Читать книгу Смейся, Принцесса! - Юлия Климова - Страница 4

Вернувшись утром с покупками, Тим по просьбе Эдиты Павловны сделал несколько звонков и скрылся за дверью библиотеки. Я сидела на первом этаже, на диванчике возле окна, отчаянно борясь с желанием отправиться следом. Но мне оставалось лишь вдохновенно представлять, как Тим проходит мимо журнального столика, уверенно шагает вдоль книжных полок, бросает теплый взгляд в сторону нашего тайного места, возможно, улыбается и непременно думает обо мне. К сожалению, воскресенье – слишком опасный день для наших встреч, хотя унылое настроение настойчиво толкало меня к немедленному нарушению запретов. Бесспорно, все и всегда становилось лучше, когда я прижималась к Тиму…

Он вышел из библиотеки, подмигнул мне и понес толстенную книгу в комнату Эдиты Павловны. Я нетерпеливо побарабанила пальцами по подлокотнику и стала гадать, кто повезет нас с бабушкой к Брилю? Но пока ясности в этом вопросе не было. Чтобы ускорить время, я принялась вспоминать последнее строго засекреченное свидание, и уже через полминуты три продолжительных вздоха вырвалось из моей груди.

«Если посмотреть на Тима, то, наверное, не скажешь, что он может быть не просто нежным, а очень нежным, но он бывает таким, и эти моменты я бы назвала… м-м-м… особенно волнительными. Да, именно так! Остается только жалеть, что частых встреч мы себе позволить не можем».

Через пять минут Тим уже спускался по лестнице.

– Сейчас я повезу вас в клинику, – сказал он, подошел ближе и добавил: – Давай вечером куда-нибудь смотаемся, я тебя сто лет не обнимал.

– Тише, – прошипела я, умирая от страха и счастья.

– Я возьму машину Коры и подхвачу тебя около метро. Договорились?

– Хорошо, но я спрячусь за рекламный щит.

– Бессмысленная затея, – улыбнулся Тим, – твои дрожащие заячьи уши все равно будет видно.

Я состроила страшную гримасу, встала, торопливо сказала «договорились» и, нарочно копируя царственную походку бабушки, доплыла до двери. «Вечером у меня свидание… Отлично… Отлично… А заячьих ушей у меня вовсе нет!»

У Эдиты Павловны несколько дней болел левый бок, в связи с чем она собиралась в клинику к Брилю, где ей должны были сделать УЗИ почек. Я подозревала, что подобных обследований бабушка побаивается, именно потому она решила взять меня с собой. «Неизвестно, что эти эскулапы у меня обнаружат, – резко сказала Эдита Павловна Коре после завтрака. – Я не люблю, когда кто-то знает больше меня».

На заднем сиденье я специально устроилась так, чтобы переглядываться с Тимом в зеркале заднего вида. Он смотрел на меня, я на него, и настроение медленно, но верно тянулось к солнцу. Вчерашний разговор с Лерой эхом отдавался в груди, однако я игнорировала почти все образы и фразы. «Скажи честно, ты веришь, будто между ними что-то есть? Они поженятся?» Чем дальше, тем больше я верила в это, потому что рядом с Климом невозможно было представить… нормальную женщину. Только холодную и обязательно очень красивую статую, глядящую на окружающих свысока. Елизавету Акимову.

Но, с другой стороны, разве ему будет с ней интересно? А если он умрет от скуки на второй день после свадьбы?..

«Хватит думать о Шелаеве!» – одернула я себя и почувствовала, как его персона отходит на второй план, растворяется в воздухе, оставляя после себя черные клубы дыма. Это нормально, демонам положено исчезать именно так.

Тим остался в машине, а мы с Эдитой Павловной поднялись на второй этаж.

– Двести третий кабинет. Вот он, – недовольно произнесла бабушка, перекладывая сумку в другую руку. – Лев мог бы и встретить меня, но, конечно, он слишком занят своими… пациентами, – уголки губ Эдиты Павловны презрительно опустились вниз.

Я не сомневалась, Брилю обязательно влетит за «невнимание». Но странно, бабушка не набрала номер Льва Александровича и не потребовала его присутствия. Сдвинув брови, она решительно нажала на серебристую ручку белоснежной двери и вошла в кабинет. Эдита Павловна умела справляться и с волнением, и со страхом, и с нервами.

