Читать книгу Игра Первых - Юлия Качалова - Страница 10

Смутные времена настали в Доме охоев. Жрец Света, бывший одновременно главой Дома (или, как говорили, Отцом охоев), слишком одряхлел, чтобы отражать злобные нападки Кирхóя, из кожи вон лезшего в попытках спихнуть престарелого главу и самому занять его место. Алзик по молодости не разбирался в политических играх, да и в истории охоев до сей поры не случалось подобных прецедентов.

Управлять Домом не составляло труда, потому что охои были законопослушны, трудолюбивы и легко поддавались влиянию личности, чуть более энергичной, чем они сами. Эта личность неизменно становилась главой Дома и сохраняла статус Отца охоев до конца жизни. После смерти очередного правителя проходило какое-то время, пока на сцене не появлялось новое действующее лицо, желавшее взвалить на себя заботу о соплеменниках. Иногда даже целое поколение не могло выдвинуть главу Дома, и охои жили сами по себе. В столь необычную ситуацию, что при живом Отце кто-то метил на его место, охои попали впервые. Кирхой тем временем собрал вокруг себя шайку из молодых оболтусов, тяготившихся повседневной работой, и объявил её войском. Воины освобождались от обычных обязанностей и жили на довольствии своих семей. За это они должны были защищать Дом от внешних врагов и поддерживать внутренний порядок. Никакой надобности в войске у охоев не было, но некоторых, особенно самих «воинов», воодушевляли страстные речи Кирхоя, постоянно твердившего об опасности, грозящей соплеменникам отовсюду. Большинство охоев не одобряли дурацкие нововведения, но предпочитали делать вид, что их это не касается.

Юному Áлзику совсем не нравился Кирхой, но его также не устраивал древний закон, запрещавший людям Горы выходить в Большой мир. Нарушителя ждало изгнание, означавшее верную смерть. Подгорный Дом служил охоям колыбелью, крепостью и могилой – ничего, кроме своих тёмных пещер, они не знали и не желали знать. Конечно, когда-то всё было не так.

* * *

Предки охоев жили на побережье и звались о-хайями, людьми моря. Больше всего о-хайи любили свой берег, опоясанный скалами; крепкий ветер, швырявший в лица солёные брызги, и несмолкающий гул прибоя. Море являлось их кормильцем и божеством.

Кончилось всё в одночасье. Свирепые и многочисленные дикари напали внезапно и перебили почти всё племя, а жалкая горстка людей моря, оставшихся в живых, скрылась в тёмных пещерах. Им повезло, они вышли к подземной реке и, следуя вдоль её русла, добрались до Горы. Подземная река, трудясь миллионы лет, намыла многоярусную сеть пещер, пригодных для жизни. В теле Горы о-хайи нашли чистейшие подземные ключи и хрупкие чёрные камни, горевшие неярко, зато дававшие обильный жар. С их помощью можно было обогревать пещеры и готовить. В верхнем ярусе пещер в невероятных количествах обитали летучие мыши, спящих зверьков собирали голыми руками. Кое-где река вырывалась из-под земли, эти места изобиловали рыбой и водорослями, пригодными для пищи. И о-хайи остались в пещерах. Правда, они уже не походили на сильных, весёлых людей, которые дышали солёным ветром и плясали на жемчужном песке. Страх, гнавший их подземными тропами, больше не отпускал сердца. О-хайи завалили камнями выходы, а пришельцев, случайно проникавших в пещеры, безжалостно умерщвляли. Тогда же появился закон, запрещавший выходить наружу. Они перестали называть себя людьми моря и превратились в охоев. «О-хой» – человек подземелья, пещеры, горы. Колхóй – божественный покровитель племени, принявший форму колючего цветка, – освещал предкам охоев страшный подземный путь и дарил надежду. Так гласят предания, а как было на самом деле, никто не знает.

Со временем охои вполне обжили утробу Горы. Глаза их, привыкшие к темноте, перестали выносить дневной свет. Им причиняли боль даже рассеянные солнечные лучи, достигавшие кладовых подземных жителей. Лишь свет, стекавший с лепестков Колхоя, не жёг глаза охоев. Жизнь нескольких поколений была озарена сиянием Колхоя, а потом цветок начал вянуть. Своды Священного зала – обширной пещеры, в центре которой в каменной чаше был помещён Колхой, – стали меркнуть и, наконец, погрузились во тьму.

Пять поколений охоев не знали света, а затем раскрыл лепестки новый бутон Колхоя. Этот день стал великим праздником в Доме охоев. Наверное, тогда-то и появились первые Жрецы, хранители цветка, большую часть своей жизни посвящавшие наблюдениям за Колхоем. Но ни молитвы, ни магические ритуалы, ни жертвоприношения не отвратили неизбежного. Через сто лет цветок вновь засох. Нашлись смельчаки, предложившие выйти в Большой мир на поиски нового цветущего покровителя, но Жрец объявил эти мысли святотатством:

– Божественный Колхой решает, когда дать свет, а когда забрать. Смиритесь!

* * *

Для Алзика и его современников рассказы о светящемся цветке были легендой. Хотя, по словам Жреца, время цветения Колхоя приближалось, не очень-то верилось, что это произойдёт в ближайшем будущем. Священный зал оставался холодным и мрачным, а кактус – таким же мёртвым, как и во времена Алзикова прадедушки. Может, Жрецы что-то напутали со сроками, а может, иссякла светоносная сила Колхоя. При этой мысли Алзика охватывала тоска. Он всем сердцем стремился увидеть свет и уже видел его однажды.

Родичи и соплеменники принимали чрезмерную любознательность Алзика чуть ли не за болезнь. Но в конце концов отказались от попыток сдерживать исследовательский пыл маленького упрямца и ограничивались лишь предупреждениями, что рано или поздно он свернёт себе шею. Конечно, они были правы! Подгорный Дом скрывал бездонные колодцы, неразличимые в скользком мраке, и петляющие туннели, хранящие кости заблудившихся. Жуткие твари выползали порой из тёмных углов, а о Хозяине озера Хой-Лор лучше было не поминать вовсе. Подобные обстоятельства могли загасить страсть к путешествиям у кого угодно, только не у Алзика.

Сколько юноша себя помнил, ему хотелось выбраться наружу. Там раскинулся Большой мир, и на что он был похож – никто не мог ответить. Старшие или расписывали ужасы, подсказанные их воображением, или утверждали, что там вообще ничего нет. Лишь пустота, которая заполняется то слепящим огнём, то блаженной тьмой. Когда Алзик подрос, ему запретили касаться этой темы. Он прекратил задавать вопросы, но стал подолгу пропадать, обследуя малоизвестные уголки Дома охоев. И однажды нашёл путь!

