Читать книгу Вокруг пальца - Йон Колфер - Страница 4

Итак, я, утратив подобие какого бы то ни было достоинства, дергаюсь в конвульсиях на заднем сиденье полицейского авто, а поскольку нить повествования сплетает искренне ваш, традиция требует в этом месте дать поток сонных образов, а может, краткую ретроспективную вспышку. Набросать пару абзацев, навести лоск на предысторию. Прекрасная пресс-перктива, правда? Не считая того, что я вроде как не могу отключиться полностью.

Это дьявольски типично. В Ливане мы ради прикола время от времени «тазили» друг друга. Обхохочешься, правда? Послать пятьдесят тысяч расслабляющих мочевой пузырь вольт через парня посреди его еженедельного телефонного звонка своей невесте. Как же мы ржали! Это продолжалось не один месяц, пока штаб-сержанта не хватил сердечный приступ до такой степени, что он отправился в почетную отставку на родину, не пользуясь правой ногой. Суть тут в том, что меня поджарили дюжины раз, не вырубая меня напрочь. В точности как сейчас.

И вот я скриплю зубами достаточно жестко, чтобы выщербить эмаль. Все мое тело залубенело, как гладильная доска, а вокруг моей башки зудит гало мученика.

Мне бы следовало вырубиться. Боль просто несносна.

Сосредоточившись из всех сил, я плюю три слова в лицо Кригеру:

– Садани… мне… снова.

Кригер – мужик верный и просьбу исполняет.

* * *

В отключке у меня возникают видения. По большей части о Софии Делано, чего и следовало ожидать, потому что между нами гудит такое сексуальное напряжение, что впору подключать холодильник для пива.

Инцидент, проносящийся у меня в сознании, открывает многое обо мне самом и моих разнообразных подсознательных страхах. Я в своей старой квартире, этажом ниже Софии, и, выходя из душа, обнаруживаю ее стоящей там в спортивной форме, держа мое полотенце на пальце.

– О, малыш, – говорит она, и голос ее преисполнен чувственностью годов потребления «Джеймисона» и «Мальборо». – Ты выглядишь замечательно.

Мне как-то не кажется, что выгляжу я замечательно, да и никогда не казалось. Но вот в моей ванной женщина, напоминающая Оливию Ньютон-Джон в «Ближе к телу»[22], заявляет, что я замечательно выгляжу, а это всегда недурное начало дня.

– Спасибо, София, – говорю я, пытаясь прикрыть причиндалы, не пользуясь руками. Хитро́. – Ты тоже выглядишь замечательно. Потрясающе.

Она смеется:

– Малыш, ты даже не представляешь. Я отправляла домой враскоряку мужиков и покрупнее тебя.

Это нечестно. Это женщина самого подходящего для меня возраста, то есть вписывающаяся в мои параметры плюс-минус десять лет, развязна ровно настолько, насколько надо, сексуальной привлекательности ей хватит до последнего дня жизни, но она думает, будто я ее давно сделавший ноги мудила-муж.

Она пятится с полотенцем, и мне не остается ничего иного, как следовать за ней.

– О, малыш, – придыхает она, альвеолярными взрывами согласных заставляя меня ощутить легкое возбуждение, собственную низость и бесхребетность.

«Я не смею злоупотреблять доверием женщины в бредовом состоянии», – вещает моя ангельская сторона.

Другой наплечный демон парирует: «Ага, но будет ли здесь хоть одна жертва? Да ты делаешь даме любезность!»

Я отчасти ожидаю от Софии очередного комплимента мне на погибель, но она вместо того заявляет:

– Я думала, он был больше, Кармин. Разве он не был больше? Тебе следует посмотреть, какой у Дэна.

Хоть я и не знаю, кто из нас должен чувствовать себя уязвленным, но возбуждение выходит из меня, как воздух из проколотого надувного животного, и я бормочу какую-то неуклюжую шутку насчет аспекта зрения. София не смеется, а вместо того вовсю пускается в иносказания:

– Все теперь кажется меньше, как места моих детских игр.

Глубоко. Чересчур глубоко для мужика на полувзводе, выбравшегося из душа.

А на Софию нисходит момент просветления.

– Мне надо бежать, Дэн. Кармин может позвонить, а ежели меня не будет у телефона, начнется обубенный фейерверк.

