Читать книгу Навстречу миру - Йонге Мингьюр Ринпоче - Страница 5

Часть I
Подбросить дров в огонь
Глава 2
Осознавай волну, но пребывай в океане

Оглавление

Днем и ночью вокзал в Гае кишит путешественниками, попрошайками, паломниками и плачущими детьми. Целые семьи сидят на своих вещах или лежат на платформах в ожидании поезда или просто потому, что им некуда больше идти. Носильщики лавируют с тяжелыми чемоданами на своих покрытых тюрбанами головах. Бродящие без цели коровы, голуби и собаки прокладывают путь через расположившихся на перроне людей, птиц в клетках и привязанных коз. Рупор громко ревет, объявляя номера путей и информацию о расписании. Торговцы, разносящие чай и закуски, кричат и проталкиваются сквозь толпу. Мужчины и женщины жуют бетель и сплевывают на землю красный сок, словно сгустки крови. Шумно, тесно и грязно – раньше я лишь понаслышке знал, что это такое. В прошлом я бы оставался в привилегированной зоне отдыха, пока мои помощники-монахи покупали бы билеты и искали носильщика. Теперь я протискивался через толпу, освещенную тусклым светом.

Я никогда никуда не покупал билет сам и не носил в своем рюкзаке ничего тяжелее бутылки воды, темных очков и шапки. Сейчас там также лежали два буддийских текста, которые я выбрал для этого путешествия. Десять тысяч рупий, которые я взял с собой (примерно сто пятьдесят долларов), я набрал из маленьких конвертов. Их в качестве подношения клали на стол в моей комнате посетители. Каждый вечер лама Сото перед тем, как уйти спать, собирал их, но в течение нескольких недель я ежедневно прятал немного денег. Я изучил расписание на доске, чтобы вычислить правильную очередь и купить билет на поезд в Варанаси. Это была моя первая поездка в общем классе. Мне дали билет без указания места. Получив его, я встал у стены на заполненной людьми платформе, надеясь на то, что поезд прибудет по расписанию. Тонкие струи дыма от маленьких жаровен клубились в воздухе и усиливали кинематографичность происходящего. Когда атмосфера стала вызывать клаустрофобию и буквально физически давить на меня, план все время подбрасывать дров в огонь стал реальностью – и это было только начало. Исследование своей истинной природы заставило языки пламени разгореться несколько быстрее, чем я ожидал.

По привычке мы воспринимаем себя и мир вокруг как нечто основательное, реальное и неизменное. Но без особых усилий можно увидеть: все грани мира подвержены изменениям. Я только что был в одном месте, а сейчас оказался в другом. Я переживал разные состояния ума. Мы все выросли из младенцев во взрослых, теряли любимых, наблюдали за тем, как растут дети, за переменами в погоде, сменой политических режимов, стилей музыки и моды. Вопреки видимости, ни одна из сторон жизни не остается такой же, как была. Разрушение любого объекта – неважно, насколько прочным он может казаться, будь то океанский лайнер, человеческое тело, небоскреб или дуб – показывает: прочность так же иллюзорна, как и постоянство. Все, что кажется основательным, распадется на молекулы и на атомы, электроны, протоны и нейтроны. Каждое явление существует в зависимости от миллиарда других. Любое определение любой формы имеет смысл только по отношению к другим формам. Большой существует только в сравнении с маленьким. Принимать наше привычное ошибочное восприятие за всю реальность – и есть неведение, и эти иллюзии отличают мир заблуждения, или сансару.

Жизнь – это перемены и непостоянство. Это еще одна основополагающая установка моего обучения. Перемены и непостоянство. Непостоянство и смерть. Я с радостью предвкушал смерть моих ролей и превращение в странствующего йогина, одинокого в этом большом хаотичном мире. Но тот факт, что раньше меня всегда сопровождал помощник, а теперь я был совершенно один, ошеломил меня. Я уже скучал по широким плечам ламы Сото и его уверенной мощной стойке. Оказавшись один, я не чувствовал себя в безопасности. Осознавай волну, но пребывай в океане. Это пройдет… если я отпущу это.