В Большом мире было тепло, и воздух так благоухал, что у Алзика закружилась голова. Он уткнулся лицом во что-то мягкое, похожее на сухие водоросли, и тело его сотрясалось от рыданий. Потом слёзы иссякли, но он ещё долго лежал ничком, впитывая звуки и запахи Большого мира. Сухой стебелёк щекотал ему шею, звенел многоголосый стрекочущий хор, что-то ухало вдалеке. Охой перевернулся на спину, положил руки под голову и стал смотреть вверх. Ветерок обдувал его заплаканное лицо, мириады ярких точек искрились ласковым светом. Алзик лежал неподвижно, зачарованный этим зрелищем и запахами земли. Небольшой зверёк подошёл, обнюхал юношу, ткнувшись в щёку мокрым носом, и нехотя удалился. Постепенно сверкающие точки побледнели, небо стало светлеть. В глазах появилось жжение. Алзик долго тёр веки, потом понял, что наступает время слепящего огня и пора возвращаться.

Ощущения, запахи, звуки Большого мира, картина чёрного купола, мерцающего бесчисленными огнями, – всё это навеки запечатлелось в сердце юноши. Может показаться странным, но Алзик больше не повторял вылазок наружу. Ночь, проведённая вне Дома, изменила его. Раньше он действовал, движимый простым любопытством и жаждой увидеть свет. Теперь же впервые попытался осмыслить себя вне Дома охоев, а Дом и соплеменников – вне Большого мира. Это было мучительно. Алзик любил свой подгорный Дом, но Большой мир он тоже полюбил!

* * *

Тем временем Кирхой набирал силу и, надо отдать ему должное, умело завлекал людей. Родичи Алзика никак не могли взять в толк, чего упрямится старый глава Дома, которому давно пора на покой. Почему бы просто не передать свои полномочия этому чудаку Кирхою, так стремящемуся стать Отцом охоев? Кирхой часто заходил к соседям, искренне интересуясь их делами, и те охотно делились с ним своими заботами. Кирхой участливо поддакивал и незаметно переводил разговор на своё.

– Не понимаю, как вы, человек такого ума и проницательности, позволяете этому бездельнику Жрецу морочить себе голову? – восклицал Кирхой. – Вы делитесь с ним пищей, согреваете его пещеру, почитаете его, а за что? За то, что он целыми днями сидит возле сушёной колючки и кормит вас лживыми молитвами? «Яви, Колхой, глазам свой свет, его мы ждали много лет…» Да кому он нужен, свет-то? Может быть, когда глаза наших предков не дружили с темнотой, от света была хоть какая-то польза. Но теперь-то зачем нам свет?

– Колхой издавна чтится как покровитель Дома, – робко возражали охои, напуганные таким святотатством.

– На что годится покровитель, столь же немощный как его Жрец? – пожимал плечами Кирхой. – Он хоть раз проявил свою силу? Разве свет защитит охоев от врагов? Нет! Свет только привлечёт их к нашему Дому. Свет не нужен нам!

Страх, пришедший со скалистого берега о-хайев, оказался более живучим, чем память о светлых днях. Стоило Кирхою упомянуть мистических врагов, как страх мгновенно пробуждался, и за отсутствием реальной угрозы тоже становился мистическим, а значит, неодолимым. В сердцах слушателей речи Кирхоя зарождали сомнение, а некоторым казались чуть ли не откровением. По расписанию Жрецов, день Возрождения света приближался, но всем уже было ясно, что Колхой не осветит их тёмный Дом.

* * *

В канун дня Возрождения света Алзика послали в одну из кладовых, где под открытым небом хранились в стогах сухие водоросли. Охои не опасались вторжения с этой стороны, отвесные стены разлома служили надёжной защитой. Кладовая была излюбленным местом Алзика. Когда проходило время слепящего огня, юноша уединялся там и, любуясь узенькой полоской неба, предавался мечтам о запретном Большом мире. Сейчас рези в глазах не ощущалось, и Алзик, привалившись спиной к стогу, задрал голову кверху. Внезапно послышался нарастающий свист, и охой отпрыгнул в сторону. Прорвав оградительную сеть, в стог вломилось нечто здоровенное.

Немного выждав, Алзик вскарабкался на стог, осторожно подобрался к углублению, оставленному «приветом» из Большого мира, и увидел наполовину утопленную в сухих водорослях человеческую фигуру. Охой подполз ближе, чтобы получше рассмотреть упавшего. Лицо человека покрывали какие-то нити, похожие на мягкие волокна. Алзик немножко помедлил, потом нерешительно протянул руку и убрал их с лица. Кожа, до которой дотронулись его пальцы, оказалась тёплой, гладкой и упругой, а открывшиеся черты почти детскими. Девушка! Совсем молодая, не старше его самого. Алзик смахнул нити со лба незнакомки, отметив, что прикосновение к её лицу удивительно приятно. Если девушка и умерла, то совсем недавно.

«Может, она всё-таки жива?» – подумал охой, продолжая освобождать голову незнакомки от непонятных волокон. Однако дальше лба дело не продвинулось. Невероятное количество длинных нитей намертво приклеилось к коже. Намотав на руку большой их пук, Алзик поднатужился, рванул, и… девушка с криком распахнула глаза.

* * *

Лысый мальчишка испуганно отшатнулся, опять больно дёрнув её за волосы. Синголь пришла в ярость.

– Если у тебя такой способ здороваться, то мне нечем ответить! – воскликнула она. – Зато твои уши вполне доступны!

Симхаэтка попыталась выбросить вперёд правую руку, чтобы ухватить наглеца за ухо, но пронзительная боль заставила её опять вскрикнуть. Да что же все против неё ополчились! Вырванная при падении колючка острыми иглами впилась в кожу ладоней и ткань туники. Дерзкий мальчишка отпустил наконец кудри симхаэтки и кубарем скатился со стога. Закусив губу, Синголь осторожно освободила ладони от игл и в сердцах тряхнула правым рукавом. Колючка полетела вслед мальчишке.

Некоторое время девушка переводила дух, дрожа от боли и негодования, затем, постанывая, принялась вытаскивать иглы из ладоней и ткани. Натянула на лоб съехавший обруч и, готовая сражаться за каждую прядь волос, стала выбираться из стога. Обидчик сидел на коленях внизу, уставившись в одну точку, и раскачивался всем телом. Гнев Синголь мгновенно улетучился.

– Эй! Тебя что, зацепило кактусом?

Мальчишка не шевелился. Когда, охая от боли в исколотых ладонях, Синголь сползла со стога (на всякий случай подальше от замершей фигурки), мальчик обернулся к ней. Парнишка оказался старше, чем думала девушка, наверное, её ровесник, просто низкорослый и щуплый. Одет он был в мешковатую робу, сшитую из множества мелких шкурок и стянутую на поясе плетёным ремешком. Бледная кожа паренька казалась полупрозрачной, волосы отсутствовали не только на голове, но и на лице – ни бровей, ни ресниц. А светлые глаза взирали на Синголь с выражением такого счастья, что симхаэтка обомлела.

* * *

Иногда в привычный мир вторгаются вещи настолько невероятные, что даже закоренелый скептик не рискнёт приписать их случайному стечению обстоятельств. Колючка, которой незнакомка запустила в Алзика, оказалась… цветущим Колхоем!

– Не может быть! – твердил Алзик, не веря собственным глазам.