Во мне сразу поселилась уверенность, что ничего плохого не обнаружат, позже Лев Александрович или другой врач назначит какие-нибудь таблетки, и уже через неделю бабушка забудет о боли в левом боку. Я совершенно не могла представить Эдиту Павловну на больничной койке, даже домашний постельный режим для нее казался невероятным и невозможным.

Послонявшись немного по этажу, изучив пару информационных плакатов, я поболтала с Тимом по мобильному телефону и направилась обратно к двести третьему кабинету. Но уже через несколько шагов почувствовала странную слабость в ногах, в голове гулким эхом зазвучали неразборчивые фразы, в душе задергалась огненная ниточка… Я резко остановилась посреди коридора и принялась неотрывно смотреть вперед, будто именно оттуда, из-за угла, могло появиться объяснение этому странному состоянию.

«Наверное, мне тоже необходимо обследоваться… МРТ головного мозга – это то, что нужно!»

Я не услышала его шагов. Я угадала их.

Шаг. Еще. И еще. И еще…

Уверенно. Спокойно. Легко.

Из-за угла появился Клим Шелаев, и где-то там, наверху, на небе, за белыми ватными облаками, кто-то сначала потушил свет, а затем включил его ярче, так, что заболели глаза.

Враг семьи Ланье шел мне навстречу. «Кажется, я не видела его тысячу лет…» И звучала барабанная дробь, и замирало вокруг все живое, и я не могла найти в душе хотя бы одну каплю равнодушия, которая позволила бы мне отвернуться… Или хотя бы сдвинуться с места.

Клим ничуть не изменился: все та же циничная насмешка на губах, цепкий взгляд, та же походка и наверняка те же острые, как бритва, мысли. «Кажется, я не видела его тысячу лет…»

Приблизительно в конце сентября я перестала представлять, какой будет наша встреча (рано или поздно она должна случиться)… Или в октябре?..

– Здравствуй, – Клим остановился в метре от меня и прищурился, ожидая ответа. Но я молчала. – Здравствуй, Анастасия. Здравствуй, душа моя, – последние слова он произнес с улыбкой, которую я не смогла бы назвать ледяной или едкой. Но и мягкой, доброй и теплой она не была.

– Здравствуйте, – ровно произнесла я, словно между нами не лежали долгие месяцы разлуки. Подумаешь, Клим Шелаев… Я давно забыла о нем!

– Ты же не забыла обо мне, правда?

– Ошибаетесь.

– Ты вспоминала меня каждый день, не так ли?

– Вы с ума сошли? – Я удивленно приподняла брови и выдала мимолетную, но весьма ядовитую улыбку.

– Ты дрожишь.

– Нет.

– Да. – Клим ответно улыбнулся и повернул голову в сторону двести третьего кабинета. – Сколько у нас минут? – спросил он так, будто мы были заодно и собирались обчистить банк.

– Боитесь? – в ответ спросила я, стараясь понять, действительно ли дрожу, но когда под ногами горит и трясется земля, то… Тогда вообще ничего понять невозможно.

– Нет, просто хочу все успеть. – Клим вздохнул и смерил меня тяжелым взглядом с головы до ног. Мы оба замерли, смотря друг другу в глаза. – Анастасия… Ты прекрасна. Смущена и прекрасна. – Его голос стал наполняться игрой, той самой – привычной, постоянной, непонятной, острой, обжигающей, ледяной. Я поняла, что действительно дрожу (к великому сожалению!), убрала руки за спину и сжала кулаки. – Все же я могу гордиться своей силой воли: столько дней без тебя… Но, с другой стороны, это непростительная ошибка.

Клим сделал еще шаг, и его настроение резко изменилось. Щека дернулась, по лицу пробежала тень, губы стали тоньше, взгляд жестче. Я мгновенно почувствовала слабость, она накрыла меня с головой, качнула, болью отозвалась в животе и поползла вверх – к сердцу. Опять показалось, что свет выключили, а затем включили. Теперь Шелаев улыбнулся устало, будто наконец получил то, за чем пришел.

– Эдита Павловна уже давно в этом кабинете, – нарочно напомнила я.

– Неужели? И она может выйти в любой момент?

