Читать книгу Стихия смерти - Юлия Лилея - Страница 5

Запахи жженых сладостей, крови и мертвых тел щекотали ноздри. Очнувшись, Луз увидела, что лежит среди груды трупов. Она хотела закричать, но закрыла рот рукой и быстро скатилась по мертвым на землю. Её вырвало и стало чуть легче. Пока не стемнело, девушка ползком пробиралась к спасительным холмам. Казалось, она ползет целую вечность по сгоревшей траве, перебегая, прячась за трупами. Лишь к вечеру смогла она привалиться к знакомым до боли стволам деревьев, ведь жили они с родителями между Кристадин и Вересовым Царством. Отдышавшись, стала искать родник. Она же помнила, как брат показывал. В памяти возник его ласковый бархатистый голос:

– Запомни, Луз, вода – это жизнь! Даже маленький ручеек способен спасти многих людей.

Дева чуть не зарыдала, но послышавшиеся вопли боли, снова напомнили об опасности. Найдя, наконец, маленький журчащий родник, жадно бросилась она пить, а потом уж смыла грязь и кровь с лица.

Не смыкая глаз, шла Луз всю ночь, прорываясь сквозь чащу, обдирая руки и ноги. А на рассвете просто упала от усталости под деревом и забылась беспокойным сном. Разбудил её голос матушки:

– Доченька, вставай! День в разгаре.

Дева протерла глаза, казалось, сейчас очнется в отчем доме и запах свежеиспеченных лепёшек потянет на кухоньку. Она со злостью ударила себя по руке за то, что мысли о еде лезут в голову, когда вокруг одна смерть. Но урчащий желудок подтвердил её воспоминания. Луз оглянулась вокруг и, заметив молодую зелёную траву, обрадованно нарвала листочков и с удовольствием их съела.

Посидев еще немного у деревьев, спешно отправилась дальше. Ещё два дня пути оставили деву совсем без сил. Увидев вдали высокие домики морин, она побежала к ним.

Почти в полночь кто-то забарабанил в высокую ограду поселения. В маленькое окошко высунулся стражник и грозно спросил:

– Кто тут ночной покой нарушает?

Направив факел на незванца, увидел он грязную, оборванную, коренастую девушку.

– Чего тебе? Милостыни не подаём.

– Я из Вересова царства, еле уцелела, пустите меня.

Стражник, подумав, позвал старшего. К воротам подошел высокий смуглый мужчина, оглядев ночную гостью, стал допрашивать:

– А где ты жила? Чем занималась? Как уцелела?

Получив ответы на все вопросы, старший стражник сжалился и разрешил подождать утра в сторожке. Дали ей лепешек пожевать да воды испить. Закрывая её на замок, стражник приговаривал:

– А уж кто ты и чего тебе надобно, пускай глава решает.

Утолив голод, Луз свернулась калачиком на подстилке в углу сторожки и провалилась в спасительный сон.

– Вставай!

Кто-то пнул девушку, и с криком она проснулась.

– Чего кричишь?

Протирая глаза и вспоминая сон, отвечала:

– Кошмар снился.

– Иди, сейчас глава тебя расспрашивать будет. Ох, и строгий он у нас!

– Зачем? Я ничего… Не сделала!

– А я почем знаю, сделала или не сделала! Мож, шпионка ты!

– Я?! Я????

– Иди уже, некогда мне! – подталкивая деву в спину, стражник выпроваживал её из сторожки.

Ослепленная ярким светом, Луз зажмурилась и покорно пошла под охраной к главе. В высоком бревенчатом доме в просторной комнате восседал худощавый мужчина. Он внимательно оглядывал её несколько минут, задумчиво почесывая подбородок.

– Кто ты? Чего надобно?

Девушка, робея, тихо отвечала:

– Я скотница Луз, жила с родителями и братьями на окраине вересовых пустошей.

– Всё ж сгорело дотла? Вон, до сих пор дымина веется!

– Сама не знаю, как выжила. Помню только, бежать мы хотели в лес, до вас добраться, крова попросить. – девушка начала всхлипывать. – Как вдруг… Огонь повсюду накинулся, воплями и криками боли наполнились дома. И к нам заявились. – последние слова потонули в рыданьях.

– Кто?

Утерев слезы, девушка стала быстро рассказывать:

– Незнамо кто. Какие-то темные, коренастые воины. Они убили почти всех, только забрали братьев и из соседнего дома двух мужиков.

– Откуда знаешь?

– Меня матушка спрятала в полу… Сказывала, чтоб не высовывалась. И только она меня схоронила, как кто-то зашел в дом. Было много шума, криков, когда же по доскам мне на лицо закапала кровь, я выбралась из подпола.

Зажмурившись, вспоминая, девушка то плакала, то сбивчиво продолжала говорить.

