Читать книгу Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин - Страница 3

Старательно обходя патрульные кордоны, пограничные заставы и таможенные пункты, табор Зельвинды Барабаша плелся от звезды к звезде без какой-либо цели и особой нужды. Дорога – она и цель, и нужда для джипси. Если нам все же приходилось сталкиваться с пограничниками или таможенниками, те особо не свирепствовали, ведь если табор и пересекал какие-то границы, то только внутренние между субъектами Российской империи.

Джипси старались держаться центра обжитой зоны: в отличии от окраины тут всегда можно было чем-нибудь поживиться. Но удавалось это далеко не всегда, и порою каравану звездолетов приходилось менять направление движения на прямо противоположное.

Несмотря на то, что за Дядюшку Сэма (вместе с его феноменальным кораблем) табор выручил достаточно кругленькую сумму, почти вся она пошла на латание многочисленных технических прорех. Каждый корабль, например, был теперь укомплектован утерянными в тех или иных передрягах космошлюпками, без коих он – потенциальная братская могила. Особенно это касается кораблей того возраста и состояния, которыми владели джипси.

Когда меня привели в машинное отделение судна, принадлежащего лялиному семейству (или, как тут говорят, «джузу», и это нечто большее, чем просто семья), мне почудилось, что я оказался под капотом своего «Форда». Все тут, также как и там, ходило ходуном, стучало, брызгало, вибрировало, болталось и подтекало… И это было тем более невероятно, что находились мы в сердце, пусть и древнего по нынешнем временам, но все ж таки «термоядерно-фотонного двигателя-поглотителя четвертого поколения».

Недаром новая шлюпка стоит порой больше такого, с позволения сказать, корабля. Но когда я спросил Лялю, почему бы Зельвинде было не купить на эти деньги пару современных кораблей, где вполне мог бы разместиться весь табор, она посмотрела на меня, как на маленького и, возможно даже, не совсем нормального, ребенка:

– Никогда два джуза не поселятся на одном корабле…

Несмотря на кажущуюся нелепость, мне нетрудно было воспринять эту идею. Многие мои товарищи по университету были уже женаты, и почти всем приходилось жить с родителями – своими или жены. И, как бы они не любили своих «предков», как бы те не помогали им, все-таки и молодым, и старым приходилось при этом нелегко. Что уж говорить о джузах, в которые входило до двухсот-двухсот пятидесяти человек.

Я так и не сумел выяснить, кому был продан Дядюшка Сэм – товарищам по фракции или Рюрику. Скорее всего, Зельвинда и сам не знал этого, ему на это было глубоко плевать. Кто купил, тому и продал.

Итак, мы плелись по южному (если смотреть на общепринятую здесь звездную карту) сектору галактики, находясь на территории России. Однажды мне передали, что атаман желает переговорить со мной. Надо сказать, что за несколько месяцев я довольно сносно овладел языком русских джипси, который является диалектом русского языка. Таким образом к тому времени я мог не только легко общаться с цыганом, но, пусть и с большими затруднениями, понимал и современную русскую речь.

Я прошел в штурманскую рубку и уселся перед экраном модуля связи.

– Я долго думал, – начал Зельвинда.

Я сразу понял, что к добру это привести не могло.

– Я долго думал, Рома, – повторил атаман, и было заметно, что произносить мое имя ему приятно. Он как бы обращался ко всему племени. – Я присматривался к тебе. Ты – чужак. Но наши законы мягки к чужакам, что пожелали примкнуть к табору… Особенно к мужчинам, берущим в жены наших женщин: дети их будут плоть от плоти нашего табора… И я понял. Пора тебе украсть себе корабль и создать собственный джуз.

Примерно чего-то такого я и боялся больше всего. Предупреждала меня Ляля, что «слишком хорошо, тоже нехорошо», когда я правдами и неправдами добивался любви и уважения ее соплеменников. Сколько денег потратил я в каждом порту на подарки, сколько историй рассказал у костра, сколько произнес льстивых комплиментов… И вот, похоже, действительно перестарался. Атаман ревнует и хочет избавиться от меня. «Разделяй и властвуй».

Или я неправильно оцениваю его побуждения? Может быть, наоборот, он действительно оказывает мне особое доверие, покровительство и поддержку? Но мне-то от этого не легче. Свой корабль мне нужен, как собаке пятая нога или, как старому еврею дыра в голову…

От суммы, оставленной мне Дядюшкой Сэмом, осталось не более половины, но, в принципе, я мог бы подзанять, взять кредит или крутануться как-то ещё…

– Может, мне лучше купить себе корабль?

Лицо Зельвинды исказила презрительная гримаса:

– Если в твоем родном таборе так принято… – он тяжело на меня посмотрел. – Тогда я не уважаю его атамана.

Плевать я хотел на атамана своего несуществующего табора. Но я знал, что при этих словах я должен дико оскорбиться и схватиться за кинжал. И я конечно же схватился за него.

Глаза Зельвинды одобрительно блеснули.

– Ну, полно, полно, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть, Рома. (Или «рома» с маленькой буквы. Но это не имеет значения.) – Через несколько дней мы будем во владениях графа Ричарда Львовского, владельца множества грузовых звездолетов, обслуживающих государев Двор. Корабли у графа добрые. Там и займешься нашим промыслом.

Всем своим видом Зельвинда показывал, что разговор закончен, и я поплелся восвояси. Я пересказал суть беседы с атаманом Ляле, стиравшей наше бельё в пластикатовом корыте. Утерев со лба пот, она озабоченно нахмурилась. Но мне сказала:

– Не кручинься, сердечный мой Роман Михайлович, – теперь, хоть уже и не делая ошибки в ударении, она упорно называла меня только по имени-отчеству, но мне это даже импонировало, – что-нибудь придумаем.

Прямо как из сказки какой-то. «Что ты, Ванечка, не весел? Что ты голову повесил?..» Как раз в этот момент к нашему шатру подошел молодцеватый чернокудрый паренек по имени Гойка, с которым я за последнее время сдружился более всего. В руках он держал балисет и явно был настроен повеселиться.

Концы его невероятной длины усов были заброшены за плечи, а вместо трубки он курил обычные сигареты. Я же, еще на корабле Дядюшки Сэма был вынужден бросить курить и теперь уже сознательно удерживался от того, чтобы не начать снова. Хотя иногда и тянуло.

– Хай, Рома! – помахал он мне рукой, присаживаясь к костру. – Слышал я, что скоро будет у тебя свой джуз. Прими и меня с моей Фанни. Нарожаем мы множество детей, породнятся они с твоими, то-то радость нам будет. А?

Лихо же тут разносятся слухи. В отличии от меня он явно уверен в том, что корабль я себе добуду…

– И на добычу возьми меня, – словно прочитав мои мысли, продолжал Гойка. – Ведь ты знаешь, нет в таборе равных мне в штурманском ремесле. А в драке – тем более. А?

Я неопределенно пожал плечами, но Гойка словно бы и не замечал мою неуверенность.

– А как узнал я об этом деле, так и захотелось мне спеть для тебя одну старую-старую песню, которую показал мне еще мой дед. Приготовься же слушать, это длинная песня. А называется она «Баллада о джипси Бандерасе и о том, чего у джипси нельзя отобрать».

«С чего начинается Родина», – пронеслось у меня в голове, а он замолчал и стал, бренча по струнам и трогая клавиши темброблока на корпусе, менять окраску звука. Наконец он что-то выбрал, замер и уставился на огонь. Затем ударил украшенными дешевыми перстнями пальцами по струнам и стал мелко и ритмично перебирать их. Гнусавостью звучание его инструмента напоминало индийский ситар, а мелодикой – испанское фламенко.

Ляля, развесив белье на веревки, подсела к нам. До сих пор я не перестаю удивляться этим кострам на корабле! Жгут древесные поленья, стоят которые безумных денег. Сжигают кислород, из-за чего регенераторам приходится работать с двойной нагрузкой… Но «красиво жить не запретишь». Без этого они, понимаешь ли, не чувствуют себя джипси!..

Целью долгой гойкиной увертюры было не привлечение слушателей и даже не введение их в нужное эмоциональное состояние. Насколько я понимаю, а я уже не в первый раз слушал его, Гойка сейчас занимался чем-то вроде самогипноза или медитации, и только после этого он мог петь по-настоящему.

И вот зазвучал его голос:

Это, как Гойка и обещал, действительно была чертовски длинная и крайне поучительная песня. Сперва по смыслу она напомнила мне песенку про капитана, в которой «он краснел, он бледнел, и никто ему по-дружески не спел…» Бандерас, как и тот капитан, влюбился и пропал… Нюансов дальнейшего сюжета я, отвлекшись на собственные посторонние мысли, не уловил, но к концу почему-то все умерли. Как и почему конкретно – не знаю, пропустил мимо ушей, но мораль сей басни была такова: свободу нельзя менять даже на любовь.

Собравшиеся возле нашего костра соплеменники рыдали, как один, сраженные вдохновенным гойкиным вокалом. Я тоже, чтобы не оскорблять их чувств, сделал печальное лицо. Хотя подобный сюжет помню еще по уроку литературы седьмого класса, когда мы проходили рассказ Максима Горького «Макар Чудра». А потом по этому рассказу был поставлен упомянутый уже мной фильм «Табор уходит в небо». И так как я раза три его видел, катарсиса от песни не случилось, и я не смог выжать из себя ни одной слезинки. Это при моей-то сентиментальности. Но зато я извлек из этой ситуации некую науку: всё в этом мире меняется, кроме анархических цыганских идеалов.