Дрожь восторга пробегала по его телу, по щекам катились слёзы, но он этого не замечал. Наконец первое потрясение от явления чуда отпустило. Следовало действовать. Строжайший закон Дома охоев требовал убивать любого чужака, посмевшего преступить границы подгорного Дома. Алзик был обязан незамедлительно сообщить о происшествии Жрецу и всем остальным. Может, для чужеземки, которая принесла Колхой, сделают исключение? Нет, вряд ли. Алзик так надеялся, что девушка выживет, а ради чего? Чтобы её убили? За что?

Никакой опасности для охоев незнакомка не представляла – так Алзику подсказывало внутреннее чутьё, которое редко ошибалось. Только благодаря способности заранее распознавать угрозу его рискованные путешествия всегда заканчивались благополучно. От девушки угрозы не исходило. Однако, если Алзик не донесёт, то будет считаться изменником. Ну и ладно! Ему не впервой нарушать закон Дома охоев. Лучше пусть его сочтут предателем, чем он позволит погибнуть девушке, которая принесла свет! Алзик знал одну укромную пещерку и решил на время спрятать там Колхой и чужеземку. Затем он поможет ей выбраться из Дома и придумает, как сообщить о явлении светоносного покровителя, избежав при этом щекотливых вопросов.

А Синголь завороженно смотрела на бутон, из которого струился свет. Лепестки цветка напоминали ладошки, сомкнутые вокруг горящей свечи.

– Алларет! – благоговейно выдохнула симхаэтка. – Цветок из Садов Аллара! С давних пор аллареты считаются легендой, да и ту почти никто не помнит. Мне её рассказывал Старец…

Алзику почудились подозрительные звуки. Кладовую посещали слишком часто, задерживаться в ней не стоило.

– А мне расскажешь ты, – невежливо перебил девушку охой, – но позже. Нужно скорее покинуть это место!

Он поспешно ухватил пук длинных высушенных стеблей и начал обматывать ими кактус. Синголь наблюдала за его действиями с недоумением.

Закончив мастерить для Колхоя некое подобие кокона, Алзик дёрнул незнакомку за рукав:

– Уходим!

– Как ты смеешь мною помыкать! – Голос Синголь зазвенел от гнева. – Никуда я не пойду! Находилась и набегалась, хватит! Провалиться мне на месте, если хоть шаг сделаю!

– Ты уже провалилась, между прочим. Оставаться здесь смертельно опасно для тебя.

Синголь и не подумала двинуться.

– Ну, пойдём же! Я хочу тебе помочь!

– Я тебе не верю! Зачем ты так больно дёргал меня за волосы?!

Симхаэтка вызывающе тряхнула кудрями. Юноша смутился:

– Я никогда раньше не видел волос. У охоев их нет. Думал, какие-то непонятные нити прилипли к твоей коже, и пытался тебя от них освободить. Я не хотел сделать тебе больно!

Добирались до укромной пещерки дольше, чем рассчитывал Алзик. Синголь от усталости едва переставляла ноги, а новый знакомый упорно тянул её за руку. Девушка то и дело спотыкалась, стукалась о невидимые стены и вяло удивлялась про себя, как её поводырь умудряется находить путь в кромешной тьме. Алзик, в свою очередь, приходил в ужас от мысли, что ему придётся волоком тащить спутницу, засыпающую на ходу.

* * *

Вынырнув из чёрного омута сна, Синголь не увидела и не услышала абсолютно ничего. Её окружал непроглядный мрак! Отсутствовали звуки и запахи, которые хоть что-то могли бы подсказать о месте её пребывания, но дышалось легко. Постелью ей служила какая-то разновидность мха, и Синголь с удовольствием поглаживала бархатистый ворс, приводя в порядок мысли и ощущения. Выспавшись, девушка почувствовала голод, однако благоразумие подсказывало ей не торопиться с поисками еды. Возможно, давешний проводник Алзик соблаговолит обнаружить себя и проявить гостеприимство. К тому же наконец-то выпал досуг, который следовало посвятить хотя бы поверхностному осмыслению того, что с ней приключилось. Старец передал ей какую-то вещь вроде бы в подарок и сказал, что нельзя встречаться с Апанхуром. Потом Синголь зачем-то поднялась к изваянию богов, но с какой целью она это сделала, тем более в сумерках, девушке никак не удавалось вспомнить. Вероятно, её память пострадала при падении.

Вытащив из-за пазухи тряпицу с подарком отшельника, Синголь развернула ткань и ощупала содержимое. Кулон на цепочке! Ах, если бы можно было им полюбоваться! Симхаэтка поднесла кулон близко-близко к глазам без особой надежды что-нибудь рассмотреть.

Внезапно пространство вокруг неё неуловимо изменилось. Казалось, слабые вспышки пронзили тьму. Девушка стала напряжённо озираться, но ничего не увидела. Она опять приблизила кулон к глазам и вновь уловила стрелки, наподобие тех, что оставляют разлетающиеся от ночного костра искры, только синие. Убрала руку – ничего! Синголь снова поднесла кулон к правому глазу и уставилась перед собой.

На миг к горлу подступила тошнота, заставив Синголь сделать несколько судорожных глотков, но так же быстро прошла. Тишина наполнилась неровным гулом, окружающий мрак поредел, проступили стены пещеры, казавшиеся ледяными из-за своей прозрачности, и множество призрачных стен и сводов за ними. Вихри бесчисленных синих огней подхватили Синголь и завертели в бешеном танце…

* * *

Пришла в себя девушка от того, что кто-то лупил её по щекам.

– Да что ж ты так орёшь! – отчаянным шёпотом восклицал давешний проводник. – Сюда сейчас весь Дом охоев сбежится!

Алзик хотел влепить ей ещё одну пощёчину, но Синголь успела перехватить его руку:

– Перестань! – Язык у симхаэтки едва ворочался. – Что случилось?

– От твоих воплей мог рухнуть свод! Через несколько минут здесь будет охрана, я уже слышу топот. Медлить нельзя, бежим!

Однако Синголь не могла бежать. Повесив цепочку с кулоном на шею, она попыталась подняться, но вновь почувствовала головокружение и тяжело осела к ногам Алзика.

– Ладно, будем действовать по плану номер два, – быстро шепнул охой. – Сделай торжественное лицо и ничего не говори без моего знака. На всякий случай приготовься к неприятностям.

С помощью парня Синголь приняла вертикальное положение, привалившись спиной к стене. Алзик уже собрался вложить ей в ладони кокон с Колхоем, как услышал резкие выкрики Кирхоя. План номер два не был рассчитан на присутствие светоненавистника, дело оборачивалось совсем скверно. Юноша едва успел задвинуть кокон в расселину, как в пещерку ввалилась дружина, вопя во все глотки:

– Враги! Лазутчики! Измена!

Если бы Синголь могла видеть растерянное лицо Алзика, то сразу поняла бы, что план номер два провалился. Однако она созерцала только его спину и, следуя полученным указаниям, старалась придавать себе торжественный вид.

– Так-так-так, – злорадно ухмыляясь, протянул Кирхой. – Вы совершенно правы! Налицо и враг-лазутчик, и изменник! Связать их!

* * *

Громадная тёмная пещера, еле освещённая чадящими факелами, была забита людьми. Симхаэтка не столько видела толпу, сколько ощущала её присутствие по шорохам и дыханию. Синголь и Алзика, опутанных прочными верёвками, охранники прижимали к стене. А между пленниками и охоями расхаживал Кирхой.

