Читать книгу Стокгольм. Скандинавская Венеция - Юлия Антонова - Страница 2

«Северная Венеция», «Красавец на воде», «Королева озера Меларен», «Королевская коммуна» – как только не называли царственно раскинувшуюся на многочисленных островах столицу Швеции, глядя на погружённые в небесно-голубую гладь воды кусочки суши! Многим людям, никогда не бывавшим в Стокгольме, Копенгагене и Осло, но нередко посещавшим Хельсинки, все скандинавские столицы представляются однотипными: уныло-хмурыми и дождливыми в межсезонье, с парой улиц, усыпанных магазинами, да десятком музеев, – одним словом, это города, которые среднестатистический турист способен осмотреть, что называется, за пару дней.

Однако не стоит пренебрегать возможностью поближе познакомиться с каждой из скандинавских столиц. Все они по-своему уникальны, и даже самый невнимательный человек легко заметит разительные отличия: Хельсинки строг и сдержан в своей архитектуре – не в пример осовремененному, быстрому Осло. Копенгаген прекрасно сочетает пёстрые, будто игрушечные домики и монументальные, поистине европейские классические строения. Стокгольм же, находящийся в центре Скандинавского региона, сумел взять всё лучшее от своих соседей: широкие авеню и набережные типичной европейской столицы плавно перетекают в извилистые и уютные улочки Старого города, окаймлённые нетронутой дикой природой на севере и живописными скалами южных районов, порой поражающих своей необузданной гордостью.

Самая зелёная столица мира, один из крупнейших в мире конференц-городов и входящий в десятку лидеров по количеству музеев, Стокгольм завораживает своим невозмутимым спокойствием, тем вековым достоинством, которым его выдержанные фасады встречают каждого нового туриста, погружая его то в атмосферу Средневековья, то в бурный период расцвета дворцов XVII века, то в более сдержанный, но не менее величественный XX век.

Откуда взялось само название шведской столицы, сказать сложно: до сих пор учёные и историки не могут разграничить правду и вымысел в бессчётных легендах и сказаниях. Сухие факты свидетельствуют о следующем: впервые город упоминается в 1252 г. в письме, подписанном королём Магнусом и его ярлом Биргером (ок. 1210–1266) – и сегодня хранящимся в Музее Средневековья, расположенном под одним из многочисленных мостов, ведущих к сердцу столицы.

1. Крунубергский парк, Суд первой инстанции, Главное полицейское управление, Пиперска мюрен; 2. Стокгольмская Ратуша; 3. Васапаркен, Еврейский музей, Далагатан; 4. Уденплан, Городская библиотека, церковь Густава Васы, Обсерватория; 5. Хёторьйет, Концертный зал, универмаг «PUB», Кунгсгатан; 6. Площадь Сергеля, Дом культуры, универмаг «Ähléns»; 7. Площадь Густава Адольфа, Опера, Музей Средиземноморья; 8. Кунгстрэдгорден, памятники Карлу XIII и Карлу XII, фонтан Мулина, Представительство железодобывающей индустрии, церковь святого Иакова; 9. Нюбруплан, Драматен, дворец Хальвилов, парк Берцелиуса, площадь Рауля Валленберга, Норрмальмсторьй; 10. Музей армии, Музей музыки, Королевские конюшни, церковь Хедвиги Элеоноры, торговые ряды Салюхалль; 11. Страндвэген; 12. Государственный музей спорта, Музей морской истории, Музей полиции, Технический музей, Этнографический музей; 13. Юнибакен, Музей северных стран, музей корабля «Васа»; 14. Музей «АВВА», Скансен, Цирк, Грёна Лунд, Юргордсстаден; 15. Шепсхольмен, Кастельхольмен, Музей современного искусства, Центр архитектуры и дизайна (бывший Архитектурный музей), Музей народов Восточной Азии, «Горная комната»; 16. Хельгеандсхольмен, риксдаг, Стрёмпартеррен, Музей Средневековья; 17. Королевский дворец, Сокровищница, Музей «Тре крунур», Музей античности, Оружейная палата, Королевский кабинет монет; 18. Шепсбрун, Нюгрэнд, переулок Стаффана Сассе, Стура Хупарегрэнд; 19. Слюссен, Русское подворье, лифт Катарины, Сёдермальмская площадь, Городской музей Стокгольма; 20. Церковь Катарины, улица Мастера Микаэля; 21. Музей фотографии, Фьелльгатан, Стигбергсгатан; 22. Церковь Софии, Нюторьйет, самый маленький дом Стокгольма, район SoFo

Слово «holm» – или, точнее, первоначальное «holme» – истолковать несложно: это значит «остров», коим и является самая древняя часть Стокгольма – нынешний Старый город. Кстати, ганзейцы нередко так и называли шведское поселение – Хольм, или же, на латинский манер, «Хольмия».

В XVII в. немецкий географ Зиглер так объяснял происхождение названия столицы: появилось оно якобы потому, что фундаменты многих зданий покоятся на подпорах и столбах, и «stock» переводится со шведского именно как «бревно». Ряд учёных склоняются, однако, к мнению, что брёвна имеются в виду совсем иные: в прежние времена в воду нередко опускали деревянные сваи, создавая своего рода «частокол», через который не могли пробраться вражеские корабли. Не стал исключением и Стокгольм: подтверждением тому служат сохранившиеся средневековые изображения торгового пункта – да и найденные остатки подобных ограждений вокруг Старого города.