– Всё понял? – спросил Гойка, утирая слезы. Как настоящий художник он сам переживал не меньше, а то и больше публики.

– А то! – ответил я, разведя руки.

Хотел бы я знать, что он имел в виду.

Но именно во время слушания его песни я замыслил и почти детально продумал дерзкий план добычи звездолета для своего будущего джуза. А куда деваться?

… И вот мы в засаде на захудалой геоподобной планетке, именуемой «Треугольник БГ». Я прекрасно помню альбом Бориса Гребенщикова «Треугольник», но, думаю, это все-таки чистейшее совпадение. С «Треугольника БГ» мы собираемся угнать звездолет сборщика налогов.

Спланированная мной, дерзкая на первый взгляд, операция в сущности значительно безопаснее угона какого-нибудь частного грузовика-дальнобоя, чем промышляют джипси обычно. Дело в том, что мы вошли в сговор с губернатором планеты, и условия угона у нас будут самые благоприятные.

Основной источник доходов в бюджет «Треугольника» – добываемое тут и только тут вещество «мудил», сырец для производства повсеместно используемого в медицине наркотического препарата «ебутина». Мудил не найден больше ни на одной обжитой планете галактики. В этом и счастье и беда треугольцев.

Добыча подобных уникальных веществ по закону облагается налогом в размере пятидесяти процентов натурой. А после реализации – еще тридцать процентов отдается государству, как налог от продажи наркосырья. В результате две трети дохода от добычи мудила уходит государству, и лишь треть – в бюджет планеты. Само-собой, это мало устраивает ее жителей.

Уговор между нами и губернатором состоял в том, что он поможет нам угнать уже загруженный годовой порцией мудила звездолет налогового инспектора, мы же в оплату за помощь вернем этот груз треугольцам. Груз – им, корабль – нам. Но выглядеть все должно так, как будто бы мы скрылись вместе с мудилом, и само-собой никто не станет требовать от администрации планеты платить налог снова.

Самым трудным было убедить губернатора в том, что мы не собираемся обмануть его и вместе с кораблем присвоить так же и груз мудила… (Да какой же мудила придумал веществу такое название?! Нет, всё! Отныне буду называть его «сырец ебутина»… Тьфу, ты!.. Просто «сырец».)

Губернатора понять нетрудно. Мало кто склонен доверять цыганам. И правильно. Если бы мы знали, куда можно сбыть сырец или как произвести из него наркотик, мы бы обязательно умыкнули и его. Но мы не знали ни того, ни другого: секрет производства принадлежит государству, охраняется им, как зеница ока, и на этот рынок еще ни разу не поступала самопальная продукция. Это убедило губернатора. Все остальное было делом техники.

Табор раскинулся вокруг «Треугольника БГ», когда звездолет налоговой инспекции был уже загружен сырцом, а во дворце губернатора начался прощальный банкет (традиционная форма скрытой взятки). Мы же с Гойкой уже заранее находились на планете, в засаде – на пригорке возле космодрома, откуда прекрасно был виден и дворец губернатора.

В задачу губернатора входило напоить своих непрошеных гостей – налогового инспектора и штурмана корабля – до полного беспамятства, а также позаботиться о том, чтобы дежурить на космодроме выпало в эту ночь самым бестолковым из имеющихся в штате охранникам. Тогда картина кражи будет выглядеть натурально.

На пригорке мы проторчали больше двух часов. Наконец окна губернаторской спальни дважды мигнули. Это означало: «Готовы оба». Архаичность приемов, то, что информацию мы не доверяли современным средствам связи, работала на чистоту операции. Вот и команду на посадку звездолетов я дал, выпустив в небо три зеленых ракеты. Не заметить их через бортовые телескопы Зельвинда просто не мог.

Максимальная загрузка единственного местного космопорта – сорок звездолетов, но он никогда не бывает загружен даже наполовину. Сейчас, например, на площадке только девять кораблей – восемь местных и один, самый навороченный, налогового инспектора – тот, на который мы нацелились. В связи с такой недозагрузкой персонал тут привык работать неспеша…

И вдруг сразу семнадцать посудин, находящихся возле планеты, передают просьбу об экстренной посадке в связи с техническими неисправностями! Закон требует непременно удовлетворить такой запрос, если, конечно, позволяет площадь космодрома. А она позволяет!

Персонал в замешательстве. Если бы у дежурного диспетчера хватило ума не следовать слепо букве закона, если бы он решил взять на себя ответственность и не разрешил посадку… Но за пультом – отменнейший болван. Скорее всего он почувствует какой-то подвох и, прежде чем дать «добро», он позвонит губернатору… Но тот, как и его гости, в стельку пьян…

С ревом и грохотом повалились на площадь космодрома все семнадцать цыганских кораблей, покрытые вековой окалиной, трещинами и кое-как наляпанными заплатами. Такого металлолома тут, наверное, еще не видели. Джипси же, скорее всего, даже и не заметили когда-то, как перебрались в эти звездолеты из кибиток.

Но – не время для лирики и философии! Выдернув из-за поясов парализаторы, я и Гойка, пригнувшись, бросились вниз по склону к воротам космопорта. На такую удачу мы даже и не рассчитывали: ворота открыты, охраны нет. Хотя, оно и понятно: сыплющиеся с неба корабли вызвали вполне естественное смятение: они восприняты как потенциальная угроза, хотя и неясно, чего от них ждать. Но уж нападения с тыла сейчас, в мирное время, предвидеть тут не мог никто.

Внезапно из помещения диспетчерской, к которому мы, собственно, и спешили, навстречу нам выбежал человек в форме служащего космопорта. Мы увидели друг друга одновременно, но мы уже держали оружие в руках, он же только судорожно потянулся к кобуре… И получил двойной парализующий заряд.

Вся эта операция совсем не походила на традиционные воровские вылазки джипси. Я с трудом уговорил на нее Зельвинду, нажимая на то, что времена меняются, что расчет и хитрость могут стоить сегодня не меньше смелости и удачи. Я же настоял и на применении парализаторов. Джипси не кровожадны, грабежу они предпочитают бескровное воровство и мошенничество. Но они никогда не пользуются дистанционным оружием, предпочитая всему прочему магнито-плазменные кинжалы, при необходимости легко превращающиеся в сабли или шпаги. И уж если случается рукопашная, бьют насмерть. Я же хотел заполучить корабль, не погубив ни единой души.

Хлопки парализаторов слышались тут и там. Это, вывалив из звездолетов, «цыгане шумною толпою» убирали свидетелей будущей отгрузки сырца. Мы с Гойкой уже вбегали в диспетчерскую, когда я отчетливо услышал свист: заряд бластера прошел где-то совсем рядом с моим ухом. Гойка среагировал быстрее меня, и еще один работник космопорта на сутки превратился в неподвижный манекен.

Мы тщательно осматрели диспетчерскую. Нельзя было оставлять ни единого свидетеля. Тут было тихо и пусто. Но дотошность, с которой мы обследовали каждый угол, оказалась нелишней. В запертой кабинке туалета мы обнаружили дрожащую женщину лет тридцати пяти, одетую все в ту же форму.

Дверь кабинки Гойка выбил пинком, женщина завизжала, но тут же смолкла, сраженная зарядом парализатора. Гойка не был бы джипси, если бы не посчитал ее своим законным рофеем. Он внимательнейшим образом обследовал ее, затем обернулся ко мне и изобразил на лице гримасу, означавшую: «Ничего хорошего». Я сделал вид, что огорчен. Мы продолжили путь и вскоре выскочили на улицу. Вдалеке уже слышался рокот гусениц транспортеров. На то, чтобы выгрузить сырец, хватит пяти-шести часов.

А вот и роскошный губернаторский флаер (в просторечье – «псевдолет»). Он остановился перед нами, и из него, чуть пошатываясь, выбрался хозяин – дебелый рыжий мужчина в старомодном вечернем костюме. Выглядел он довольно неважно: видно, не одну таблетку спорамина пришлось ему заглотить, чтобы нейтрализовать действие алкоголя. Хмель при этом проходит, но нагрузка на организм ужасающая.

– Всё чисто? – спросил он меня, делая вид, что не замечает мою протянутую для рукопожатия ладонь.

– Чисто, – отозвался я, пряча руку в карман. Мне глубоко плевать на его отношение ко мне. Я – джипси, и не мне добиваться расположения у этой рыжей государственной свиньи. – Вы сняли генный код инспектора?

– Да, – кивнул он. – Поспешите к кораблю.

Он хлопнул дверцей и помчался вперед. Скотина! Руку жать не обязательно, но мог бы и подвезти!

Операция прошла, как по маслу. Треугольцы вернули свой сырец, мы заполучили судно. Новый корабль табора, корабль моего джуза, ведомый Гойкой поднялся в небо первым. За ним взметнулись и остальные семнадцать звездолетов.

