Читать книгу Ботанские заметки. Повесть - Юлия Клыгун - Страница 3

*******

– Это Юля, – представил меня одногруппник.

– Здравствуйте! – пробормотала я, пытаясь придумать благовидный предлог, чтобы сразу улизнуть.

Было приятно услышать, что я не «Юля с курсов для абитуриентов» и даже не «Юля потом объясню». Оказалось, я просто Юля, словно единственная в мире. И все же меньше всего ожидала кого-то встретить. Конечно, лучше было бы вообще не приходить, но уж очень вкусно тут готовят.

– Привет-привет! – радостно ответила она, а потом крикнула куда-то вглубь квартиры: – Муж, дети пришли!

– Дети? – переспросил голос. – Дети – это хорошо.

На пороге появился улыбающийся муж.

– Это наша Юля, – она представила меня как-то очень по-домашнему.

– Привет, Юля, – отозвался муж. – Заходите, обедать будем.

Пока меня вели к столу, я бормотала, как неголодна. Кажется, одногруппник уже что-то жевал. Он выбирал для меня вилку, а его родители накладывали, поливали, посыпали. По кухне разносился запах гурманства, было тепло и хорошо. Я размякла, уж очень вкусно тут готовят.

– Мы слышали, ты подрабатываешь, – мама одногруппника мягко задала направление беседы.

– Ага, – подтвердила я, запихивая в рот очередной кусок котлетки.

Тут, конечно, стоило промолчать. Наверное, кто угодно так бы и сделал. Но не я.

Я с гордостью продолжила:

– Пишу студентам контрольные и курсовые.

Возникла неловкая пауза. И, разумеется, я ее не заметила. Я радостно дожевывала помидорку. Одногруппник решил намекнуть, о чем все молчат. Он положил в мою тарелку маринованный огурчик и между делом сообщил:

– Мама в университете преподает. Она против жульничества и считает, что ты стала на скользкий путь.

Огурчик застрял у меня в горле, а потом попытался выйти через нос. Стало очень обидно. «Вот, значит, чем они обычно занимаются, – подумала я. – Заманивают пухленьких любительниц вкусно покушать, а потом осуждают».

Мама подала мне салфетку и домашний хлеб:

– На скользкий путь Юля стала, когда с тобой познакомилась, – сказала она одногруппнику.

– Балбес, – подтвердил папа и повернулся ко мне: – Не обращай на него внимания. Будешь пирожок?

Я бы ушла, но очень хотелось еще и пирожок. Пришлось кивнуть. Из ниоткуда появилась выпечка, и как-то сам собой включился чайник. Одногруппник хлопнул меня по плечу и хихикнул:

– Не парься, Старуха. Один мой брат бросил учительскую карьеру и ушел работать в банк. А другой – просто все бросил. В очереди на родительское осуждение ты будешь даже не вторая.

– Там очень большая очередь, – мама многозначительно посмотрела на него и добавила: – Зарабатывать своим умом не зазорно.

В этот момент я вспомнила: моя мама тоже всем рассказывала, что я зарабатываю умом. И никогда не уточняла, как именно. Видимо, стоило раньше обратить внимание на этот факт. Но я не замечаю мелочи, если меня хвалят. К деталям стоит придираться, когда начинают критиковать. А еще я подумала, что теперь уже две мамы будут говорить про Юлю, которая зарабатывает своим умом. И почему-то возгордилась.

– Может, хоть ты научишь его периодической таблице химических элементов, – вздохнула мама.

– А зачем? – удивилась я. – Ему же через три месяца в иняз поступать.

– В иняз он собирался ради девочек, – хитро улыбнулся папа. – А теперь у него очень широкий выбор университетов.

Я опять посмотрела на одногруппника. Словно рядом со мной сидел совсем другой человек. Живо интересуется девочками и имеет широкий выбор университетов. Кто бы мог подумать.

Когда мы засобирались уходить, его мама широко улыбнулась:

– Заходи к нам еще, Юля. Лучше даже без этого невоспитанного типа, – она кивнула в сторону моего одногруппника.

Я согласилась:

– Обязательно зайду. У вас всегда очень вкусно…

Тут я прикусила язык, но было уже поздно. Некоторые люди совсем не умеют молчать. Видимо, сразу стоило прийти с плакатом «Я в вашем доме завсегдатай и помогаю жульничать студентам».