Снорри Стурлассон, известный исландский скальд и историк, намекал на связь названия нынешней столицы с проливом Стоксунд, сегодня знакомым жителям как Норрстрём, – тем самым, на котором однажды и вырос столь достойный город. Кстати, бурные потоки Норрстрёма нередко приносили к островам поваленные деревья, сталкивавшиеся друг с другом у берега и создававшие небольшую «пробку», – чем не объяснение? А может, брёвна – или, скорее, пеньки, – это всё, что осталось от срубленного величавого леса?

Есть и другое интересное предположение: когда-то давно посреди Старого города проходила граница между двумя шведскими провинциями – Упландом и Сёдерманландом, обозначенная высоким столбом, будто бы и давшим название целому городу. Сегодня граница между историческими районами по-прежнему проходит по главной пешеходной улочке Вестерлонггатан, о чём свидетельствует установленный на стене памятный камень.

Но, пожалуй, самая романтичная версия связана с легендой о разорении Сигтуны – прежде процветавшего города к северу от Стокгольма. Летописи повествуют о том, как однажды на Сигтуну был совершён опустошающий набег с востока – предположительно, карелами и эстами, – в результате которого поселение было сожжено и разграблено. Тем не менее предприимчивые жители всё же успели спрятать свои богатства: согласно преданию, они сложили сокровища в полое дубовое бревно и пустили его по реке, решив, что в том месте, где оно пристанет к берегу, и будет основан новый населённый пункт.

Через несколько дней такого «путешествия» бревно прибило волной к крохотному островку, ныне известному как Риддархольмен, в том самом месте, где сегодня стоит белоснежная коренастая Башня ярла Биргера. По соседству и начали строиться первые жилища. В доказательство приверженцы этой красивой версии появления города приводят тот факт, что Стокгольм, собственно, был заложен частично для защиты всего региона озера Меларен от постоянных варварских набегов.

Вероятно, мы никогда не узнаем истинную историю рождения имени шведской столицы, но очевидно одно: обилие воды, обеспечивавшей островам удобное стратегическое положение, и стало главной причиной основания Стокгольма именно в этом месте. До сих пор треть территории города составляет водная гладь, по которой мимо любителей купаться курсируют яхты и катера, а зимой, если вдруг озеро затягивается льдом, люди с удовольствием катаются на коньках.

Набеги не были редкостью в те далёкие времена, о чём свидетельствуют многочисленные клады, зарытые в окрестностях Стокгольма, а поднятие суши в окрестностях привело к обмельчанию здешних вод и впоследствии к образованию озера Меларен, на котором и раскинулся город. Единственным способом пробраться вглубь страны, к развитым прибрежным торговым поселениям, где разбойники могли поживиться, в итоге остался лишь извилистый путь мимо столицы. Так что, как любят говорить сами шведы, основанием города с мощной крепостью и деревянными заграждениями в воде ярл Биргер «повесил замок» на весь регион.

Оборонительные сооружения Стокгольма в начале XVI в.

Итак, официально «красавец на воде» родился около 1252 г. – в то самое время, когда он впервые упоминается. Тем не менее, археологические раскопки указывают на то, что некоторое подобие укреплений существовало в этих краях уже в начале XI в.; столетием позже датируется и старейшая (к сожалению, не сохранившаяся) башня Королевского дворца. К XIII в. стали очевидны преимущества нового поселения не только для шведов, но и для немцев: именно здесь можно было устроить отличную гавань для разгрузки немецкой соли и погрузки шведской руды. Для ярла Биргера, давно ведшего борьбу со своими врагами, поддержка немцев, уже не раз выручавших его в сложных ситуациях, служила гарантией его власти, а потому он, недолго думая, пообещал любекским купцам многочисленные привилегии в случае их переезда в будущий Стокгольм.

Быстро развивавшийся при поддержке немцев город уже в 1400 г. признавался одним из главных опорных пунк тов страны, а в 1436 г. ему впервые присваивается статус столицы. Мало кто знает, однако, что за престижное звание соревновались несколько городов, в том числе и ныне малоизвестный идиллический городок Сёдерчёпинг.

Бесспорно, за свои 760 лет Стокгольм преобразился до неузнаваемости, однако развитие города проходило очень неравномерно. Главными эпохами можно считать XVII в., когда город стал настоящей европейской столицей, конец XIX – начало XX в. – именно в этот период Стокгольм привлекал несметное число сельских жителей на стремительно растущие фабрики – и поствоенные годы, когда столица шагнула за свои многовековые границы и присоединила к себе десятки бывших спальных районов и пригородов. Станции новомодного транспорта – метро – символически получили названия бывших подворий и сёл, ведь линии проходили вдоль уничтоженных всего веком ранее полей, лугов и лесов…

Однако начнём с начала. Первыми жителями известного нам сегодня Стокгольма, не выходившего за пределы нынешнего Старого города, называемого в те далёкие времена Стадсхольменом, были шведы и немцы. Крошечный островок представлял собой скалу, перепады высоты которой составляли от 5 до 10 метров. До сих пор каждый турист, оказавшийся в сердце шведской столицы, ощущает, как петляющие узкие улочки то вздымаются ввысь, то вновь опускаются к воде. Сложно представить, но город некогда ограничивался улицами Прэстгатан (Prästgatan) и Баггенсгатан (Baggensgatan), хотя очень скоро места перестало хватать, и территорию расширили до Вестерлонггатан (Västerlänggatan) и Эстерлонггатан (Österlänggatan), вдоль которых была выстроена крепостная стена, прямо у кромки воды!