… На борту со мной все те, кто решил встать под моё покровительство, человек, примерно, около пятидесяти. Большинство из них бродили сейчас по сдну, осматривали, ощупывали и даже обнюхивали элементы его интерьера. Им еще никогда не доводилось бывать на таком современном и комфортабельном звездолете. Но если жена Гойки, чернокудрая болтушка Фанни, непрерывно нахваливала наше новое жилище, то желчный старикан Хомук, смотрел вокруг недоверчиво и сердито. «Не будет нам удачи на этом корыте, ой, не будет…» – бубнил он, и было не ясно, зачем же тогда он попросился в мой джуз. Разве что из прежнего его выгнали…

Есть среди этих людей, конечно же, и прабабка Ляли, старая колдунья Аджуяр. И она то и дело оказывается возле меня. И вид у нее такой, словно она только и ждет подходящего момента, чтобы что-то мне сказать. Но это ее проблема. Не дождется старая ведьма, чтобы я подошел к ней первым.

Я и Ляля, обнявшись, стояли возле штурманского гойкиного кресла, когда застрекотал и замигал огоньками щиток модуля связи. Ткнув в кнопку пальцем, я увидел перед собой довольную рожу Зельвинды.

– Хай, рома! – воскликнул он с жаром, поднимая перед собой объемистую посудину. – С удачей тебя! – и, как он всегда это делал в моменты наивысшего душевного подъема, щелкнул пальцем по колечку в носу, чтобы то отозвалось сиреневым – «дзин-н-нь!» – Ты еще без чарки?! И куда ж это смотрит твоя красавица-жена?!

– Ай, атаман, моя оплошность, – улыбаясь, кивнула Ляля и, выскользнув из моих объятий, отправилась за вином, заранее ею припасенным.

– Эх, – покачал головой Зельвинда, – а я-то с дуру собрался наречь тебя именем «Рома Чечигла». – («Чечигла» по-цыгански – хитроумный. Прямо, как Одиссей.) – Не рано ли? Ты, как я погляжу, и жену-то воспитать как следует не можешь… Ладно. Придет девка, принесет вино, вызови меня. – И Зельвинда отключился.

Вот тут-то, улучив момент, когда ее правнучки не было рядом, ко мне и подковыляла старуха Аджуяр. Потянув за рукав, она увела меня от гойкиного кресла и тихо спросила:

– Она уже сказала тебе, что беременна?

Я ошеломленно покачал головой, и Аджуяр, сверля меня ведьминским взглядом из-под мохнатых бровей, продолжала:

– Видно, касатик, совсем я рехнулась на старости лет. Только никогда еще карты меня не обманывали. И вот, что они говорят на этот раз. Быть твоему сыну на царевом престоле, ежели только убережешь его от погибели.

– О-о!.. – только и смог вымолвить я. Лишь бы старуха не разоблачила меня перед соплеменниками. А я-то уже успел позабыть, зачем появился в этом мире. И как не хочется мне об этом вспоминать!..

Внимательно проследив всю череду эмоций на моем лице, старуха издала сиплый смешок и загадочно произнесла:

– Жалко мне тебя, бриллиантовый, ох, жалко. А еще жальче правнучку мою, раскрасавицу…

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на нас никто не обращает внимания, я схватил старуху за повязанную на шее выцветшую косынку и притянул к себе:

– Говори, ведьма, что знаешь!

– Отпусти-ка руки, – просипела старуха. – Не вводи в грех.

Я послушался ее, вспомнив про порчу, сглаз и прочую цыганскую чертовщину. Потеревв шею и поморщившись, старуха вновь усмехнулась:

– Кабы знала чего, так сказала б. Не чужая мне Ляля, а напротив: любимая правнучка. И сынок твой, выходит, мне праправнучком придется. Но карты – не книга. Что открыли, то лишь и ведаю… А только сыночка-то покрести, покрести. Коль не покрестишь, ой, дюже потом сокрушаться будешь…

* * *

О, боги! Неужели вот это косматое и бородатое чудовище с головой, повязанной кроваво-красной косынкой, что ведет через тьму галактики угнанный у властей звездолет, неужели этот неопрятный монстр и есть Роман Безуглов, то бишь я?.. Тот самый Роман Безуглов, который еще недавно был студентом-филологом. Тот самый несуразный человек, с которым там, в двадцатом веке, вечно происходили какие-то нелепые происшествия…

Например в армии. Ну с кем, скажите с кем еще, мог случиться такой идиотизм, о котором вслух я никому и никогда не рассказывал… (Я понимаю, что этот кусок выбьется из стиля всего прочего повествования, но, надеюсь, вы простите мене это.)

Однажды я попал в госпиталь с воспалением легких. И пока лежал, начальник госпиталя, майор, прознал, что я хорошо рисую. И предложил мне полежать еще несколько месяцев, оформить в госпитале «красный уголок». Я само-собой согласился, ведь всяко это лучше, чем служить на общих основаниях, ходить в наряды. Но загвоздка была в том, что я выздоровел. Майор сказал: «Мы тебе такую болезнь напишем, что держать у себя сможем сколько захотим». И в историю болезни написал: «геморрой». Мол, случилось обострение – положили, прошло – выписали…

Вот, лежу я месяц, два, три, «Красный уголок» расписываю, все вокруг о нашем договоре с майором знают… И тут пришел в госпиталь новый врач, лейтенант, прямо из медицинского института. И сразу вышел на дежурство. Вечером устроил обход. Садился перед постелью больного, листал историю болезни, выяснял, как самочувствие, рекомендовал что-нибудь… Если ангина, горло смотрел, градусник ставил, а если рана какая-нибудь, осматривал ее, перевязывал… И вот добрался до меня. Заглянул в карточку… Говорит:

– Пройдите со мной.

Иду я за ним по коридору и размышляю: «Наверное, он знает, что никакого геморроя у меня нет. Но он-то думает, что другие больные этого не знают, а потому повел меня к себе, якобы для осмотра. А на самом деле чайку попьем, покурим, поболтаем, он меня и отпустит…»

Потом подумал по-другому: «Или ничего он не знает? Тогда надо ему объяснить. А вдруг тогда он обо всём настучит в округ, и майора моего, благодетеля, накажут. Да и меня по головке не погладят…» Так я ничего конкретного и не решил к тому моменту, как мы до его кабинета добрались. Там он мне говорит:

– Снимайте штаны.

Я снял.

– Наклоняйтесь, – говорит он и натягивает резиновую перчатку.

Я наклонился. И решился, наконец, на откровенный разговор. Но было поздно. И уже чувствуя, как его смазанной вазелином палец входит мне в задницу, я, почему-то очень писклявым голосом, сказал:

– Я вам сейчас все объясню…

– Что объясните? – и палец его при этом совершает вращательное движение.

– Поговорите с товарищем майором, – все так же пискляво продолжил я, чувствуя, что краснею.

Уж и не знаю, что он подумал, но сразу же меня отпустил.

Вот такие истории со мной случались… А с женщинами?! Да, они были у меня. Но в какие только нелепые ситуации я не попадал с ними, каким только унижениям не подвергался… Но к делу это не относится…

Да. И вот этакий недотепа стал главой космического джуза, тайным претендентом на русский трон и ведет свой звездолет к Храму своего предка, святого мученика Царя-искупителя Николая Второго, к главному православному храму этого мира…

Потому, что если уж где-то крестить сына (если конечно не врет колдунья, и у нас родится именно сын, а не дочь), то лучшего места, чем эта, одна из немногих клерикальных космостанций, и представить себе нельзя было. Покрестим, так сказать, чисто по-семейному.

Уговорить Зельвинду направить табор именно в этом направлении мне не составило ни малейшего труда поскольку самому ему, куда лететь, было в высшей степени начхать. По моим расчетам, тащиться нам туда предстояло около десяти месяцев. В тот момент, когда мы двинулись в путь Ляля была на втором месяце беременности. То есть, когда мы доберемся до Храма, моему сыну (или все-таки дочери?) будет три месяца…

И вот, к настоящему моменту мы преодолели уже полпути, то и дело останавливаясь на планетах, на крупных обжитых астероидах или же пристыковываясь к космическим станциям. И, где бы мы не оказывались, всюду мы устраивали торговые ярмарки.

Далеко не одно только воровство приносит джипси средства к существованию, напротив, прежде всего это относительно честная торговля. Мы не платим налогов и пошлин, а потому наш товар несколько дешевле, чем у других торговцев, и простой люд покупает его у нас с превеликим удовольствием.

Так что жители многих, в первую очередь отсталых, аграрных планеток души не чаяли в цыганах и встречали их с распростертыми объятиями, устраивая красочные праздничные карнавалы… Но ухо, правда, держали при этом востро. Мало ли…

Нашей ближайшей остановкой должна была стать планета под неактуальным пока, но все-таки близким названием «Рожай резче!» Да-а, уж что-что, а названия обжитого человеком космоса совсем не похожи на те, которые представлялись фантастам двадцатого века. И ничего удивительного. Первопроходцы вкладывали в названия то, что им было по-настоящему близко. Случались, конечно и более или менее стандартные названия, но значительно чаще на звездной карте встречались такие оправданно унылые, как «Надоели Консервы», такие романтические, как «Подарок Матильде» и «Рай Котам» или такие агрессивные, как «Пшел вон!»