Тем не менее, все сделали вид, что ничего не заметили. Одногруппник вытолкал покрасневшую меня на улицу, нам дружески помахали. Я вывалилась на свежий воздух и вздохнула с облегчением.

Знакомство состоялось.

*******

Наука – это совсем не про логику, буквы с цифрами и, уж тем более, не про Нобелевскую премию. Наука – это о Любви.

Моя репетиторша была во втором браке относительно недавно. Обоим супругам перевалило за сорок, но, как все молодожены, они с упоением выясняли отношения.

Разумеется, им хватало деликатности не делать этого при чужих людях. В моем присутствии они друг с другом молчали. Это была та самая тишина, которая звенит битой посудой, хлопает дверями и полыхает сожженными мостами. Он опять отказался есть вчерашний борщ.

– Я ухожу, – сказал ее муж и тихо закрыл за собой дверь.

С его уходом от пожара осталось лишь пепелище.

Репетиторша рассматривала ковер. Я решала задачу.

– Пообедает в ресторане, – задумчиво сказала она и, немного полюбовавшись узором, добавила: – Искренне считает, что там всегда свежая еда.

Потом она повернулась ко мне и завершила таким тоном, словно это все объясняет:

– Мама кормила его только тем, что приготовила прямо сейчас.

Я сочувствующе вздохнула, и мы продолжили расчеты.

Через какое-то время входная дверь снова открылась. Ее супруг беззвучно прошел в спальню. Воздух до предела наполнился электрическими разрядами, и молчаливые взрывы не заставили себя ждать. Эти двое убивали друг друга по сотне раз за день, взглядами и вздохами. Подозреваю, когда я уходила, они не менее эффектно мирились. То была Страсть.

Впрочем, в жизни моей репетиторши присутствовала и Любовь. Не с мужем, нет, – с математикой. Именно в этих отношениях она находила гармонию, красоту и безмятежное счастье.

– Видишь, как безупречно получилось? – улыбалась она, когда в моих расчетах, наконец, все сходилось.

Потом замечала отсутствие энтузиазма и загоралась еще больше:

– Это как пазл. Мы с тобой его полтора часа собирали, а теперь все сложилось. Смотри, это же Мона Лиза!

Я не фанатка Моны Лизы. Возможно потому, что никогда не видела ее лично. Однако мою репетиторшу такое отношение никак не устраивало:

– Математика – это игра, – с восторгом продолжала она. – Если дойдешь до конца, ни разу не нарушив правила, получишь клад. Когда все расчеты сходятся, это даже лучше чем сундук с золотом, понимаешь?

Я не понимала. Моя математика была болью.

Я вспомнила о своей репетиторше уже после окончания института, когда писала первую монографию. За плечами были тысячи контрольных, курсовых и дипломных – я страстно зарабатывала деньги. Мне нужны были квартира, машина, путешествия. Много денег.

А еще я работала в НИИ. На семейном совете было решено, что мне нужна «нормальная работа», и я нашла такую, которая не мешает зарабатывать. Потом вдруг понадобилось отчитаться за все пятьдесят долларов два раза в месяц, и я засела за книгу. Конечно, можно было отделаться парой статей, но я решила не мелочиться. Если выдать целую монографию, ее получится еще пару лет дробить на части, а из образовавшихся кусков печатать статьи, изображая бурную научную деятельность.

Вообще-то писать не сложно. Особенно для меня, ведь я заучка и люблю читать. Сначала нужно исследовать много источников, придираясь к каждому слову, а потом собрать в кучу все замечания и объяснить, как должно быть на самом деле. Что-то вроде «они считают, что земля плоская, но вы только взгляните на доказательства моей шариковой теории».

Единственная проблема научной работы заключается в том, что, когда пишешь, ты не знаешь, чем все закончится. Просто строчишь целыми днями в надежде, что получится хоть что-нибудь. Затем систематизируешь, выбрасываешь страницы и главы, опять пишешь. В науке вдохновение даже мешает, нужно просто много работать.

Оказалось, в этом и есть мое преимущество. Пока другие ждут озарения, ищут интересную работу и дружный коллектив, я совершенно счастлива сидеть за компьютером и не замечать ничего вокруг. Монография писалась сутки напролет и продвигалась достаточно быстро. А потом текст начал обретать гармонию, и из нее вдруг проступила музыка. Сначала почти незаметно, но со временем все более явно, пока мелодия не стала ярче написанных слов. Ее было не просто слышно – она проходила сквозь меня радугой, вырастающей из скучных фраз. Возникала на месте пустоты и чуть-чуть расширяла Вселенную.