– Да, представьте себе.

– Как же я не подумал об этом раньше… А если мне сесть и подождать Старуху? Вдруг она будет так же рада меня видеть, как и ты?

– Я не рада.

Клим подошел к одному из стульев, сел и нагло положил ногу на ногу.

– Иди ко мне. Расскажи, как проходит учеба, как поживает Сима, чем ты занимаешься вечерами.

«Эдита Павловна сейчас выйдет… Вот сейчас… Еще пара секунд или минута… И что будет? Бабушка испепелит Шелаева взглядом, разорвет в клочья… И меня заодно… Нет… Нельзя предугадать… невозможно!» – мысли полетели стрелами одна за другой, но потом остановились и на короткое мгновение замерли.

«Расскажи, как проходит учеба, как поживает Сима, чем ты занимаешься вечерами».

Я внимательно посмотрела на Шелаева и интуитивно поняла, что он знает, как я учусь, как обстоят дела у Симки и ему даже известно, что я ем на завтрак, обед и ужин. У Клима было слишком насмешливое выражение лица, а в глазах танцевали с бубнами и балалайками маленькие, весьма довольные собой чертики.

– Вы… – Напряжение, сковавшее тело, отхлынуло, я ослабла, безвольно опустила руки и почувствовала необъяснимое тепло в груди. Необъяснимое, потому что рядом с таким человеком испытывать что-то приятное категорически нельзя – это противоречит всем законам природы, законам математики, физики и химии. Это противоречит абсолютно всему!

Наши взгляды вновь встретились. Клим резко поднялся, быстро подошел ко мне и ровно произнес:

– Анастасия, ты же не думала, что я исчезну из твоей жизни? – Он коснулся моего запястья, затем взметнул руку вверх и осторожно прижал ладонь к моей щеке, от которой тут же отхлынули и кровь, и жизнь. – Я не уйду, пока ты не скажешь, что скучала по мне так же сильно, как и я по тебе.

Серебристая ручка двери двести третьего кабинета лязгнула и опустилась вниз, раздался отдаленный голос бабушки, а затем бас врача. Шуршание, и ручка вернулась в прежнее положение, голоса стихли…

Мое тело пробил такой разряд тока, что еще секунда, и я бы рассыпалась в пепел, от меня бы осталась лишь серая горстка на полу!

Шелаев не дрогнул, не обернулся, не сделал ни одного движения, лишь коротко и еле слышно вздохнул. Пожалуй, это был вздох недовольства и досады. Так, наверное, раздражается хищник, если кто-то мешает ему хорошенько сосредоточиться на добыче и получить свое.

Поборов острое желание вцепиться в Клима, чтобы украсть вот эту самую уверенность, гигантскую внутреннюю силу и даже насмешку, я сделала шаг назад и вздернула нос.

– Уходите.

– Ты скучала?

– Нет.

– Ты скучала?

– Нет.

– Тогда я не уйду. – Клим улыбнулся и развел руками, мол, ну что тебе стоит, скажи «да», и ты спасешь меня от гнева Эдиты Павловны. Делов-то!

Елизавета Акимова. Именно о ней подумала я в этот момент… Нет… Я думала о ней уже минут пять, но не признавалась себе в этом. Шелаев проводит время с Лизой, наверняка собирается сделать ее своей женой и продолжает мстить Ланье, используя меня. Отлично… Стоит ли удивляться? Пожалуй, нет.

В который раз, осознав коварство этого человека, я ожидала обязательного и немедленного приступа злости, я даже напряглась и сжала губы (приготовилась к лавине гневного чувства), но сначала, как ни странно, меня захлестнула боль, а уж потом, топя все, что попадалось на пути, появилась ярость.

«Кажется, я не видела его тысячу лет… Еще бы столько же не видеть!»

– Оставайтесь, – с усмешкой произнесла я, и это слово, превратившись в ледышку, упало на пол и разлетелось на тысячу треугольных осколков.

– Но твоя бабушка сейчас выйдет из кабинета, увидит меня рядом с тобой и расстроится… Да, очень расстроится, – продолжая мягко улыбаться, ответил Клим, – и, возможно… м-м… разорит меня.