В одной из обжитых звездных систем я заметил две планетки, одна из которых являлась спутником другой. Та, что крупнее называлась, «Тут-то я ее и трахну», спутник же назывался «Не вышло»… Но потом, наверное, все-таки вышло, потому что планета «Рожай резче» находилась от этой парочки как раз примерно в семи-девяти месяцах движения на поглотителях.

Правда, было довольно много названий и земного географического происхождения – названия городов, а изредка и стран, с приставкой «новый» или без нее: Париж, Болонья, Екатеринбург, Новая Саломанка, Новый Томск, Новые Холмогоры, Новая Кастория и даже Новая Новая Гвинея…

Я выбрал для привала именно «Рожай резче!» прежде всего, чтобы повеселить Лялю названием, Зельвинда же был не против. При условии, что мой корабль сядет первый – на разведку. Всякое ведь бывает.

Сев, мы увидели то, о существовании чего я уже давным давно забыл. Но чего, как оказалось, мне отчаянно не хватало. Мы увидели снег.

Мои цыгане были прекрасно знакомы с этим природным явлением, но относились к нему совсем не так, как я. Сразу после приземления ко мне подошел Гойка:

– Чечигла Рома, летим отсюда, а?

– Почему же?

– Там, где даже вода стала холодной и твердой, люди не бывают добрыми и приветливыми.

– Не спеши, рома, – возразил я. – Было дело, я жил в мире, где снег регулярно покрывал землю, и не таял по несколько месяцев. Однако люди там были не хуже, а может и лучше, чем в других местах. А как они справляли Новый год! До него осталось всего несколько дней. Возможно и тут его отмечают также весело…

– Не думаю, – пожал плечами Гойка. – Может там, откуда ты родом, Новый год и праздник. А в России – нет. Рождество Христово – это праздник…

* * *

Сели мы на заснеженном плато космодрома, отстоящем от города на несколько километров, и минут пятнадцать ждали, когда появится хоть кто-нибудь из официальных лиц. Никаких документов мы оформлять само-собой не собирались, а хотели просто дать взятку. Но дать ее было некому. Это было неестественно. Обычно, в надежде на наживу, мелкие чиновники, как стервятники, слетаются к прибывшему на планету кораблю.

Так никого и не дождавшись, я решил выйти на разведку, хотя бы для того, чтобы походить по снегу, послушать под ногами его гипнотический скрип. Гойка увязался за мной. Хотела пойти и Ляля, но я не разрешил: в ее положении не до разведки.

Одевшись потеплее, мы с Гойкой спустились по трапу вниз. И именно в тот миг, когда подошвы наших сапог коснулись снега, на горизонте показалась черная движущаяся точка. Сперва я подумал, что это что-то вроде аэросаней, но когда объект приблизился, я с удивлением обнаружил, что эта машина передвигается на мощных, по колени проваливающихся в снег, ногах. Она сильно походила на гигантского страуса, но без шеи и без головы. Мчался «страус» с невероятной скоростью, высоко задирая колени, и снег, клубами взметаемый толстыми ногами, казалось, не был для него помехой.

Мой интерес почти не имел примеси опасения. Вряд ли местные жители настроены к нам агрессивно. Кому мы, нищие цыгане, нужны? Что с нас взять? Самое плохое, что нам могут сделать – это потребовать покинуть планету. Время от времени такое случалось. Но Гойка глянул на меня с беспокойством. Похоже, он не разделял моей уверенности в нашей безопасности. В тот момент, когда «страус» поравнялся с нашим звездолетом, из-за горизонта показалось еще несколько таких же фигур. Их было штук десять.

Остановившаяся перед нами громадина согнула ноги и присела на корточки, словно собираясь помочиться. Передняя дверца с тонированным лобовым стеклом откинулась вверх, и на снег соскочил невысокий лысоватый человечек. Я не поверил своим глазам. Это был Семецкий. Убитый Семецкий! Он стоял передо мной в нерешительности, видно, сомневаясь, тот ли я, кого он ищет. Ведь внешность моя основательно изменилась.

– Семецкий! Вы живы?! – шагнул я ему навстречу.

– Приветствую вас, государь! – чуть отступив, обрадовано воскликнул он на русском языке двадцатого века и поклонился.

– А Дядюшка Сэм сказал мне…

– Я был серьезно ранен, но я выжил, – перебил он меня. – Товарищи по борьбе подобрали мне кое-какие б/у-шные органы на подпольном биоразборе и поставили меня на ноги. Простите, что перебил вас, но я должен немедленно вам сообщить…

Но тут уже его прервал громкий посторонний звук – шум с напором текущей воды. Одновременно повернув головы, мы уставились на его «страуса». Тот писал. Специфический запах мочи на морозе, знакомый мне по деревянным дачным сортирам, не оставлял места для сомнения. Булькающий звук длился минуты две, и за «страусом» образовалась обширная проталина, от которой поднимались клубы пара. Чистоплотный «страус» сделал шажочек в сторону и замер вновь.

– Беда, – сказал Семецкий. – Эти биороботы отвратительны, но другого транспорта тут не нашлось. А как они спариваются… – его лицо исказила гримаса брезгливости. – Впрочем, я тут вовсе не для того, чтобы описывать вам это. Времени у нас в обрез. За мной погоня. Я должен немедленно сообщить вам…

– Они уже близко! – снова перебил я его. – Расскажите в корабле! Гойка, улетаем! – крикнул я по цыгански.

Мы бросились к трапу. Первым по вертикальной лестнице поспешно лез Гойка. Вторым был я. Резко затормозив, «страусы» встали полукругом и одновременно, словно по команде, присели. Гойка стал подниматься еще быстрее, опасаясь то ли их пассажиров, то ли предстоящей вони. Дверцы откинулись, и в тот же миг морозную тишину нарушило характерное шипение, с которым воздух рассекает плазма бластеров. В нас стреляли.

– Скорее! – заорал Гойка. – Они пробьют обшивку!

Позднее я понял, что преследователи не решились бы поставить бластеры на столь мощный режим, ведь случись им повредить реактор, они погибли бы сами. Но в тот момент слова штурмана подстегнули нас, как хорошая плеть.

Мы стремглав взлетели к дверной диафрагме шлюзового отсека, Гойка рухнул на пол и, откатившись подальше, вскочил на ноги. Так же поступил и я. В проеме показалась фигура Семецкого… Но именно тут ему в спину угодил плазменный заряд, предназначенный, скорее всего, мне. Я кинулся к нему, протянул руки к его вытянутым рукам… Но схватить не успел.

– Спасайтесь! – выдохнул Семецкий и рухнул назад. Но еще до этого какой-то серый комочек, сорвавшись с его ладони, шлепнулся передо мной. Не обращая на это внимания, я, несмотря на опасность, хотел высунуться из люка, но, видно, Гойка уже нажал клавишу замка, и диафрагма моментально задраила выход.

Обессиленный, я повалился на пол, и тут же серый комочек взбежал мне на плечо. Это крыса! Милая Сволочь! Как же я, оказывается, скучал по тебе!

Я сгреб ее в ладонь и поднес к лицу. Уж ты-то знаешь, что хотел сообщить мне бедняга Семецкий. Но нет, ты не сможешь мне этого рассказать… Я глянул вглубь коридора, Гойка уже исчез. Раздался нарастающий гул, и корабль охватила предстартовая вибрация. Поднявшись и вернув Сволочь на плечо, я побрел в рубку.

Гойка, мрачный, готовился к взлету. Я забрался в кресло второго пилота. Непоседливая Сволочь сбежала вниз и пропала из виду. Заснеженный пустырь космодрома на штурманском экране был как на ладони, только клубы густого пара несколько усложняли видимость. Двое наших преследователей волокли тело Семецкого к одному из переминавшихся с ноги на ногу «страусов». Его же био-машина так и оставалась неподвижной. Участь ее была решена: она будет сожжена огнем наших дюз.

Корабль рванулся в высь, и перегрузка распластала меня по креслу. Гойка! Идиот! Трус! Я ведь строго-настрого запретил на период лялиной беременности брать с места слишком резко! Я с трудом повернул голову, но он уже и сам осознал свою ошибку:

– Прости, Чечигла, – простонал он, снижая мощность двигателей. – Запамятовал.

– Если с ней что-нибудь случиться, ты будешь сам рожать мне сына, – пообещал я осипшим голосом. Я переключил экран модуля связи на интерком и глянул на верхнюю палубу. Там, слабо шевелясь, вповалку валялись цыгане, захваченные перегрузкой врасплох.

– Ляля! – позвал я.

Одно из тел пошевелилось. Ляля приподнялась и глянула прямо в камеру. Ее глаза на бледном, как у манекена лице, казалось, смотрят сквозь меня. Мое сердце сжалось от жалости и страха.

– Что случилось? – еле слышно проговорила она.

– В нас стреляли, – ответил я, оправдываясь за этого идиота Гойку. – Нам нужно уносить ноги. Как ты?

– Нормально, милый, – она вымученно улыбнулась. Тем временем и остальные джипси начали садиться, потягиваясь и разминая плечи.

– А как… Как ребенок? – не унимался я.

– Посмотрим… Но я ведь – джипси. Не бойся, Роман Михайлович. Вряд ли с ним случится что-то худое.

Я вздохнул почти облегченно. Будем надеяться, что она права. Почему, все-таки, она так упорно величает меня по отчеству? Даже в такой ситуации. Возможно для того, чтобы я не забывал, кто я для этого мира? Но не скрою, это приятно.