Я стоял очень прямо, немного чопорно – как привык – и смотрел на нищих, которые устраивались на ночь. Некоторые из них раскинулись, как пьяные. Я мог бы поехать первым классом и ждать поезда в зоне отдыха с вентилятором на потолке. Но то, что происходит сейчас, – именно то, чего я просил: обстоятельств столь непривычных, чтобы я сам стал себе незнакомцем. Прошел лишь час, как я покинул монастырь. Дошел ли я уже до предела? Конечно, нет. Застенчивость и уязвимость не были для меня внове, но уже много лет они не проявлялись с такой силой. Хотелось спрятаться, но было некуда. Я чувствовал напряжение и сопротивление в теле и осознавал, насколько поверхность моего ума взбудоражена дискомфортом и оценочными суждениями. В то же самое время присутствовало и ощущение устойчивости, сформированное годами практики. Но оно казалось очень хрупким, и это было непривычно.

Я никогда не думал, что бродяжничать или спать на улице – легко. И выбрал такой ретрит именно из-за его сложности. Я изучал нищих, которые выстраивались вдоль дороги к храму Махабодхи, и представлял себя среди них. Как бы я отреагировал на незнакомцев, которые уклоняются от моей чаши для подаяния? В своем воображении я иногда отвечал на их безразличие подлинным сочувствием к их жестокосердию, иногда злился. Я задавался вопросом, как далеко смогу зайти, чтобы добыть еды. Представлял, как роюсь в помойке, словно дикая свинья. Я был вегетарианцем, иногда ел немного сладкого, но за последние пару недель много раз воображал, как уплетаю мясо и наслаждаюсь крошками печенья. Я даже задумывался, смогу ли я утолять голод сырыми рыбьими кишками, как это делал индийский мастер Тилопа.

Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ, ЧТО БРОДЯЖНИЧАТЬ ИЛИ СПАТЬ НА УЛИЦЕ – ЛЕГКО. И ВЫБРАЛ ТАКОЙ РЕТРИТ ИМЕННО ИЗ-ЗА ЕГО СЛОЖНОСТИ

Тилопа, живший в 988–1069 годах н. э., стремился к уединению в труднодоступных землях далеко от монастырей. Но его периодические встречи с духовными искателями оставляли след чудесных историй, которые лишь укрепляли его репутацию. Когда рассказы об исключительной мудрости Тилопы достигли Наропы, великого пандита университета Наланды, он тут же осознал свои ограничения и оставил высокое положение ради поисков мастера, знающего больше него. Наропа наконец встретился с эксцентричным йогином на берегу одной из рек в Бенгалии. Тилопа был полностью обнажен и поедал сырые внутренности рыб, которые кинули ему рыбаки, выпотрошив свой дневной улов. Эта встреча стала первой из многих испытаний для Наропы, но вера в дерзкого мистика всегда поддерживала его и в конечном счете привела к просветлению.

Я думал о возможности поедания рыбьих потрохов и использовал свое воображение, чтобы познакомиться с экстремальными голодом, холодом и одиночеством… но как-то забыл представить железнодорожную станцию и мучительные переживания того, что стою один в этой мрачной, пульсирующей убогости, чувствуя себя настолько чужим среди других путешественников, задевающих мои одежды, что с таким же успехом мог бы оказаться на Луне. Мне не понадобилось много времени, чтобы ощутить на себе все пренебрежение к человеку без статуса. Несмотря на то что на мне были монашеские одежды, я чувствовал себя объектом тщательного изучения, но не уважения. В Индии не уважают монахов. Даже индуистские садху не почитаются в городах, только в деревнях. Это сильно отличается от старого Тибета, где люди, посвятившие себя духовным исканиям, всегда пользовались уважением. Дети росли в атмосфере почитания монахов и монахинь. Будда – не только исторический гуру, но и живое присутствие, воплощенное в монашеских одеждах; по этой причине очевидное проявление неуважения всегда заставляло меня немного грустить.

Когда подъехал поезд, пассажиры схватили своих детей, животных, большие чемоданы, огромные тюки, перевязанные веревками, и, толкаясь и пихаясь, полезли в вагон. Мой рюкзак постоянно застревал в толчее, и мне пришлось резко дернуть вперед, чтобы освободить его. Я забрался в вагон последним и начал поездку в ужасе, распластанный по двери, прижатый к ней человеческими телами. Я ничего не видел, но зато чувствовал ужасный запах. Мне пришлось открыть рот, чтобы хоть немного вдохнуть. Следующие несколько минут мой ум был ошеломлен, и я ничего не мог с этим поделать.