Я не люблю пазлы и не вижу Мону Лизу. Моя наука льется волшебной музыкой.

А Страсть со временем проходит. Контрольные, курсовые и дипломные рассосались как-то сами собой. Осталась только наука. Любовь не исчезает, просто иногда обретает новую форму.

*******

После университета мой одногруппник (тот самый, с курсов для абитуриентов) пробовал себя в разных ипостасях. Иногда даже в двух-трех за один подход. Время было смутное, поэтому человеку с твердыми жизненными принципами приходилось нелегко.

Внутренние убеждения одногруппника не давали ему работать без зарплаты. При этом новейшие коммерческие тенденции исходили из того, что платить наемным работникам чаще трех-четырех раз в год слабохарактерно.

После долгих мытарств он все-таки нашел неплохую работу с перспективами, нормальной зарплатой и неунывающим коллективом. А самый главный директор еще на собеседовании сказал, что мой одногруппник – вылитый он в молодости.

– Чем именно ты похож на этого маленького лысого толстяка? – постоянно переспрашивала я.

– Дело не во внешности, ты ж понимаешь, – отвечал он.

Я ж понимала. А еще я однажды видела, как этот директор со старинным тяжелым дыроколом в руке несся по коридору за своим подчиненным. Убегающий был в два раза крупнее, но давать бой не собирался. Даже мимолетного взгляда хватало, чтобы понять, как сильно этот человек любит жизнь. Он запрыгнул в закрывающиеся двери лифта, где благополучно скрылся. Вслед за ним полетел дырокол, но бросок оказался не слишком точным. Начальник, явно разочарованный результатом, возвращался в свой кабинет, матерясь и выкрикивая угрозы.

Меня впечатлило все это действо. Не то чтобы я отрицала важность идеологической работы с подчиненными. Просто, будучи сдержанным человеком, всегда очень настораживалась при виде бурного выражения эмоций. Можно только догадываться, что у человека глубоко внутри, если даже снаружи он весь пылает и взрывается.

Тем не менее, одногруппник каким-то образом находил общий язык с этим типом и с коллегами тоже. Его вообще любят люди. Работа ладилась, повышение не заставило себя ждать.

А потом все рухнуло. Однажды вечером, когда одногруппник и его коллеги уже собирались по домам, в кабинет ворвался директор. Он кричал, ругался и в целом был чем-то недоволен.

Нужно сказать, что одногруппник совсем не такой, как я. Его сложно впечатлить. В непонятных ситуациях он обычно превращается в камень и уже в таком состоянии наблюдает за происходящим. При этом, если я искренне восхищаюсь любым театральным поворотом, то он – искушенный зритель и чаще настроен критически.

Директора такой подход никак не устраивал. Когда он кричал, подчиненные обычно дрожали как осиновые листики или шумели в ответ как большие деревья на ветру. О том, что есть люди, не похожие на представителей растительного мира, директор не догадывался. Он распалялся все больше, в какой-то момент подскочил к моему одногруппнику, начал активно жестикулировать, замахнулся… и получил кулаком в челюсть. Не со зла, конечно, это такая особенность характера.

Одногруппник относится к тем людям, для которых жизнь – это размеренное наблюдение за суетой окружающих. Как большая каменная глыба, он не участвует в постоянных переменах, не шатается на ветру и не боится бурных волн. Конечно, в быту такие люди не всегда удобны, ведь их не подвинешь по мере необходимости. И уж точно не стоит устраивать рядом с ними землетрясение – тебя может с головой накрыть образовавшимися камнями.

Начальник этого не знал. Однако он быстро сообразил, что дальнейшие дискуссии неконструктивны.

Расстались они очень мирно. Мой одногруппник уволился с работы по собственному желанию и даже получил неплохие рекомендации. Правда, ими не воспользовался. Он немного подучился и начал собственное дело. Иногда единственный способ вернуть своей жизни незыблемость и спокойствие – это создать их самому.

*******

Сколько себя помню, мама знакомила меня с хорошими девочками. Она очень общительный человек и всегда мечтала, что у меня будет больше одной подруги. Адекватно оценивая мои социальные навыки, мама помогала как могла. Обычно эти знакомства не заканчивались ничем примечательным. Кроме того, пожалуй, что к совершеннолетию я в любой толпе могла определить всех хороших девочек.