– Слушайте меня, люди Горы! Не предупреждал ли я вас, что враг не дремлет?

– Предупреждал… – уныло откликнулись собравшиеся.

– Но вы не хотели меня слушать! И вот до чего вас довела доверчивость! Коварный предатель позволил врагу проникнуть в наш Дом!

Толпа испуганно зашумела.

– Опомнись, Кирхой! – Спокойный голос внезапно перекрыл стенания. – И вы, охои, раскройте глаза, ежели они так полюбили тьму. Где вы видите коварного предателя и врага? Это же просто дети!

К пленникам приблизился старый человек.

– Дети?! – с ненавистью завизжал Кирхой. – Или ты забыл Закон, Жрец?! Любой, кто проникнет в Дом охоев, должен быть умерщвлён! Предатель, укрывающий чужеземца, должен быть умерщвлён!

– Не тебе, презревшему покровителя охоев и отрёкшемуся от света, напоминать мне о Законе, – строго ответил старик и вновь обратился к собравшимся: – Кого вы видите перед собой?

– Мой сын не предатель! – взволнованно выкрикнула какая-то женщина. – Придурок тот ещё, правда…

В пещере раздались сдавленные смешки.

– Кого вы видите рядом с Алзиком? – вновь возвысил голос старик.

– Кажется, женщину… – предположили в толпе и уточнили: – Молодую.

– Почти девочку. Ребёнка, который случайно угодил в наш Дом. Как ты здесь очутилась?

Старик обратился к Синголь неожиданно мягко.

– Я убегала от преследователя и сорвалась в пропасть, – еле слышно вымолвила симхаэтка. – Больше ничего не помню.

– А как ты оказалась в пещере? – гневно выкрикнул Кирхой.

– Её привёл туда я, – вступился Алзик. – Она была такая беспомощная. И красивая! Я полюбил её!

– Красивая?! – негодующе воскликнула та же женщина. – Сын мой, ты в своём уме?! Полюбил? Такую страхолюдину?!

Хохот. Ужасный, невыносимый, издевательский хохот потряс основания пещеры. У Синголь брызнули слёзы.

– Смейтесь! – Вопль Кирхоя заставил толпу примолкнуть. – Смейтесь, доверчивые! Неужели вы не поняли то, что услышали?! Этот предатель полюбил! Кого?! Дочь наших врагов! Не убил её на месте, а ПО-ЛЮ-БИЛ! Это ли не измена?! Я вас спрашиваю! Слушайте Жреца! Отпустите этих детей! Пусть девчонка приведёт к нам своих головорезов, а любящий врагов Алзик распахнёт перед ними двери подгорного Дома!

Воцарилась мёртвая тишина. Поняв, что перевес общественного мнения склоняется на его сторону, Кирхой воодушевился:

– Закон Дома охоев гласит, что любой пришелец должен быть немедленно убит! Предатель, укрывающий врага от возмездия, должен быть убит!

– Убить их! – взвыла толпа.

– Тогда вместе с ними убейте и меня! – звучно произнёс Жрец. – Мне противно жить с людьми, убивающими детей. И своих, и чужих.

Охои вновь умолкли. Вдруг чей-то голос выкрикнул:

– Знак!

– Знак! Знак! – подхватили собравшиеся.

Внезапно Кирхой сменил тактику:

– Вы правы, люди Горы! Нам нужен знак. Ведь завтра день Возрождения света? – обратился он к Жрецу.

Старик сник:

– Судя по расчётам, но…

– Никаких «но»! Если завтра расцветёт Колхой и пленники к тому моменту будут живы, люди Горы не причинят им вреда. Значит, твоя правда взяла. Справедливо ли, охои?

Единодушное одобрение.

– Если этого не случится, значит, Колхой больше не покровительствует нашему Дому, и мы сыщем другого покровителя.

– Кого? – выдохнула толпа.

– Хозяина озера Хой-Лор! К которому и отведём сейчас пленников.

Синголь ощутила, что по телу Алзика пробежала дрожь.

– Это убийств о, – потрясённо прошептал старик.

– Нет! Всего лишь знак! – злорадно засмеялся Кирхой.

Толпа загудела.

– Можно мне сказать напоследок два слова Жрецу? – воскликнул Алзик.

– Конечно, – издевательски закивал Кирхой. – Хоть четыре! Более того, мы так добры, что, когда приведём вас к озеру, даже путы снимем. А то жаль верёвки тратить понапрасну.

Но Алзик его уже не слушал, а что-то горячо зашептал на ухо старику. Тем временем подошла мать юноши и принялась бесцеремонно рассматривать связанную симхаэтку:

– И чего он нашёл в тебе? Ликом и глазами тёмная, голова вся в паутине, а губищи прямо-таки рыбьи!

Синголь слушала-слушала, и губы её против воли задрожали, а глаза вновь наполнились слезами. «Птичка моя ясноглазая», – вспомнила девушка причитания тётушки Симхости. «Никогда ещё в роду нашем не рождалось такой красавицы», – вторил тётушке дед Симхарух.

– Кому рыба, кому птичка, – огрызнулась девушка.

– Не в обиду говорю, – всхлипнула женщина. – Сына жалко! Погибнет он из-за тебя ни за что ни про что!

– Никто не погибнет, мама! – Алзик, закончив шептаться с Жрецом, присоединился к женскому разговору. Внезапно напускная бодрость покинула его голос. – Мама, я не предатель! Я люблю наш Дом! Я ослушался вас, да, и видел однажды свет. Он так прекрасен, что не выразить словами! Я хочу, чтобы все наши люди увидели свет!

* * *

До подземного озера добирались долго. Когда дружинники Кирхоя доставили пленников на место, то сняли путы с их рук, зато крепко обмотали ноги, прикрутили верёвки к каменному пальцу сталагмита, торчавшему вертикально почти у кромки воды, и спешно удалились. Синголь и Алзик остались одни.

– Куда нас привели? – тихо спросила симхаэтка.

– К озеру Хой-Лор.

– Что в этом месте особенного?

– Никто отсюда не возвращался.

– Почему?

– Откуда мне знать? Никто же не возвращался и не рассказывал. Попытаюсь-ка освободить наши ноги.

Алзик присел на корточки и сосредоточился на путах, стягивавших щиколотки. Поняв, что парень не расположен к разговорам, Синголь решила чем-нибудь себя занять. Достала из-под выреза туники кулон и принялась ощупывать оправу и вставленный в неё кристалл. Затем поднесла кристалл совсем близко к глазу, зажмурила второй, и…

Тьма сделалась прозрачной, перестала скрадывать окружающее. Синголь увидела неровный берег, поросший сталагмитами вроде того, к которому их привязали. Со сводов пещеры свисали натёки, похожие на слёзы, замёрзшие прежде, чем упасть. Между берегом и полукруглой аркой грота на противоположной стороне пещеры простиралась абсолютно неподвижная водная гладь. Наверное, озеро Хой-Лор было бы красивым, если бы не холод и… не запах. В отличие от всех прочих мест в Доме охоев, где уже побывала симхаэтка, здесь пахло очень неприятно. Синголь поморщилась и перевела взгляд на своего спутника. Она всего лишь хотела спросить, чем же так пахнет, но не успела открыть рта…

«Лучше не знать тебе этого, Синголь. На своё счастье, ты не видишь в темноте. Не видишь того, что у самых твоих ног…»

Синголь испуганно уставилась вниз. До неё не сразу дошло, что перед ней – малоберцовая кость с остатком стопы. На стопе отсутствовали фаланги пальцев, кость же была криво сломана посередине. Девушка зажала себе рот, чтобы не закричать. По соседству валялась верхняя часть скелета, словно перекушенного в грудине. О, боги! Кости беспорядочно усеивали берег, как будто кто-то специально расшвыривал части растерзанных людей. Милостивый Аллар! Что же это?! Синголь в ужасе обернулась к охою.