– Я скоро буду с тобой, – пообещал я, отключил связь и закрыл глаза.

– Рома, прости… – опять затянул Гойка.

– Заткнись! – огрызнулся я. – Не мешай мне думать.

Так что же хотел передать мне Семецкий? Теперь мне это не откроет никто. Ясно лишь одно. Моя спокойная жизнь главы цыганского джуза закончилась. На меня объявлена охота. А это значит, что, скорее всего, Дядюшка Сэм все-таки попал в руки врагов, а не друзей. И они сумели выпытать у него правду о моем происхождении. И они каким-то образом следят за мной.

Так что же я должен делать? Да понятия не имею!.. И тут до меня дошло. Нас будут преследовать. Я обернулся к Гойке:

– Немедленно отключи все наши навигационные маяки! – приказал я, а затем вызвал корабль Зельвинды.

– Хай, Рома, – хмурясь отозвался атаман. – Что стряслось? Кто вам на хвост наступил?

– За нами погоня, – пропустил я мимо ушей его вопрос. – Прикажи звездолетам отключить все маяки.

– Ты понимаешь, что говоришь?! – выпучил глаза Зельвинда. – Мы исчезнем со всех карт, и кто-нибудь выскочит из гиперпространства прямо у нас перед носом! Свобода дорога, но она бывает только у живых.

– Не время спорить! – заорал я сердито. – Вероятность столкновения невелика, а если мы останемся видимыми, нас уничтожат точно!

– Ай-ай-ай-ай-ай! – мотая головой, состроил свирепую гримасу Зельвинда. – Во что ты нас втягиваешь, Чечигла Рома?

– Уже втянул. Но давай обсудим это потом! – взмолился я. – Отключите маяки, а я сейчас же переберусь к тебе в шлюпке.

– А знаешь ли ты, что если жандармы застукают нас на этом, нам раз и навсегда запретят пилотировать звездолеты?

Ах ты, какой законопослушный гражданин… Я молчал, подыскивая убедительн довод. Но неожиданно Зельвинда сдался сам:

– Ладно, – сказал он. – И на какой срок?

Если б я знал. Больше всего мне хотелось ответить, – «навсегда», – ведь когда целый табор вновь включит навигационные маяки, нас обнаружат мгновенно. Из гиперпространства звездолеты толпой не выходят. Но я не мог позволить дискуссии затягиваться.

– Убери маяки и встречай шлюпку, – ответил я уклончиво. – Мы всё решим вместе, атаман.

«Голова – хорошо, а два сапога пара»…

* * *

Пристыковавшись к кораблю Зельвинды, благо, пилотируется шлюпка автоматически, я направился в рубку. Давненько же я тут не бывал. Все-таки мой и этот корабли – небо и земля. В мой джуз перешли самые дисциплинированные и чистоплотные джипси табора. А тут… Грязь, вонь и вечная атмосфера вялотекущего пьяного дебоша. Пробираясь в рубку и здороваясь с соплеменниками, я не на шутку беспокоился о том, чтобы не нахватать в бороду вшей.

И вот я предстал перед сердитым ликом кольценосого Зельвинды Барабаша. Я уже почти решил признаться ему во всем и получить по заслугам. Но не захочет ли тогда Зельвинда купить покой своему племени, выдав меня властям. У него достаточно твердые понятия о чести, и мы – почти друзья, но я обманул его, и когда он узнает, что я – не джипси, что я – чужак… Пристав к табору, я подверг опасности всех его людей. Хотя осознал это только сейчас… К счастью, Зельвинда сам подсказал мне, как обманывать его дальше. Едва завидев меня, он взревел:

– Говорил я тебе, Рома, что воровать корабль мытаря – опасно! Видно, рано дал я тебе имя Чечигла!

Итак, он уверен, что преследуют нас только из-за корабля. Моя голова моментально стала работать в этом направлении.

– Я должен отвести опасность от табора, – заявил я. – Придется вам еще некоторое время оставаться невидимыми для жандармских навигационных систем. Я же включу все маяки и поиграю с ними в кошки-мышки, пользуясь гиперпространственным приводом. Пусть попробуют поймают.

Зельвинда моментально оттаял.

– Ха! – сказал он и щелкнул ногтем по кольцу в носу. – Ты хитер. И ты справедлив. Но есть загвоздка. Ни один штурман нашего табора не умеет протыкать пространство. У нас никогда не было таких кораблей. – Сказав это, он сунул в рот трубку, пустил клуб дыма прямо мне в лицо и прищурился, ожидая ответа.

– Мы доберемся до ближайшего порта и выкрадем себе штурмана, – продолжал я гнать напропалую.

– Смелый и глупый, – сообщил мне Зельвинда сведения обо мне. Я не позволю тебе опять рисковать нашими головами. Красть корабли это одно, а красть людей – совсем другое.

– Зельвинда, – решил я сменить тактику спора, – не надо корчить из себя ангела. Я, между прочим, знаю, что перед самым моим появлением в таборе, вы не просто угнали корабль, а захватили и продали его вместе с капитаном. А двух его помощников – прикончили.

– Девка разболтала?! – нахмурился атаман. – Нет юбкам веры!

– Муж и жена – одна сатана, – парировал я. – Что это за секрет, о котором знает весь табор? Что ли, только мне знать не положено? Она моя жена, и она должна рассказывать мне все, что знает.

– Ладно, прав, – смирился Зельвинда. – Ну, прикончили. И что с того? Табор голодал, а тут подвернулся случай. Не тебе меня учить, что можно, а чего – нельзя! Так и так было помирать. Но нашелся шанс выжить, и все получилось. Как раз потому, что жандармы никогда не заподозрили бы в грабеже мирных джипси. А сейчас ты предлагаешь играть с законом в открытую.

– Да. Но я один. Все наши корабли без маяков разлетятся в разные стороны, а потом по очереди включат их, как будто бы выныривая из гиперпространства. Это не вызовет подозрений. Ты был прав, не стоило связываться с налоговой инспекцией. Когда я уведу погоню подальше, я постараюсь украсть обычный грузовик и пересяду в него. И все мы встретимся вновь.

– А люди твоего джуза?

– Ты заберешь их на свои корабли. Мы все провернем вдвоем с Гойкой.

– Не выйдет, – Зельвинда покачал головой. – Тебя воспитывал странный табор. Наши люди не покидают своего капитана в беде.

– Но это нужно. Я прикажу.

– Даже не пытайся. Джипси – народ вольный. Они скорее убьют тебя, нежели выполнят такой приказ.

Вот, блин, логика! Они не покинут меня в беде, они скорее убьют меня…

– Но табор таким образом мы спасем, – продолжал он. – Что же касается тебя и твоего джуза… План слишком сложный, чтобы сработать. Но это – дело твое и твоих людей. Что ж, рискуй. Если пропадешь, про тебя сложат новую песню, – он ударил меня по плечу.

Наверное, последнему его высказыванию я должен был безмерно обрадоваться. И Зельвинда не был бы собой, если бы в его руках откуда ни возьмись не появился объемистый кувшин вина.

– За риск! За свободу! За доблесть! – провозгласил он, наполнив чаши.

В моем плане было слишком много тонких мест, готовых лопнуть в любой момент. Вот первое. Пока на моем борту не появится штурман, умеющий прыгать через гиперпространство, я не мог включить навигационные маяки. Но как без них садиться в космопорту?

Приходилось выкручиваться. И данную проблему мы с Гойкой решили следующим образом. Мы вдвоем спустимся на планету в шлюпке, а невидимый для навигаторов корабль оставим болтаться на орбите вокруг нее. Если учитывать, что из гиперпространства звездолеты выныривают в некотором отдалении от планет, риска столкнуться с ними нет. А если к планете кто-то будет подлетать в пониженном режиме поглощения пространства, он не сможет не заметить наш корабль.

– И он не станет никому сообщать о нас, – подмигнул мне Гойка. – Мало ли почему звездолет мытаря, отключив маяки, затаился на орбите? А?

Хотя я и был уверен, что все будет именно так, как предсказывал атаман, я все-таки собрал своих людей на сход. Я рассказал им о том, что за кораблем охотятся власти, о нашем плане, а закончил свою речь тем, что считаю, им безопаснее было бы на некоторое время перебраться на другие корабли табора. Освещение палубы имитировало сумерки, блики костра выдергивали из толпы непроницаемые лица моих цыган. Они молчали.

– Ну?! – не выдержал я тишины. – Чего притихли? Разве я не прав?

На помощь мне пришла Ляля:

– Не серчайте, ромалы, – сказала она. – Он ведь даже язык наш не знал, когда я его в табор привела, что же он может знать о наших порядках?

Похожий на старого облезлого волка старик Хомук проскрипел:

– Ты была бы права, девка, коли б он не был нашим джуз-атаманом. Мы доверяем ему нашу жизнь, а он до сих пор не знает наших главных законов.

Цыгане тихонько загудели.

– Ты считаешь, он не достоин? – с вызовом спросила Ляля.

– Я считаю, что его надо учить, – ответил Хомук и вновь повернулся ко мне: – Только смерть может заставить джипси покинуть капитана. И еще – переход в новый джуз. Но и то, и другое может случиться только один раз.

