Читать книгу Смейся, Принцесса! - Юлия Климова - Страница 3

Ночь я провела в обнимку с бессонницей и с прошлым, в голову лезли дурацкие мысли, которые, к великому сожалению, отказывались убираться прочь. Они хмыкали, посмеивались, переворачивались с боку на бок, переставляли с места на место слова, меняя смысл и без того хрупких предложений, и настойчиво требовали моего внимания. Я же старательно игнорировала все «почему?», «зачем?», «правда или неправда?» и то натягивала одеяло до подбородка, то раскрывалась.

Лиза села в машину и уехала. Мы не увидели Клима.

– Глупости, – шептала я, пытаясь отвлечься и заснуть. – Ерунда.

Но следом вспоминалась наша последняя встреча, зловещие слова бабушки: «Вон из моего дома, и чтобы я больше никогда тебя здесь не видела!» и дьявольская улыбка Шелаева.

Он продолжал прекрасно жить, не вспоминая Эдиту Павловну и… меня. У него были дела поинтереснее, например шумные вечеринки и встречи с Елизаветой Акимовой. Я не могла не думать о том, что их связывает, и, конечно, воображение тянулось только в одну сторону…

– Не имеет значения. – Я вновь закрывала глаза и старалась дышать ровнее.

«Они уже целовались?..»

– Глупости.

«Конечно, целовались. Шелаев наверняка все… абсолютно все… делает в один день… в одну ночь…»

– Не имеет значения.

«Они вполне подходят друг другу. Холодная, высокомерная Лиза и жесткий, беспринципный, бездушный Клим. Отличная пара. Да». – Эта мысль принесла долгожданное успокоение, и в четыре утра я наконец заснула.

Как ни странно, к завтраку я не чувствовала себя разбитой или усталой: глаза не слипались, голова не гудела, никакой вялости в организме не наблюдалось. Правда, все перечисленное появилось мгновенно, стоило лишь увидеть Семена Германовича, завершающего трапезу в столовой. Дядя с жадностью доедал круассан, не обращая внимания на крошки, сыпавшиеся на его розовую рубашку и коричневый галстук. Слева лежала сложенная газета, справа стояли большая чашка с кофе и блюдце с маслом. Увидев меня, Семен Германович облизал губы, резко поднялся и указал на соседний стул.

– Садись, Настя, я за тобой с удовольствием поухаживаю.

Я вовсе не боялась дядю, хотя последнее время он настойчиво сокращал дистанцию между нами: больше не тратил время на витиеватые и натянутые рассказы о писателях, художниках, путешественниках и дальних странах, а тяжело смотрел, багровел и подходил ближе… Это задевало нервы и почему-то физически делало меня слабее, в такие моменты я привычно расправляла спину, вытягивалась в струну и превращалась в молчаливую особу, увлеченно считающую бесконечные секунды.

– Спасибо, я не голодна, я хотела… взять яблоко.

– Хорошо, что ты не учишься по субботам. – Семен Германович удовлетворенно кивнул, отодвинул стул и направился ко мне. Крошки, удобно устроившиеся на его животе, полетели вниз, привлекая внимание. – Ты устаешь, а это… хм… вредно. – Щеки дяди порозовели, он остановился в метре от меня и с важностью сцепил руки перед собой. – Думаю, тебе давно пора… хм… развеяться. Как ты на это смотришь? Эдита Павловна, на мой взгляд, заботится о тебе мало.

Я кинула взгляд на вазу с фруктами и, стараясь выглядеть равнодушной, ответила:

– Бабушка заботится обо мне достаточно, я благодарна ей за…

– Настя, я с тобой категорически не согласен, – с нажимом произнес дядя, приближаясь ко мне. – Ты еще ни разу не была за границей, а между тем… – Семен Германович медленно протянул руку и взял меня за локоть. Это обыкновенное движение и ответное ощущение неприязни, подкатившее к горлу, чуть не отбросили меня назад (так, должно быть, чувствовали себя несчастные жертвы во времена пыток инквизиции), я торопливо отошла к столу, взяла первое попавшееся яблоко и покосилась на спасительную дверь. – Настя, ты несправедлива ко мне. – Голос дяди покрылся тонкой коркой льда. – Ты неблагодарна, а между тем… Я повторяю, а между тем я готов заняться устройством твоей жизни и, поверь…

Бежать… Конечно же, я должна была спасаться бегством, потому что иначе спастись не представлялось возможным. К сожалению, я не умела растворяться в воздухе или телепортироваться на другой край земли (хоть в лес, хоть в пустыню).