Это было в силах Эдиты Павловны, но Шелаев никогда ничего не делает просто так, все у него продумано. И мне нужно было в считаные секунды понять, почему он рискует, что может спасти его на сей раз? Хотя… Разве он когда-нибудь боялся Эдиту Павловну? Нет. Никогда. Он всегда ходил по острию ножа и получал от этого свое обычное дьявольское удовольствие.

– Бабушка запретила вам появляться в нашем доме, но она ничего не говорила о клинике Льва Александровича Бриля. Вы не рискуете.

– Анастасия, – укоризненно протянул Клим. – Я готов подойти к тебе и обнять, и могу так стоять целую вечность, пока не откроется эта чертова дверь. Вдыхать аромат твоих волос, гладить по голове, целовать… Иди ко мне. Я не просто соскучился, я почти уже умер без тебя. Кто бы знал, как я устал смотреть на тебя издалека…

«Что-то очень много мужчин последнее время смотрит на меня издалека», – с весомой долей сарказма подумала я, вспоминая широкоплечего незнакомца из ресторана «Берег». Я была готова уцепиться за что угодно, только бы не впитывать в себя слова Шелаева. Нет, я не собиралась ему верить! И до его лживых чувств мне не было никакого дела! Но иногда (или всегда?) он обладал необъяснимой гипнотической силой, лишающей меня способности здраво соображать. Почему, почему для своих игр Клим выбрал не Леру? Она, по крайней мере, была бы счастлива получать его внимание и даже гордилась бы этим! Сколько раз я задавала себе такой вопрос?

Елизавета Акимова. Разве вы, Клим, не вдыхаете аромат ее волос, не гладите по голове? Не целуете?.. А? Как видите, я знаю гораздо больше, чем вы думаете…

Слова и чувства смешались, и это отчего-то принесло облегчение, вернее, освобождение. Совершив рывок, я буквально вырвалась из прочной паутины Шелаева, которую он умело плел из обмана, наглости, вероломства и многого другого. Дышать стало тяжелее, может, оттого я прижала руку к груди и поймала биение собственного сердца: «бубух-бубух-бубух!»

Мы смотрели друг на друга, и казалось, будто остановилось время и дверь двести третьего кабинета никогда не откроется, а мы очень скоро потеряем способность двигаться, на веки вечные превратившись в камень.

Я сделала слабую попытку усмирить воображение, но оно умело рисовало все новые и новые картины и…

– Настя, ты здесь? Рада тебя видеть. Клим, добрый день, – раздался голос Нины Филипповны.

Я обернулась и увидела свою тетю. Прямое бежевое платье в тонкую коричневую полоску ей очень шло, делая фигуру Нины Филипповны еще стройнее.

Наверное, разрешить эту ситуацию мог только ангел, и он появился…

– Здравствуй, Нина, – тепло произнес Шелаев и кивнул, подчеркивая приветствие. Его глаза засияли совсем другим огнем (я поймала целых три искры доброты!), губы дрогнули, и внешность мгновенно утратила все хищные черты. Передо мной стоял высокий, худощавый, интеллигентный мужчина, готовый в любой день и час победить в конкурсе на самого положительного принца столетия!

Нина Филипповна улыбнулась, бросила короткий взгляд на дверь кабинета, быстро оценила ситуацию, взяла Шелаева под руку и ровно произнесла:

– Клим, пожалуйста, проводи меня к мужу. И расскажи, как поживаешь, я не видела тебя дней десять. Или больше?

Если бы Эдита Павловна вышла из кабинета в эту секунду, то лечить, наверное, потом пришлось бы всех… Но бабушка появилась спустя пять минут, когда уже простыл след и ее злейшего и одновременно любимого врага, и «беглой, непокорной» дочери.

– Ты почему такая бледная? – сухо спросила Эдита Павловна, внимательно посмотрев на меня.

– Волновалась за вас, – соврала я, не моргнув глазом. – Все в порядке?

– Да, но теперь нужно идти в триста восемнадцатый кабинет. Не удивлюсь, если окажется, что Бриль специально гоняет меня по этажам. – Бабушка негодующе фыркнула, однако по тону голоса я поняла, что она вовсе так не считает.