На самой высокой точке острова располагалась центральная площадь – Стурторьйет (Stortorget), и на ней выросла первая церковь города и ратуша. Отсюда же к воде и гавани спускалась главная улица, Щёпмангатан (Köpmangatan), где селились наиболее богатые и влиятельные купцы, в честь коих, кстати, дорога и получила своё название. Неподалёку начали обустраиваться ремесленники, чьи профессии также давали имена улочкам: например, одна из самых старых, Скумакаргатан (Skomakargatan), обязана своим названием башмачникам.

В общей сложности на рубеже XV–XVI вв. в шведской столице проживало около 6000–7000 человек, большинство из которых оккупировали территории нынешнего Старого города. Будучи гигантом в Скандинавии, Стокгольм, однако, оставался деревней по меркам тогдашних развитых городов: в Бремене и Гамбурге насчитывалось около 20 000 жителей, в Любеке – 25 000, Кёльне и Лондоне – 40 000, а Париж и вовсе перешагнул границу в 100 000 человек!

Сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что в 1460 г. в шведской столице проживало 43 плотника, 40 рыбаков, 25 башмачников, 24 портных, 17 каменщиков, 13 кузнецов, 11 ювелиров, 11 мясников и 8 кожевенников. Были здесь, конечно, и корабельщики, и пекари, и бондари, и мельники, и множество представителей других профессий – однако их количество едва ли превышало 5–8 человек. Практически все входили в гильдии, а каждый приезжий, желавший поселиться в Стокгольме и заняться своим ремеслом, сначала должен был быть признан горожанином с соответствующими правами и обязанностями.

Около 15 % всех ремесленников в XV в. составляли женщины – по большей части вдовы, продолжавшие дело мужа.

Что же касается национальной принадлежности стокгольмцев, то картина была весьма пёстрой уже с момента основания города: немцам предоставлялись привилегии почти с первых дней существования столицы; сами они до сих пор заявляют, что Стокгольм изначально был исключительно немецким поселением, затем – шведско-немецким и лишь после 1471 г. – шведским. Шведы, разумеется, с таким утверждением спорят, хотя и не отрицают, что даже в XVII в. немцы или их потомки оказывали сильнейшее влияние на экономическую и политическую жизнь столицы, входя в городской совет.

Помимо немцев в городе проживало немало выходцев из Финляндии: в конце XV в., образовав беднейшие слои, они составляли около 20 % населения столицы. Столетием позже в Стокгольме появились также и голландцы, которые, несмотря на свою немногочисленность, зачастую слыли более обеспеченными, чем немцы, кои, в свою очередь, были куда богаче среднестатистических коренных шведов.

Надо сказать, Стокгольм – один из немногих городов, планировка старой части которого практически не изменилась со времён основания: Стурторьйет лежит на прежнем месте, Прэстгатан и Щёпмангатан утаптывались ещё в XIII в. Ярл Биргер был не из тех, кто заранее тщательно продумывал, как будет расширяться его город. Пока многие европейские поселения, заложенные графами и королями приблизительно в тот же период, получали чёткие границы, квадратные кварталы и прямые улицы, в Швеции населённые пункты предоставлялись сами себе и росли так, как того хотели местные жители. Первое деление на кварталы можно встретить только в конце XVI в.: к тому времени домишек стало так много, что власти были вынуждены хоть каким-то образом регулировать застройку. К слову, в большинстве зданий бывшего Стадсхольмена до сих пор сохранились древние подвалы, а фундаменты – и даже кладка стен вплоть до 4–5 этажа – нередко остаётся средневековой.

Население города быстро увеличивалось, и вскоре дома пришлось возводить за пределами крепостной стены, что совсем не радовало столичную администрацию, поскольку строительство угрожало безопасности города. Сооружать каменные дома в тогдашних пригородах было и вовсе запрещено, ведь те как нельзя лучше могли использоваться врагом в качестве укрытия. В XVI в. было решено снести часть построек – король даже собирался уничтожить главную церковь, Стурщюркан (Storkyrkan), считая её чуть ли не самой страшной угрозой ввиду её близости ко дворцу, служившему главным работодателем Стокгольма вплоть до середины XVI столетия, когда тут стремительно стала развиваться военная верфь, и рабочие потянулись именно туда, превратив верфь в крупнейшую в стране и отобрав у двора престижную пальму первенства.

Крепкий военный флот был просто необходим развивающейся Швеции, а постоянные угрозы не только с моря, но и с суши вынудили повсюду создавать мощные укрепления. Как ни странно, но на ранних этапах развития Стокгольма опасность зачастую представляли сами шведы либо входившие вместе со Швецией в Кальмарскую унию соседи. Конечно же, далеко не все осады были успешны, и порой врагу приходилось месяцами – и даже годами наносить всё новые удары по мощной крепостной стене.

