Читать книгу Города власти. Город, нация, народ, глобальность - Йоран Терборн - Страница 3

Города возникли как сосредоточия власти и богатства примерно пять тысяч лет назад. Льюис Мамфорд определил однажды город как «точку максимальной концентрации власти и культуры того или иного общества»[6], а впоследствии первым пунктом в своем списке «основных функций города» поставил «преобразование власти в форму»[7]. Сегодня в городах проживает более половины населения всего человечества; власть и богатство достигли беспрецедентного уровня планетарной концентрации. Сегодня, когда мы стоим на пороге планетарной урбанизации, понять то, как власть проникает в искусственную городскую среду и влияет на нее, – задача не только исследовательская, но даже в большей мере гражданская.

Вопреки заявлениям Мамфорда, история и социология города в их основных направлениях чаще оставляли власть без внимания или же изучали лишь прошлые ее проявления. Интересы самого Мамфорда после увлечения барокко сместились в сторону исследования техники и экономики. Недавняя (и действительно качественная) коллективная работа с многообещающим названием «Воплощения власти» начинается с барокко и на нем же заканчивается[8]. Во внушительной «Истории города» Леонардо Беневоло европейские революции 1848 г. представлены в качестве границы между «либеральным» и «постлиберальным» городом, но Беневоло почти не интересуется властью после 1848 г.[9] Питер Холл представляет ось культурного развития в книге «Города в цивилизации», своей поздней работе, однако в четвертом томе, посвященном «городскому порядку», политическому порядку внимания почти не уделяется[10].

Великий историк и социолог Чарльз Тилли был весьма жестким и критичным исследователем власти, но при этом оставался структуралистом, изучающим материальные сети, а потому мало интересовался смысловыми формами городов – которые он в основном рассматривал в качестве места концентрации капитала – или же государств. Он не принимал различия между барочными, абсолютистскими, династическими государствами, с одной стороны, и национальными государствами с их национальными столицами – с другой, либо не считал это различие важным[11]. С его точки зрения, после отречения императора Карла V в 1557 г. «национальные государства стали играть первостепенную роль», особенно после 1700 г.[12]

Примеров плодотворного взаимодействия политической теории/истории и урбанизма не так уж много, их результаты оставались достаточно слабыми, так что великому урбанисту Питеру Холлу сошла с рук его типология столичных городов, причем не раз, а два или три: впервые – в 1993 г., а потом в 2006 г. и в издании в мягкой обложке, выпущенном в 2010 г.[13] Выглядела она следующим образом:

1. Многофункциональные столицы.

2. Глобальные столицы.

3. Политические столицы.

4. Бывшие столицы.

5. Бывшие имперские столицы.

6. Провинциальные столицы.

7. Сверхстолицы.

При всем уважении, этот список напоминает мне перечень животных, который приводится Мишелем Фуко в качестве цитаты, правда без точного указания источника, из Хорхе Луиса Борхеса, который якобы раскопал его в какой-то старой китайской энциклопедии. Согласно этому списку все животные делятся на следующие типы:

a. Принадлежащие императору.

b. Бальзамированные.

c. Прирученные…

e. Сирены.

f. Сказочные…

j. Неисчислимые…

n. Издалека кажущиеся мухами[14].

В господствующем в настоящее время урбанистическом дискурсе власть связывается с узлами экономики, что само по себе является, конечно, легитимной и важной темой, – однако сила города сводится в таком случае к почтовым индексам и официальным адресам крупных корпораций и (или) фирм, специализирующихся на оказании деловых услуг[15]. У этого подхода, каковы бы ни были его заслуги, которых немало и которые оправданно превозносятся, в контексте изучения городов и власти обнаруживается два ограничения. Во-первых, его экономизм оставляет за бортом властные проявления самой городской искусственной среды. Любой капиталистический город, как бы мы его ни представляли, – это не только офисы и не только их связи с офисами в каком-то другом городе. Во-вторых, концепция мировых/глобальных городов, выдвигаемая политической экономией, серьезно недооценивает власть государств в современном мире[16]. В конце концов, это мир, в котором предыдущий американский президент (Барак Обама) вел войны на протяжении обоих своих сроков, т. е. дольше, чем любой другой президент за всю историю США, – при его правлении война велась в семи разных странах[17].