«Если бы Эдита Павловна не уехала рано утром по магазинам, этого кошмара не случилось бы», – мелькнула досадная мысль, и я перебила Семена Германовича:

– Извините, мне нужно идти. Я тороплюсь.

– Настя, мне казалось, что мы только-только начали понимать друг друга…

– Извините, я тороплюсь.

Маленькие глазки дяди сузились и сверкнули, нос несколько раз дернулся, пальцы сжались в кулаки. Семен Германович бросил недобрый взгляд на часы, ослабил узел галстука и вытер ладонью пот, выступивший на лбу. Не дожидаясь большей реакции на свое «возмутительное поведение», я мгновенно покинула столовую, взлетела по лестнице на второй этаж и юркнула в комнату, где, к моей великой радости, пел на все лады мобильный телефон.

Нина Филипповна.

Я нажала кнопку, села на кровать и замерла, желая услышать родной голос. Голос, который обязательно прогонит гнетущий образ Семена Германовича Чердынцева, вызовет теплую улыбку и просто порадует.

– Настя, добрый день. Мы могли бы сегодня встретиться?

– Да, я совершенно свободна.

Увидев Нину Филипповну за столиком в кафе, я размякла и превратилась в белоснежное ватное облако, плывущее навстречу солнцу. Тетя светилась счастьем, и этот свет имел удивительное свойство – он буквально согревал все вокруг, укутывал и убаюкивал. Такой особенной Нину Филипповну сделала любовь ко Льву Александровичу Брилю и…

– Я жду ребенка, – донесся до моего размякшего сознания тихий голос тети. – Я жду ребенка. Господи… У меня будет ребенок…

– Что? – выдохнула я, опускаясь на стул.

– Я жду ребенка… – повторила Нина Филипповна, и в ее глазах заблестели слезы. – Мне сорок лет, то есть… Почти сорок… Будет через три года… Я не надеялась… Не с моим здоровьем… Но у меня будет ребенок… – Она замолчала и посмотрела на меня так выразительно и многострадально, что и мои глаза наполнились слезами, а душа сжалась до боли.

– Это… Это очень хорошо, – прошептала я, охрипнув от волнения. Слова в долю секунды рассыпались, потерялись, исчезли, стали совершенно не нужны. Робко протянув руку, я коснулась пальцев Нины Филипповны и осторожно сжала их, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. – Это очень хорошо, – уже громко и твердо произнесла я, улыбнулась и схватила из подставки две бумажные салфетки: одну дала Нине Филипповне, а другую оставила себе.

– Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты рядом… Я не выдержала и позвонила Льву. Он в Питере… Бросил все дела и летит в Москву… Ты знаешь, – тетя вытерла вновь набежавшие слезы, – он так обрадовался… У него дрожал голос! Я никогда не думала, что у него может дрожать голос… Он же обрадовался, правда?

– Конечно! – Я чуть не затрясла Нину Филипповну от восторга, представляя огромного Бриля, преодолевающего расстояние от Питера до Москвы, шагающего через реки и озера. – Вы не волнуйтесь.

– Да, я не буду… Мне же теперь нельзя. – Нина Филипповна растерянно улыбнулась, сложила салфетку пополам и убрала за ухо прямую каштановую прядь. – Настя, я… Я как-то раньше не верила в чудеса, а теперь каждый день… – тетя покачала головой. – Все в жизни возможно, и очень часто случается то, чего уже и не ждешь, на что не надеешься. Ты обязательно, обязательно верь в чудеса.

– Я верю, – кивнула я и подперла щеку кулаком. Наверное, на моем лице отражалась наивысшая степень блаженства, потому что Нина Филипповна опять улыбнулась и погладила меня по руке.

– У меня будет ребенок… – в который раз повторила она и вдруг погрустнела. – Как мама? Как ее здоровье?

– Эдита Павловна чувствует себя хорошо. У нас все как всегда, – коротко ответила я, злясь на бабушку.

– Ты ей не говори…

– Я вообще никому не скажу.

– Спасибо, – Нина Филипповна посмотрела на папку меню, счастливо вздохнула и добавила: – Я теперь не буду пить кофе, только чай. С вареньем. Дети же любят сладкое.

Лев Александрович позвонил через час и сообщил о своем прилете. Он так громко говорил в трубку: «Где ты?! Никуда не уходи. Я сам приеду к тебе!» – что, сидя рядом с тетей, я слышала каждое слово. О, как мне хотелось остаться и увидеть их встречу, но я должна была уйти.

