Читать книгу Икс. Место последнее - Йон Айвиде Линдквист - Страница 7

Томми сел за руль «ауди А2», наследия былых времен, а Хагге занял соседнее пассажирское место. Поначалу Томми сажал его на заднее сиденье, но пес все время перелезал вперед. Ему нравилось быть в курсе того, что происходит на дороге. Томми надеялся, что в случае чего подушка безопасности его спасет.

Томми повернул направо на улицу Транебергсвеген, а там, как обычно, пришлось постоять в пробке на подъезде к развязке у площади Броммаплан. Хагге с видом знатока разглядывал другие машины, и Томми почесал его за ухом.

– Мы едем навестить Ханса-Оке, – сказал он, и Хагге сначала краем глаза посмотрел в окно, а затем перевел взгляд на Томми, словно говоря: Я так и понял. Разве мы знаем еще кого-то на этой улице?

– Что-то происходит, – продолжал Томми. – Что-то важное. И, если честно, мерзко не иметь об этом ни малейшего представления.

Когда они свернули с развязки и продолжили путь в сторону Экерё, Томми позвонил Хансу-Оке, чтобы сообщить о своем визите. Теперь Ханс-Оке в основном вел дела из дома, и в этом не было ничего удивительного, поскольку «домом» была шикарно отремонтированная усадьба XIX века с прилегающими угодьями и четырьмя спортивными авто в гараже.

В ответ Томми прослушал сообщение о том, что «абонент временно недоступен», по домашнему номеру тоже никто не отвечал. Странно, но не из ряда вон. И все же что-то саднило у Томми внутри. Какое-то раздражение, предчувствие. Чтобы не сказать страх. Кувалда был важной фигурой, а в последнее время такие персонажи умирали один за другим.

Вокруг усадьбы недавно поставили забор; когда Томми позвонил в звонок, ему никто не ответил, поэтому он набрал код и отключил сигнализацию, после чего открыл ворота и въехал на территорию. Подъездная дорога была усыпана опавшими листьями, и раздражение нарастало.

Томми припарковался на площадке перед главным входом и выпустил Хагге, который побежал вверх по широкой лестнице, предвкушая встречу с приятелем. Томми осмотрелся. Сад в легком запустении, в остальном все как обычно. Огромный газовый гриль и деревянные шезлонги еще не убрали – возможно, в надежде на бабье лето. Томми поднялся к входной двери, где обнаружил Хагге: тот свернулся калачиком и жалобно поскуливал.

– Что такое, дружок? Что ты учуял?

В такие моменты Томми хотел бы быть Сэмом Спейдом[2], Майком Хаммером[3] или хотя бы копом. Тогда он бы выхватил пушку, чтобы держать в руке что-то тяжелое и тем самым утихомирить колотящееся сердце. Ханс-Оке не раз предлагал достать Томми оружие, но тот отказывался. Случалось, полиция обыскивала его, прежде чем допустить на место преступления.

Не найдя ничего лучше, Томми достал из ящика с садовым инструментом шар для игры в петанк. Затем взял связку ключей, нашел ключ Ханса-Оке и вставил в замок. Поворачивая ключ в замочной скважине, услышал изнутри стук когтей по паркету. К счастью, он отлично ладил с Лизой и Слугго – питбулями Ханса-Оке, которые и к Хагге относились с уважением.

Собаки дома.

Трепет в груди у Томми немного утих. Вряд ли в доме есть чужой, раз Лиза и Слугго так запросто пришли поздороваться. Томми положил на место шар для петанка и открыл дверь.

Он повидал немало мест преступлений и немедленно уловил и узнал специфический запах испражнений. В доме как минимум один труп. Лиза и Слугго вились у Томми в ногах, под кожей у них перекатывались мышцы. Только когда Хагге шагнул через порог, а питбули заупирались, Томми увидел, что у обоих пасти в крови.

Кроме трупного запаха и грязных собачьих морд, других признаков смерти в доме не было. В холле, откуда две изогнутые лестницы вели на второй этаж, все стояло на своих местах. Ханс-Оке велел построить копии лестниц из «Лица со шрамом», но ничто не намекало на то, что Кувалда идет навстречу судьбе Тони Монтаны.

– Ау! – прокричал Томми, зная, что ему не ответят. – Ханс-Оке!

Хагге похромал в сторону лестниц, Лиза и Слугго уважительно потрусили за ним. Томми закрыл за собой дверь и принюхался, чтобы понять, откуда доносится запах, но определить это было невозможно, поскольку он пропитал все. Собакам, пожалуй, виднее, и Томми последовал за ними наверх по левой лестнице, устланной красным ковром.

Сердце снова заколотилось, и уже в который раз за последние годы возникла мысль: я слишком стар для всего этого. Теперь сердце тревожилось не о том, что может случиться, а о том, что он увидит.

Собаки скрылись с лестничной площадки за широкими двойными дверями, а Томми внезапно остановился, потому что зловоние здесь было еще сильнее. Он глубоко вдохнул ртом, собрался с духом и последовал за собаками. Миновал бильярдную и гостевую комнату, где сам несколько раз ночевал. Дневной свет выплескивался в коридор из открытой двери, которая вела в спальню Ханса-Оке. Оттуда донеслось печальное поскуливание Хагге. Еще один вдох, еще один мысленный толчок в спину – и Томми переступил порог.

Кровать Ханса-Оке по площади напоминала небольшую подсобку и была застелена черными шелковыми простынями. В центре кровати, словно плавая в темном озере, лежал крупный мужчина, на котором были лишь рваные окровавленные трусы. На голову надет синий пластиковый пакет с логотипом «Найки», завязанный скотчем на шее. Тело покрыто свежей и засохшей кровью, поскольку Лиза и Слугго, за неимением другой еды, добрались до собственного хозяина. Больше всего пострадали бедра, а состояние трусов говорило о том, что под ними псы обнаружили особенно лакомый кусок мяса.