Первое упоминание о битве за столицу относится к началу XIV столетия, когда король Биргер Магнуссон (1280–1321) вёл борьбу за власть со своими братьями Эриком и Вальдемаром.

Брункебергская площадь в начале XX в.

Одним же из самых известных сражений за шведскую столицу стала битва при Брункеберге 10 октября 1471 г., в которой шведские крестьяне и ополченцы, видевшиеся иностранным монархам «толпой крестьян, годной скорее для маскарада, нежели для войны», пытались противостоять датским рыцарям и немецким наёмникам, дабы положить конец заключённой в 1397 г. Кальмарской унии и закрепить за собой долгожданную независимость. Предводитель шведов Стен Стуре-старший (1440–1503) делал ставку на внезапность атаки и численный перевес своих воинов. После утомительного боя, продолжавшегося 4 часа, датчане в панике отступили, и шведы, тем самым, оказались победителями, хоть и с существенными потерями.

В Стокгольме можно обнаружить несколько памятных свидетельств тех исторически важных дней. Это и островок Бласиехольмен (Blasieholmen), у которого были пришвартованы датские суда, и церковь Святой Клары, сохранившаяся после уничтожения одноимённого монастыря, где поджидали неприятеля шведские войска. Маловыразительная Брункебергская площадь (Brunkebergstorg), находящаяся в самом центре города, рядом с площадью Сергеля (Sergels torg), заставляет большинство туристов пробегать мимо, однако на тротуаре около офиса Центрального банка Швеции можно увидеть напоминающую о битве скульптурную композицию Бу Андерссона в виде пяти круглых плит-медалей.

Самым известным достоянием, однако, считается находящаяся в церкви Стурщюркан скульптура «Святой Георгий убивает дракона» (на улице Щёпмангатан стоит её бронзовая копия). По легенде, перед битвой Стен Стуре обратился к святому Георгию с просьбой помочь ему в борьбе с датчанами и пообещал в случае победы заказать огромное изваяние в его честь. В Новогоднюю ночь 1489 г. процессия с изображениями святого Георгия торжественно прошла через город, чтобы затем освятить заказанную у Бернта Нотке символичную статую. Одновременно 10 октября окрестили Брункебергским днём и провозгласили великим церковным праздником, вскоре ставшим самым важным в средневековом Стокгольме.

Датчане, однако, вовсе не собирались мириться со своим поражением и выпускать из-под контроля всю Швецию. Атаки на страну продолжались, и почти полстолетия после Брункебергской битвы столица не знала покоя. Кульминация настала в 1520 г., когда здесь произошло одно из самых мрачных событий истории, вошедших во все школьные учебники под названием Кровавая баня.

Многочисленные столкновения с датскими войсками привели к тому, что ряд шведских аристократов предпочли перейти на сторону Кристиана II (1481–1559), однако защитников Стокгольма также оставалось немало. Начатую Стеном Стуре-младшим (1492/3–1520) борьбу после трагической гибели супруга возглавила его вдова Кристина Гилленшерна (ок. 1494–1559), до последнего бившаяся за шведскую столицу, однако в ходе очередных переговоров с Кристианом согласившаяся на капитуляцию в обмен на помилование её соратников.

Историки до сих пор спорят о том, чем было вызвано такое решение женщины. Сумели ли её убедить в правильности такого поступка? Или, быть может, на этот шаг её подвигли перешедшие на сторону врага шведские аристократы? Возможно, сам Кристиан, всячески восхваляемый собственным народом, смог вселить в горожан уверенность в том, что будет добр ко всем своим подчинённым, и у женщины не оставалось выбора? Не стоит забывать и о длительных военных действиях, охвативших страну: не исключено, что лишь нужда и неспособность далее вести войну заставили Кристину капитулировать.

Амнистия Кристиана II представляла собой весьма интересный документ, не только гарантировавший Кристине и её последователям свободу, но и сохранявший за ними их прежние владения и права. Стокгольму обещали оставить городские привилегии, не вводить дополнительные налоги и помочь бороться с незаконной торговлей.

7 сентября 1520 г. городские ворота открылись перед Кристианом, и новый король величественно вошёл в город в сопровождении 1000 всадников и 2000 пеших солдат. Ему торжественно вручили ключи от столицы, на несколько дней, согласно устоявшимся традициям, погрузившейся в громкий праздник. Горожане с надеждой смотрели в будущее, ожидая окончания изнуряющей войны и наступления долгожданного мира и благосостояния. Никого почему-то не насторожило, что уже в первый день на центральной площади установили виселицу, на которой повесили одного из пленников Кристиана – бывшего губернатора Вестероса, отказавшегося подчиниться датскому королю и длительное время защищавшего переданный ему в ведение замок. После показательной казни Кристиан, довольный и счастливый, отдал несколько распоряжений о созыве риксдага и коронации, написал письма европейским монархам о выпавшей ему удаче – и отправился домой в Копенгаген.

Стокгольм вновь увидел своего нового монарха в воскресенье 4 ноября, когда в Стурщюркан состоялась церемония коронации. По традиции король произвёл в рыцари своих лучших людей – надо сказать, исключительно датчан. Столь примечательный факт он объяснил просто: «На сей раз данной чести не удостоился ни один шведский господин, поскольку королевство это было завоёвано мечом», – но даже такое высказывание не вызвало никаких подозрений у столичной знати.