Выхватывая полотенце из ее пальцев, я киваю. Мне хотелось, чтобы она ушла, но теперь, когда она действительно вознамерилась, я чувствую себя обманутым.

София целует меня так крепко, что мой срам забывает об оскорблении.

– Вот так-то лучше, малыш, – приговаривает она с улыбкой, которая может предназначаться даже мне.

Когда она скрывается, я возвращаюсь в душ.

* * *

Я чувствую, что всплываю на поверхность, но взгляд глаз Софии еще со мной. Вот только не небесно-голубых, а скорее грязно-бензинных.

«Это не глаза Софии, – подсказывает мне подсознание. – Обрати внимание на эти густые брови, не говоря уж о резиновой маске для садо-мазо».

С подсознанием у меня отношения довольно открытые. Даже малость нездоровые. Мы много беседуем, что вроде как опровергает то, ради чего его и назвали в первую голову подсознанием.

И тем не менее мой внутренний голос прав. София не щеголяет густыми бровями. Я трепыхаюсь, пытаясь врубиться в ситуацию.

Чувствую стул под собой. Способность вспомнить слово «стул» не обязательно свидетельствует об отсутствии повреждений мозга, но я полон оптимизма. Сквозь туман просачивается все больше информации. К примеру, офисный стул вроде как приковал меня к себе, а в комнате, вмещающей нас со стулом, с потолка ниспадают полотнища розового атласа. А еще я вроде бы совсем голый, не считая розовых кожаных стрингов, которых определенно с утра не натягивал. Может, это не на самом деле? Может, тазер таки перетряхнул мне мозги? Проморгавшись, я возвращаю миру четкость, в чем тотчас же раскаиваюсь.

Двое мужиков – предположительно Кригер и Фортц, – одетых в маски для садо-мазо и резиновые фартуки, радостно отплясывают джигу по обе стороны от установленного на табурете ноутбука. Пол застлан пластиком.

Что стряслось с человечеством? Некогда Мэрилин Монро, державшая яблоко, представлялась пикантнейшей штучкой на свете. А теперь у нас «фараоны» среднего возраста в масках для садо-мазо?

Я несколько раз кашляю, от чего мой мозг будто раздувается, после чего говорю:

– Знаете, мужики. Что бы ни случилось, мы хотя бы сохраним достоинство.

Отрицание. Вот это что.

– Эй, – говорит Фортц, и я знаю, что это он, не по единственному слогу, а по форме головы в виде котла донышком кверху и факту, что его узко посаженные глаза не совсем совпадают с отверстиями для них в маске. – Поглядите-ка, кто проснулся!

Кригер присвистывает:

– Благодарение Христу! Я-то думал, вторая стрелка могла его прикончить.

Фортц дает тумака партнеру в голое плечо, покрытое пушком.

– Так зачем же ты всадил в него вторую стрелку, олух?

– Был зол на тебя, Дерк, – говорит Кригер, язык тела которого прямо вопит: «сука». – Ты доставал меня всю неделю.

Дерк Фортц снова закатывает глаза:

– Блям, Криг. Мы же партнеры. Доставание идет в комплекте. – Он оборачивается ко мне: – Ну, ты здоров, если выдал такое. Еще ни разу не видел мужика, трепавшего языком после того, как его звезданули.

У меня позади глаз затаились полумесяцы боли, и мне ужасно хочется покемарить, но я соображаю, что поддержание разговора отсрочит надвигающийся на меня шквал дерьма.

– Смотря какое оружие. В прошлом году, когда в меня долбанули пятьдесят тысяч вольт, меня прям из шкуры вытряхнуло. Что у вас там? Тридцать?

Фортц вытягивает губы дудочкой через дыру в маске.

– Не, пятьдесят. Ну, так сказано на стволе. С этими херовинами нипочем не угадаешь, правда? Пуля есть пуля. А тазеры, насколько понимаю, могут пуляться звездной пылью.

– Долбаное электричество, – добродушно соглашаюсь я, впадая в обратный стокгольмский синдром. – Паскудно невидимое дерьмо.

Кригер прерывает наш сеанс спайки.

– Дерк, мы уже дошли до пятнадцати штук, – стучит он по экрану ноутбука. – Пора уже натереться маслом.