Используемый здесь аналитический аппарат (в числе его элементов – формы образования государства и их следствия, сочетание структурных и символических точек зрения на город, определение и изучение моментов важнейших исторических изменений в городах во всем мире), судя по всему, ранее не использовался. Однако мы не претендуем на оригинальность в плане изучения власти как аспекта современных городов. Помимо большого числа монографий, на которые мы часто ссылаемся далее, существует ряд особенно важных сравнительных работ. Поскольку это не академическая диссертация, которая потребовала бы обзора литературы, в своих благодарностях коллегам я ограничусь кратким списком.

Работой, позволяющей осуществить введение в современные исследования, является «Архитектура, власть и национальная идентичность» Лоуренса Вэйла, мастерское исследование архитектуры и устройства столичных городов в самых разных национальных контекстах, отличающееся вниманием к «капитолийским комплексам» правительственных зданий, а также критическим политическим подходом и профессиональным взглядом градостроителя[18]. Современными и по своему охвату интерконтинентальными являются глубокая диссертация (хабилитационная работа) швейцарца Вольфганга Зонне «Репрезентация государства»[19], посвященная планировке некоторых столиц в начале ХХ в., начиная с Вашингтона и заканчивая Нью-Дели, и коллективная работа под редакцией Дэвида Гордона «Планирование столиц в ХХ веке». Впечатляющее глобальное исследование по переносу столиц принадлежит Вадиму Россману – «Столицы: их многообразие, закономерности развития и перемещения», выходящее одновременно с этой книгой[20].

Весьма глубокие и новаторские исследования власти в современных городах появились также, что важно отметить, за пределами академической истории городов и академической социологии, в частности в таких областях, как архитектура и архитектурная критика. Первопроходцами в этом деле стали Деян Суджич[21] и Роуэн Мур[22], которые в равной мере сосредоточены на архитекторах и их покровителях. Из сходной среды возникла и замечательная работа Оуэна Хатерли «Ландшафты коммунизма»[23].

Все искусственно созданные среды в человеческих поселениях являются продуктом властных отношений между их жителями. В настоящей книге, которая не призвана стать общим трактатом о власти, выделяются два источника и несколько типов власти. Она больше сосредоточена на столичных городах национальных государств, а потому центральное место в ней занимает политическая власть. Однако сама по себе такая власть означает не более чем власть принуждения и (или) убеждения посредством институтов и государственных процедур. Мы будем заниматься здесь именно характером и функционированием политической власти в столицах разных стран по всему миру.

Процессы модернизации, связанные с городской властью, образуют четырехугольник конкурирующих сил и типов влияния. В одном углу находится политическая власть – национальная и (или) городская, определение характера которой как раз и является главной целью данного исследования, – такая власть наделена разными полномочиями и обладает разными ресурсами в сфере планирования и регулирования; во втором углу находится капитал, как глобальный, так и национальный, у которого есть экономическая власть и определенные ресурсы планирования и «развития»; в третьем – привилегированные классы с их желаниями, страхами и ресурсами; наконец, в четвертом углу – народные классы с их обидами, но в то же время с их способностью к сопротивлению и переменам.

Мы начнем с политической власти национальных элит, возникших в ходе формирования национального государства. В рамках этого глобального макроанализа национальные элиты будут рассматриваться в специфических контекстах конструирования национального государства и отношения последнего к господствующему капитализму.

Затем мы рассмотрим два типа и две эпохи вызовов, с которыми столкнулись исторически известные национальные элиты. Один из них – народный вызов, возникший в силу подъема социально-политических сил, ранее исключенных из процесса формирования нации. Другой – глобальный вызов ненациональных сил и проблем. Первый является, определенно, особым типом политической власти; второй, возможно, утверждает превосходство экономической власти.