– Все были мертвы – мать, отец, младший брат.

Зарыдав ещё громче, уже просипела, оправдываясь:

– Я, правда, хотела спасти братьев. Но, побежав за воинами, споткнулась о трупы и упала. Потом ничего не помню!

Упав на пол, она продолжала рыдать.

– Хватит уже. А выбралась как?

Размазывая слезы по грязному лицу, слегка затихнув, отвечала:

– Так я ж травница. Тропы знаю, лес. Братьям не раз помогала ангусов находить.

Глава снова задумался, потирая подбородок.

– Ладно, поверю тебе. Будешь жить у меня на дворе, приглядывать за тобой будут. Коль узнаем, что шпионка, то сразу убьем.

– Спаси Вас Боги! – кланяясь, пятилась Луз к выходу.

После девушки потянулись в поселение севинцы. Оборванные, раненые, оголодавшие. Уцелело их немного, но по рассказанным обрывкам можно было понять, кто же напал на Вересово царство.

Мол, появились они неожиданно, словно из ниоткуда. От Дьявольских гор двигалось облачко пыли, приближаясь к Царству, разрослось оно в огромное войско темных, коренастых воинов – в основном, пеших. Возглавляли их два всадника на темных скакунах. Налетели они на Королевство, никто ничего понять не успел. Вересовые поля подожгли, дома разрушили, самых крепких молодых мужчин и красивых девушек отобрали и куда-то увели. Пропали, уж никто и не знал теперь их судьбы. Кровь текла рекой по улицам некогда богатых земель.

Глава наказывал:

– Скачи быстрее ветра в столицу!

Молодой гонец кивнул, закутался в темно-синий плащ, вскочил на самого резвого поркис и ускакал в ночь.

Прошло несколько дней, Луз обжилась и везде помогала, как могла: залечивала раны севинцев, подсабливала стирать прачке, мела двор. Испросила разрешения и утром вместе с морин ходила в лес за целебными травами. Собирала она в котомку листочки, стебли, у деревьев бережно отрезала кусочки коры. Возвратившись в поселение, травница разводила на заднем дворе небольшой костёр и варила снадобья. Потом она шла к раненым, промывала раны свежей водой, прикладывала к ним горячее варево и перевязывала тканью. Одного старика выхаживала особенно усердно. Раненая нога доставляла ему нестерпимую боль. Осмотрев его, Луз заметила, что плоть уже начала загнивать. Взяв за руку, травница пообещала:

– Я вылечу тебя, но будет очень больно.

– Да мне и помирать-то не страшно!

Дева, ничего не ответив, взялась за дело. Уложив старца на чистое полотно, дала ему выпить браги, скрутила толстую затычку, и вложила в рот ткань. Сама немедля, накалила нож на огне, и начала срезать загнивающую плоть. Старик от невыносимой боли пытался кричать, но скоро брага и забытье сделали своё дело, и он обмяк.

Почистив нагноение, она взяла варево и просто залила его в рану, обмотала плотно тканью, вынула затычку и стала дожидаться, пока старик придет в себя. Очнувшись, он терпеливо выпил горячий отвар и снова отключился. Так продолжалось несколько дней. Луз раз в день меняла повязку, поила старика горячим отваром и кутала его подстилками. Воин, что за ней присматривал, несколько раз уже спрашивал:

– Ну что, живой хоть там старик?

Дева же кивала головой и продолжала лечение. Дней через десять, сняв повязки, Луз и старик увидели потихоньку затягивающуюся рану. Он обрадованно вскрикнул:

– О, Боги! Ты излечила меня. Каждый день буду возносить молитвы за тебя!

Луз, зарделась от удовольствия, а на глаза навернулись слезы:

– Вдруг кто-то также спасет моих близких. Ты так похож на моего брата Тара. Вылитый он, просто будто постаревший.

Девушка всхлипнула. Старик погладил девушку по руке:

– Ну, ну. Рано ещё отчаиваться, а может, и правда их кто-то спасет.

Луз вскинула голову и радостно закивала:

– Я верю тебе.

Старик никак не мог поверить в излечение и всё расспрашивал деву:

– И чего ты такая искусная в знахарстве в столицу не подалась? Я не слыхал о тебе.

– Да знахарей там и так хватало. Да и не хотела я от родных далеко уходить.

На конце фразы голос её предательски охрип, выдавая горечь потери. Теперь же все чаще приходила она по вечерам к нему. Просто сидела рядом, спрашивала о здравии или рассказывала о семье. Старец же Талха утешал травницу, и скоро они знали друг о друге почти всё. Он был менялой – и время от времени наезжал в Вересово царство для покупки снадобий, а уж потом продавал их с большой выгодой в Кристадин.

– Талха, а ты такой израненный был, как ты вместе с севинцами оказался?