Из-за маски чуток трудновато разбирать, что говорит Кригер. Я искренне надеюсь, что он сказал не «натереться маслом».

– Пятнадцать штук, – повторяет Фортц, хлопая в ладоши. – Двадцать – наш потолок, ты должен гордиться вовсю. Еще пять, и всё в ажуре.

Всё в ажуре? Что до меня лично, то не вижу в этой ситуации ничего ажурного. Я догадываюсь, что тут происходит, и половина меня почти не хочет, чтобы мои подозрения подтвердились. А вторая выпаливает:

– Какого черта тут происходит, Фортц?

Детектив чешет свое пивное брюхо, пропустив вопрос мимо ушей.

– Ты, наверное, решил, что мы снимаем в этом здании порнуху, Макэвой? Мой друг позволяет мне пользоваться помещением от случая к случаю. Ты знаешь, что они отсняли в этой кровати у тебя за спиной целый сериал «Двенадцать в постели»? Санни Дейз дебютировала в этой самой комнате.

– Не может быть, – поражается Кригер. – Ты ни разу мне не говорил. Я люблю ее киношки. Особенно «Хорошая Дейз и плохая Дейз».

– Это классика, – говорит Фортц, на момент погружаясь в благостные воспоминания.

Я предпринимаю еще попытку.

– Да бросьте, мужики. Что я-то тут делаю?

Фортц берет со стола скальпель.

– Дикон сказала, что ты смышленей, чем с виду, так что угадай, а? Давай рассмотрим подсказки: ты прикован наручниками к стулу в порностудии. Два парня в резине смотрят ставки, растущие на ноутбуке со встроенной веб-камерой. Как думаешь, что творится? Покерный турнир?

Ассортимент довольно недвусмысленный, но легавые славятся тем, что стряпают замысловатые сценарии, чтобы вытянуть у подозреваемого признание. Мой старый армейский приятель Томми Флетчер рассказал мне, как двое стражей порядка из Атлона однажды вырядились под «Аль-Каиду», чтобы попытаться заставить его продать им мусорный бак на колесиках, битком набитый «Стингерами», стоявший, по их глубокому убеждению, прямо у него во дворе.

«Да я бы и продал им этот бак, – признался он. – Но они чуток перебрали с виски в рюмочной, и бороды у них поотклеивались. Сразу пара красных флажков».

Томми. Что за долбаный шизик.

– Может, вы пытаетесь меня подставить, – закидываю я удочку. – Заставить в чем-нибудь сознаться.

– Тебе есть в чем сознаваться? – интересуется Фортц.

– Ни в чем эдаком, что заслуживало бы такой уймы хлопот.

– Вот и лопнула гипотеза, – констатирует Кригер.

– И всё? Вы просто хотите выставить меня на онлайн-аукцион?

– Угу, – подтверждает Фортц. – Люди с радостью заплатят, чтобы залогиниться и полюбоваться, как мы запытаем тебя до смерти. Сколько же там извращенцев, ты просто не поверишь.

В другой день не поверил бы.

Хуже этого со мной еще ничего не случалось. Могу честно сказать, что если б София не зависела от меня, я предпочел бы смерть. Говорят, благородных способов умереть не бывает, но как раз сейчас инфаркт выглядит вполне привлекательно. А при том, как сердце колотится у меня в груди, приступ вполне достижим, если я только дам своему страху сорваться с цепи.

– Да бросьте, мужики. Мы наверняка можем тут как-нибудь поладить. Живой я вам больше пригожусь, чем мертвый. У меня есть кое-какие навыки.

Фортц смеется:

– Только послушать этого Лиама Нисона недодрюченного! Кое-какие навыки!

– Он может сказать нам, где груз, – докидывает Кригер свои два гроша. – Это кое-чего стоило бы.

Груз? Откуда им известно о конверте Майка?

Я начинаю со стандартной первой базы.

– Какой груз?

– Если не знаешь, – пожимает плечами Фортц, – то не знаешь, и нам от тебя никакого проку, окромя аукциона.

Тут мне ловить нечего. Чтобы найти конверт, этим олухам только-то и надо, что обыскать мою одежду. Что-то не верится, что они еще не сделали этого, слишком торопясь натянуть свои резиновые фартуки.