Тем не менее, однажды маме удалось сделать подарок, который остался со мной на всю жизнь. Мы с ней гуляли по моему НИИ, когда «совершенно случайно» натолкнулись на барышню.

– Знакомься, это Соня, – сказала мама.

– Очень приятно, – вежливо ответила я.

– Сонечка, покажешь Юле свои наработки? Может, она тебе что-нибудь подскажет.

Сонечка энергично кивнула и взяла меня в оборот.

Имя разительно ей не подходило. У Сони были очень живые глаза и, что очевидно с первого взгляда, где-то спрятанное шило. Это был кто угодно, только не соня. Несоответствие человека и имени так сильно меня впечатлили, что с момента знакомства и до сих пор я называю ее только Сонечкой.

– Какие-то неоднозначные результаты получаются, – сокрушенно сказала она, показав мне отдел и свои файлы.

– А они и будут неоднозначными, – ответила я, – слишком много двойственных категорий. Избавься от них. Это на общую картину не сильно повлияет, а ты получишь качественные выводы. Можешь потом добавить одну или две любимых категории, чтобы было красиво, только из смежных наук не бери.

Сонечка посмотрела на меня с уважением.

– Хорошо, что ты в красоте разбираешься, – сказала она. – А то все говорят, что у меня много лишнего, и никто не понимает, что без этого совсем никак. Если потом можно будет добавить, то совсем другое дело. Получится очень эффектно.

Она еще раз довольно на меня глянула и заявила:

– Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю.

Пока мы шли по коридорам института, выяснилось, что Сонечка знает всех. Точнее, все знают Сонечку. Ее сложно было не заметить и совершенно невозможно не запомнить. Пока человек любовался белокурыми кудряшками и ангельским личиком, она успевала подрядить его на какое-нибудь грандиозное дело. Сонечка никогда не участвовала в мелких склоках и терпеть не могла драматизм, она была прирожденным созидателем.

Оказалось, чтобы познакомиться кое с кем, нужно было выйти из НИИ и пройти пару кварталов. Это меня очень заинтересовало, поскольку обычно в рабочее время я не выхожу из кабинета.

Когда мы зашли в салон красоты, я заинтриговалась еще больше. Тем временем Сонечка уверенно завела меня в дальний угол и усадила в кресло. Из ниоткуда нарисовался очень гламурный персонаж.

– Это Алексей, – представила Сонечка. – Он настоящее чудо, я совсем недавно его открыла.

Она просто лучилась гордостью. Было видно, что это событие Сонечка ставит на одну ступень с открытием пенициллина.

– Алексей, Юля очень красивая девушка. Сделай так, чтобы это видели все и сразу, – попросила она и добавила: – А я сама к тебе уже послезавтра приду.

Алексей запустил руки мне в волосы и, казалось, изучал строение черепа. Потом он спросил:

– Вы готовы к переменам?

Тут, конечно, надо было уточнить, о каких именно переменах идет речь, но я как-то упустила это из вида. Слишком уж обидно было слышать его вопрос. Я же молодой ученый, а не какой-нибудь заскорузлый академик. Я сама и есть перемены!

– Конечно, готова, – уверенно ответила я.

И не успела сказать еще что-нибудь, как он отрезал мои длинные волосы. Почти под корень. Внезапно и окончательно.

– Сейчас добавим немного перышек и игривости, – заявил Алексей, доставая два вида ножниц и три вида краски для волос.

Я подумала, что хуже уже не будет, и решила просто подождать результат. Вдруг получится хорошо. Я ученый, а тут явно намечался эксперимент.

Через час на моей голове невообразимо торчали пряди разных оттенков красного. Словно яркий костер. В закатном солнце. На фоне бордового клена.

Все присутствующие были очень довольны результатом, а Алексей – еще и собой.

– Очень посвежела, – сказал он, и Сонечка уверенно кивнула.

«Ну, раз посвежела», – подумала я и смирилась. Никто же не против посвежеть, в конце концов.

То, что коллеги узнали меня далеко не сразу, я списала на общую сногсшибательность образа. Было забавно наблюдать, как ошеломленно они пялятся на мою шевелюру. Как на пожар – в их глазах читались ужас и восхищение одновременно.

Одногруппник, увидев меня, тоже застыл в онемении.

– Ну как? – оценив эффект, спросила я.

– Знаешь, я сегодня полдня думал, что у меня проблемы, – ответил он.

– А теперь ты понял, что их нет? – радостно уточнила я.

– Теперь я понял, что их не было, – сказал одногруппник.

