Читать книгу Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Ивлиева - Страница 8

Через три дня Евгений, облаченный в траурный наряд, который захватил с собой еще из Петербурга, чинно стоял возле добротно сбитого гроба, обтянутого красным и черным бархатом. Бледное, чуть желтоватое лицо усопшего дяди с церковным венчиком на лбу не вызывало у него никаких эмоций, кроме усталости. Впрочем, на его внешности это никак не отражалось. Онегин и в трауре был необыкновенно хорош. Статный и мужественный, в изысканном костюме, он сразу приковывал к себе внимание. И уж потом, при рассмотрении его подробнее, на ум приходило сравнение с ангелом, спустившимся с небес поучаствовать в мирских делах и поменявшего крылья на земную одежду, – тот же строгий и четкий профиль, безразличие в синих глазах и гордая осанка.

Лицо Евгения выражало едва ли намного больше переживаний, чем лицо виновника мероприятия. Его взгляд медленно и спокойно переползал от одного гостя к другому и ни на ком не останавливался. Он с удивлением отметил слишком большое количество венков и посмертных букетов, которые возлежали вокруг гроба. Цветам в его понимании все-таки надлежало демонстрировать некоторый трагизм и сожаления, а откуда их взять, если покойнику столько лет, что, продолжись его жизнь, это вызвало бы больше недоумения, нежели смерть.

На похороны приехало огромное количество людей, большую часть из которых Евгений не только знать не знал, но даже не догадывался, кто это. Он точно не рассылал такое множество приглашений.

Гости друг за другом представлялись, выражали соболезнования скорбящему племяннику, почтение усопшему, заверяли, что являются добрыми соседями (наверняка так и было, согласно их представлениям), и только после оставляли Евгения в покое.

Их слова, взгляды и действия почти не отличались от гостя к гостю, и Онегин едва сдержал смешок, когда догадался, что все дело в пресловутой деревенской скуке. Отсутствие развлечений даже из похорон делало важное событие, которое посещали семьями – себя показать и на людей посмотреть. За неимением оперы и балета, литературных салонов и ресторанов обитатели деревень развлекали себя как могли. Так сказать, чем бог послал.

Евгения окружали траурные костюмы, помпезные и почищенные специально для сегодняшнего дня шуршащие подолы и головы в чепцах, покрытых черным муслином.

Сначала священник, одетый в строгую и торжественную рясу, распевал на все лады и никак не мог отпустить покойного. Потом бесконечная вереница добрых соседей кидала землю в яму, не желая ускорять шаг. После эта же вереница соседей произносила одинаковые речи под кутью и кисель, вспоминая давно забытые, а может, и не происходившие вовсе случаи из дядюшкиной и деревенской жизни. Наконец речи сменились усиленной работой челюстями и настала почти тишина.

Соседи общались друг с другом, а Онегин страстно желал избавиться от всех скопом и остаться одному. Он уговаривал себя потерпеть еще немного, поскольку его пребывание и на похоронах, и в деревне вообще шло к завершению. Он отсиживал наискучнейшие концерты, дослушивал длиннющие заунывные арии, неужели не вынесет одних похорон?

Впрочем, уже к концу поминального обеда Евгений решил, что своему терпению он предложил непосильное испытание. Гости упорно не желали расходиться. «Похороны могут закончиться вторыми», – уныло и раздраженно подумал он.

Евгений нетерпеливо поглядывал на часы и с утомлением думал, что, женившись, к суете, связанной со свадьбой, содержанием семьи, рождением и воспитанием детей, стоит добавить еще один большой недостаток – похороны бесконечных родственников, которых ты приобретаешь, породнившись с другим родом. Жутко утомительным, скучным и никчемным мероприятием представлялись ему похороны. Только чтобы миновать их, стоило никогда не обзаводиться семьей.

Евгений окинул взглядом присутствующих, поднялся из-за стола и покинул зал. Удивление, с которым воззрились на него соседи, Онегина не интересовало. Объяснение, которое найдут его уходу, тоже не слишком его занимало. Как им угодно: непочтение к гостям, неуважение к усопшему, пример, что всем пора на выход.

Во время похорон взгляд Евгения невольно обращался к одному и тому же молодому и живому лицу с ясным серым взором. Молодой человек, симпатичный и весьма приятный, светловолосый и румяный, словно здоровый младенчик, всякий раз, когда Евгений смотрел на него, легко кивал и улыбался одними глазами, при этом сохраняя подобающую событию серьезность. Евгений с удивлением отметил, что ему становилось несколько легче и спокойнее переносить тягостные похороны. Еще приятнее было обнаружить его на улице, у входа, будто он ждал хозяина поместья.