Поднимаясь на третий этаж, я думала о Шелаеве и пыталась объяснить необъяснимое. Мне очень хотелось знать, случайно он оказался сегодня в клинике Бриля или нет. С одной стороны, слово «случайно» не может существовать рядом с Климом, с другой – в жизни бывают всякие совпадения… Мог ли Шелаев приехать специально ради встречи со мной (ну, чтобы выбить меня из колеи в очередной раз)? «Достаточно. Сколько можно о нем думать?» Но передо мной постоянно маячил образ Клима, и отмахнуться, превратить его в черные клубы дыма не получалось. Пожалуй, я должна была признать, что уже давно так не нервничала. Приблизительно три месяца… «Здравствуй, Анастасия. Здравствуй, душа моя».

Я не успела хорошенько разозлиться. Выйдя из лифта, Эдита Павловна резко остановилась, что нарушило плавность нашей торжественной процессии и через секунду повергло меня в холодный шок.

Около окна стояла Нина Филипповна, сосредоточенно изучая какую-то бумагу, пестрящую мелким текстом. Чтение явно увлекало тетю, но она все же заметила нас, опустила листок и выпрямилась, точно желала сказать: «Да, это я, и я по-прежнему счастлива».

Вот они и встретились…

Не увидев поблизости Шелаева, я вздохнула с облегчением и замерла, гадая, что будет дальше.

Эдита Павловна могла кивнуть, поздороваться, подойти, сделать хотя бы знак Нине Филипповне, но, увы, приподняв голову, она важно продолжила путь, показывая тем самым, что прощать свою дочь не намерена. Или что той для прощения нужно сделать очень много первых шагов, и, вероятно, тогда…

Я поймала взгляд Нины Филипповны и увидела, как ее рука плавно легла на живот, точно защищала малыша от любого огорчения. «Ничего, ничего…» – будто говорила моя тетя, оставаясь внешне спокойной.

* * *

С Тимом мы договорились встретиться в семь, но я специально приехала к метро на полчаса раньше и спряталась за рекламный щит. Ноябрь вступал в свои права, к вечеру значительно похолодало, и непреодолимо хотелось промерзнуть до костей…

Я намеренно не стала одеваться тепло, давая возможность ветру и холоду почти беспрепятственно добраться до моего тощего тела и сжать его в ледяных тисках. Казалось, только так я смогу перечеркнуть мучительное волнение в душе. Каким же счастьем потом будет забраться в теплую машину и утонуть в объятиях Тима! Почувствовать себя уютно и легко, позабыть собственную фамилию Ланье, распрощаться с вечной мерзлотой и расслабленно улыбнуться. Мне наконец-то станет хорошо и не придется ни с кем воевать…

Я прочла все объявления, наклеенные поверх афиши, прогулялась до маленького продуктового магазинчика, позвонила Симке и рассказала о Шелаеве, а затем вернулась к метро.

Что будет дальше?

Чего мне ждать и к чему готовиться?

«Вряд ли он опять пропадет на долгое время, ты же сама говорила, что Клим никогда не повторяется. И я уверена на двести процентов: тебя в покое Шелаев не оставит. Ты… ну-у-у… Ты – это ты! – весело сообщила Симка и добавила: – Мужайся».

Я и мужалась. Практически из последних сил. И думала о портрете своей мамы, находящемся в руках Шелаева… Украсть бы как-нибудь… Стащить под покровом ночи или нагло днем… Пожалуй, в возвращении Клима есть один большой плюс: у меня появляется шанс (весьма бледный и худосочный) заполучить портрет. Да. Точно. Непременно. Во что бы то ни стало!

«Я не просто соскучился, я почти уже умер без тебя. Кто бы знал, как я устал смотреть на тебя издалека…»

– Рассказывайте о своих скучаниях Лизе Акимовой, – едко усмехнулась я, – она обязательно вам поверит.

Холод наконец-то добрался до костей, и я испытала короткий приступ радости. Поправив на плече ремешок сумки, скрестив руки на груди, я улыбнулась – сейчас приедет Тим, и мы опять своруем у судьбы несколько часов… любви. И пусть Эдита Павловна строит свои многоуровневые планы, и пусть надо мной кружат вороны, и пусть впереди сплошная неизвестность! Собственно, мне не привыкать, последние годы моя жизнь выглядит именно так. И я знаю, как важно, когда рядом есть близкий человек, перед которым не нужно притворяться, который принимает тебя такой, какая ты есть. С отмороженным носом и с гремящими ребрами!