К тому времени я уже устала нервничать по поводу своей прически и просто рассмеялась. Все-таки Алексей подарил мне перемены, как и обещал. Он же не уточнял, какими именно они будут. Люди раньше никогда не оборачивались мне вслед. И не дергали друг друга за руку с возгласом: «Смотри-смотри!» Это были совсем новые для меня ощущения.

Вдоволь насладившись метаморфозой, я купила в магазине осветлитель для волос и смыла с головы всю свежесть. Идти к парикмахеру не рискнула. Мои волосы стали белыми и жухлыми, как у модных блондинок в гастрономе. По крайней мере я узнала, откуда вокруг столько женщин с обесцвеченными волосами.

А с Сонечкой мы сдружились. Только я с тех пор очень аккуратно принимаю ее советы. Во избежание передозировки новых ощущений.

*******

Дела шли неплохо, и одногруппник снял жилье. Это была небольшая однокомнатная квартира в хорошем районе и с мебелью. Очень удачный выбор.

– И как? – с гордостью спросил он, познакомив меня с каждым углом.

– Круто, – одобрила я.

– А ты обратила внимание на вид из окна? – уточнил он.

– Конечно, и уже восхитилась, – подтвердила я.

Одногруппник был очень доволен квартирой и собой. Он поставил чайник и достал пироженки. Я необычайно обрадовалась этому внезапному празднику. И пироженкам.

– Как думаешь, приличная девушка смогла бы здесь жить? – спросил он, наливая мне заварку.

– А кто их знает, – усомнилась я. – Приличных девушек уже давно никто не видел.

– Ну где-то же они есть, – не поверил одногруппник.

– Точно! – воскликнула я. – Тебе нужна горошина, много перин и титул наследного принца. И куча свободного времени, конечно.

Он не оценил шутку и, серьезно на меня посмотрев, вдруг заявил:

– Знаешь, если тебе хочется замуж, то ты лучше меня не жди. Я пока не собираюсь. У меня и дед только в сорок лет женился.

– А мама с папой сразу после института, – добавила я, потому что к тому времени была на короткой ноге почти со всей родней и знала много семейных преданий.

– Да не переживай, – успокоила я, – мне пока замуж не хочется. Только если фиктивно придется с кем-то расписаться. Я сейчас изучаю разные варианты строительства недорогой квартиры.

Какое-то время мы молча жевали пирожные, а потом он сказал:

– Если ты фиктивно выйдешь замуж за кого-то другого, я на тебя очень обижусь.

– Хорошо, – пообещала я, – в списке возможных кандидатов ты будешь из числа первых.

Одногруппника такой ответ вполне удовлетворил.

– Слушай, Старуха, оставайся тут, – предложил он. А потом быстро добавил: – Пока просто посмотрим. Но, если что не так, то потом решим.

Я засмеялась над его храбростью, но он не обиделся.

– Ладно, – согласилась я и осталась.

Очень уж хороша была квартира. Просто чертовски привлекательна.

*******

– Ну не знаю, – врач ультразвуковой диагностики водила по моему животу скользким датчиком. Она была похожа на черного копателя, сосредоточенно вслушивающегося в писк металлоискателя. Только писка не было.

Внезапно ее лицо посветлело:

– Ого! – воскликнула она.

Когда тебя сканируют на предмет аномалий, меньше всего хочется услышать «ого». Она об этом даже не догадывалась и совершенно по-детски обрадовалась обнаруженному.

– Наташа, иди посмотри. И Степановну позови, пусть тоже увидит.

– Что там такое? – заволновалась я.

– Да ничего страшного, на улице ливень начался, – ответила узистка.

Она с минуту одухотворенно смотрела в окно. Было неловко перебивать ее своими мелкими вопросами. А потом узистка снова уставилась в монитор.

«Меня как бы нет, – догадалась я. – Люди работают, лучше не мешать».

Наташа вернулась на удивление быстро:

– Степановна уже идет, – доложила она и пристроилась возле аппарата.

– Сейчас консилиум будет, – узистка внезапно вспомнила о моем существовании, но монитор повернула на Наташу. – У Вас тут очень интересный случай.

Будучи научным работником, я, конечно, возгордилась, что пришла с интересным случаем. Было бы неловко заявиться с чем-нибудь скучным. Я все-таки молодое дарование. Как говорил Чехов, в человеке все должно быть прекрасно. А в настоящем ученом все должно быть интересно. Но узистка напрягала.