* * *

Последние два дня Эдита Павловна была не в духе. В такие периоды она выбирала темные наряды, надевала гораздо больше массивных украшений, становилась саркастичной и особо нетерпимой к чужим слабостям. Ее зелено-коричневые глаза сверкали, губы напоминали резко начертанную линию, морщины углублялись.

Когда бабушка спустилась к ужину в черном платье с траурными кружевами на манжетах, я поняла, что ее мрачное настроение достигло пика: сейчас кому-нибудь обязательно влетит, и, наверное, очень сильно. Правую руку Эдиты Павловны украшало кольцо с огромным огненным опалом – камень сиял, выдавая настроение своей хозяйки.

– Лера, не сутулься, – сухо произнесла бабушка, посмотрела на Кору и положила на тарелку несколько кусочков жареного мяса. – Анастасия, где ты пропадала днем? Будь так любезна, объясни, почему я должна тебя разыскивать?

– Я гуляла.

Эдита Павловна еле заметно кивнула, сощурилась, а затем принялась есть. Мне показалось, что она прочла мои мысли, и встреча с Ниной Филипповной уже не тайна.

– Бабушка, прошу тебя, – едко улыбнулась Лера, – не запрещай Насте гулять, а то она такая тощая и бледная…

– Помолчи, – резанула Эдита Павловна и добавила металлическим тоном: – Ужин окончен.

– Так быстро? – ровная, красивая бровь Коры изумленно приподнялась.

– Да.

– Но…

– И я никого не задерживаю. Кроме Анастасии, – пояснила бабушка.

Теперь стало ясно, кому следует трепетать от страха, покрываться холодным потом, прощаться с друзьями и близкими, торопливо искать ответ на вопрос «что же я натворила в этот раз?», нервно кусать губы и вспоминать всю свою жизнь. Мне!

– То есть мы остались без ужина, – иронично подытожила Кора, небрежно кидая льняную салфетку на стол. – Прекрасно… Надо было идти в ресторан с Семеном, там хоть и ожидалась серая публика, но, по крайней мере, я бы поела.

– Да, тебе не мешало бы проводить больше времени с мужем, – проигнорировав упрек, холодно ответила Эдита Павловна. Она медленно поднесла к губам бокал и сделала глоток воды. – Это определенно пошло бы на пользу вам обоим. Брак – труд, обоюдный и постоянный.

Кора поднялась из-за стола, разгладила мягкую ткань прямого бордового платья, отодвинула стул и неторопливо покинула столовую. Ее походка каким-то удивительным образом выражала раздражение и равнодушие одновременно – можно было понять и так, и этак.

Лера, состроив злобную гримасу, взяла два куска пирога, недовольно шмякнула их на тарелку и ушла, прихватив свою добычу. Ее походка просто и прямо демонстрировала максимальную ненависть ко мне. Но я к происходящему имела весьма косвенное отношение, потому что не знала, о чем хочет поговорить бабушка и чем она недовольна. Завидовать в данном случае мне мог только ненормальный…

Не обращая на меня внимания, Эдита Павловна продолжила ужин. Теперь ее лицо выражало спокойствие, но это была маска, под которой наверняка пряталась буря.

Вроде за мной не тянулся ворох провинностей… Или тянулся?.. Тим? Но мои отношения с ним никак не подходили под статью средней тяжести, это…

– Я знаю, что ты видишься с Ниной, – ровно произнесла бабушка, скользя взглядом по тарелкам с маленькими яркими закусками. – Нет, я не слежу за тобой, Анастасия. Мое знание обусловлено интуицией. Даже если бы я наложила запрет, в данном случае ты бы его непременно нарушила. – Губы Эдиты Павловны скривились в улыбку (я не смогла понять: торжествует бабушка по этому поводу или гневается). – Не так ли?

– Вы не накладывали запрет, – ответила я, опуская вилку на край тарелки.

– Но ты бы его нарушила?

– Да.

Эдита Павловна обожгла меня взглядом, а затем, подняв голову, отрывисто засмеялась. Этот смех нельзя было назвать едким, победным, гневным или радостным – он напоминал треск большого костра, близко к которому страшно подходить, но тянет и тянет… «Твоя бабушка монстр, честное слово, монстр», – вспомнились слова Симки.

Я смотрела на Эдиту Павловну, пытаясь угадать ее мысли, дурацкая дрожь застряла в коленках, и никак не удавалось ее прогнать. «Уходи, уходи, уходи…» Но она не уходила!