Томми почувствовал подступающую тошноту, но он был достаточно закален, чтобы его не вырвало. Он видал вещи и похуже. Не так много, но вполне достаточно. Сложнее всего переносить запах. Он оглядел комнату, пытаясь восстановить произошедшее. На прикроватном столике стояла пустая банка «Рогипнола».

Отвращение в груди у Томми уступило место горю, когда он осознал очевидное. Ханс-Оке, опасный, веселый, преданный, безбашенный Ханс-Оке покончил с собой.

Трупные пятна на почти обнаженном теле и безжалостный голод собак указывали на то, что все произошло не сегодня, не вчера и даже не позавчера. На письменном столе лежала газета за 4 октября. Пять дней назад. Рядом с газетой – записка.

«Всем заинтересованным лицам.

Я, Ханс-Оке Ларссон, настоящим сообщаю, что по собственной воле иду навстречу смерти. У меня больше нет сил. Кругом одна пустота. Больше не хочу. Тихо, пусто, темно. Ад. На могилу положите противопехотную мину».

Прочитав последнее предложение, Томми не смог сдержать улыбку. Казалось, почерком Ханса-Оке записку написал чужой человек, но в концовке на мгновение промелькнул настоящий Кувалда.

Несколько раз Томми и Ханс-Оке по пьяни вели разговоры «за жизнь» и о том, как к ней относиться. В целом их позиции совпадали. Кругом сплошное дерьмо, и поэтому надо наслаждаться теми радостными моментами, которые в жизни, несмотря ни на что, бывают. Ханс-Оке, по сути, был простым человеком и радовался простым вещам: веселой попойке, клевому кино, отличному сексу, хорошо сделанной работе. Томми никогда не слышал, чтобы Ханса-Оке одолевали сомнения. Что будет, то будет. А теперь он лежит в черной воде, уплывая навсегда.

Томми следовало бы уйти, не рискуя оказаться еще больше втянутым в происходящее. Но он не мог себя заставить. Ради Ханса-Оке он должен хотя бы попытаться нащупать контуры того, что затянуло его в такое отчаяние. Томми вытащил один из ящиков письменного стола, перевернул его и с помощью ручки отковырял фальшивое дно.

В ящике лежал блокнот в клетку, исписанный значками и сокращениями, прочесть которые, не имея ключа, можно было только с помощью дешифратора. Но у Томми ключ был. Одним дождливым вечером Ханс-Оке рассказал о своей «системе». Наутро он, мучаясь похмельем, спросил:

– Томми, та система, о которой я вчера рассказал. Помнишь ее?

– Да.

Ханс-Оке с горечью покачал головой:

– Как думаешь, сможешь ее забыть?

– Могу попытаться.

– Да уж попытайся. Иначе придется тебя убить, сам понимаешь.

Несмотря на искренние угрозы Ханса-Оке, Томми ничего не забыл и теперь держал в руках отчет обо всех важных делах Ханса-Оке за последние три года. Даты и места похищения фур и контейнеров, их содержимое, кому его надо продать и по какой цене. Принятые поставки наркотиков, а также как их надо разбодяжить и расфасовать. Кому и о чем надо напомнить и каким образом. Томми пролистал блокнот до записей последних шести месяцев.

Самым поразительным оказалось то, что Ханс-Оке оказался причастен к ограблению инкассаторской машины несколько недель назад, которое освещалось в СМИ. Томми водил пальцем по столбцам. Он не знал точно, кто стоит за всеми сокращениями, но одно из них встречалось с определенной регулярностью – «Х», и при его посредничестве… Томми поднес блокнот ближе к глазам. Да. Он не ошибся.

Двадцать девять дней назад в порту Вэртахамнен Ханс-Оке купил восемьдесят кило девяностопроцентного кокаина за десять миллионов крон. За ничего не говорящими значками скрывались три удивительных факта:

1. Восемьдесят килограммов кокаина – это очень и очень много. Подобные объемы редко продаются оптом.

2. Наркотик такого качества можно было достать, только если иметь связи рядом с источником.

3. Десять миллионов – ничтожная сумма для такой партии. Цена в пять раз выше была бы больше похожа на правду.

То, что Ханс-Оке проворачивал дела такого масштаба, Томми даже не знал. Он взглянул на тело на кровати. Может, Ханс-Оке заплыл на такую глубину, где уже не доставал ногами до дна? И кто же такой этот Икс, раз оперирует такими объемами?

Возможно, эти десять миллионов лишь задаток, а остальное надо выплатить позже, когда Ханс-Оке продаст партию своим подрядчикам. Томми скользил взглядом по строчкам, чтобы найти подтверждение этому, более разумному, сценарию. У него перехватило дыхание.

– Вот дурак, – сказал Томми телу в постели. – Какой же ты жадный дурак.

Несмотря на то что Ханс-Оке, судя по всему, имел дело с игроком высшей лиги, он разбодяжил девяностопроцентный кокс, превратив его в сорокапятипроцентный, а потом продал дальше. Даже сорок пять процентов – это очень много, такое качество стоит дорого, но что подумал этот Икс, когда Ханс-Оке прикарманил несколько миллионов сверху? Возможно, ответ лежал на кровати перед Томми.

Но он же покончил с собой?

Прежде чем положить блокнот обратно в ящик, Томми сделал копию нужной страницы на ксероксе Ханса-Оке. Засунул лист бумаги во внутренний карман и немного постоял перед изуродованным телом.

– Прощай, мой друг.