Может, они достаточно глупы, чтобы я провернул какой-нибудь шахер-махер…

– Детективы. Вы делаете двадцать штук? Это мелочишка на молочишко по сравнению с тем, что могу предложить вам я.

Эти отморозки даже не удосуживаются ответить, вновь сосредоточив внимание на итоговой цифре, растущей на дисплее.

Я позволяю себе уронить голову на грудь, издавая животное пошмыгивание – нечто среднее между хихиканьем и всхлипами.

Держись, солдат. Ты еще не покойник.

Фортц ущипнул партнера за талию.

– Девятнадцать штук. И поднимается.

Хихикнув, Кригер скачет прочь.

– Дерк, кончай!

– Лады, – говорю я, немного оправившись. – Давайте займемся тем, ради чего собрались здесь на самом деле.

– То есть? – любопытствует Фортц, подступая поближе.

Мы здесь из-за алчности двоих служащих, и может статься, мне удастся воззвать к этой стороне их натуры.

– Переговорами, – говорю я.

Фортц укоризненно машет мне скальпелем.

– Переговорами? И про чего ты надумал переговариваться, ирландец? Кому достанется отрезать тебе яйца?

Эти небрежно брошенные вопросы обрушиваются на меня, будто удар под дых, и я чувствую, что дышу учащенно. Мне уже доводилось бывать в тугих переплетах, но теперь ситуация настолько беспросветная, что я на волосок от безоглядной паники.

Фортц постукивает мне скальпелем по щеке.

– Эй, Дэн! Дэнни! Ну же, ну-ка, давай! Выдай мне парочку приколов, какими славишься. Пусть извращенцы за свои деньги получат по полной программе.

Я всасываю панику обратно.

– Груз у меня в кармане пиджака вон там, на полу.

– У тебя груз в кармане пиджака?

Фортц поддает Кригеру локтем под ребра.

– Этот мужик серьезно?

– Босс сказала, что это вилами по воде писано.

– Значит, груза у него нет. Ну и что? Нам платят с обеих сторон.

Меня оскорбляет, что они сомневаются в моей искренности.

– У меня есть этот груз. Я должен был доставить его по поручению Майка Мэддена. Почему бы вам не вынуть его, чтобы поглядеть, что у нас там?

Кригер и Фортц переходят к стандартной процедуре.

– Почему бы нам не сделать это?

– Ага, почему бы нам это не сделать?

– Звучит разумно?

– Совершенно разумно.

Говоря, Фортц дирижирует скальпелем.

– Нам нужно быть совершенными retardo[23], чтобы не внять и не последовать твоему предложению.

На слово retardo Кригер отзывается смехом – вероятно, это новый нюанс в их комическом дуэте.

– Как по-твоему, Макэвой, похожи мы на retardo? – настоятельно вопрошает Кригер.

Это смахивает на вопрос с подвохом.

– Нет. Слушайте, он у меня в кармане.

Я думаю, что если улизну от Кригера с напарником, то и попозже смогу тревожиться из-за угроз Майка прикончить меня. А заодно, если я улизну, то вернусь обратно почти тотчас же и выбью из этих двоих клоунов все дерьмо до последней капли.

– Мой груз тянет на двести косарей, а это чертовски больше, чем вы тут огребете. А там, откуда это взято, еще не в пример больше.

Чтобы продать ложь, подпусти немного правды.

– Побереги дыхание, Макэвой, – заявляет Кригер. – Оно тебе пригодится, чтобы визжать.

Фортц с молчаливым одобрением хлопает Кригера по плечу: мол, продолжай в том же духе.

– Думаешь, мы выхватили тебя наугад, Дэнни? – спрашивает он и сам же отвечает: – Нет, нам было велено забрать тебя и узнать, не знаешь ли ты, где груз. И мне очевидно, что если ты думаешь, что груз уместится в карман твоего пиджака, тогда ты даже не догадываешься, что такое груз. В данном случае мы собираемся избавиться от тебя, как сочтем уместным, позаботившись, чтобы труп никогда не нашли.

– Тебя не найдут, – добавляет Кригер для полной уверенности, будто это может меня беспокоить.