Мое буддийское обучение познакомило меня с бескрайним осознаванием моего естественного ума. Мы сравниваем его с простором небес и океана – эти образы должны вызывать у нас ощущение безграничного простора, хотя осознавание более безмерно, чем небо и океан вместе взятые. Как только мы по-настоящему поймем, что осознавание присутствует всегда, научимся отпускать обусловленный и ограниченный контекстом ум и постигнем, что мы и есть это всеохватывающее осознавание, тогда наши мысли и эмоции будут проявляться как волны или облака, неотделимые от него. С таким постижением нас больше не увлекают истории, заставляющие наш ум ходить по кругу или скакать, как сумасшедшая обезьяна. Если мы позволяем уму оказаться в ловушке этих историй, нам сложно выявить осознавание. Как мы все знаем, метеоусловия внутри осознавания часто становятся штормовыми. Но чем больше мы знакомимся с ним как с неотъемлемым качеством своего ума, тем меньше нас волнует погода. Волны возникают, а облака проходят мимо – если мы не застреваем в них, они не влияют на нас. Наша чувствительность усиливается, и мы учимся доверять пониманию осознающего ума. Я сталкивался с волнами ураганной силы – но лишь на краткие периоды; и сейчас в битком набитом поезде я не мог точно сказать, было ли мое стесненное дыхание результатом давления на тело или страха в сердце.

Спустя несколько минут сильная энергия страха стала угасать. Дыхание замедлилось. В то же самое время всеохватывающее осознавание проявило себя – словно для того, чтобы встретить волну. Иногда такое происходит. Как будто сила волнения сама по себе способствует более легкому, чем в других ситуациях, выявлению осознавания, и сильная эмоция ведет к бескрайнему, подобному небу уму. Меня больше не уносило волной, и я уже не чувствовал себя так, словно тону. Вот что мне надо было сделать: просто позволить всему происходить. Убегать бессмысленно. Волна уже пришла. И хотя я предпочел бы оказаться в каком-нибудь другом месте, сейчас я мог просто осознать это и принять ситуацию – всеохватывающее осознавание и неприятное ощущение. Когда мы пребываем в реальности, более обширной чем небо, разрушительное влияние наших диких и беспокойных реакций автоматически уменьшается. Но облака, или волны, не исчезают: они растворяются и возникают снова.

С каждой остановкой поезда люди проталкивались все дальше в вагон, их становилось все больше. Я по сантиметру пробирался вперед, пока не занял место на полу. Я сел, скрестив ноги, и положил рюкзак на колени – еще один совершенно новый для меня опыт. В тибетской культуре реинкарнации мастеров прошлого такие, как я, занимают более высокие места, и для тулку сидеть на полу – это табу. Тибетцы расстроились бы, увидев меня в таком положении. Но здесь никого не волновал мой статус, и в любом случае, чтобы воплотить задуманное, мне надо было отказаться от многих обычаев.

Я не был приучен к роскоши, но сейчас остро осознавал дискомфорт, который испытывал в этом совершенно новом для себя окружении. Стены и скамейки были отвратительного зеленого цвета, и в тусклом освещении казалось, что на них вырос грибок. «Я сам себе это устроил, – напомнил я себе, – путешествовать с людьми, которых общество ни во что не ставит. Так кто испытывает этот дискомфорт: почитаемый ринпоче? Привилегированный настоятель? Зациклившийся ум, который пытается удержать эти титулы?»

Мои глаза не просто смотрели, не просто покоились на объектах. Вместо этого фигуры вокруг меня принимали черты инопланетных существ, других, чужих. Их грязные одежды омрачали мое сердце. Я чувствовал неприязнь к их потрескавшимся голым ступням, хотя вскоре мои будут выглядеть так же. Запах их тел был отвратительным, хотя из-за влажности, жары и отсутствия кондиционеров запах, исходивший от меня, наверное, был не лучше: я вспотел, и рубашка под накидкой приклеилась к телу.