Весь понедельник и вторник город ликовал; пир продолжался и во дворце, где местные аристократы ели и пили, не допуская и малейшей мысли о том, что «за вино то платить придётся кровью, а за яства – жизнью».

Утром 7 ноября Кристиан пригласил всех гостей в приёмный зал своего нового дворца, где совершенно неожиданно для собравшихся епископ Густав Тролле выступил с обвинительной речью в адрес Стена Стуре-младшего и его сторонников. Это было началом страшнейшего политического убийства за всю историю Европы и окутанного наибольшим количеством тайн и неясностей события в истории Скандинавии.

Сохранившиеся документы весьма скудно повествуют о происходившем в те дни. Основным источником наших знаний является хроника Олауса Петри (1493–1552), написанная 20 годами позже под чутким руководством Густава I Васы (ок. 1496–1560), а потому, возможно, представлявшая героев разыгравшейся драмы не совсем точно. К тому же некоторые историки вообще сомневаются – хотя и не исключают, – что Олаус был свидетелем тех жутких событий.

Памятник реформатору Олаусу Петри у Домского собора

Кристиан II, конечно же, тоже не оставил происшествие без внимания: он издал документ, доходчиво объяснявший жителям страны причины его поступка, а позже написал бумагу самому Папе Римскому, где также доказывал необходимость принятых им мер. Так что же всё-таки произошло?

Созвав шведскую знать в теперь уже свой замок, Кристиан приказал запереть все городские ворота; никто отныне не мог покинуть столицу. Во дворце епископ зачитал обвинительный акт, согласно которому шведские аристократы виделись откровенными еретиками, что было одним из страшнейших преступлений и служило поводом для освобождения короля от всех данных им ранее обещаний. Обвиняемым предоставили слово, однако ошеломлённые гости едва ли могли придумать, что сказать в своё оправдание. Находясь у себя на родине, Кристиан, видимо, тщательно спланировал весь «судебный процесс»: вряд ли монарх был таким же несведущим наблюдателем, как и его новые подчинённые.

Прекрасным орудием в руках Кристиана оказался шведский архиепископ Густав Тролле, один из активных приверженцев сохранения Кальмарской унии и, таким образом, главный противник Стена Стуре-младшего. Он как никто другой подходил для роли обличителя: шведскую знать обвинял в преступлении не датский, а именно шведский церковнослужитель, и ни один европейский монарх не должен был усомниться в беспристрастности Кристиана.

8 ноября начались казни. Палач едва успевал рубить головы: новые жертвы из представителей шведской элиты сменяли друг друга, зачастую не получая возможности даже помолиться перед смертью. Казни проходили в строгом соответствии с социальным статусом обвинённых: сначала епископы (что вызвало бурю негодования в Европе, ведь судить священнослужителей мог только Папа Римский), затем представители риксдага, рыцари, мелкие дворяне, бургомистры, советники… После настал черёд простого люда: здесь подхалимы Кристиана, казалось, хватали всех подряд. Врываясь в дома, они забирали «подозрительных лиц» и тащили их к палачу; страдали и зрители душераздирающего зрелища, испытывавшие сочувствие к обвинённым и начинавшие плакать.

Долгое время в Швеции бытовало мнение, что, когда очередь дошла до некоего епископа Винсента, братья Олаус и Лаурентиус Петри бросились к палачу, крикнув: «Это было бесчеловечное деяние!» Как гласит легенда, братьев схватили и собирались казнить, но на выручку им пришёл старый знакомый немец из Виттенберга, представивший братьев своими соплеменниками. Правда, в своей хронике Олаус не упоминает о столь примечательном событии, а в начале XX в. одному из историков удалось выяснить, что весь рассказ – всего лишь выдумка знаменитого фальсификатора, священника Нильса Рабениуса.

Олаус Петри тщательно задокументировал всё происходившее, однако очевидно, что он назвал имена лишь значимых людей и перечислил тех, чья судьба показалась ему наиболее не обычной, добавив, что казнено помимо них было «ещё несколько человек», среди которых были и слуги убитых дворян.

Все дни тела знати оставляли на главной площади, рядом с местом казни, и только в субботу их погрузили на телеги и вывезли на Сёдермальм, к тому месту, где сейчас находится церковь Катарины. Здесь развели огромный костёр, в который и бросили всех казнённых вместе с извлечёнными из могилы останками Стена Стуре-младшего и его умершего в младенчестве сынишки. Вечером того же дня в ратуше устроили огромный пир – Кристиан сослался на радостное и важное для него лично и всего королевства событие: его супруга родила дочь. Монарх вновь был сама доброта и благодетель.

Новый правитель преследовал единственную цель: полностью истребить врага и испугать бунтующее население, дабы то и помыслить не могло об очередном восстании. Не учёл Кристиан лишь одно: среди казнённых оказался Эрик Юханссон – отец Густава Эрикссона, вошедшего в историю как освободитель Швеции от датской тирании и родоначальник шведской государственности – одним словом, речь идёт о знаменитом Густаве Васе.