Пока я формулировала претензии, пришла Степановна. Она дожевывала какой-то неприятный пирожок, хотя выглядела очень деловито.

– Что у вас тут? – спросила она монитор.

– Что видишь? – торжествующе переспросила узистка.

Животу опять стало скользко и холодно, а мне – почти все равно.

– И куда все делось? – Степановна вглядывалась в монитор. Она явно не была любителем долгих прелюдий.

Узистка резко провела датчиком к другому краю живота:

– А сюда! – она даже улыбалась.

– Ничего себе, – Степановна все-таки оценила шоу. Однако оставлять узистку почивать на лаврах она не собиралась.

– И как это получилось? – требовательно спросила Степановна.

После небольшой паузы все посмотрели на меня. С осуждением посмотрели. Они явно не одобряли мою легкомысленность. Ответственный человек не пропустил бы миграцию собственных внутренностей.

Я решила, что, раз уж меня тут нет, то и оправдываться нечего. Буду молчать, пока за мной не пошлют Наташу.

Узистка тоже была не так проста. Она направила датчик на мое лицо и заключила:

– Проседание в результате запущенного воспалительного процесса. Какие инфекции переносили.

Последняя фраза тоже была утверждением, а совсем не вопросом. И что мне было делать? Все же ответить или тоже что-то заявить? Пока я собиралась с мыслями, в Семеновне рос дух противоречия.

– А почему обязательно опущение? – спросила она и впервые заглянула мне в глаза: – Вам раньше УЗИ делали?

Это был уже вопрос. А в нем – какая-то неуловимая надежда.

– Нет, – ответила я, ожидая счастливого разрешения всех сомнений.

– Ну вот, – теперь была очередь Семеновны торжествовать, – может, она такой родилась.

Все снова посмотрели на меня. На этот раз оценивающе, будто пытались определить, могла бы я так соригинальничать.

– Может, и родилась, – в конце концов признала узистка.

И, словно оправдываясь за то, что так быстро сдалась, она добавила:

– В любом случае уже ничего не сделать.

Я даже обрадовалась, что со мной ничего не учудят. Воспользовавшись паузой, я задала вопрос, который давно вертелся в голове:

– И что теперь?

Узистка явно не собиралась отвечать. Она продолжала всматриваться в монитор в поисках запущенного воспаления. Семеновна, глядя на нее, становилась благодушной:

– А ничего, – ответила она. – Вы же как-то дотянули до своего возраста. Значит, с этим можно жить.

Не дожидаясь новых научных сенсаций, я оделась. Хватит с меня на сегодня.

Когда я уже была у двери, подала голос Наташа:

– Могут быть трудности с зачатием.

Я остановилась и медленно повернулась. Наташа списала это на общую заторможенность и объяснила проще:

– Забеременеть будет сложно.

Я продолжала стоять. Теперь мне нужна была информация. Если долго ждать, она обязательно проявится.

Затянувшаяся пауза начала напрягать Семеновну. Она злобно глянула на Наташу и повернулась ко мне.

– Главное ноги после секса повыше задирать, – заявила она.

Информация не проявилась, а выплеснулась мне на голову. Пока я пыталась с этим разобраться, Семеновна решила закрепить эффект:

– Физику учили? Земное притяжение свое дело знает. У меня тоже так было, а теперь два троглодита на шее сидят.

Узистка почему-то засмеялась, и я решила, что уж теперь мне точно пора. С детьми можно будет и позже разобраться.

Все-таки у нашей медицины обследоваться и лечиться могут только очень здоровые и целеустремленные люди. «Больше никогда!» – думала я, пока бежала по коридорам поликлиники.

Судьба смотрела сверху и хихикала.

*******

– Тебе надо будет замуж выйти, – сказала мама, перелистывая газету. Она всегда читает за обедом. И это не мешает ей вершить судьбы.

– А зачем? – уточнила я.

– Ты уже не молода, – деликатно начала мама. – Скоро заведешь ребенка. Обязательно надо завести, без ребенка никак. И вот, даст бог, родится у тебя девочка.

В нашей семье девочка – это почему-то всегда «даст бог». Мальчик, конечно, тоже «даст бог», но обязательно «лишь бы здоровенький был». Видимо, кому-то из предков сильно подпортили жизнь болезные мальчики.

Мама развивала тему:

– Будет она расти, станешь ей рассказывать, как ее родители полюбили друг друга. Ребенку нужны красивые истории. И фотографии будешь показывать, чтоб на них мама в платье и папа с влюбленными глазами. Девочке нужны правильные ориентиры. Чтобы ей тоже хотелось замуж, а не планету спасти.