– Мы читали твое досье, – продолжает Фортц. – Нам все известно про твои спецназовские увертки. Я сейчас начну шарить у тебя в пиджаке в поисках какого-то там пакета, а он взорвется, окатив меня кислотой или каким там другим дерьмом. Нет. Не тут-то было. Мы сделаем свое дело, а потом не торопясь добудем твой конвертик пинцетиком. Впрочем, эй, спасибочки, что просветил нас насчет его родословной. Эта информация может очень пригодиться, когда мы будем вести переговоры.

Ублюдок. Обратить высказанное человеком слово из пяти слогов против него же.

– Эгей, – встрепенувшись, замечает Кригер. – Да теперь нам платят с трех сторон! Босс, извращенцы и его груз.

Подбросив скальпель в воздух, Фортц аккуратно его подхватывает.

– Кому ж не по нраву по-доброму сообразить на троих?

Я свалял дурака, и Фортц меня запалил.

Ты паникуешь, Дэн. Становишься размазней.

В прошлой жизни, когда я жаждал послужить родной стране, убравшись из нее к чертовой бабушке, мой армейский мозгоправ устроил мне ролевую игру в заложника. Ясное дело, миротворцев ООН умыкали с такой же регулярностью, как Робина у Бэтмена, то бишь где-то раз в неделю. К сожалению для нас, выживали мы далеко не столь регулярно.

«Всегда веди переговоры с позиции силы или хотя бы с позиции предполагаемой силы, – поучал Саймон Мориарти. – А если лопухнешься с этим, имей в виду, что просто диво, сколько этих недотеп не умеют толком завязать узел».

В данный момент ко мне не относилось ни то ни другое, поскольку я был скован и по рукам, и по ногам и, строго говоря, заложником не был. Я был предметом потребления, чья жизнь продается за нал капля за каплей, а яйца приберегаются напоследок.

– Нельзя же похитить мужика посреди улицы и думать, что никто этого не заметил, – вещаю я, стараясь не блеять. – Мужики, вы же «фараоны», господи боже мой. Вы когда-нибудь слыхали о видеорегистрации наружки?

– Ага, слыхали, – с ехидством отвечает Фортц, – каждая камера в городе известна нам наперечет. Чего ж еще мы припарковались там, где припарковались, как по-твоему?

– Но будут же свидетели? – Уже определенно блеянье. Я определенно смахиваю на козленочка.

– Не исключено, – признает Кригер. – Но ко времени, когда хоть кто сообразит, что ты пропал, мы, как пребывающие на боевом посту копы, даже и не вспомним, как с тобой говорили. Ты не помнишь, видел ли этого типа, партнер?

– Какого типа?

– Ирландского.

– Какого ирландского типа?

– Вот именно.

И они стукаются потными грудями, а я замечаю налипание жиденьких волосенок с одной груди на другую.

Их торжество прерывает ноутбук, внезапно принимающийся пронзительно чирикать, как канарейка. Фараоны встречают эту нежданную трель с внезапной приглушенной почтительностью, будто трубный глас архангела Гавриила.

– Долбаная канарейка! – шепчет Фортц, а Кригер заставляет его заткнуться.

– Погоди, Дерк. Не сглазь. Дай проверить.

Бросившись к компьютеру, он смотрит на экран. И приглушенным тоном сообщает:

– Приватный просмотр.

– Тити-мити! – ликует Фортц, воздевая скальпель к небу, как Экскалибур. – Ну же, рассказывай.

Кригер выговаривает настолько отчетливо, что его согласными можно резать яблоки.

– Сто тысяч долларов от Гражданина Боль[24].

Гражданин Боль? Спорим, на сайтах знакомств он этим именем не пользуется. Если мне удастся как-нибудь выпутаться из этой мерзкой комнатенки, я непременно выслежу доброго Гражданина и преподам ему пару уроков боли.

– Я знал, что Боль будет упиваться видеоанонсом, – говорит Фортц. – Он обожает спецназовские типажи. Этот тип – раб собственной елды, мужик.

– Подтвердить?

– Заключай сделку, партнер.

Кригер вертит пальцами, как Оливер Харди, играющий со своим галстуком, а затем ниспосылает указательный палец в пике к клавише ввода.

Щелк.

– Заключено и доставлено, – сообщает он. – Мы приняли предложение, деньги на нашем счету.

«Заключено и доставлено, – думаю я. – Они говорят обо мне. О моей персоне».