Обдирая ногти, Алзик пытался ослабить узел, хотя тщетность потуг была ему очевидна. Юноша пребывал на грани отчаяния: «Все будут считать меня предателем! И самое обидное, не увидят свет! Светоненавистник Кирхой не позволит Жрецу даже шагу ступить, не говоря уже о том, чтобы водрузить Колхой в чаше Священного зала!»

Неужели она слышит мысли Алзика?! Если бы Синголь не была столь испугана, то поразилась бы своему открытию. Симхаэтка отняла от глаза кристалл, и всё исчезло. Остались тьма, холод и запах смерти! Значит, это волшебный амулет Старца! Синголь снова поднесла к глазу кристалл.

В десятый раз попытавшись ослабить натяжение жгутов, Алзик до крови сломал ноготь, и тот больно зацепился за верёвку. «Прости, Алзик! Это из-за меня! И зачем только ты взялся мне помогать!»

Охой удивлённо вскинул к ней лицо:

– Ты что-то сказала, Синголь?

Симхаэтка отрицательно покачала головой.

– Странно, а мне показалось… Узел затянут слишком туго, пока не выходит. – Тихий голос Алзика звучал почти спокойно. – Но всё обязательно получится, верь мне.

Если бы несколько мгновений назад Синголь не ощущала панику юноши и его беспомощность, то и впрямь поверила бы, что он спокоен и уверен! Значит, Алзик не хочет её пугать. «Ты очень добрый и храбрый».

Охой пружинисто выпрямился:

– Что? Что ты сейчас сказала?

Синголь молчала, глотая слёзы. «Я не хочу, чтобы ты умер здесь из-за меня!» Девушка опустила амулет. Снова тьма, холод, запах смерти… Но кроме них – ещё руки, сжавшие её плечи! Руки не могли защитить ни от холода, ни от неведомого кошмара, но дарили ощущение, что она не одна.

– Потерпи, Синголь. Как только развяжу ноги, мы выберемся отсюда.

Юноша снова присел и занялся верёвкой. Слегка успокоившись, симхаэтка подняла кулон и посмотрела на узел, над которым бился Алзик. На мгновение плотно затянутые петли показались ей живыми и что-то напомнили… Ну, конечно, игру в «путаницу»! Вот ребята сбиваются в тесный клубок, а потом распутываются…

Алзик не понял, как это произошло, – просто узел под его пальцами неожиданно расплёлся. Сам собой!

– Получилось, Синголь! Сейчас осво… – Юноша вдруг смолк на полуслове.

Не отнимая кристалл от глаза, Синголь последовала за направлением его взгляда. По неподвижной глади озера побежала рябь! То, что приближалось со стороны грота, было ещё далеко, но двигалось очень быстро. Алзик лихорадочно разматывал верёвку, опутывавшую их щиколотки, а симхаэтка, не отрываясь, вглядывалась в тёмные воды. Из них явственно неслось: «Еда! Тёплая еда! Разорвать! Заглотить!»

По поверхности озера бежала уже не рябь, а настоящие волны. Они окатывали ноги пленников, облизывали мерзкими холодными языками.

– Падай! – Алзик с силой толкнул девушку.

Они распластались, насколько позволял неровный берег, и едва не захлебнулись – озеро выплеснулось из берегов. Когда вода отхлынула, над поверхностью озера вздымалась невообразимо длинная шея, которая в самой узкой своей части была толщиной с быка. Её венчала плоская голова с вытянутой мордой. Монстр медленно поворачивал головой, осматривая берег. Синголь, не отнимавшая от глаза кристалл, слышала мысли чудовища: «Мы чуем еду! Она здесь! Хотим охоты! Мы любим охоту! Мы охотимся вот так! Разрываем добычу!»

Шея мотнулась в сторону, как гибкий канат, и треугольник громадной пасти с бессчётным количеством зубов-кинжалов пронёсся над вжавшимися в окаменелый известняк телами Синголь и Алзика. Громко клацнули, не уцепив добычу, зубы. Через мгновение пасть вернулась с другой стороны. «Где наша еда?! Решила спрятаться? От нас никому не спрятаться!»

«Канат» шеи в бешенстве замотался. Пасть появлялась то справа, то слева, бились друг о друга костяные лезвия, выплёскивались из берегов ледяные воды озера… Пасть пронеслась так близко, что верхние зубы монстра полоснули по робе Алзика. Отчаянный вопль Синголь пронзил владения хозяина озера Хой-Лор. «Убирайся, тварь!» – неслось через кристалл в мозг чудовища.

* * *

Очнувшись, девушка обнаружила, что её окружают тьма, нестерпимый холод и запах смерти. Но её голова покоится на мокрых жёстких коленях, а лицо гладят пальцы – тоже мокрые и холодные.

– Алзик… – всхлипнула Синголь, прижав пальцы юноши к своей щеке. – Ты… не ранен?

– Зубы твари лишь слегка порезали одежду, но до кожи добраться не успели. Выходит, ты всё видела… – пробормотал охой.

– Я больше никогда не куплюсь на твоё успокоительное враньё! – мстительно пообещала симхаэтка и передразнила: – «Всё обязательно получится! Верь мне!»

– А что я должен был сказать? Что к озеру Хой-Лор приводят приговорённых к смерти? Что берег усыпан костями? Тебе так было бы спокойней, да? Я же не подозревал, что ты всемогущая! Как ты сумела прогнать чудовище?

Синголь и сама не понимала, как это у неё получилось. Поэтому вместо ответа пожаловалась:

– К-к-кажется, я превращаюсь в сосульку.

– Во что? – не понял Алзик.

– З-з-замерзаю… Х-х-холодно…

– Значит, надо двигаться. – Охой принялся растирать окоченевшие ладони девушки. – Движение стимулирует…

– Что?!

– Что стимулирует? Да всё! В первую очередь кровь. Она бежит быстрее и становится теплее. Но проблема в том, что двигаться особо некуда. В этой пещере только два входа. Первый – грот, откуда явился монстр. Через второй нас сюда втащили. Его снаружи запирает здоровенная плита, которую на рычагах поднимают и опускают несколько человек. Нам с тобой её никак не сдвинуть. Остаётся ждать, когда вернутся дружинники, чтобы убедиться, что с нами покончено…

Вздохнув, юноша перешёл к лодыжкам Синголь.

