Читать книгу Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1 - Ю. В. Лебедев - Страница 9

Неоспоримы заслуги Карамзина в формировании русского литературного языка. Пытаясь сблизить его с разговорной речью дворянского общества, Карамзин решительно отказался от теории трёх штилей Ломоносова, от неумеренного использования церковнославянизмов. Здесь писатель столкнулся с большими трудностями: разговорный язык культурного человека конца XVIII – начала XIX века был, как правило, французским, и для перевода его на русский в отечественном языке не существовало слов адекватного значения. Разумеется, в «галломании» дворянского общества проявлялись космополитизм, пренебрежительное отношение к России и русскому народу. Мы познакомимся скоро с монологами Чацкого на эту тему в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», где язык московских дворян будет остроумно назван «смесью французского с нижегородским».

Но в увлечении дворянства французским языком была и другая, может быть, более существенная причина, ничего общего с «галломанией» и низкопоклонством перед Западом не имеющая. После петровских преобразований в России возник разрыв между духовными запросами просвещённого общества и семантическим строем русского языка. Все образованные люди вынуждены были говорить по-французски, ибо в русском языке не существовало слов и понятий для выражения многих мыслей и чувств. Обогащение лексического состава русского языка было тогда задачей общенациональной значимости. Перед Карамзиным прежде всего возникла проблема расширения словарного состава литературного языка, которую он успешно разрешал тремя путями:

1. Обладая незаурядным стилистическим чутьём, Карамзин ввёл в русский язык такие варваризмы (прямые заимствования иностранных слов), которые органически прижились в нём. Это «цивилизация», «эпоха», «момент», «катастрофа», «серьёзный», «эстетический», «моральный», «тротуар»…

2. Многие русские слова и понятия Карамзин создавал из русских корней по образцу иностранных: «in-flu-ence» – «в-ли-яние»; «de-voluppe-ment» – «раз-ви-тие»; «raffine» – «утонченный»; «touchant» – «трогательный» и т. д.

3. Наконец, Карамзин изобрёл слова-неологизмы по аналогии со словами французского языка: «промышленность», «будущность», «потребность», «общеполезный», «усовершенствованный» и др.

Глубоко реформировал Карамзин и сам строй русской литературной речи. Он решительно отказался от тяжёлой и несоответствующей духу русского языка немецко-латинской синтаксической конструкции, введённой Ломоносовым. Вместо длинных и неудобопонятных периодов Карамзин стал писать ясными и краткими фразами, используя как образец лёгкую, изящную и логически стройную французскую прозу.

Однако на этом пути Карамзину не удалось избежать крайностей и просчётов. В. Г. Белинский заметил: «Вероятно, Карамзин старался писать, как говорится. Погрешность его в сем случае та, что он презрел идиомами русского языка, не прислушивался к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников». Действительно, стремление к изяществу выражений приводило язык Карамзина к обилию эстетических перифраз, заменяющих простое и «грубое» слово: не «смерть», а «роковая стрела»: «Счастливые швейцары! Вся жизнь ваша есть, конечно, приятное сновидение, и самая роковая стрела должна кротко влетать в грудь вашу, не возмущаемую тиранскими страстями».

В письме к И. И. Дмитриеву от 22 июня 1793 года Карамзин разъяснял: «Один мужик говорит: пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю красный летний день, зелёное дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую малиновку или пеночку и покойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: вот гнездо! вот пичужечка! При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: ай, парень! что за квас! Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей! Итак, любезный мой, нельзя ли вместо парня употребить другое слово?»

Таким образом, Карамзин действительно приблизил литературный язык к разговорному, но это была разговорная речь дворянской интеллигенции.