Я пошел ва-банк:

– Знаю. Но прежде чем подвергнуть вас риску, я хотел узнать, готовы ли вы идти за мной, или предпочтете выбрать на мое место другого. Таков закон моего родного табора.

– Да-а, – протянул Хомук, – из далеких краев ты прибыл к нам, Рома… Хватит болтовни. Делай то, что считаешь нужным, и пусть все будет так, как будет.

Что ж, пора снять напряжение и закрепить удачу. Предвидев недовольство, я загодя приидумал, как это сделать. Рояль в кустах. Правда, балисет имеет только пять струн, но к этому нетрудно было приспособиться, и несколько раз я бренчал на нем Ляле, а больше никто в таборе не слышал, как я играю.

Я убедился, что инструмент строит, потрогал клавиши темброблока, и добился того, что звук стал почти фортепианным. Затем я провел по струнам и огляделся. Цыгане замерли в ожидании. Блики костра играли на лицах… Когда-то в студенческом театре мы ставили оперетту «Мистер Икс». Ария из нее будет сейчас, пожалуй, как нельзя кстати. И я запел:

Цыгане пооткрывали рты.

Тут какой-то кусок у меня вылетел из головы… Собственно, вот строчка из-за которой я вспомнил это произведение. Она актуальна:

А следующая уже не актуальна:

Ляля подозрительно уставилась на меня. Она ведь знает мой русский язык… Слова окончательно перепутались. «На автомате» я ещё пропел:

И все. Следующая строчка стерлась напрочь. Как отрезало. Потому, невольно выдержав эффектную паузу, пришлось импровизировать:

Я остановился и замолчал. Бедный Кальман.

– Ты – великий менестрель, Рома! – воскликнул Гойка восхищенно. – Твоя песня странна и прекрасна!

– И что же она означает? – поинтересовался Хомук скептически.

Ляля, укоризненно покачав головой, опередила меня:

– «Я одинокий. Я выступаю с номерами в балагане, богатые люди не уважают меня. Они – глупые и плохие».

– Справедливая песня, – кивнул Хомук.

И цыгане захлопали. Ведь на ярмарках все они ходили по канатам, жонглировали, показывали фокусы и дрессированных животных. И нельзя сказать, что они были так уж счастливы своим положением.

Что ж. Мой подорванный было авторитет восстановлен. А моя совесть – чиста. Я предупредил их, а они сделали свой выбор.

* * *

Ближайшая к нам планета называлась просто, но со вкусом: «Рай». И это наполнило меня самыми недобрыми предчувствиями. Наша шлюпка приземлилась в удаленном от конторы уголке космодрома. Если нас и засекли, то смылись мы раньше, чем к шлюпке кто-либо приблизился. Возможно, посудину в наше отсутствие арестуют, но тогда и будем действовать по ситуации. В конце концов, в таком рискованном предприятии, как наше, все до мелочей предугадать невозможно.

Пока мы летели к Раю, Гойка учил меня, как следует вести себя на планете, слегка удивляясь моей неосведомленности. Главной проблемой, с которой мы могли столкнуться, было отсутствие у нас обоих кода социальной значимости. Но если мы сразу двинем в портовый кабак, заверил меня Гойка, обойти это обстоятельство будет нетрудно. Главное, чтобы при нас были тугрики. Хозяева подобных заведений редко бывают чересчур щепетильны.

Когда шлюпка приземлилась, я испытал забытое уже ощущение: словно огонь пробежал по телу. Значит, я могу летать тут с помощью гравитата. Но делать этого снова нельзя. Провожаемые подозрительными взглядами служителей космодрома мы, воспользовавшись самодвижущимися дорожками, довольно резво добрались до ворот и соскочили на обычный тротуар. Теплый ветерок обдувал наши лица. Если такая погода держится тут всегда, происхождение названия планеты легко понять.

За воротами меня вновь окатило огнем: зона действия антигравитационных генераторов закончилась, видно, они установлены только на космороме. Гойка моментально определил, какое из зданий является кабаком, и мы направились туда.

Впервые за все время пребывания в двадцать пятом веке я увидел негра. Он был толст и похож на Луи Армстронга. Одет он был в коричневую ливрею с золотыми отворотами. Это был швейцар. Стоило нам приблизиться к дверям, как над ними с препротивнейшим звуком замигало табло. Негр шагнул нам навстречу, и белки его глаз угрожающе сверкнули.

– Спокойно, – выставив вперед ладонь, остановил его Гойка. – Мы – свои. – Он сунул в карман руку и всучил швейцару одну из тех кредиток, которыми я его заранее снабдил. – Это тебе на чай. Для начала.

Негр хмыкнул, положил карточку во внутренний карман ливреи и, коснувшись петлицы, произнес:

– Босс, тут двое джипси. Без кодов.

Он помолчал, по-видимому получая наставления. Затем выдал:

– Но они дали мне пятьдесят хрустящих.

(Я точно видел, что Гойка дал ему сотню.) Негр опять немного помолчал, закатив глаза выслушивая шефа, затем еще раз коснулся петлицы и, растянув в улыбке пухлые губы, указал нам на дверь:

– Добро пожаловать в «Преисподнюю».

Только тут я обратил внимание на вывеску. Заведение называлось именно так. Ад в раю. Предчувствия мои стали еще более тягостными.

Однако, войдя в ресторан, ничего особенно адского, кроме пламени газовых горелок в форме факелов, я не заметил. Да нарочитую мрачность красно-черных костюмов официантов, которые все поголовно были неграми. Один из них, слегка пританцовывая под ритмичную музыку, провел нас через несколько комнат к свободному столику, парящему над полом.

Итак, наша задача – сидеть и наблюдать за посетителями. Выяснить, кто из них – штурман современного гиперпространственного корабля и любым способом доставить его на наш звездолет. Купить, запугать, споить или просто связать по рукам и ногам… Решим по ходу.

В кабаке, состоящем, словно улей, из множества небольших сообщающихся друг с другом зальчиков, было людно и шумно. Большинство присутствующих были мужчины, выглядевшие заправскими головорезами и прожженными космическими волками. Женщин было мало, но все они были полуодеты, а их вид и поведение также не оставляли сомнений в роде их деятельности. Поголовно все посетители были пьяны и болтали, стараясь переорать музыку и друг друга.

Ловко орудуя дистанционными пультами, официанты отправляли плавающие под потолком подносы со снедью в нужные места. Но некоторых посетителей такая манера не устраивала, и к их столикам напитки и яства официанты приносили сами.

Наши цыганские одеяния вызвали всеобщее оживление, и приковали множество глаз. Просмотрев меню, Гойка сделал заказ, и официант исчез. Тут же от соседнего столика отделилось плавающее сидение и, неся на себе грузную фигуру, пристыковалось к нашему.

Перед нами возник здоровенный верзила со светлыми, словно выгоревшими на солнце, волосами, заплетенными в косу. Коса, в свою очередь, словно толстый ошейник, была обмотана вокруг его шеи. Верзила наклонился к нам, обвел нас пьяными красными глазами, а затем сообщил, вперившись взглядом в Гойку:

– Джипси.

– О, да, – подтвердил Гойка.

– А где табор?! – с нажимом произнес наш непрошеный сотрапезник и вдруг заржал так, словно чрезвычайно удачно пошутил. Просмеявшись, он все так же безапелляционно сообщил Гойке:

– Цыгане петь умеют. Цыганские песни. – И вновь разразился хохотом.

«Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь…» Я видел, как Гойка потянулся к кушаку, под которым был спрятан плазменный кинжал. При этом он демонстративно не смотрел на своего собеседника, а повернул застывшее лицо ко мне. Нужно было срочно вмешаться и разрядить обстановку. Я торопливо заговорил:

– Все нормально. Нас никто не пытается оскорбить. Человек просто пьян, понимаешь? Просто пьян.

Несмотря на то, что говорил я на диалекте русских джипси, верзила понял меня и взревел:

– Кто пьян?! Я пьян?! – он угрожающе выпрямился… И тут же сник: – Да. Пьян. И что?

Гойка убрал руку от кушака.

– Нет, ничего, – сказал я примирительно. – Через полчасика мы будем такими же.

– Хо! – слегка взбодрился верзила. – Шутка. – И, словно пытаясь удостовериться, спросил: – Шутка?

– Да, – подтвердил я.

– Хо-хо! – развел руками мой собеседник. – Никогда не слышал, чтобы джипси шутили. Впрочем, я вообще с джипси еще никогда не разговаривал. Джипси не ходят в наши кабаки. Как это вас занесло сюда?

Два подноса с едой и пивом проплыли над головами и аккуратно приземлились перед нами.

– Эй! – заорал верзила в сторону. – Фредди! Принеси-ка пива и мне. И ножками, ножками! – Он повернулся к нам: – Не люблю я эти штуковины, – сообщил он, щелкнув пальцем по моему подносу. – За мои кровные пусть меня обслуживают как следует!

Пять минут спустя мы уже пили втроем. Выяснилось, что верзилу зовут Бенедикт, и он не звездолетчик, а портовый заправщик. И сегодня у него выходной. Мы в свою очередь назвали ему свои имена и изложили легенду, из которой следовало, что мы ищем опытного штурмана, который обучил бы нашего человека гипер-прыжкам. Это было почти правдой.