Я буквально содрогаюсь при мысли о том, что содержалось в видеоанонсе, который они, должно быть, сняли, пока я пребывал в отключке.

– Когда выходим в эфир? – спрашиваю я, отчего бы и нет.

– А хрена ли, прям щас, – отвечает Фортц. – Как только я заклею твой жирный ирландский рот.

Разумеется. Скотч. Эти ребятишки не хотят, чтобы их имена разлетелись по Интернету. Даже при отключенном звуке всегда найдется хитрожопый спец, читающий по губам.

Чтобы воспользоваться скотчем, Фортцу надо подойти поближе. Это мой последний шанс дать представление.

– Присмотри за этим хренососом, – распоряжается Фортц, вытаскивая рулон липкой ленты из своего рюкзачка, стоящего под столом.

Ага, Кригер присмотрит за мною будь здоров, но теперь, когда я стал объектом частного просмотра, дважды подумает, прежде чем стрелять.

Я внутренне подбираюсь, отыскивая фокус в сердцевине своего существа.

Единственный шанс. На что ты способен, солдат?

Мои пальцы ухватываются за край сиденья офисного стула, нащупывая жевательную резинку и рычаг регулировки сиденья. Если дернуть за этот рычаг, стул резко опустится, если только исправен.

Кригер нацеливает в меня пистолет, но половину его внимания поглощает компьютер. Фортц приближается ко мне по сужающейся спирали. Настороженно, будто гиена, кругами подбирающаяся к издыхающему льву.

Я чую едкий запах смеси талька, нервов и «Спид Стика» Фортца, приближающегося ко мне сзади; капли его пота орошают мне голову.

На меня падает тень, и локти Фортца опираются о мои плечи. Его бледные кисти опускаются, деликатно держа полоску скотча кончиками пальцев в старании не затронуть липкую сторону. Липкой стороны следует избегать, даже связывая жертву похищения.

Увидев скотч у себя перед носом, я нажимаю на рычаг. Сиденье падает где-то на фут, и я вместе с ним. Фортца, опиравшегося о мои плечи, внезапное падение выводит из равновесия, и я чувствую спиной всю его массу. От ног мне сейчас толку мало, я стреножен, но может быть, они способны внести в ситуацию элемент хаоса. Я разворачиваюсь на стуле так, что туша Фортца оказывается между мной и пистолетом Кригера, после чего фокусирую всю свою энергию в коленях, взрываясь движением кверху, насколько пускают оковы, чего оказывается довольно, чтобы катапультировать Фортца в сторону напарника.

Через плечо я вижу, как Фортц тяжело и неуклюже рушится, в качестве бонуса вышибая ряд зубов о клавиатуру ноутбука. А заодно сшибает Кригера, как кеглю, и тот валится, молотя конечностями и роняя оружие.

У меня секунд пять, прежде чем меня подстрелят. А отдать концы, будучи втиснутым в эти стринги, определенно попадает в верхнюю пятерку «Не дай себе кончить подобным образом», как раз над случайным употреблением отбеливателя внутрь и под нырком в ледяное озеро ради спасения щенка, чтобы выяснить, что это грязная тряпка, тем более что девушка, на которую ты пытаешься произвести впечатление, собак ненавидит.

Как видите, я продумал этот список довольно тщательно. Доктор Мориарти сказал бы, что я анально-сексуален, и мой текущий прикид как-то не способствует опровержению этой гипотезы.

С сиденьем в самой нижней точке слабины моих пут достаточно, чтобы ковылять в полусогнутом состоянии. Мои руки и ноги сцеплены наручниками вокруг центральной стойки стула, а у этой дешевки даже нет роликов, так что мне приходится ковылять, как… мазохисту. Не смешно, что я мазохирую, а этим разряженным садо-мазилам не приходится? Навряд ли. По-моему, это просто невезение.

Фортц стащил маску и сунул руку в рот в неуклюжей попытке остановить кровотечение из десен, но что важнее, Кригер шарит по полу в поисках своего оружия.

Пора найти выход.

В этой комнате окон нет и только одна дверь, путь к которой преграждают двое жирно лоснящихся легавых, так что мне придется пройти сквозь стену.

Пройти сквозь стену?