Старец удобно устроился на лежаке, давая понять, что история будет долгой и отвечал:

– Да, как обычно, товары менял. Ведь у вас в царстве скоро праздник намечался – Вересова ночь, в честь окончания сбора вереса и заготовки снадобий целебных. Я загодя приехал и разумел, как обычно закуплюсь после гуляний и отправлюсь восвояси.

Девушка, широко открыв глаза, неожиданно перебила старика:

– И сам праздник видели? Ночные кострища, танцы длинных плащей и жертвы богу Ветра?

Талха, спокойно выслушав её, закивал головой и, добро улыбнувшись, продолжил:

– Конечно, и не один раз.

– Охх, и я хотела бы побывать в Треве, в такой-то день! Ни разу не бывала, ведь я родилась в семье скотоводов и травников. Мы всегда подле вересовых полей жили да за скотом ухаживали.

Старик утешающе погладил её по руке и пообещал:

– Я тебе все расскажу, что сам повидал. А теперь-то там и глядеть не на что – все начисто пожгли.

Они оба горестно вздохнули, каждый по своим печалям, и Талха продолжал:

– Рассказать расскажу, только не горюй сильно, сделанного не воротишь, а там скоро видно будет, чего ждать. Может радость, а может и горе.

Расправив плечи, девушка улыбнулась:

– Ох, Талха какой ты мудрый. Обещаю, не буду скорбеть раньше времени.

Тот, довольно крякнув, начал историю:

– Вот так-то лучше! Ну, в первый раз я увидел празднества Вереса давным-давно. В те года приехал я в Треву едва ли не впервой. Город, украшенный охапками лиловых цветов вереса, ветер, разносивший сладкий аромат травы повсюду, громадные кострища, собранные загодя и везде нарядные севинцы, одетые в плотные красные длинные плащи, завязанные на шее зеленоватой широкой тесьмой. Все куда-то спешили, готовясь к вечеру, ведь согласно вашим поверьям, именно Бог Ветра подарил скудным пустошам верес, вот тогда и стало процветать Вересово царство. В сумерках собирались знатные севинцы в громадном поле, усаживались на длинные полые деревья вокруг самого большого кострища и, когда всходила луна, освещая мрак, главный знахарь, одетый в самый длинный красный плащ, с головой, украшенной венком из вереса, почти без цветов, сплетенным из гибкой зелени. Он возжигал длинный факел и три самые большие кострища, густым басом запевая легенду о появлении Вересова царства:

Земли были пустынными, твердь скудной, ничего не росло на ней, покуда не появился однажды тут странник. Из его котомки выглядывал куст с маленькими листочками и мелкими лилово-розовыми цветками, расковырял он землю палкой, воткнул растение и тихо прошептал:

Что это был за странник и откуда он появился – никто не ведал. Да только верес заполнил скудные пустоши: разрастался и цвел, земля наша стала богатой, даруя пропитание севинцам и исцеление болящим.

Служки выводили несколько небольших черных коров без рогов и по знаку, поданному главным знахарем, втыкали большие тесаки в бока и сцеживали хлынувшую кровь в широкие миски. Он продолжал петь и севинцы вместе с ним неистово голосили:

«Славься Бог Ветра, давший нам верес!

Прими наши жертвы!

Блага просим для Вереса царства»

На последней фразе знахарь выливал сцеженную кровь в костры, туда же бросал миску с маслянистой жидкостью. Пламя вспыхивало почти до небес, перемешиваясь с кровью, маслом, ветками и сухой травой.

Тут Луз оживилась и гордо добавила:

– Вот мы то масло и заготавливали каждый год. Такое ароматное, а какое целебное! А коров, что для приношения выводили на праздник, ангусами кличут.

Старик одобрительно закивал и продолжил:

– Ну а после громадное поле освещалось множеством зажжённых костров. Вокруг жертвенных кострищ молодые девушки танцевали танец ветра и после, почти к рассвету, прыгали через пламя. Кто выше всех прыгнет, тот будет здоров и удачлив весь год.

Старик устало откинулся на лежанку. Луз сразу вскочила, поправила подушки позади со словами:

– Ой, совсем заговорила тебя, Талха. Окрепнуть надобно после ранения, сейчас снадобье и питье горячее принесу.

Он благодарно закивал травнице. Старик выпил целебный настой, вздрогнув несколько раз от обжигающего до самого нутра напитка, пообещал:

– Там много еще чего было. В другой раз расскажу.

Девушка улыбнулась и, поблагодарив, попрощалась с Талхой.

Следующим вечером, сменив повязки и смазав раны травяными мазями, Луз заметила, что старец болезненно морщится.

– Сильно нога болит?

Тот несколько раз прерывисто вздохнул и утвердительно кивнул в ответ.