Надо сказать, в «чёрном списке» Кристиана числились две женщины: вдова Стена Стуре Кристина Гилленшерна и её мать Сигрид Эскильсдоттер (Банер). Сигрид избежала внушавшей ужас участи, поклявшись передать в ведение датчан личные владения. Кристину же, согласно легенде, король позвал к себе и предложил ей выбор: быть сожжённой, утопленной или заживо захороненной. Испуганная женщина взмолилась о пощаде, пообещав монарху в залог все свои имения. Кристиан смягчился и отправил её в Данию, где та провела несколько лет в тюрьме. Позже её отпустили – по слухам, своей свободой она была обязана некоему Сёрену Норбю, адмиралу, укрывавшему шведов на своём корабле во время Кровавой бани и предложившему даме руку и сердце. Однако Густав Васа, узнав о намерениях Кристины вновь выйти замуж, пришёл в ярость, и Гилленшерна была вынуждена отказаться от своих планов.

Сразу же после беспощадной расправы Кристиан составил несколько писем, которые были разосланы во все уголки Швеции и где пояснялось, как Густав Тролле инициировал суд над жившими в королевстве еретиками и как «виднейшие умы страны» вынесли решение в полном соответствии с законами Священного Писания. По словам Кристиана, своей расправой он лишь стремился освободить население от предательства и проклятия самого Папы Римского – теперь, по мнению короля, стране не нужно было опасаться недовольства главы католической церкви. К тому же отныне он мог править «в мире и согласии», на радость всем жителям государства. Правда, Кристиан забыл упомянуть о том, что далеко не все изменники были казнены, а потому по пути короля в Данию подобные стокгольмской кровавые бани, хотя и в меньших масштабах, имели место чуть ли не в каждом втором монастыре и городе.

Объяснения пришлось давать и Папе Римскому, однако в Ватикан было направлено письмо иного содержания: Кристиан уверял, что ничего не знал о кровавой бане вплоть до её окончания. Убийство же епископов представлялось чистой случайностью: до верноподданных Кристиана якобы дошли слухи о планировавшемся убийстве будущего монарха, после чего завязалась потасовка, в которой и погибли два священнослужителя. Папа Римский, безусловно, не мог смотреть на подобное сквозь пальцы, однако идти против Кристиана было опасно: в Европе всё больше распространялись идеи Мартина Лютера, и обострять отношения с Данией, что могло привести к смене религии в стране, было далеко не самой прельщающей перспективой.

По сей день никто точно не знает, сколько человек пострадало от рук наёмников Кристиана, но наиболее часто историки склонны говорить о 82 персонах, хотя речь в таком случае, скорее всего, идёт исключительно о знати. На Стурторьйет до сих пор возвышается узкий дом, чей красный фасад украшают белые кирпичи, символизирующие жертв тех холодных осенних дней. Говорят, если какой-нибудь камушек выпадет из стены, душа казнённого, которого он «представляет», никогда не найдёт успокоения и будет бродить по извилистым улочкам Старого города до скончания веков… Пока же души умерших устраивают тайные шествия лишь в особо промозглые дождливые ноябрьские ночи…

После печальных событий 1520 г., а позже и свержения датского монарха, новый король Швеции Густав Васа принял решение о создании дополнительной оборонительной системы вокруг Стокгольма, и основным защитным пунктом был выбран остров Ваксхольм (Vaxholm), остававшийся одним из главных укреплений вокруг столицы вплоть до XX в. В 1530–1540 гг. на Риддархольмене тоже построили круглые фортификационные башни, однако это была последняя попытка защитить Стокгольм на его же территории. Вскоре город решили превратить в достойную европейскую столицу, и коренастые башни стали частью пышных дворцов, полностью покрывших крохотный островок, а в XVII в. были снесены и остатки крепостной стены в восточной части города.

Как раз в эти годы начинается бурное развитие Стокгольма: город становится настоящей столицей, где появляются все необходимые для современного поселения органы власти и коллегии. Теперь чиновники уже не путешествуют вместе с монархом по всей стране, как это нередко бывало в прежние времена, а получают отдельные конторы, где ежедневно собираются для обсуждения и решения насущных вопросов. Утверждается Верховный суд, в чью компетенцию входит рассматривать обжалованные дела со всей страны.

Напоминание о Стокгольмской кровавой бане – дом с 82 белыми кирпичами

Ряд пожаров привёл к тому, что некоторые части нынешнего Старого города могли теперь похвастать урегулированной планировкой – так, скажем, появились улицы Стура Нюгатан и Лилла Нюгатан (Stora Nygatan, Lilla Nygatan); поднятие почвы также способствовало появлению новых мест для застройки, которые корона тут же начала продавать. Некоторые участки, правда, король сохранял за собой – в ряде случаев они могли служить подарком особо приближённым лицам или усердным служакам Его величества.

Приобретателями ценной собственности стали, естественно, наиболее обеспеченные граждане города: бургомистры, адмиралы, советники и купцы. За пределами Стадсхольмена деревянные хибары были снесены и заменены помпезными каменными зданиями. Новые прямые и широкие улицы получали громкие названия: Регерингсгатан (Regeringsgatan) в честь регентского правления, Дроттнинггатан (Drottninggatan) с намёком на саму королеву Кристину (1626–1689), Фредсгатан (Fredsgatan) в память о Вестфальском мире 1648 г. Несмотря на происходившие в последующие века изменения, мы до сих пор кое-где ещё можем видеть размеры прежних улиц и площадей: примерами служат площади Густава Адольфа (Gustav Adolfs torg), Сенная (Hötorget), Эстермальмская (Östermalmstorg), Норрмальмская (Norrmalmstorg) и Сёдермальмская (Södermalmstorg), а также улицы Дроттнинггатан и Стургатан (Storgatan).