Даже в мыслях это выглядит нелепо. Тем не менее или это, или вышеупомянутое усечение яиц. Я по-крабьи перекатываюсь через постель, и инерции как раз хватает, чтобы снова встать на ноги.

– Эй, – булькает Фортц сквозь кровь. – Стоять! Полиция!

Как говорил щеголявший в налобных повязках, кучерявый и легендарный Дж. Макинрой[25]: «Ты чё, фули, серьезно?!» Готов спорить, когда Макинроя не снимали, он всегда говорил «фули». Так и видишь, как это срывается с его губ.

Я подскакиваю на кровати, чтобы набрать разгон, слыша за спиной шарканье и щелчок. Держу пари, это Кригер нашел свою пушку. Может, «фараон» он и дерьмовый, но дерьмовые «фараоны» – обычно лучшие стрелки.

В стойку стула с лязгом впивается пуля, толкнув меня на шаг вперед, и я решаю воспользоваться этим импульсом кинетической энергии, дабы ринуться к стене, мысленно вознося молитвы, чтобы та оказалась однослойным гипсокартоном. Хотя, если день будет продолжаться, как начался с утра, я звезданусь головой о водопроводную трубу.

Да и употребление глагола «ринуться» было чересчур оптимистичным. Честней было бы сказать «заковылять».

Хвала всем святым, горе не беда – стена оказывается хлипкой перегородкой, и я проламываюсь сквозь нее прямо в троицу. По крайней мере, я насчитываю только троих. Только что я был в комнате с двумя решительно потерявшими форму легавыми, а тут вдруг оказываюсь в компании крайне фигуристых молодых людей, вроде бы любящих свою работу.

В голове у меня выскакивает реплика из «Охотников за привидениями»: «Не пересекай бегущий поток; это сулит беду».

Поднырнув под нечто – надеюсь, это предплечье, – я кубарем качусь на пол.

Съемочная группа стоит у изножья кровати, и режиссер вскакивает на ноги – сплошь конский хвост и надутые губы.

– Евнух? Евнуха я не заказывал!

Проиграв это в голове позже, я почувствую себя оскорбленным.

После мгновения невозмутимости мое внезапное появление сеет столпотворение. Даже в самой знойной порнографической сцене никто не ждет, что сквозь стену вломится полуголый мужчина среднего возраста. Ради бога, я даже не намаслен.

Парни теряют самообладание вкупе с кое-чем еще, а девицы издают визг, куда более натуралистичный, чем звуки, которые они издавали за пару секунд до того.

– Извините, – автоматически говорю я. – Мне бы только пройти.

Вне декораций дожидается «дрочилка» – пожилая ассистентка, главной обязанностью которой является поддержание боеготовности самцов, с тележкой, забитой различными аксессуарами. Она здесь единственная, кого мое появление не выбило из колеи. Взгляд ее утомленных глаз с тяжелыми веками говорит, что в свое время она навидалась куда более диких вещей.

– Вы не можете снять с меня наручники? – спрашиваю я с пола, лихорадочно тряся перед ней своими цепями.

Женщина с прищуром разглядывает мои кандалы, пока режиссер вопит «стоп» снова и снова все более паническим тоном, а жутко дорогой с виду осветительный прибор на алюминиевой стойке валится, взрываясь дождем белых искр.

– Что это у нас за наручники?

Я бросаю тревожный взгляд на дыру в стене.

– Полицейские. Стандартного образца.

Она смеется:

– Полицейские браслетки? Да я их языком открыть могу. – Полный рот бурых от никотина зубов сделал эту идею еще более неаппетитной.

– Меня и ключ устроит, дорогуша, – поторапливаю я грымзу.

Отыскав ключ, женщина возится с моими кандалами. Тем временем на кровати у меня за спиной новая вспышка деятельности: сквозь дыру пытается пролезть Кригер.

– БДСМ?! – верещит режиссер. – Я не снимаю садо-мазо! У нас что тут, тысяча девятьсот девяносто второй?

Я изворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из племенных жеребцов, мускулистый до неприличия, наносит хук правой, едва не сносящий Кригеру башку.

– У этого всуесоса пушка, – объясняет он, и этого довольно, чтобы старлетка с визгом вылетела из павильона.

Кригер обвисает в дыре. Сто шестьдесят фунтов мертвого веса.