Мама осуждающе на меня посмотрела, потом выдержала паузу в своем выступлении и выдала финальный аккорд:

– И где ты все это возьмешь? Нарисуешь?

Она всегда была невысокого мнения о моих художественных способностях. В десять лет я нарисовала ей в подарок Винни Пуха. Он летал на шарике возле дуба, а рядом было написано: «Я тебя люблю».

– Это ты нарисовала? – спросила мама.

– Конечно, – ответила я.

– Сама нарисовала? – уточнила она.

– Ну да, – гордо ответила я.

Однако наличие подвоха становилось все очевиднее.

– А что? – переспросила я.

– Вот если бы это нарисовала твоя подружка, то было бы хорошо, она тебя на три года младше. А в твоем возрасте уже пора рисовать свет и тени.

Позднее я поняла, что люблю примитивизм, но тогда была еще не в курсе. Зато сейчас обладала очень важной информацией. Я решила, что со своими контраргументами смогу выступить не менее ярко.

– Знаешь, мама, мне сказали, что у меня может не быть детей, – максимально эффектно выдала я.

– Брешут! – отрезала мама. Правда, она употребила другое слово, но его не совсем прилично повторять. – Конечно у тебя будут дети. Много они понимают!

Она немного помолчала и добавила:

– И замуж выйти все равно придется.

Все-таки мне еще очень далеко до мамы.

*******

– Нам надо поговорить, – торжественно сказала я и максимально драматично села на диван.

После того, как новость не произвела никакого впечатления на родителей, меня тянуло к спецэффектам.

– Давай, – ответил одногруппник в своей обычной неторжественной манере.

– Ты, наверное, хотел бы когда-нибудь завести детей? – я решила начать издалека и подбираться постепенно. Так у него будет достаточно времени, чтобы проникнуться моментом.

– Ведь хотел бы? – иногда лучше слегка подсказывать правильный ответ.

– Когда-нибудь, наверное, да, – уверенно ответил он.

Первый этап прошел неплохо. Можно двигаться дальше.

– В таком случае я должна тебе кое-что сообщить, – произнесла я и печально замолчала. Торжественность росла.

– Ты беременна, – закончил он.

Беседа свернула не в то русло. Я подумала, что перед важными разговорами нужно раздавать людям текст. Еще лучше было бы заставить их репетировать. Отношения – это искусство, а не какой-нибудь балаган.

– Нет, – ответила я и для уверенности добавила: – Насколько я знаю, точно нет.

– Все совсем наоборот, – я почему-то подумала, что так будет понятнее. – Дело в том… мне сказали… что у меня могут быть проблемы с зачатием.

Должное впечатление опять не произвелось. Я списала это на общую заторможенность и объяснила проще:

– У меня может не быть детей.

Он посмотрел на меня скептически:

– Может не быть… Может быть… Так про любого человека можно сказать! Ты лучше помоги квартиру найти. С этой, оказывается, съезжать надо.

Два – ноль не в мою пользу. Я решила, что пора завязывать с драматическими эффектами.

*******

Когда я оканчивала школу, моя знакомая сбежала из дома, чтобы съехаться с мужчиной. Он начал ее поколачивать, и она ушла к другому. Потом еще немного поскиталась и вернулась к родителям. Когда она рассказывала об этом, всегда добавляла:

– Я прошла огонь, воду и медные трубы.

Не хотелось уточнять про медные трубы, так что я участливо кивала. Мое одинокое детство было украшено книгами, и среди них оказалось много приключенческих. Дух Авантюризма во мне рос и крепчал. Глядя на ту самую знакомую, я пришла к выводу, что крайне увлекательно пережить столько разных переживаний и прочувствовать столько чувств. И, разумеется, мне тоже хотелось хвастаться про огонь и воду. Да и про трубы, чего уж там. Только съезжаться с кем попало не хотелось.

Теперь представился шанс съехаться с кем хочется, но на совершенно потрясающих условиях. Точнее, мы уже вели общее хозяйство, но нужно было срочно найти новое жилье. Фраза, в которой есть слова «срочно» и «жилье», имеет все шансы закончиться увлекательно. Мне повезло.