– А сегодня день Возрождения света, помнишь? Я объяснил Жрецу, где спрятан Колхой, но неплохо его подстраховать. И ещё хочется посмотреть на выражение Кирхоя, когда он увидит знак. А знаком являемся мы с тобой и Колхой!

«Движение стимулирует… движение стимулирует», – крутилось в голове симхаэтки. Она определённо слышала эти слова! Но когда и от кого?

– Алзик, мне всегда хотелось иметь друга, – прошептала Синголь. – Я мечтала, чтобы он был бесстрашным, добрым, умным… Таким, как ты.

Парень смутился:

– Скажешь тоже… Мама считает меня придурком.

– Мало ли что считает твоя мама! Меня она вообще обозвала уродиной!

– А по-моему, ты гораздо симпатичнее любезного хозяина озера Хой-Лор, который так радушно нас поприветствовал! – Алзик встал. – Ладно, поищу боковой выход. Может, он всё-таки есть.

Синголь поднесла к глазу кулон и посмотрела вслед юноше. «Хотя, если даже боковой выход существует, то, скорее всего, окажется тупиком», – донёс кристалл невесёлые мысли охоя. Поджав губы, Синголь покачала головой. Ну, и как прикажете верить этому парню, если всё неприятное он утаивает?! Цепляясь за палец сталагмита, девушка поднялась и двинулась к замурованному выходу. Надо осмотреть его внимательней с помощью подарка Старца. Теперь, оправившись от потрясения, Синголь могла по-достоинству оценить кулон. Глядя через кристалл, она обретала способность видеть в непроглядном мраке, ей открывались мысли и чувства Алзика, а охой слышал её мысли. И не только Алзик! Монстр тоже её понял! «Убирайся, тварь!» – закричала Синголь, и чудовище повиновалось! Ай да амулет!

Девушка направила кристалл на отверстие, закрытое снаружи плитой. Стены пещеры сделались полупрозрачными, и Синголь увидела границы каменной плиты, затем пульсирующие огоньки, создававшие сложный узор внутри этих границ. Ещё через секунду она услышала долгий тягостный вздох о том, как прекрасно было быть частью горы, неразрывно связанной с целым. А потом что-то произошло, кусок горы откололся и стал существовать сам по себе. О, как хочется вернуться в состояние единства, снова стать одним целым с горой!

Симхаэтка повернулась туда, где Алзик изучал стены пещеры в поиске бокового выхода, и мысленно приказала: «Возвращайся ко мне!»

Парень удивлённо обернулся:

– Синголь? Ты меня позвала или мне показалось?

– Иди сюда! Сейчас мы выберемся!

Девушка вновь направила взгляд на замурованное отверстие и, когда заплясали огоньки, образующие границы плиты, обратилась к ним: «Камень слишком велик и поэтому не может вернуться в состояние единства. Но если он превратится в песок, то песчинки сольются с горой».

Голова Синголь наполнилась гулом. «Превратиться в песок и слиться с горой? Да! Как верно! Как просто!» Огоньки неистово задёргались, пытаясь стряхнуть узы, связывающие их друг с другом. Некоторым это удавалось, и они выпрыгивали из границ, подобно искрам, вылетающим из костра. Так, по крайней мере, воспринимала картину Синголь, глядя через кристалл. А подоспевший Алзик потрясённо наблюдал за тем, как каменная плита, закрывающая выход, вдруг пошла трещинами и начала рассыпаться, на глазах превращаясь в груду щебня. Это было невероятно! Так же невероятно, как узел, развязавшийся сам по себе, и чудовищный монстр, который намеревался разорвать их, и неожиданно передумал. Невероятно, но это было!

– Ну, ты даёшь! – восхищённо выдохнул охой.

– Сегодня день Возрождения света, помнишь? – победно обернулась к нему Синголь. – Если поторопишься и по-быстрому расчистишь завал, мы успеем! Лично мне очень хочется присутствовать на торжестве. На твоём торжестве!

* * *

Сначала они заглянули в пещеру, где был спрятан Колхой. Опасения Алзика подтвердились: либо Жрец не сумел отыскать место, указанное юношей, либо Кирхой взял старика под стражу. Как бы то ни было, кактус, обмотанный сухими водорослями, по-прежнему покоился в расщелине. Алзик попросил Синголь подождать, ненадолго исчез и вернулся с чем-то вроде одеяла, сшитого, как и его роба, из мелких шкурок. Следуя его руководству, симхаэтка укуталась и пригнулась.

– Нужно быть предельно осторожными сейчас, когда мы близки к цели, – прошептал Алзик.

Однако по пути в Священный зал им никто не встретился. Кирхой не сомневался в своей победе и не позаботился выставить охрану.

И снова громадная пещера, наполненная людьми. Охои жались к стенам, подальше от центра, где возле чаши с засохшим Колхоем сгорбился Жрец. Старика окружали дружинники Кирхоя, а их предводитель гордо прохаживался перед толпой. Алзик и Синголь замерли за спинами собравшихся.

– Вы требовали знака, люди Горы? – самодовольно вещал Кирхой. – Вы его получили! Враг и подлый изменник мертвы! Вот ваш безжизненный Покровитель!

Кирхой вырвал из чаши засохший кактус и потряс им перед соплеменниками.

– «Яви, Колхой, глазам свой свет, его мы ждали много лет…» Лишь глупцы поклоняются тому, кто производит никчёмный свет! Только Покровитель, вызывающий страх, Покровитель, которого боятся, сумеет защитить наш Дом и отпугнуть врагов! В свете нет смысла, а свет Колхоя – выдумка лживых жрецов! Таких, как этот! – Кирхой с издёвкой указал на старика. – Слышите меня, люди Горы?! Света Колхоя не существует! Или среди вас найдётся тот, кто его видел?

Толпа безмолвствовала.

Выдержав паузу, оратор набрал воздуха, чтобы продолжить речь, как из задних рядов отчётливо прозвучало:

– Найдётся!

Алзик шагнул вперёд.

– Что? Кто? Где? – заволновались охои, расступаясь.

Юноша вышел в центр пещеры:

– Я видел свет Колхоя! И свет Большого мира. Это самое прекрасное из того, что я видел в своей жизни.

– Предатель жив? – взвизгнул Кирхой, метнув испепеляющий взор на съёжившихся дружинников. – Вы обманули меня?!

Алзик обернулся к нему:

– Не вини своих людей, Кирхой! Они честно исполнили твой приказ. Привязали нас к камню на берегу озера Хой-Лор, замуровали выход плитой и оставили на растерзание монстру. Но задуманная тобой казнь не состоялась! Ты говорил, что хочешь знака? Посмотри мне в лицо! Знак прямо перед тобой!

Пока растерявшийся Кирхой собирался мыслями, Алзик вновь обратился к соплеменникам:

– Люди Горы! Чего вы хотите? Света или страха?

Кирхой сделал жест дружинникам, и те стали окружать Алзика.

«Всё! Мой выход!» Синголь выпрямилась, отшвырнула «одеяло» и, придерживая одной рукой кокон с Колхоем, поднесла к глазу кулон.

– Ах… – выдохнула толпа, пропуская симхаэтку в центр пещеры.

