им всем далась наша с девчонками личная жизнь?!

Мама у меня по специальности микробиолог, а в последние четыре года её назначили исполняющей обязанности начальника лаборатории. Я поражалась, почему за всё это время у высшего руководства не возникло мысли снять приставку «и.о.» и утвердить маму в должности.

Как потом выяснилось, оно, руководство то бишь, не прекращая, искало на эту должность мужчину! Женщина их не устраивала своей половой принадлежностью, и плевать они хотели на все её научные степени (кандидат и без пяти минут доктор биологических наук, доцент, заслуженный микробиолог республики), публикации и прочие заслуги. Равноправие полов они, судя по всему, просто в гробу видали.

Такое ощущение, что женщина в этом мире не человек, что, впрочем, не ново, а женщина без мужчины – не человек вдвойне! Самое обидное, что так считают не только мужчины, но и сами женщины, причём даже те, кто долгие годы вынужден был страдать от фактического неравенства полов, вкалывая при этом не меньше любого мужика.

Тягомотина с маминым утверждением в должности руководителя закончилась распадом СССР, повлёкшим за собой полный развал науки и производства. В то время была упразднена её лаборатория вместе с НИИ республиканского значения.

Однако в этот занимающийся румяный летний денёк всё ещё было на своих местах. Почти всё.

История с подметанием повторилась и на четвёртый день после моего возвращения. В ответ на мамину бесцветно-вежливую просьбу убраться в доме я глухо зарычала. Думаю, можно не говорить, что это произошло неожиданно для меня самой, а про маму и упоминать не приходится.

В глазах моих заплясали уже знакомые по экспедиции серо-буро-малиновые пятна, и слабо сопротивляющееся сознание затопила волна первобытной, безудержной ярости, в считанные мгновения сокрушившей всё на своём пути. Схватив веник за широкий конец, я принялась изо всех сил лупить им об угол. После примерно сорокового удара веник сломался. То есть, он, конечно, не переломился на две неравные части, это невозможно в принципе. Но большинство прутьев было сломано, и пользоваться им уже было нельзя.

Я отбросила ненавистный веник так далеко, как смогла, и он, выбив оконное стекло, приземлился где-то в саду. Метала бы я так те тяжёлые маленькие мячики на уроках физкультуры, но, ведь, нет! Они улетали в лучшем случае метров на десять-пятнадцать.

Попутно я ухитрилась пнуть ведро с водой, заботливо принесённое мамочкой для мытья полов, и мыльная вода с шипением разлилась по полу.

В глазах моих окончательно потемнело, сердце ухнуло вниз, а дыхание с хрипами вырывалось из стеснённой оковами звериного гнева грудной клетки. «Великие Светлые Боги! Что я творю?! – пронеслось в моей голове. – Великие Светлые Боги! Великие Светлые Боги!» – дыхание постепенно начало приходить в норму.

Где-то на краю сознания проскочил недоумённый вопрос: «Как же так? Какие ещё Светлые Боги? Я же атеистка!». Ему не дала ходу мысль о том, что обращение помогло, и моё состояние быстро приходило в норму.

Оглядев прояснившимся взором разгромленную комнату, я уставилась на мать. У меня в тот момент не было стыда, но не было и чувства одержанной победы или чего-то ещё в этом духе. Просить прощения я тоже не собиралась. Мной овладело наглое любопытство человека, который решил для себя, что терять ему совершенно нечего. Я вдруг осознала, что больше не подчиняюсь родительской власти, и мать по большому счёту ничего мне не может сделать.

Она сиротливо стояла на краю мыльной лужи и смотрела на меня так, словно произошедшее только что было вполне закономерным событием. В глазах её не было удивления, гнева или осуждения, и это, надо сказать, поставило меня в тупик.

– Твой отец ушёл от нас, – неожиданно сообщила она будничным голосом.

– Как ушёл? Когда? Почему? – Застрочила я.

Похоже, я заразилась от Степаныча манерой задавать все вопросы сразу.

– Собрал вещи и ушёл к другой женщине две недели назад. Просил передать тебе, что очень перед тобой виноват, но терпеть меня больше не в состоянии. Похоже, что и ты тоже не можешь больше меня терпеть. И никто не может. Кажется, мне уже не осталось места в этом мире, – проговорила она бесцветным голосом.

– Мам, не говори глупостей. Я уборку не могу больше терпеть, у-бор-ку, а не тебя, понимаешь? Сколько можно драить этот долбанный пол… – Я спохватилась.

Целых два жаргонных слова в одном предложении, но матери это было, похоже, безразлично.