– Украли звездолет? – простодушно спросил Бенедикт.

– Купили, – возразил я, прекрасно понимая, что он не поверит. И правильно сделает.

– Хо, – покачал он головой. – Опять шутишь. Никогда еще не слышал, чтобы джипси покупали корабли.

– А что ты вообще о нас слышал, а?! – агрессивно спросил Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем, корабли не покупаем… Какого дьявола вы держите нас за дикарей? Если бы все наши корабли были ворованными, жандармы от нас не отставали бы. Да мы бы все уже давно по тюрьмам сидели.

Это традиционная песенка джипси для чужаков. На самом деле они научились находить спрятанные в корпусе звездолета контрольные датчики, и им почти всегда удается перепрограммировать их, да так, что комар носа не подточит.

– Хм-м, – выпятил губу Бенедикт. – Вообще-то, верно. Только не надо мне говорить, что вы вообще никогда не угоняете звездолеты.

– А мы и не говорим, – пожал плечами Гойка.

– С кем не бывает? – добавил я.

– Хо-хо-хо! – радостно закатился Бенедикт. – И правда! С кем не бывает?..

Мы выпили и принялись за еду.

– Значит, репетитор вам нужен? – полувопросительно сказал Бенедикт. – Ладно. Подыщем. Я всех тут знаю. Только заплатить придется.

– Сколько? – полез я в карман.

– Не-е, – помотал головой Бенедикт. – Не мне. Деньги будете учителю платить.

– А ты что, бесплатно нам поможешь? – недоверчиво усмехнулся Гойка.

– Конечно нет, – ответил ему Бенедикт с еще более наглой ухмылкой на роже. – Вы мне петь будете. Как джипси поют, легенды ходят, а я никогда не слышал.

– А что ты слышал? – опять завелся Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем…

Я положил под столом руку на его колено, и он осекся.

– Как мы будем петь без инструмента? – спросил я. – Да еще в таком шуме.

– Это мы решим, – помахал ладонью Бенедикт.

– А учителя нам точно найдешь? – прищурился Гойка.

– Будь спокоен. Лучшего!

– Тогда давай, решай, – согласился Гойка.

– Будет инструмент, будут и песни, – добавил я.

– Виолину, балисет или аккордеонус?

– Балисет, – не задумывался Гойка.

– Фредди! – вновь позвал Бенедикт, и перед нашим столиком вырос чернокожий юноша-официант. – Ну-ка, живо слетай к Дьяволу и скажи, что Бенедикту нужен балисет. И еще – каждому, – обвел он нас троих пальцем, – по пиву.

Юноша рванулся к выходу, но Бенедикт остановил его:

– Стоп! Я тебя отпускал? Правильно, не отпускал. А чего тогда ты дергаешься, словно тебя укусил кто-то? Отключи в нашем зале музыку, а выходы перекрой сайленс-полем. Все понял?

– Всё, – торопливо кивнул официант. Но опасливо добавил: – Только другие клиенты могут быть недовольны.

– Это моя проблема, – заявил Бенедикт. – А твоя задача состоит в том, чтобы остаться живым. Повтори, что для этого ты должен нам обеспечить?

– Тишину, балисет и пиво.

– Не правильно, – капризно покачал головой Бенедикт. – Все наоборот. Сначала – пиво. Потом летишь за балисетом, а потом уже и тишину делаешь. Теперь ясно? Всё. Исчез.

Когда инструмент появился у Гойки в руках, он повертел его и неодобрительно поморщился:

– Автомат. Терпеть не могу.

Он нажал на клавишу автонастройки, и ослабленные до этого струны натянулись. В зале к тому времени установилась почти полная тишина. Музыка прекратилась совсем, раздавались только голоса посетителей, но теперь, чтобы их услышали, им не приходилось орать во всю глотку. Однако, это и впрямь понравилось не всем.

– Какого черта выключили музыку?! – крикнул кто-то.

– Успокойся! – рявкнул Бенедикт. – Раз выключили, значит надо! Сейчас нам джипси будут петь!

Видимо, это сообщение действительно заинтересовало народ, так как возражать никто не стал. Поставив аккорд, Гойка провел по струнам ногтем. Я приготовился к очередной цыганской балладе. Но вместо этого он замолотил по струнам словно балалаечник. Аккорд был минорным, и звучание получилось тревожно-трагическим. Неожиданно для меня Гойка запел на русском (само-собой образца двадцать пятого века):

Пел он страстно и разливисто. Было в его исполнении что-то рок-н-рольное. Драйв. Но все-таки это был не рок-н-ролл. Иногда он приглушал струны ладонью и произносил целые фразы речитативом без аккомпанемента. Люди вокруг окончательно смолкли, и многие стали подтягиваться к нам.

Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.

– Еще! Еще! Давай еще! – кричал Бенедикт, перекрывая остальных. – Да ты, братец, умеешь! Умеешь, братец!

Гойка снисходительно усмехнулся.

– Спой им про Бандераса, – посоветовал я. Гойка кивнул.

– Теперь нашу, – сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

И вновь, по окончании, разразилась восторженная буря.

– Не знаю, о чем ты пел, – сказал Бенедикт, – но и не надо. И без того душа трепещет.

Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой. А Бенедикт заявил:

– Кстати, о штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. – Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.

– Вот, пожалуйста. Видите, какой штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике… Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.

– Беня, я тебя умоляю…

– Давай, давай!..

Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул:

– Москва – Новые Фермопилы, Москва – Петушки, Четвертая Альдебарана – Рай, Е-272/87 – Долгожданная Эрекция, Алмазный Край – Юпитер Гелиоса, Челябинск – Рай…

– Ну хватит, хватит, – остановил его Бенедикт. Видали?!

– Что-то молод он больно, – недоверчиво помотал головой Гойка.

– Молодой, да ранний, – заверил Бенедикт. – Вам как раз подойдет.

– А чего им надо? – поинтересовался парнишка. – Ты меня, Беня, как какую-то тварь бессловесную продаешь…

– А ты и есть тварь, – заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: – Божья.

Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:

– Не, я к джипси не пойду. Если им надо корабль украсть, то я – пас.

– Нам нужен репетитор, – вмешался я. – Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.

– А-а, – протянул Брайан. – Это-то мне – раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все-равно не могу.

– Как это не можешь?! – возмутился Бенедикт. – Я пообещал!

– Ты пообещал! А меня начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.

А вот это видел? – показал ему Бенедикт кулак. – Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты – пой, – повернулся он к Гойке.

– Пусть-ка брат мой споет, – отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. – Я по этой части против него – пацан, не более. Хотите верьте, хотите – проверьте.

Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть? Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался… И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа «Ночной птицы» Никольского или его же «Музыканта»: «Повесил свой сюртук…» Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как они слушали Гойку на цыганском? Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая уже тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал:

– Я знаю песни только на диалекте своего родного табора.

И тут меня осенило. Я понял, что именно я буду петь. Когда-то давным-давно я сам положил на музыку стихи моего сокурсника Лёши Михалева. И всем нравилось.

– В этой песне говорится о любви и смерти, – сказал я. Хотел добавить что-то еще, но не стал. Потом переведу, если попросят. И запел:

Люди слушали молча, завороженно глядя мне в рот. Я чувствовал себя удавом Каа в городе обезьян. Но краем глаза я увидел, как из-за соседнего столика поднялся какой-то человек и проворно вышел из нашего зала. Все, что я успел заметить в нем – зачесанная на лоб челка и большие уши. Не всем, значит, нравится, как я пою. Ну и ладно, скатертью дорога. Я опустил глаза, чтобы больше не видеть ничего такого, что могло бы сбить меня.

Я замолчал и поднял глаза. Не знаю, может, я преувеличиваю или выдаю желаемое за действительное, но лица окружающих казались мне потрясенными.

– Тебе, братец, не здесь надо петь, – сказал Бенедикт, – а в столице выступать. Бабки бы огребал немеряные.

Я с удивлением увидел, что у него на коленях примостился молодой штурман Брайан, и по щекам его текут слезы. Надо же какой чувствительный. И это при том, что не понимает слов. Или Бенедикт так и не отпустил его руку, и бедняга плачет от боли? Но нет, руки Брайана свободны.

– Все-равно я с вами не пойду, – хлюпнув носом, сказал тот, – хотя уже хочется…

Бенедикт словно и не слышал его. Сделав глубокий вдох, будто бы отгоняя от горла комок, он изрек:

– Такой странной музыки я еще не слышал. Ни на что не похоже. – (Еще бы, – подумал я, – все-таки пять столетий прошло.) – И язык… Чей, говоришь, это язык?

– Джипси, – привычно соврал я. – Этот табор ползает по задворкам, и мало кто его знает…

– А вот и лжете, сударь мой, Роман Михайлович, – раздался скрипучий голос неподалеку.

Я вздрогнул. И поразило меня даже не то, что кто-то произнес мое имя. А то, что сказана эта фраза была на русском языке двадцатого века.

* * *

Я без труда нашел глазами говорившего. Это был тот самый человек, который слинял из зала, когда я пел. Не зря мне это не понравилось. Внешность его была бы неприметной если бы не идиотская прическа и непропорционально большие уши. Он стоял совсем рядом, за спиной Бенедикта, между двух здоровенных жандармов в лиловых формах.