В моде теперь были строгие геометрические пропорции: от находившейся в центре района площади, словно лучи, должны были бежать идеально ровные улицы, упирающиеся в церковную башню или шпиль, что и поныне заметно на Дроттнинггатан или в кварталах Эстермальма.

При этом, конечно, каменные дома по-прежнему строили исключительно богатые люди, жившие в непосредственной близости от дворца. Остальные же вынуждены были довольствоваться деревянными одно- и двухэтажными домишками: в Норрмальме насчитывалась лишь сотня, а на Сёдермальме – 80 зданий из камня. Другими словами, только одно из 20 жилищ не было бревенчатым!

В следующем столетии началось постепенное превращение торгового города в город индустриальный. В пригородах принялись выращивать табак; открылось несколько стеклодувных мастерских. Ещё целый век торговля и ремесло, однако, преобладали над промышленностью, но уже в 1760 г. в Стокгольме насчитывалось 463 мануфактуры, обеспечивавшие работой 13,5 % населения. Крупнейшей фабрикой стало предприятие по пошиву одежды, на котором трудилось около 800 человек, но для многих жительниц столицы розничная продажа вещей и коммивояжёрство оставались главной статьёй семейного дохода.

Всё XVIII столетие было ознаменовано крупными пожарами: в 1723 г. огонь охватил кварталы около церкви Катарины, в 1751 г. – у церкви Клары, а в 1759 г. – у церкви Святой Марии. Практически все деревянные дома были уничтожены, что заставило власти запретить строительство из дерева. Одновременно в городе бурно развивалась международная торговля, и на площади Стурторьйет выросло главное сооружение столетия – огромная Биржа, в коей сегодня располагается музей Нобеля. Центр города при этом постепенно сместился от Королевского дворца к Норрмальму и площади Густава Адольфа, где успели соорудить ратушу, а в 1782 г. и Оперу с дворцом Софии Альбертины, сестры короля. Эти две постройки создали обязательную для того времени симметрию, нарушенную лишь в конце XIX в., когда здание Оперы было перестроено.

Стокгольм XVIII века уже не был прежним тёмным и тесным средневековым поселением – отныне внешний облик определяли светлые каменные дома, нередко с прилежащими красными подсобными помещениями и маленькими садиками, часть которых сохранилась на Сёдермальме.

В XIX столетии в шведскую столицу окончательно пришёл индустриализм. Здесь выросли фабрики, привлекавшие новую рабочую силу, в то время как жители близлежащих деревень и сёл остались без куска хлеба и вынуждены были мигрировать в крупные города. С появлением железной дороги нищета воцарилась и на многочисленных островах, окружавших Стокгольм: теперь у судов не было надобности проплывать мимо них, и у жителей едва ли была возможность выживать за счёт сельского хозяйства и торговли. Крупнейшим предприятием слыл механический завод Болиндера, в 1845 г. выпустивший свою первую паровую машину, а затем сконцентрировавшийся на создании каминов, горшков, мебели и интерьерных украшений.

На заводе Болиндера произошёл один из первых производственных конфликтов Стокгольма. В мае 1890 г. двое рабочих написали петицию с требованием повысить заработную плату всем сотрудникам организации. Рабочих моментально уволили, но реакцией стала вспыхнувшая забастовка, в которой приняли участие около 600 человек. Бастующие дежурили у ворот, дабы не допустить желающих продолжать трудиться на территорию, однако некоторым всё же удавалось под покровом ночи пробираться в цеха. Газеты сообщали даже о нескольких крупных потасовках и смертельных случаях. В итоге через две недели у бастующих кончились деньги, и люди вынуждены были ни с чем вернуться на свои рабочие места – зарплату им, естественно, так и не повысили.

Механический завод Болиндера – крупнейшее предприятие Стокгольма в XIX в.

В городской архитектуре также произошли изменения: в моду вошли парижские и венские эспланады и бульвары, и в столице появились улицы Карлавэген (Karlavägen), Карлберг свэген (Karlbergsvägen), Рингвэген (Ringvägen) и одна из самых фешенебельных улиц – Страндвэген (Strandvägen), даже в наше дни служащая отличным примером городской планировки конца XIX в. Приток населения вынудил город расти скорее вверх, чем вширь; дома нередко достигали 5–6 этажей и предназначались для нескольких семей, и некогда самые высокие строения – церкви и дворец – скрылись за каменными стенами новостроек.

Перемены коснулись и магазинов. Прежде торговцы и ремесленники выставляли на площадях лоточки либо открывали окошки с откидными столиками в своих домах. Теперь же всё большую популярность приобретали стеклянные витрины, в крупных магазинах порой достигавшие третьего этажа. Огромные универмаги, благодаря лифтам, колоннам, фонтанам, скульптурным композициям и изобилию товаров создававшие атмосферу роскоши, также увидели свет именно в эти годы.