– Ты предлагаешь поклоняться тому, кто вызывает страх? – Синголь медленно надвигалась на Кирхоя. – Хозяину озера Хой-Лор? Ты когда-нибудь его видел? Нет? А мы видели! Считаешь, что он защитит ваш Дом? Что ж, посмотри на него! И расскажи остальным!

Девушка направила в сознание Кирхоя образ громадной пасти, которая мелькает то справа, то слева, клацая бесчисленными кинжалами зубов. Её собственная память была весьма свежа, картина получилась очень живой, а кристалл как передатчик сработал безукоризненно. Кирхой дико завизжал, скорчился и стал кататься по полу пещеры, закрывая руками то лицо, то живот. Потом забился головой о каменный пол, истошно вопя: «Нет! Не надо!» Вскоре на губах у него показалась пена, он уже не кричал, а хрипел, но симхаэтка была неумолима. Страшная пасть приближалась к лицу Кирхоя…

– Хватит! – Алзик дёрнул вниз её руку. – Перестань, Синголь! Да что с тобой?!

Девушка опустила кулон, чувствуя, как стыд заливает жаром её щёки. «В каждом человеке присутствуют и Хунгар, и Аллар, – вспомнились ей слова Старца. – Нет людей, полностью свободных от того или от другого. Я тоже боюсь Хунгара, но не изваяния в святилище, а того, который внутри меня…» Так вот что имел в виду отшельник! Боги! Милостивый Аллар! Только что Хунгар едва не подчинил себе её волю! И если бы не Алзик, она бы… совершила убийство!

Отпустив руку симхаэтки, Алзик вновь развернулся к соплеменникам:

– Люди Горы! Кирхой увидел то, к чему хотел привести и вас, будь его воля. Но к чему стремитесь вы сами? К свету или к страху?

Дружинники, во время приступа Кирхоя застывшие каменными изваяниями, подхватили своего предводителя и потащили в глубь пещеры.

Толпа беззвучно шевельнулась и выпихнула вперёд мать Алзика.

– Страху, сынок, вы уже на всех нагнали. Не пора ли показать свет?

– Пора, мама!

Алзик взял у Синголь кокон с Колхоем и передал Жрецу. По мере того как старик медленно разворачивал сплетение сухих водорослей, Синголь начинала всё яснее видеть чашу, установленную на куполообразном сталагмите. Чаша имела форму шести ладоней, расположенных так, словно они придерживали сферу. Каждая ладонь с безупречной тщательностью была выточена из кусков кварца – золотистого, лилового, розового, дымчатого, – аметиста и прозрачного горного хрусталя. Жрец опустил Колхой в чашу, и пальцы шести ладоней вспыхнули многоцветным сиянием.

– О-о-о! – выдохнули сотни людей.

– Склонитесь перед Колхоем, покровителем подгорного Дома! – торжественно произнёс Жрец.

Молитвенно сложив руки, люди замерли в благоговейном поклоне.

– Поколения охоев рождались и умирали во мраке, надеясь, что их потомки дождутся Возрождения света. Вам выпало счастье узреть этот день! Увидеть чашу, драгоценную мозаику стен Священного зала, всё, что сделано руками предков, живших при свете. Подумайте о тех, кто был лишён такой возможности, и цените её! Приумножайте красоту для грядущих поколений!

Охои восторженно оглядывали великолепие пещеры, преобразившейся в сиянии Колхоя.

– И будьте признательны тому, – возвысил голос Жрец, – кто подарил вам свет!

Старик поковылял к Алзику, положил ему на плечо руку и вновь обратился к собравшимся:

– Давно не рождались в нашем Доме такие, как этот юноша. Кирхой назвал его изменником – это ложь! Алзику хватило отваги нарушить жестокий и бессмысленный закон, рискнуть жизнью ради того, чтобы вы встретили день Возрождения света! Приветствуйте избранника света, люди Горы! Благодарите его! Поклонитесь ему!

Охои, ещё не оправившиеся от потрясения, готовы были исполнить всё, что скажет Жрец, однако протестующий юношеский возглас отразился от сводов пещеры:

– Нет!

По толпе побежал ропот.

– Нет! Не меня благодарите. Её! – Алзик указывал на симхаэтку. – Она принесла свет в подгорный Дом, ей и следует поклониться!

«Избранник избранником, а всё-таки придурок, – вздохнула мать юноши. – И, кажется, ведь действительно влюбился в эту чужеземку! Вот же горе! Всё у него, не как у людей!»

* * *

Синголь пробудилась от того, что ей привиделась зубастая пасть, кричавшая: «Еда! Тёплая еда! Вкусная еда!» И пасть эта принадлежала ей! К концу торжества девушка почувствовала себя настолько измученной, что едва добрела до приготовленного для неё ложа. Теперь ей дико хотелось есть. За все безумные последние дни у неё во рту не было даже маковой росинки. Наполняя рот слюной, в памяти всплывали яства тётушки Симхости. Однако видениями не насытишься! Синголь вскочила, едва не стукнувшись макушкой о низкий свод пещерки, и позвала Алзика. Но вместо юного охоя явилась его мать.

– Ну, и дрыхнуть ты горазда, – проворчала женщина. – Я бы давно тебя разбудила, да сын не велел. Он сейчас у Жреца, обещал скоро вернуться. Давай-ка умывайся и поешь.

Девушка не заставила себя упрашивать. Она заглатывала жидкую рыбную похлёбку, просто рыбу, плоские хрустящие лепёшки и даже каких-то поджаренных зверьков, довольно противных на вкус.

– Про твои подвиги сын порассказал, – приговаривала мать Алзика. – Я бы ему не поверила, если бы сама не видела, что ты с Кирхоем вытворяла. До сих пор жуть берёт! Говорят, всё ещё бредит наш воитель.

Женщина собиралась что-то добавить, но вбежал встревоженный Алзик:

– Мама, собери еды!

– Куда опять собрался? – всплеснула руками мать.

– Оставь нас, мама, мне нужно поговорить с Синголь.

Зная, что Алзик всегда скрывает неприятности, симхаэтка испугалась:

– Что случилось?

– Тебя ищут!

– Кто?

– Тот, кто с помощь верёвки и железных когтей спустился сверху.

И юноша рассказал, что двое охоев сегодня отправились в кладовую. Там их схватил огромный человек, свирепый и вооружённый до зубов. Объяснил знаками, что преследует добычу, которая ускользнула от него и скрывается поблизости.

– И описал тебя, – закончил Алзик.

– Апанхур! – Сердце Синголь бешено заколотилось.

– Ты с ним справишься?

– Нет! Мне нельзя с ним встречаться!

– Тогда быстро уходим! Я тебя выведу наверх, пока Жрец собирает людей, чтобы решать, как с тобой поступить. Охои, конечно, перед тобой в долгу, но страх в них очень силён. Я не уверен в решении, которое они примут.

* * *

И снова они двигались тёмными туннелями. Некоторое время шли в полном молчании, вжимаясь в расщелины при появлении любого встречного. Постепенно обжитые территории остались позади, больше им никто не попадался.

– Что этому типу от тебя надо? – наконец спросил Алзик.

– Не знаю! Он преследует меня со дня рождения, требует подарок.

Охой изумился:

– Полез в пропасть, чтобы ты сделала ему подарок? Ну и обычаи у вас!