И снова мое тело было в одном месте, а ум в другом. Выглядел я как монах, но все мои переживания были сформированы суждениями самого обычного рода. Это было похоже на сон наяву. У меня возникло странное ощущение, что окружающая обстановка знакома, но что-то в ней не так. Или, может быть, именно я был другим. Я чувствовал себя не на своем месте. Я и был не на своем месте в этом новом мире. Словно вошел в чей-то сон – и сон не хотел, чтобы я в нем находился, точно так же, как и мне не хотелось быть в нем. Но вот он я. В конце концов, все же это был мой сон, и мой выбор. «Ты не обязан его любить. Просто позволь ему быть. Не застревай в нем. Пусть он происходит сам по себе».

Я не чувствовал никакой связи с этими людьми. Несмотря на годы практики, которая развивает спонтанное сострадание, мне пришлось порыться в памяти в поисках основных напоминаний: все хотят быть счастливыми. Никто не хочет страдать. Эти люди тоже знают и радость, и горе, как и я. Они тоже теряли любимых. Они тоже знали страх и доброту. Они тоже умрут. Несколько минут я повторял эти слова совершенно искренне и прочувствованно; потом снова возникло отторжение.

До этой ночи я рисовал себе пейзаж моего ретрита как состоящий из гор, пещер, озер с кристально чистой водой, деревенских улочек. Один мой друг, который путешествовал общим классом, описывал эти поездки как нечто приятное: «Лавки жесткие, вагоны иногда переполнены, но окна открыты, дует свежий ветер, и на каждой остановке можно купить чай». Мне казалось, это звучит отлично. Я и представить себе не мог такой ситуации, как сейчас.

На следующие несколько часов я стал и учителем, и учеником, повторяя уроки, словно снова оказался в монастырском детском саду. Откуда возникло это отторжение? Как оно возникло? Пришло ли оно из моего ума, тела или внешнего мира? Дыхание было более поверхностным, чем обычно. Я намеренно замедлил его и сделал более глубоким. Но ум продолжал задавать вопросы и комментировать, вынося суждения о каждой маленькой детали. Заметив это, я понял, что мне надо направить внимание на сам оценивающий ум. Мои реакции настоящие? Предположения верные? Откуда они возникли? Я задавал себе вопросы, которые слышал от своего наставника в начале первого трехлетнего ретрита.

Когда мне было тринадцать лет, мой наставник Селдже Ринпоче попросил меня определить приятные и неприятные ощущения в теле. Я все время использовал концепции для описания своих чувств: «Мысли о шоколаде создают приятные ощущения. Мысли о мусоре создают неприятные ощущения».

Но эти конкретные образы были обычными, в них не было ничего неожиданного, и они не оказывали никакого влияния на мое тело.

Селдже Ринпоче сказал: «Тебе не надо думать. Просто чувствуй. Чувствуй, что в твоем теле».

У меня не получалось, и я спрашивал, что делать: «Может, мне укусить себя за язык или вонзить ногти в ладони?»

«Нет. Тебе не надо создавать ощущение. В том состоянии, в каком ты сейчас пребываешь, просто почувствуй, что приятно, а что неприятно».

Я никак не мог понять, что он имеет в виду.

Однажды в начале урока Селдже Ринпоче сказал мне: «У меня хорошие новости. Завтра занятий не будет. У нас выходной, можем куда-нибудь пойти. Чем займемся?»

Выходной! Я любил пикники и поэтому предложил поехать в Манали, прекрасное место у подножья Гималаев, к северу от Шераб Линга. Оно напоминало мне родную деревню в Нубри, регионе в Северном Непале, к югу от непало-тибетской границы. Селдже Ринпоче сказал, что это потрясающая идея.

«Ты счастлив?» – спросил он.

«Да!» – воскликнул я.

«Как ты себя ощущаешь?»

«Чудесно. Мое сердце раскрылось, я счастлив, и это чувство излучается как солнечный свет и распространяется по всему телу».

«Это приятное ощущение», – объяснил Селдже Ринпоче.

Ух ты! Наконец-то я понял. Еще больше радости! Еще больше приятных ощущений!

Навстречу миру

Подняться наверх