А еще пару щелчков спустя я свободный человек.

– Да кто вы такой, черт возьми?! – вопит режиссер. – Какого черта тут творится?!

Я где-то читал, что мужчине допустимо визжать, как девчонке, если он кинорежиссер или испускает дух на электрическом стуле.

– Народ, всё в порядке, – говорю я, вскарабкиваясь на ноги и пытаясь напустить на себя серьезный вид, несмотря на легкомысленное одеяние. – Я из полиции. Под прикрытием. Эти двое планировали нелегальные съемки. Просто сложите все свои лицензии и свидетельства о рождении на стол, и я отпущу вас через пять минут.

В комнате воцаряется безмолвие, и я слышу, как Фортц булькает в соседнем помещении, будто младенец, ищущий титьку.

– Могу я еще чем помочь, милый? – вопрошает моя спасительница, своими нахмуренными бровями давая понять, что все мое словоблудие не провело ее ни на йоту.

Я сую ключ от наручников в стринги – мало ли что, – а затем окидываю взглядом ее тележку в поисках чего-нибудь полезного.

– Можно позаимствовать дилдо? – интересуюсь я.

Вообще-то просьба довольно расплывчатая.

– Разумеется. Какой именно?

– Большой, – бросаю я.

* * *

Я подумываю, не прикончить ли Кригера и Фортца, честное слово. Ублюдки этого заслужили. Несомненно, это не первое их родео, так что бог весть сколько жизней я спасу, отправив их в землю.

Впрочем, убивать их – не мое дело, как бы легко ни было его оправдать.

Может, весь этот эпизод выглядит малость комично вкупе со стрингами, порносценой и так далее, но на самом деле я еще ни разу не испытывал такого испуга или омерзения. В Ливане бывали случаи, когда я подвергался весьма мучительным измывательствам, но в этой комнате мою психику покрыл совершенно новый пласт рубцовой ткани.

Я впихиваю Кригера обратно в комнату, плюхнув его на кровать, и карабкаюсь следом. Фортц все еще барахтается на полу в луже жира и крови, до сих пор матерясь из-за своего изувеченного рта, будто судьба сдала ему безмазовую карту. Ему еще хватает мозгов полезть за стволом Кригера, так что я, примерившись фаллоимитатором, прикладываю его по виску достаточно крепко, чтобы вырубить.

– Тебе повезло, – ору я обмякшему в беспамятстве «фараону», – что я воспользовался этим орудием как дубиной, а не на манер, для которого оно так реалистично отлито.

Пульс у меня под двести, что для мужчины моего возраста уже в зоне риска, но чувствую я себя чуток получше. Непосредственная угроза миновала, и теперь мне надо тревожиться лишь из-за поручения Майка и того, что эти два извращенца ринутся за мной, когда придут в себя.

Я одеваюсь, оставшись в стрингах, потому что съемочная группа порнушников, вероятно уже сообразившая, что я на самом деле не «фараон», подглядывает через дыру в стене. Потом машу конвертом Майка Мэддена у Фортца перед носом.

– Видишь это? – говорю я, хоть и сомневаюсь, что он слышал вопрос. – Груз у меня. Я тебе говорил, а ты не слушал.

Снаряжение «фараонов» демонстрирует уйму оружия, и я с радостью его принимаю. Четыре пистолета: два официальных «Глока-19» и парочка малышей «Кел-Тек» в кобурах дяди Майка на щиколотку.

Парные пистолеты. Держу пари, Фортц решает даже, какое оружие им брать.

Я распределяю этот арсенал по карманам, а вот фаллос назло оставляю в подергивающихся пальцах Кригера, сделав фотку на свой телефон, чтобы запостить на веб-сайт полиции.

«Этим ребятам повезло, – твержу себе я, в первый и последний раз покидая эту комнату кошмаров. – Если я увижу этих мусоров снова хоть одним глазком, прикончу обоих».

И решаю потом прилепить стринги себе на зеркало в ванной на манер Рокки, чтобы каждое утро при взгляде на них напоминать себе, на какую ненависть способен, – на случай, если мне ее когда-нибудь потребуется выплеснуть.

И вся эта лабуда, чтобы потешить извращенцев.

Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится этот мир и тем больше я ценю все хорошее.

Вроде Софии.