– Нет. Он хочет отнять то, что подарили мне.

– Кто он вообще такой?

– Когда-то был лучшим воином нашего племени, а потом его разум забрал… – Синголь испуганно смолкла.

– Кто забрал его разум? – допытывался охой.

– Не могу сказать! Не сейчас! Не в темноте. Когда выберемся наверх и рассветёт.

– Рассветёт?

– Ну, когда взойдёт солнце!

Алзик резко остановился:

– Я не смогу оставаться с тобой в Большом мире, когда рассветёт.

– Почему?

– Слепящий огонь, который ты называешь солнцем, сжигает глаза охоев. В тот единственный раз, когда я поднимался в Большой мир, было темно, только яркие точки усыпали громадный купол. Потом в глазах появилось жжение, и я понял, что начинается время слепящего огня…

– Ты хочешь сказать, что выведешь меня наверх и оставишь?

– А что ещё я могу сделать?

– Придумай что-нибудь! – умоляла девушка. – Ты же умный! Наши кузнецы, когда работают с расплавленным металлом, надевают специальные маски-козырьки из дымчатого кварца, которые защищают их глаза от жара и попадания искр.

Парень не ответил, дальше шли молча. Мысль симхаэтки лихорадочно работала над тем, как бы смастерить защитную маску для охоя. Потом Синголь спохватилась, что его кожа, наверное, такая же нежная, как глаза. На солнце Алзик мгновенно обгорит, значит, ему понадобится шляпа. Тем временем юноша думал: «Какой толк будет от меня, слепого? И что я знаю о Большом мире? Здесь я в состоянии ей помочь, наверху же не сумею ничего!»

Судя по тому, что становилось всё жарче, в Большом мире было время слепящего огня.

– Ты знаешь, куда идти, когда выберешься? – спросил охой.

Синголь растерялась:

– Прежде чем за мной погнался Апанхур, я поднялась в святилище. Не помню зачем. Перед этим Старец дал мне… – Девушка вытащила из-под выреза туники кулон. – Это амулет-оберег, обладающей чудодейственной силой. Ты спрашивал: как мне удалось прогнать чудовище? почему расплёлся узел и рассыпалась каменная плита? Так вот, это всё сделал волшебный амулет! И ещё он…

Синголь собиралась рассказать, что с помощью амулета читала мысли Алзика, но, заметив, что спутник почти её не слушает, обиделась и замолчала. А юноше к тому моменту сделалось не до разговоров. Привыкший к прохладе подгорного Дома, он с трудом переводил дыхание от духоты. И всё чаще тёр слезящиеся глаза, почти утратившие способность видеть. Не заметив острый камень, Алзик споткнулся и упал, неудачно подвернув ногу. Попытался встать, но ощутил резкую боль в щиколотке.

– Передохнём. – Отвернувшись от девушки, охой уткнулся лицом в ладони.

Синголь наконец заметила, что с её проводником творится неладное. Немного подождала, но парень не шевелился. Тогда она поднесла к глазу кулон и посмотрела на юношу через кристалл.

Жжение, пронзавшее его глаза, было нестерпимым. Синголь однажды в детстве потёрла лицо пальцами, выпачканными в перце, так на её вопли сбежались все тётушки. Алзик терпел молча. Голова у него кружилась от жары. Правая щиколотка раздулась и горела, передвигаться он мог разве что ползком. Но главное, его одолевало чувство собственной никчёмности, от которого хотелось плакать, и только присутствие Синголь мешало ему выразить отчаяние.

– Дальше тебе придётся идти одной, – глухо промолвил Алзик, не поднимая головы. – И пусть хранит тебя твой амулет-оберег.

– А ты?

– Немного отдохну и вернусь обратно.

– С вывихнутой ногой?

– Пустяки.

– Я не оставлю тебя, даже не надейся! Доверься мне, как я доверялась тебе. Дай осмотреть ногу!

Упрямец не шевельнулся. Синголь пришла в голову новая мысль, и она через кристалл послала Алзику образ каменной чаши с ледяной водой, из которой умывалась. Вода наполняет ладони, промывает глаза, они становятся ясными, чистыми, жжение исчезает.

– Колдуешь? – фыркнул Алзик.

Судя по голосу, ему немного полегчало.

– А что ещё прикажешь с тобой делать? Ты же сразу понял, что не можешь идти! Старец учил меня, как вправлять вывихи, боль будет недолгой. Повернись на спину, пожалуйста.

Юноша с неохотой подчинился. Бережно устроив его раздувшуюся ногу на своих коленях, Синголь внимательно ощупала щиколотку.

– Теперь представь, что у меня во-о-т такая морда, сам знаешь какая… С во-о-т такими зубами…

Девушка сделала уверенное резкое движение. Алзик вскрикнул, его лицо мгновенно покрылось испариной.

– Всё в порядке, сейчас наложу тугую повязку, – бормотала симхаэтка, пытаясь оторвать полоску ткани от подола. – Жаль, конечно, новую тунику, мне её совсем недавно подарили на день рождения.

– Может, этот тип мечтал, чтобы ты отдала ему свою тунику и предстала без одежд, – через силу ухмыльнулся парень. – Ради этого, конечно, стоило лезть в пропасть.

– Очень остроумно.

Ткань наконец поддалась. Пока Синголь ловко накладывала повязку, Алзик протянул руку и потрогал её пояс:

– Красивая штука!

– Придумала! – радостно воскликнула девушка.

Расстегнув пояс, она показала тончайшие пластины, вставленные в кожу.

– Слюда ослабит солнечные лучи, и твои глаза смогут вынести дневной свет!

Повозившись с застёжками, Алзик закрепил пояс на голове.

– Что-нибудь видишь?

– Да как сказать… Глаза не жжёт, а на уши жмёт.

– Ещё бы с твоими-то ушами! Кстати, тебе нужна шляпа.

– Что?

– То, что надевают на голову, чтобы укрываться от солнца, дождя и снега.

– Ты говоришь загадками, – помрачнел охой. – Я в Большом мире как младенец! Не знаю ни солнца, ни дождя, ни снега, ни шляпы.

– Неужели не интересно узнать?

– Интересно… Но наверху я буду для тебя только обузой.

– Как я для тебя в подгорном Доме?

– Не сравнивай! Ты принесла Колхой!

– А с ним множество неприятностей!

– Но сама же со всеми справилась.

– Только потому, что ты был рядом! Иначе бы я сразу скисла. Пожалуйста, Алзик, не оставляй меня!

– Ты обещала сказать, кто забрал разум у этого… Апанхура.

– Хунгар, – еле слышно прошептала Синголь. – Чёрный бог.

Повисла тягостная пауза. Никогда ещё охой не видел симхаэтку такой подавленной. Алзик сжал её плечи, как на берегу жуткого озера Хой-Лор:

– Не бойся. Расскажи по порядку, что с тобой случилось в тот день, когда ты провалилась к нам.

Синголь рассказала всё, что помнила.

– Надо найти твоего Старца, – подытожил юноша. – Это и будет нашей целью.

– Нашей?! Ты решил идти со мной?!

– Если позаботишься о шляпе, – усмехнулся Алзик.