Молодой человек с сияющим взором улыбнулся.

– Наконец-то имею честь представиться вам. Владимир Ленский, сын обер-офицера царских армейских полков, помещика Николая Ленского. И хоть не являюсь ни вашим прямым соседом, ни знакомым вашего усопшего дяди, а пропустить возможность познакомиться со столичным гостем не мог, – просто произнес он, протягивая Евгению руку.

– Евгений Онегин.

Ленский произвел на Онегина самое приятное впечатление. Ему хотелось поскорее остаться наедине с новым знакомым, чтобы обсудить что-нибудь поинтереснее дядиных похорон, но тут из дома повалили гости, к счастью решившие покинуть мероприятие, и начались долгие рукопожатия и прощания. Особенно долго Онегину не удавалось вырвать ладонь из цепких пергаментных ручек сухонькой на вид, но оказавшейся весьма крепкой старушенции.

– Мамка твоя с папкой молодыми были, бегали под мою яблоню целоваться, – кряхтела бабулька, тряся руку Евгения. – А я не гоняла. Надо молодым где-то миловаться. Что ж, я не понимала, что ли? Сама такая была.

Евгений усиленно улыбался, пятясь назад. Соседка наступала.

– Хоть они у меня и воровали малину. А потом ты народился. Славный голожопый малыш и тоже мою малину лопал от души. За ушами трещало…

Евгений с таким развитием событий не спорил, хотя отродясь в этой деревне не бывал, да и мамка с папкой его миловались где-то на улицах Петербурга. Но он соглашался на любые биографические данные, лишь бы побыстрее отделаться от надоедливой старушки.

Проводы покойного наконец закончились, все ушли и Евгений смог уделить время новому знакомому.

– Признаюсь, я вам рад, как никому из пришедших проститься с усопшим. Строго говоря, ему уже без разницы, кто оказывает почтение, а кто нет. А мне вы оказали немалую поддержку своим присутствием. Единственное лицо в толпе, не вызывающее тоски и желания сбежать.

Владимир Ленский улыбнулся, радуясь подобному приему.

Оба молодых человека и не заметили, как за разговорами побежало время, и они с удобством разместились в гостиной дядюшкиного, а теперь онегинского поместья. Глафира подала им хорошо подогретого сбитня, курицу, залитую яйцами, и соус из моркови с луком.

Несмотря на связанную с похоронами суматоху, Евгений не забыл распорядиться о добротном ужине. При этом он отдавал себе отчет, что недремлющее око дяди если и следит за ним с небес, то вряд ли сумеет как-нибудь повлиять на ситуацию. Евгений больше не желал ограничивать себя в еде.

А теперь и компания отыскалась. Ленский оказался поэтом, и темы для обсуждения находились сами собой.

– Жуковский внес эту суровую моду на унылую элегию, – поделился Онегин последними новостями о течениях в лирической поэзии. – Однако не уверен, что она задержится. Слишком часто подвергается критике.

Восторженный Ленский, поэт и романтик, кивнул, соглашаясь.

– И оды снова войдут в моду!

Евгений был темноволосым, с бледной, словно фарфоровой кожей, вальяжным, слегка высокомерным взором и неторопливыми повадками. Владимир же обладал румяным и загорелым лицом под шапкой светлых кудрей, сияющими глазами, порывистыми и стремительными манерами. Сильно отличаясь внешне, они производили впечатление братьев или очень близких друзей, которых связывает так много, что они уже привыкли друг к другу, угадывали мысли и движения, по мимолетному взгляду понимали настроение и узнавали эмоции.

Владимир впервые без стеснения и страха осуждения читал свои стихи Евгению. Как будто и не помнил, что они вот только познакомились. Он хоть и считал себя поэтом, даже поэтом, имеющим опыт в литературе и поэзии, потому что недавно осмелился отправить в петербургский литературный журнал свои творения, но обычно испытывал робость при чтении своих виршей на публику. Но почему-то Евгения он воспринял как самого близкого и понимающего друга, а потому никакого страха или смущения перед ним не ощущал.

– Легкий слог, яркие образы, точная передача чувств, – похвалил Евгений. – Дама твоего сердца поистине счастливица, раз удостоилась подобного почитания.