Меня не могли наказать за содеянное (запрета-то не было), да и я при необходимости обязательно бы встала на защиту Нины Филипповны, а не упала в обморок от страха. Особенно теперь, когда тетя ждала ребенка, но… Эдита Павловна умела пробираться в душу, и приходилось «держать дверь» крепко (двумя руками, вдобавок еще подпирая плечом), чтобы не впустить все злые силы дома Ланье… «Я не боюсь, я вообще бесстрашная», – подумала я и от собственной смелости чуть не улыбнулась.

Бабушка перестала смеяться. Откинувшись на высокую спинку стула, она замерла, превратившись в нерушимую седую гору, игнорирующую порывистые ветра: северные, южные, западные и восточные. Казалось, нет на земле силы, способной пошевелить хотя бы волос на голове Эдиты Павловны или заставить ее сдвинуть брови. Именно в этот момент я вдруг поняла, почему бабушка завела разговор о моих встречах с Ниной Филипповной и почему этот разговор для нее столь болезненный. Именно болезненный.

Она думала о дочери, имя которой теперь не произносила.

Постоянно думала.

Но гордыня не позволяла первой сделать шаг к примирению.

Накопилось…

Копилось, копилось и накопилось!

Она бы хотела… Бриль же хороший. Очень хороший! Умный, добрый и любит Нину Филипповну.

Да, бабушка бы хотела…

Но, несмотря на это, я не была уверена, что Эдита Павловна приняла бы протянутую руку дочери, скорее всего, из-за той же гордыни она бы высокомерно прошла мимо Нины Филипповны.

– Ты не ответила на мой вопрос, Анастасия.

– Я встречаюсь с Ниной Филипповной. Иногда мы пьем кофе в кафе и едим мороженое. – Я постаралась произнести фразы легко и просто и могла вполне гордиться собой: слова легли как нужно. О, как же хорошо я почувствовала себя! Ни один мускул не дрогнул на лице, и коленки наконец-то перестали дрожать.

– Это все, о чем я хотела поговорить с тобой. – Эдита Павловна поднялась, поправила кольцо и неторопливо, привычно-царственно покинула столовую. Настроение бабушки значительно улучшилось. Каждый шаг звучал уверенно и гулко, точно сама королева шла по мостовой.

– Все остались живы, – подвела я итог и вынула из заднего кармана джинсов мобильный телефон.

Эдита Павловна не запретила встречаться с Ниной Филипповной, не проткнула меня огненной молнией, не поинтересовалась жизнью своей дочери, не произнесла ни одного лишнего слова… Словно и не было нашего с ней разговора.

Но он был, и я чувствовала себя обязанной сообщить об этом Брилю.

«Теперь мы с ним вдвойне должны заботиться о здоровье и душевном покое Нины Филипповны. Кто же еще, если не мы?»

Я вновь улыбнулась и набрала номер Льва Александровича.

– Добрый день.

– Настя, здравствуй. Рад тебя слышать, – голос Бриля гремел от счастья. – Надеюсь, у тебя все хорошо. Ты редко мне звонишь.

– М-м… я вот… просто так.

– Отлично. А теперь быстренько говори, что стряслось.

Льва Александровича никогда не удавалось обмануть, и это мне даже нравилось. Перед ним я ощущала себя прозрачной стекляшкой, которую он крутит-вертит, то и дело поднося к свету настольной лампы. «Тэкс, тэкс, Анастасия… Собираемся соврать?»

– Ничего особенного… – протянула я, глядя на потолок. Кажется, я опять «немножко предавала» дом Ланье. Клим Шелаев наверняка пожал бы мне руку, хлопнул по плечу и сказал: «Какая же ты молодец, Настя!» Нет, он посмотрел бы на меня – долго, многозначительно – и сказал: «Иди и порадуй чем-нибудь любимую бабушку уже сегодня». – Вы улетали в Питер, а там плохие погодные условия, – начала я отчаянную и неравную борьбу с Климом Шелаевым.

– Ты хочешь узнать, без проблем ли я вернулся в Москву? – с нескрываемой иронией спросил Бриль. Видимо, он уже раздробил меня на клетки и изучал под микроскопом.

– Да, – сообщила я, понимая глупость своего положения, и, ковырнув вилкой кусочек остывшей картошки, проигнорировав черный образ Клима, наконец-то сказала: – Сегодня Эдита Павловна первый раз за прошедшие месяцы спросила про Нину Филипповну. То есть заговорила о ней… Вы думаете, бабушка собирается помириться?