– Я надеюсь, вы не будете делать глупостей? – ласково улыбнулся ушастый. – Будьте любезны, проследуйте с нами в участок. Сбежать вам не удастся, даже и не пытайтесь.

Я обернулся к Гойке и по выражению его лица понял, что объяснять ему ничего не надо. О главном он доадался: у нас неприятности.

– Что бормочет эта лопоухая гнида? – спросил меня Бенедикт.

Неожиданно ему ответил Гойка:

– Бормочит, что ты, ты и ты, – он ткнул в грудь Бенедикта и еще двоих самых грозных на вид головорезов, – пожаловались ему на то, что мы, подлые грязные джипси, обокрали вас.

Лицо ушастого вытянулось.

– Что?! – поднимаясь обернулся к нему Бенедикт. Указанные Гойкой парни повели себя так же грозно. Все, кто только что слушал наши песни, обернулись и, закрывая нас от шпика, сомкнулись в хмельную стенку.

– Разойдись! – взвизгнул ушастый. – Приказываю именем Его Величества Рюрика Четвертого! Я следователь имперской прокуратуры! Вот ордер на арест! Если вы сейчас же…

Договорить он не успел, так как получил от Бенедикта увесистейшую оплеуху. В тот же миг Гойка, вырвав у меня из рук балисет, вспрыгнул на стол и что есть силы треснул им по башке одного из жандармов. Струны взвыли, и инструмент раскололся на куски.

И тут началось. Жандармы палили, проститутки визжали, с потолка на головы сыпались куски оплавленного пластиката, летали, ударяясь о черепа, кружки и подносы… Гойка поволок меня за руку в какой-то проем, а я, в свою очередь, потащил за собой втянувшего голову в плечи Брайана. Выбравшись на воздух, мы втроем кинулись к воротам космодрома.

Стоило мне почувствовать приятный огонь в теле, как я, не раздумывая, воспользовался своими возможностями. Схватив за руки Гойку и Брайана, я принял горизонтальное положение и, волоча их, стремительно полетел вперед. Они мчались за мной семимильными шагами, словно маленькие дети за спешащим папашей. Мы домчались до «бегушки», и я смог увеличить скорость еще…

Неожиданно Брайан вырвал свою руку из моей. Я отпустил и Гойку, встал на ноги. Бегущая дорожка продолжала мчать нас в сторону нашей шлюпки. И та была уже близко.

– Куда вы меня тащите?! – взвизгнул Брайан.

А с ним одновременно, обращаясь ко мне, воскликнул Гойка:

– Как ты это делаешь?!

– Потом! – ответил я ему и повернулся к Брайану: – Нам нужен репетитор, ты же слышал!

– Это ваши небольшие проблемы. А я ни на что не соглашался. Я бежал только для того, чтобы не связываться с жандармами. И всё. Дальше с вами идти у меня нет никаких веских причин.

– Есть! – возразил Гойка. Неуловимым движением он выдернул из-за пояса кинжал, наставил на Брайана и щелкнул переключателем режимов. Плазменный клинок в миг вытянулся до размеров сабли и коснулся кончиком здоровенного кадыка Брайана. От неожиданности тот сглотнул, и глаза его округлились.

– Стой, молчи и не двигайся, – приказал ему Гойка. – Рома, обыщи его.

Я старательно обшарил парнишку и, найдя бластер, передал его Гойке.

– Теперь так, – сказал тот. – Если ты брякнешь еще хоть слово, я сделаю то же самое, только рукоятку поднесу поближе. Ты понял, а? Если понял, мигни.

Брайан мигнул. Гойка отключил нож. Мы были уже возле шлюпки и соскочили с «бегушки». Краем глаза я увидел какое-то шевеление возле ворот, позади. Погоня? Действительно, несколько фигур мчались к нам по воздуху так, как это только что делал я, но значительно быстрее. Воздух с шипением рассекли плазменные заряды бластеров: преследователи стреляли. Но мы успели забраться в шлюпку, задраить люк, и Гойка ударил по газам.

… Мы пристыковались к звездолету. Непрерывно слыша требования планетной жандармерии остановиться, мы отогнали его на расстояние, безопасное для гиперпрыжка. Тут только Гойка разрешил Брайану говорить:

– Всё, – сказал он. – Заклятие снято. Ты обретаешь дар речи. Садись на мое место, останавливай корабль и прыгай.

Только что подоспевшая Ляля опасливо прижалась ко мне.

Брайан сел на штурманское место, положил руки на колени и, глядя в одну точку, тихо сказал:

– Я не умею.

– Что?!! – вскричали мы хором.

– Я ни разу не прыгал через гиперпространство. Я все врал. Меня выгнали с первого курса космоколледжа. Сразу после практики.

– За что? – невпопад спросил я. Какая разница, за что?! Но Брайан с готовностью объяснил:

– О, я учился только на «отлично»! Но на практике совсем ничего не мог сделать правильно. Я волновался… Трусил. И меня выгнали.

Мы слушали его с открытыми ртами, а он все также нудно бубнил:

– Я работаю продавцом средств от домашних насекомых в папашином магазинчике. А по вечерам хожу в «Преисподнюю» и вру. Мне там хорошо. Но я ничего не умею. Простите меня, – жалобно попросил он под конец.

«Приказываем немедленно остановиться! Приказываем немедленно остановиться! – передавал модуль связи. – В случае неповиновения ровно через парсек ваш корабль будет уничтожен!..» Жандармский крейсер был уже явственно виден на экране. Он приближался.

– Остановиться я могу, – добавил Брайан. – А вот прыгать не умею.

– Так останавливайся, – сказал я и посмотрел на Гойку. – Им нужен только я.

– Останавливайся, – эхом повторил за мной Гойка и отключил на модуле связи звук.

Брайан принялся деловито манипулировать приборами управления. Мы молча следили за ним. Скорость корабля стала падать, и жандармский крейсер подошел к нему вплотную.

«Почему они не стреляли? – подумал я. – Ах, да. Они наверное знают, что никто из джипси не умеет нырять в гиперпространство. Умные люди, если это возможно, всегда стараются взять врага живым, чтобы использовать его в каких-нибудь политических целях».

– Всё, – сказал Брайан. – Мы стоим.

И тут Ляля, оттолкнув меня, шагнула к штурманскому креслу и, схватив Брайана за грудки, закричала:

– Ты! Ты учился, сукин ты сын! Ты знаешь, как это делать! Прыгай или задушу тебя! – и тут же, бессильно опустившись перед ним на колени, она заплакала. – Ну пожалуйста. Я прошу тебя, миленький мой, алмазный… – И она принялась осыпать поцелуями его руки. Отдернув их и прижав к груди, Брайан пролепетал:

– Вообще-то я могу попробовать… Но мы тогда, наверное, погибнем.

– Да, – подтвердил Гойка. – Крейсер уже слишком близко.

– А вот и нет, – откликнулся Брайан, не глядя на него и лихорадочно настраивая какие-то приборы. – Это я вам, как отличник, говорю. Вы немножечко ничего не понимаете в гипер-теории. Если бы мы были рядом с телом, значительно превышающим нас по массе, отраженная сила нас маленько уничтожила бы. Если же массы примерно равны… Нас чуть-чуть тряхнет, очень сильно, и вынырнем мы не совсем там, где собирались, но взорвется только тот, кто останется. Были прецеденты.

– Теоретик, – процедил Гойка. – Так прыгай же!

Брайан посмотрел на него безумными глазами:

– Прыгать?!

– Прыгай! – рявкнул тот.

Я же словно оцепенел. Я понимал, что они делают что-то не то, но не мог заставить себя вмешаться.

– Куда?! – все так же истерически отозвался Брайан.

– Куда угодно!

– Понял, – сказал Брайан. Его руки перестали бегать по рычажкам и сенсорам. – Вообще-то все готово. Но все-таки мы, наверное, погибнем. Это я предупреждаю.

– Спасибо, – кивнул Гойка хладнокровно.

Я подумал, что надо все-таки остановить их. На борту – несколько десятков человек. Но в этот момент Ляля зачем-то снова включила звук модуля связи. Пластинка там сменилась. Чей-то мягкий голос вещал:

– … Пожалуйста, воспользуйтесь шлюпкой и перейдите к нам на борт. Роман Михайлович, у вас нет иного выхода. А ваших экзотических соратников мы не тронем…

«Да, так и нужно сделать», – решил я окончательно, и тут почувствовал, как по моему рукаву, проворно перебирая лапками, лезет Сволочь. Она уселась мне на плечо. Сволочь, как агент Дядюшки Сэма. Сдатлся бы он или рискнул?

Уж он-то, наверное, рискнул бы, раз для того, чтобы вытащить меня в будущее, он рискнул существованием всей вселенной… Но у меня-то нет его политических амбиций. И я уже открыл рот, чтобы сообщить всем о своем решении, как Брайан опередил меня неожиданным вопросом:

– Никто не помнит, как сказал тот русский, в древности? Ну, который первый полетел в космос на своей консервной банке! Какое-то слово дурацкое?!

– «Поехали», – машинально откликнулся я.

– Точно, – кивнул Брайан. – По-е-ха-ли! – повторил он по слогам и треснул кулаком по огромной черной кнопке в центре щитка. И все потонуло в феерическом разноцветье бесшумного взрыва.