Новая квартира была трехкомнатной, и это не имело никакого значения. Одна из спален была закрыта на замок. Хозяева как бы намекали, что комнат на самом деле две. Подозреваю, за замком просто был свален разный хлам. Но когда я слишком увлекалась воспитанием мужчин, мой одногруппник многозначительно смотрел на закрытую комнату. Я понимала этот намек. Среди книг, которые я читала в детстве, история Синей Бороды тоже присутствовала.

Во второй спальне жило лимонное дерево. Огромное, ветвистое, посаженное в старой советской выварке1. На полу был драный линолеум, а на стенах – облезлые обои. Лимон этому совершенно не смущался и рос не по дням, а по часам. Мы почему-то решили, что это фикус, и начали заботиться о нем как о неродном ребенке. Дерево благодарно колосилось в ответ.

В третьей комнате поселились я и одногруппник. На всякий случай мы протерли хлоркой все поверхности, включая застеленные линолеумом и поклеенные обоями. Потом я еще немного подумала, купила бутылку водки и ей тоже все протерла. Логики в этом не было, но стало спокойнее.

В квартире размещались еще санузел (ничего примечательного, все несколько раз продезинфицировать) и кухня. Осмотревшись, мы купили огромный разноцветный поднос и ели в комнате. На старом диване, унаследованном от тетки. Глядя телевизор, подаренный на День рождения.

Однако вопрос с холодильником так просто не решался. Поскольку своим мы разжиться не смогли, я тщательно выдраила хозяйский. Оказалось, в нем обитает какой-то редкостный вид плесени. Из тех, что выживают даже в условиях космоса. От него холодильник быстро покрывался серо-голубым налетом. А еще эта плесень за сутки превращала любой сыр в Дорблю. По внешнему виду и запаху, конечно. Мне строго-настрого было запрещено проводить дегустации.

В целом квартира представляла собой идеальные архитектурные развалины. Но, пожалуй, самое сильное впечатление оставляли ее обитатели. Бывшие (они же хозяева) – искренне верили, что это жилье чудо как хорошо, и постоянно норовили поднять цену или выманить предоплату еще за пару месяцев. А нынешними обитателями оказались тараканы.

В детстве я уже встречала этих насекомых, но в ранний период жизни весь мир предстает в розовом свете. Посмотрев на тараканов уже в сознательном возрасте, я решила, что они мне очень не нравятся. Еще меньшую симпатию к ним я испытала, когда заметила, как нехорошо загорелись глаза у моего одногруппника. Мужчины часто ищут повод бросить унылую, непривлекательную жизнь и отправиться на войну. А тут даже искать не надо было – повод пришел сам и мерзко шевелил усиками.

Кто-то умный сказал: «Если не можешь уничтожить – возглавь»2. Осознав неизбежность боевых действий, я подключилась к ним на самом раннем этапе.

Половина следующей зарплаты ушла на ядовитый прикорм и мелки для тараканов. Убедившись, что насекомым есть что покушать и чем порисовать, мы затаились в ожидании.

Наше терпение никто не испытывал, и почти сразу по комнате медленно прошествовал таракан. Он был пойман и посажен в банку – мы решили, что не бывает войны без пленных.

Что делать дальше, никто толком не понимал. У меня были еще свежи знания по международному праву, и я жаждала их применять. Но принцип гуманного обращения с военнопленными поставил моего сожителя в тупик. И даже слегка обидел – он сказал, что отныне во все веселые игры будет играть без меня.

Дискуссия по основам межвидовых войн затянулась, и таракана было решено покормить. Потом победили реактивно мыслящие личности, и к еде был добавлен яд. А вокруг закрытой тараканьей банки (с отверстиями для воздуха, разумеется) мы мелками нарисовали круг.

– Теперь не сбежит, – уверенно сказал одногруппник.

– И будет защищен от вторжения нечистой силы, – согласилась я.

В спорах по праву вооруженных конфликтов быстро достраивалась наша первая квартира. Таракан даже не пытался убежать и со временем стал любимым домашним питомцем. По ряду показателей он значительно превосходил любого хомячка, а также многих котиков и собачек. Таракан не требовал ухода, был молчалив, играл исключительно в тихие игры, спокойно оставался один и обладал стойким иммунитетом ко всем известным науке ядам.

Конечно, когда мы съезжали, был очень велик соблазн взять его с собой. Но кто мы такие, чтобы менять среду обитания огромных лимонных фикусов и маленьких негордых тараканчиков.

Перед отъездом мы его выпустили. И стерли меловые рисунки. Пусть резвится, на суверенной территории имеет полное право.