В груди дернулась неведомая ниточка – дуэль с Шелаевым оказалась слишком короткой, я не успела получить от нее удовольствия, наоборот, во рту появился горький привкус разочарования.

– Вряд ли, – ответил Лев Александрович, – но иногда на земле случаются чудеса. Ты веришь в них?

– Да. – Я улыбнулась, вспоминая недавний разговор с тетей. – Мне хочется, чтобы Нина Филипповна не волновалась, только не знаю, как это сделать, потому и позвонила.

– Спасибо. Хорошая ты девчонка, Настя, – с благодарным вздохом ответил Бриль, а затем прогремел: – Но погоришь на своей доброте – это точно!

Мы долго смеялись, потом попрощались, и я бодро направилась к себе в комнату. События дня никак не хотели успокаиваться в душе, и я собиралась хорошенько подумать о счастье Нины Филипповны, о планах и чувствах Эдиты Павловны, о Тиме. Закрыв окно, я легла на кровать и предалась размышлениям и мечтам.

Интересно, как примет бабушка новость о том, что у нее скоро появится еще одна внучка или внук? Непредсказуемо… Лера, конечно, взбесится – верный прогноз! Она мечтает, чтобы всеобщее внимание было сосредоточено только на ней… Пожалуй, я единственный человек в доме, готовый порадоваться за Нину Филипповну. Увы.

Дверь распахнулась так резко, что я вздрогнула. На пороге стояла Лера, вид ее говорил о том, что случилась катастрофа, равной которой не было и не будет никогда. Моя двоюродная сестра находилась в состоянии обиды, растерянности, вселенского возмущения и явно собиралась разорвать кого-нибудь в клочья. Даже волосы на макушке у Леры приподнялись.

– Я все выяснила. Они встречаются – Клим и Лизка! – выпалив эту новость, она плотно закрыла дверь и принялась расхаживать по ковру туда-сюда, то размахивая руками, то скрещивая их на груди. – Уже месяц! Шелаев везде сопровождает Лизку, забирает со всех вечеринок, и одно доверенное лицо, – Лера скривилась, – сообщило мне, что помолвка не за горами! Отец Акимовой в отличных отношениях с Климом, мамаша у нее вообще расчетливая гадюка, а значит… Значит, все самое худшее обязательно случится! Я этого не переживу, понимаешь? – Лера нервно убрала от лица волосы и теперь уперла руки в бока. – Только не говори, что тебе все равно!

Я откинула плед, подтянула ноги и села. Острые фразы Леры все глубже и глубже проникали в меня. Да, они наталкивались на каменные преграды, но заслоны почти мгновенно покрывались трещинами и рассыпались в пыль.

– Мне все равно, – услышала я свой голос.

– Почему, почему самый лучший мужчина на свете должен достаться этой смазливой дуре?! – пропустив мимо ушей мой ответ, взвилась Лера. – Нет, я отказываюсь в это верить! Но самое ужасное, что Клима уже месяц не видели ни с одной другой женщиной… Черт, это говорит о многом! Нет, я не верю. Тысячу раз не верю!

Шелаев никогда не оказывал знаки внимания Лере, и она не могла ревновать. Но ревновала. Яростно. И еще ей было трудно пережить, что такой «приз» достался именно «ненавистной Лизке Акимовой» – красивой, надменной, сводящей с ума многих мужчин.

Сунув ноги в тапочки, я прислушалась к стуку дождя за окном, проигнорировала стук собственного сердца и сказала:

– Думаю, они очень подходят друг другу.

– Что? – Лера сфокусировала взгляд на мне. – Ты сошла с ума? Клим… он… он… он необыкновенный, и я хочу его. Ясно?

– Да. – Я даже кивнула, чтобы не осталось никаких сомнений в моей способности что-либо понимать, особенно если объяснили столь доходчиво. Посмотрев на зеркальную дверь шкафа, я вдруг увидела высокую худощавую фигуру Клима, а рядом – Елизавету Акимову. И, конечно, она была хороша, иначе ее представить просто невозможно.

– Почему Акимовой так повезло? Объясни! Между прочим, Лизка не настолько уж красивая, просто размалеванная и… и… Скажи честно, ты веришь, будто между ними что-то есть? Они поженятся?

– Это возможно, – быстро вынесла я приговор, в ответ последовал отчаянный и протяжный стон Леры.