С развитием универмагов и витрин начала появляться и уличная реклама. Первая световая реклама в Стокгольме относится к 1909 г., когда на лифте Катарины (Katarinahissen) у Слюссена вспыхнула вывеска «Stomatol». В несколько изменённом виде в 1933 г. она была перевешена на своё нынешнее место, на крышу дома в переулке Клевгрэнд (Klevgränd) на Сёдермальме, где она ежедневно и блещет 1361 лампочкой.

На протяжении всего XX столетия предприятия оставляли требующие крупных финансовых затрат помещения в центре города и переезжали в менее дорогостоящие, но значительно более вместительные здания на окраине. В середине XX в. власти приняли решение о создании в каждом районе маленького оазиса, где люди могли бы отдыхать и общаться друг с другом после работы. Это был новый проект, получивший название «Город АВС» («ABC-stad», где аббревиатура «АВС» означает «Arbete, Bostad, Centrum» – «Работа, Жильё, Центр») и впервые воплощённый в реальность у станции метро «Вэллингбю» (Vällingby). С тех пор жизнь начала концентрироваться у метрополитена: здесь вырастали магазины, кинотеатры и рестораны. Рядом стояли относительно высокие жилые дома, за которыми прятались более низкие строения, сменяющиеся виллами.

Небоскрёбы, соединившие площади Сергеля и Хёторьйет

Центр всё больше оказывался во власти цемента и бетона; у площади Сергеля соорудили не вызывавшие ничего, кроме негодования, небоскрёбы. Весь Стокгольм превратился в одну сплошную стройку, о которой журналист Ян Улоф Ульссон написал так: «Ничего не знающий о происходящем американский турист, говорят, летом спросил, кто же разрушил Стокгольм на сей раз – русские или немцы? Гордо ответили ему наши сограждане: “Всё это мы сделали своими руками!”»

Своего накала страсти достигли в 1971 г., когда власти решили спилить древние вязы в бывшем Королевском саду Кунгстрэдгорден (Kungsträdgården) ради новой станции метро и современных зданий. После длительной борьбы администрация-таки прислушалась к требованиям горожан и изменила свои планы, хотя скептики утверждают, что в таком шаге не было ни капли понимания: к тому моменту просто-напросто финансовое положение города уже не было столь крепко, как прежде, а потому вкладывать средства во что-то новое было бы неразумно.

В 1973 г. в столице Швеции произошло событие, навсегда вписавшее Стокгольм в учебники психологии и психиатрии: 23 августа в банк на площади Норрмальмсторьй ворвался бежавший из тюрьмы Ян Эрик Ульссон и, ранив одного из полицейских, потребовал доставить в банк своего сокамерника Кларка Улофссона.

В течение шести дней преступники удерживали заложников, которые, однако, начали испытывать к ним сочувствие и даже, если верить некоторым источникам, на свои деньги наняли им адвокатов. Впоследствии Ульссона приговорили к 10 годам лишения свободы; впрочем, даже находясь в тюрьме, он не был обделён женским вниманием, постоянно получая множество восторженных писем от представительниц прекрасного пола.

Происшествие назвали синдромом Норрмальмской площади, однако в мире оно стало известно как стокгольмский синдром, и позже шведы также активно принялись использовать устоявшийся в международной практике термин. Опознать банк, где родился термин, сегодня не так сложно: на его фасаде красуются часы-календарь, показывающие помимо времени день недели, месяц и год.

Со времён утраты Финляндии Швеция официально соблюдала в войнах нейтралитет, которого страна пытается придерживаться и по сей день. Подобная политика зачастую виделась основой благосостояния и процветания королевства и закрепила за Швецией славу спокойной, умиротворённой и безопасной державы. Тем сильнее для жителей оказались потрясения последнего пятидесятилетия: в 1986 г. в самом центре Стокгольма был застрелен видный политик Улоф Пальме (1927–1986), а в 1994 г. страна содрогнулась после громкого убийства четырёх человек около столичного ночного клуба на Стуреплане (Stureplan).

Толерантность к мигрантам и попытка предоставить убежище по сути на неограниченные сроки дала весьма спорные результаты: в 2003 г. сын сербских переселенцев Михайло Михайлович признался в убийстве министра иностранных дел Швеции Анны Линд. В декабре 2010 г. в центре Стокгольма прогремели два взрыва, в результате которых погиб один человек (предположительно, сам террорист) и двое получили ранения. При этом в Службу безопасности поступило письмо с угрозами, в котором говорилось: «Из-за Ларса Вилкса и его изображений пророка Мухаммеда, ваших солдат в Афганистане и вашего замалчивания этого факта ваши дети, дочери, братья и сёстры умрут так же, как умирают наши братья, сёстры и дети». Наконец, недавние беспорядки в стокгольмском районе Хюсбю (Husby), начавшиеся 19 мая 2013 г., волной прокатившиеся по всей стране и окончившиеся повсеместным сожжением автомобилей и массовым вандализмом, заставили власти задуматься о возможном пересмотре миграционной политики.

Несмотря на все перипетии и неприятности, постигшие Стокгольм в последние годы, город столь же гордо, как и прежде, растёт и развивается, принимая в свои объятия всех желающих. Сегодня в столице и её пригородах проживает более 2 миллионов человек, к которым ежегодно добавляются около 7 миллионов туристов – прежде всего самих шведов, желающих прикоснуться к истории и увидеть Королевский дворец, Старый город, музей корабля «Васа», Ратушу и краеведческий музей «Скансен».