– Я жуткая зануда, – проговорила она задумчиво. – Я зануда, и признаю это. Я совершенно занудила вас с отцом. Я занудила свою сестру и племянников. Своих сотрудников я тоже занудила. У меня лаборантки сбегают каждые полгода. Из-за моего занудства ты не захотела пойти по моим стопам, а я так мечтала о том, чтобы ты стала тоже микробиологом.

Ничего себе «мечтала» – даже ни разу не заикнулась об этом!

Мать монотонно перечисляла свои «грехи», а я молча слушала, уставившись на неё во все глаза. Ей просто нужно было выговориться, но тогда я этого не понимала.

Происходящее всё больше казалось мне дурным сном. Погром, устроенный мной в ярости, уже не воспринимался как что-то, выходящее из ряда вон. Так, декорация к творящемуся на моих глазах ужаснячку. Самая жуткая на свете картина – это моя мать, стоящая посреди мыльного раскардана и бесцветным тоном повествующая о своих ошибках.

Ошибках! Подумать только!

Раньше в её лексиконе не существовало выражения «моя ошибка». Всё, что говорилось, всегда было истиной в последней инстанции, а всё, что делалось, делалось исключительно на пользу и во благо. Нам с отцом всегда казалось, что мать стремится стать абсолютно непогрешимой и пытается сделать нас такими же.

Под влиянием матери отец в своё время взялся за ум, окончил машиностроительный техникум. Он перестал выпивать с друзьями и бросил курить. Со временем у него и друзей не осталось вовсе, все схлынули под бесстрастным взором моей матушки, для которой хороших людей и дружеского общения не существовало. Она ни о ком не говорила плохо и никому не грубила, но после разговора с ней люди остерегались приходить к нам в дом. Мать так могла построить беседу, что человек ощущал себя в её присутствии полным ничтожеством.

Она всегда была приветлива с собеседником, мило улыбалась, никого не оскорбляла. Однако её вежливые вопросы неизменно заставляли любого почувствовать стыд и неловкость. Она словно видела насквозь все слабые стороны человека и начинала неспешно их «прорабатывать».

Ах, вы бросили институт, как же так? Ваши родители, должно быть, очень огорчены этим поступком (гость покрывается краской). Вы непременно должны восстановиться, и нужно сделать это, как можно скорее (он пунцовеет). Далее перечисление всех неприятностей, подстерегающих молодого человека, добровольно оставившего учёбу (готов от стыда залезть по стол). Хорошо ли вы поняли то, что я вам сказала? Обязательно подумайте об этом, а то будет ещё хуже. Всё, гость сдулся. Несите нового.

Ах, вы собрались купить машину (радостный кивок)? А мне, вот, тут недавно попалась на глаза статистика дорожных происшествий (лицо гостя вытягивается). Вы знаете, сколько людей гибнет ежегодно в авариях на дороге (черты лица его как-то странно перемешиваются)? Вы выписываете журнал «За рулём» (вежливое недоумение)? Нет? Как же такое возможно? Из каких источников вы в таком случае черпаете сведения об устройстве и возможностях автомобиля (собеседник в ауте)? А вы в курсе, что автомобиль крадёт у человека его двигательную активность? Неужели вы не понимаете, к каким последствиям приводит недостаток движения? Всё, гость-автолюбитель к нам больше не придёт, как не придёт гость-огородник, гость-холостяк, гость-многодетный отец и многие другие гости.

Добавьте к этому «поистине кавказскому» гостеприимству полное вегетарианство и абсолютное неприятие алкоголя в любом виде и получите полную картину.

Неудивительно, что со временем наш дом стал напоминать гробницу Тутанхамона, только без вековой пыли и с окошками. В нём царили чистота, тишина (мама постоянно что-нибудь читала или писала, и ей мешали любые звуки) и абсолютный покой. Как в обители покойника.

Подруги могли приходить ко мне в строго отведённое, заранее оговорённое время, праздники отмечались исключительно в узком семейном кругу. Одним словом, отец ещё очень долго всё это терпел.

Он, подобно тому, как другие дяденьки его круга тайком от жены проносят в дом выпивон, нелегально приобретал где-то «по блату» и проносил сырокопчёную колбасу, которую прятал то в погребе, то в гараже, потому что все тайники в комнатах и тем более в холодильнике мама без труда обнаруживала. Мне он при этом в качестве взятки совал купленные также «по знакомству» шоколадные конфеты, чтобы я ничего не рассказывала матери, но мог бы и не совать, я не любительница сладкого, а рассказывать его секреты и без того не стала бы. Просто не видела в этом никакой необходимости. К тому же, мать вечно занята и недоступна.