Сдержав очередную улыбку, я отругала себя за то, что не надела свитер, и принялась пританцовывать на месте. Этот бодрый ритуальный танец можно было смело посвятить Климу Шелаеву и всем его помощникам-чертям.

– Замерзла? – спросил Тим, когда я юркнула в машину Коры.

– Совсем чуть-чуть.

– Пожалуй, я теперь буду проверять, в чем ты выходишь из дома. У тебя же есть теплая куртка.

Забота Тима приятной щекоткой отозвалась в груди, я виновато заерзала в кресле, выдала глубокомысленное «э-э» и вновь расплылась в улыбке.

– У меня нет слов, чтобы объяснить тебе, как я счастлива!

– Ты сейчас умело ушла от моего праведного гнева, – Тим тоже улыбнулся, притянул меня к себе и поцеловал. Мир начал стремительно уменьшаться, пока не свернулся до размеров машины Коры. Мир с этой секунды принадлежал только нам… – Куда поедем, замороженная принцесса? – спросил Тим, убирая с моего лица прядь волос.

– Все равно. Абсолютно все равно. Но я не хочу в кино и кафе. Может, просто покатаемся по улицам, а потом где-нибудь притормозим и поболтаем?

– Слушаюсь и повинуюсь.

Но кататься по городу мы быстро передумали, уже около парка я попросила остановиться, и Тим притормозил возле высокой кованой ограды и утопающих в свете фонаря деревьев. Он сбегал в кофейню, принес два больших стаканчика с кофе и два золотистых круассана, накормил меня, напоил, сказал тысячу ласковых слов, а потом опять отправился в кофейню и принес мороженое (я уже согрелась и, как капризная принцесса, попросила чего-нибудь ванильного и клубничного). Мы устроились на заднем сиденье и разговаривали о всякой ерунде, без сомнения, это было одно из лучших наших свиданий. Впрочем, я так думала после каждой встречи.

– Невозможно скучаю по тебе. Всегда, – сказал Тим и поцеловал меня в висок.

Он обнимал меня, гладил по плечу, то прижимал, то отпускал… Вот оно – счастье! Рядом.

– Ты бессовестно украл мои слова.

– Вообще-то хорошо, что под ветровку ты надела только футболку, так добраться до тебя гораздо проще. – Его рука забралась под мою футболку, и я засмеялась, прижимаясь к нему еще теснее.

Коснувшись щеки Тима, я мысленно попросила судьбу дать нам побольше времени, чтобы накопить сил и чувств, а уж потом… Да, мы остро нуждались во времени, в мире, сжатом лишь до «ты и я», и во многом-многом другом. Большом и светлом. Тихом и нежном. Уверенном и постоянном. Да!

Мои щеки порозовели, и я закрыла глаза, вспоминая наши редкие часы близости – все подряд. В жизни всегда есть место чему-то прекрасному и волшебному, даже если кругом натянуты красные ленты «запрещено, запрещено, запрещено…», даже если над головой висит огромная лупа, следящая за каждым движением и взглядом, даже если «нельзя» в миллион раз больше, чем «можно»…

– Я приду к тебе ночью, – уткнувшись мне в шею, сказал Тим.

– Нет! – воскликнула я, немедленно возвращаясь с небес на землю. – Мы же договаривались…

– Обещаю быть самым осторожным привидением на свете и не обращать внимания на твои трясущиеся заячьи уши. На самые лучшие заячьи уши на свете.

– Очень смешно, – нарочно фыркнула я и надулась.

– Тогда приходи ты ко мне в гости. – Тим улыбнулся и добавил: – Почитаем книги, посмотрим телевизор, обсудим последние политические события… Если хочешь, польем цветы на подоконнике. Я еще успею их купить и расставить.

Через секунду мы уже смеялись вдвоем. Я вовсе не собиралась трусить, искренне желая подняться по ступенькам на третий этаж и открыть дверь комнаты Тима… Но мне так нравилось, когда он звал меня, шутил, делал все, чтобы я успокоилась и расслабилась, и я с удовольствием тянула время до своего непременного «да».

– Ладно. Завтра, – решительно пообещала я, когда мы перестали хохотать.