– Потерпи, Талха, сейчас заварю кору, чтоб боли облегчить. Травница ловко развела небольшой костер, принесла две холстины, из одной достала – несколько кусочков коры и покрошила на дно котелка, из другой – стебли и листья вереса.

Тут старик, что с интересом следил за ней, спросил:

– Ой, это листья вереса что ль? С корой вместе замешиваешь?

Травница кивнула:

– Это снадобье мы с матушкой готовили, когда раны ещё не затянулись и ноют.

И продолжила готовить отвар. Она поворошила листочки вереса в котел, залила толчку доверху водой и в самом конце добавила стебли. Костер уже потихоньку догорал, травница разворошила угли и приспособила в них котелок, время от времени она помешивала булькающую жидкость и постаралась отвлечь старца от боли разговорами:

– Ловко ты листья вереса узнал!

– Ну чего дивиться? Ведь сколько лет ездил душистыми полями его.

– И правда, кусты вереса благоухали почти все время. Мы так привыкли к сладковатому аромату, что и не замечали его. Цветы – мелкие да лиловые цвели почти весь год, а вот созревал он в полную силу – летом. Из стеблей вереса масло давили, а листья годились для целебных отваров и снадобий.

Вдруг она огорченно замотала головой и остановилась, досадуя:

– Не умею я так складно сказывать, как ты.

Талха улыбнулся и успокоил травницу:

– Да всё ты умеешь. Я уже представил, как верес поспевает, хоть и видел растение повсюду. А вот как снадобья делаются и как траву срезают, ни разу и не задумывался.

Успокоенная Луз вновь продолжила:

– Как стебли наливались соком, тогда срезали их вместе с листьями, цветами и складывали в жбаны. Придавливали сверху тяжестью, а из отверстия, что сбоку проделано, стекало целебное масло.

Тут травница передвинула котелок на землю, взялась тряпицей за его край и слегка наклонив, ловко сцедила снадобье в чашу. Она протянула дымящееся густое варево старцу и наказала:

– Выпей залпом.

Талха, испив глоток за глотком питье, облегченно выдохнул и откинулся на лежак. Луз участливо взяла его за руку и продолжила:

– Масло вереса тут же разливали по сосудам и в прохладные погреба отправляли, а потом везли в столицу через месяц, как масло отстоится.

– Как и в этот раз. А после я и другие торговцы прикупали вересовы снадобья и отправлялись восвояси …

Не договорив, старик резко замолчал, будто что-то важное всплыло в памяти.

– Чего случилось?

– Да припомнил событие одно, когда был в Треве, перед нападением темной армии.

Девушка пристально вгляделась во встревоженное лицо старца и терпеливо ждала, покуда он молвит о произошедшем.

– Да в соседнем дворе, в котором я издавна останавливался, какая-то полоумная бабка всё ходила, про пожарище сказывала. Невысокая согбенная старуха, а голос такой визгливый, истошный, будто до костей пробирал. Как вечер наступал, так она выходила из двора и пронзительно выкрикивала, стуча клюкой по домам.

– Кровь повсюду, кровь! Ручьями потечет багрень! Ох, вскоре пепелище вместо царства нашего окажется! Огонь пожрет всё, нету спасения от них. Видела, я всё видела!

Мне аж самому не по себе становилось. Кто-то смеялся в ответ, а несколько семей сразу уехали в пограничное селице. Долго ей вещать не пришлось, накануне празднества напали темные силы и пожгли все дотла. Думали,

старуха-то полоумная, а вот сбылись её видения.

Талха замолчал и задумчиво глядел в прошлое. Луз придвинулась ближе и, потеребив старца за руку, зашептала:

– А у нас за неделю до празднества все масло покрылось изнутри сосудов мутной слизью, а когда вскрыли несколько бутылей, словно прогорклые помои, пенилось и кукожилось оно на земле. Ни одного снадобья не осталось из нового урожая.

Старец закивал и сокрушенно заметил:

– Ох, послушали бы старуху, сколько в живых людей осталось бы!

И они скорбно замолчали, вспоминая темные дни нападения, пожарищ и смертей. Новость об излечении безнадежно больного старика облетела поселение, и местные потянулись за помощью к Луз, и потекли вновь разговоры о приближающейся напасти – темной армии. Каждый раненый пересказывал, что ему пришлось вынести во время нападения. С некоторых пор по ночам девушку стали мучать кошмары, будто она на полу в темной комнатушке и знает, что вот-вот ворвется зло. Сердце начинало болезненно сжиматься, ей хотелось вопить от страха, но из пересохших губ не вылетало ни звука. Казалось, еще чуть-чуть, и она задохнется от ужаса. Со стоном облегчения Луз стряхивала с себя бязь паутины и страха, и сразу же ей вспоминался брат.