– Ты угадал! – смутился Ленский. – Стихи посвящены моей невесте.

– Тут и гадать нечего, – рассмеялся Евгений. – Кто-то непременно должен воспламенить сердце поэта.

– Она муза, она нимфа, моя Оленька! – Ленский залился краской смущения. – Она самая прекрасная девушка на свете. Красивая, добрая, нежная. Маленький бесенок, покоривший мое сердце и душу. Девушка, любовь к которой вдохновляет меня на поэмы и на подвиги. Скоро мы объявим помолвку и назначим день венчания. Ее мать, Прасковья Ларина, хочет, чтобы мы непременно венчались в церкви Преображения Господня, а там идет реставрация. Впрочем, отец Димитрий обещал, что работы закончатся в самом ближайшем времени.

– Я почти завидую ей. – Евгений хлопнул друга по плечу. – Надо быть воистину особенным человеком и непревзойденной красавицей, чтобы увлечь поэта в пучину страсти. А ты хоть и юн, но рассуждаешь с необыкновенной жизненной мудростью.

Евгений вдруг осознал, что его действительно до глубины души тронули стихи Владимира, и чуть ли не впервые в жизни он желал успеха и славы юному дарованию. Более того, он искренне захотел помочь и поучаствовать в его творческой судьбе.

Юный пылкий поэт, пишущий красивые романтичные оды прекрасной даме, – Евгений уже видел Ленского в литературной гостиной Петербурга, скажем у госпожи Бекетовой или Голицыной. Заходящее солнце падает на его светлые локоны, голос льется страстно и уверенно, звучит тихая музыка, придающая его стихам еще большей драмы и трагизма. Глаза Ленского сияют. Слушатели взирают с восторгом и внемлют каждому слову поэта. Он, Онегин, стоит поодаль, сложив руки на груди, и наблюдает…

Онегин уже начал прикидывать, протекцией кого из своих столичных друзей можно воспользоваться и кому показать стихи Ленского.

– И тебе я завидую, мой друг, – проговорил он рассеянно, пока Владимир, не переставая, восхвалял Оленьку.

– Чему же?

– Твое сердце переполняют чувства: любовь, радость, восхищение. Тебе все ново и привлекательно, тогда как мне уже надоело. Я не способен на столь яркие переживания. Мне скучно, лениво, я все знаю наперед. Еще целуя даме руку в первый раз, я знаю, что скажу ей на прощанье.

– Ах, мой друг, тебе нужны новые люди и новые знакомства.

Ленский не мог поверить, что Евгений говорит о себе. В подобном унынии он винил усталость, тяжелый день, похороны и поздний час. Время близилось к полуночи, за беседой они и не заметили несколько пролетевших часов.

– Завтра я поеду к Лариным. Не хочешь ли со мной? – предложил Владимир, уже прощаясь с другом у порога. – У нас в деревне, конечно, в сотни раз скучнее, чем в столице, не так изысканно и не все представители нашего общества образованны и талантливы, ты привык к иному, но мы тоже можем развлечь. Уверен, Ларины, да и все остальные, будут тебе рады.

– Не извиняйся заранее. Вряд ли есть что-то скучнее этого дома и общества моего покойного дяди. Ты и не представляешь, к чему я здесь привык, – рассмеялся Онегин, желая сделать ему комплимент. – Твоего таланта с лихвой хватит компенсировать даже полное молчание всех остальных.

– Ну тогда я заеду за тобой, – обрадовался Ленский.

– Я не против, – откликнулся Евгений, хоть и понимал, что пожалеет о своем обещании, как только за Ленским закроется дверь. Знакомство с местными он не заводил умышленно. Не хотел. Не собирался оставаться здесь дольше, чем будет необходимо. Не желал терпеть скучных деревенских жителей. Ему хватало и родственника. Но, несмотря ни на что, Евгений продолжил: – Дядя занимал все мое время, я не ездил по гостям и не принимал у себя. С удовольствием посещу Лариных. Твоя рекомендация лучше любого приглашения и репутации. Кроме того, твоей компании мне уже достаточно.

– Вот и славно! Я познакомлю тебя со своей Оленькой. Сам увидишь, как она хороша и мила, – разулыбался Ленский. – А еще с ее сестрой Татьяной. И с Петушковым. Он постоянно цитирует экономиста Смита, во всем ссылается на него и считает, будто следует его законам. Не знаю, насколько можно следовать им здесь, в деревне, но дела у Петушкова идут хорошо.