Конечно, политическая власть может принимать много разных форм, даже если социальные корни у них похожие или тождественные. Мы в нашем исследовании обратимся к высшим проявлениям власти национальной элиты в условиях осознанной ею народной угрозы, а именно к фашизму и родственным ему военным диктатурам. Кроме того, мы проанализируем урбанистический коммунизм как сохраняющийся радикально-народный вызов правлению исторически сформировавшейся элиты, а также посткоммунизм как новый тип политической власти.

После Второй мировой войны многих волновало противопоставление демократических и недемократических архитектуры и городского планирования, особенно в Западной Германии[24]. Это здесь тоже учитывается, но такое различие не будет для нас ведущим, поскольку большинство национальных государств на протяжении большей части 225 лет, рассматриваемых в этой книге, были недемократическими.

Народная политическая власть утверждала себя по-разному: в доступе к институциональной власти, т. е. в «муниципальном социализме», городах государств всеобщего благосостояния или, как можно было наблюдать недавно за пределами Европы, в городских правительствах, составленных коалициями среднего класса с городской беднотой, но также в успешных протестах, благодаря которым было остановлено безумие «автомобильного города» в странах Северной Атлантики в период с конца 1950-х по 1970-е годы, и, уже сравнительно недавно, в нескольких городских революциях, которые лучше было бы назвать, учитывая их двусмысленный социальный характер (в любом случае не привязанный к рабочему классу), внеконституционными сменами режима. Также эта народная политическая власть может стать весомым фактором переговорного процесса в городах, в которых признается участие общества в городском планировании и развитии.

Столицы по определению являются местами политической власти. Однако вызов, брошенный народом, означает, что часто они оказываются также зонами сопротивления, политической контрвласти и протестных манифестаций, месторасположениями штабов оппозиционных движений, партий и профсоюзов.

Основные национальные элиты были по большей части капиталистическими или прокапиталистическими, и след, оставленный ими в стране и столице, мы, конечно, обязаны учитывать. Однако есть еще и грубая экономическая сила капитала и богатства, действующая помимо политических каналов. Эта экономическая составляющая является вторым источником власти, на который мы должны будем обратить внимание. Она в нашем повествовании задействована в двух основных модусах. Первый – ее влияние на пространственное устройство и на схему расположения зданий, особенно при строительстве небоскребов. Второй связан с городской эксклюзивностью богатства и экономического процветания, которая проявляется в охраняемых и частных городах, доступных только привилегированным.

На определенном уровне все системы политической власти нуждаются в репрезентации, понимаемой как публичная демонстрация. Дабы люди подчинялись власти и следовали ее приказам, нужно, во-первых, чтобы публичная репрезентация распознавалась и уважалась, чтобы к ней относились с благоговением или восхищением. То или иное новое правление учреждается публично, путем определенных церемоний. Во-вторых, власти в национальном государстве Нового времени особенно нужна репрезентация, чтобы задать рамки идентичностям, мыслям, убеждениям, воспоминаниям, надеждам и устремлениям своих граждан. Это вторая, монументальная функция, воплощающаяся также флагами, бантами, памятными знаками, лозунгами на транспарантах и торжественными обращениями к нации.

Экономическая власть как таковая не нуждается в репрезентации; деньги сами по себе являются достаточной силой. Во многих случаях разумнее позволить им действовать в тени, а не при свете дня[25]. Однако корпорации и капиталисты часто желают продемонстрировать свое богатство и греться в отраженном свете своих зданий, привлекающих восхищенные взгляды.

У «репрезентации» есть оттенок намерения, что существенно сужает подход, который мы стремимся здесь применять. Нам же в основном интересны проявления власти. Репрезентации составляют важную часть таких проявлений, но есть и проявления власти за счет неузнавания, пренебрежения или отрицания интересов определенных секторов или групп населения, также существуют властные проявления через осуществление порядка или организацию беспорядков, проявления компетентности или некомпетентности.