Читать книгу Почти как в сказке - Юлия Март - Страница 3
Космос для тебя
ОглавлениеСтарый автобус «ЗИЛ» привёз их группу за город, громко вздохнул тормозами, со скрипом открыл гармошку дверей, высадил в темное и промозглое декабрьское утро и с громким выхлопом уехал. Пятеро молодых людей – три девушки и двое юношей – молча пошли к трехэтажному зданию больницы, поддерживая друг друга, чтобы, поскользнувшись, не упасть в грязно-снежное месиво под ногами.
Всю короткую дорогу от автобуса до входных дверей Ксюша ловила себя на мысли, что, вместо привычного терпкого кофе, вкус её утра – это смесь прогорклого запаха выхлопных газов и дух больничной безысходности. И зачем она согласилась?
– У вас есть опыт работы в таких заведениях, как наше? А опыт работы с детьми? – Заведующая смотрела на группу волонтеров дружелюбно, но строго.
– Именно в таких – нет, но мы до этого читали стихи в колонии для несовершеннолетних… – начал один из молодых людей. Второй торопливо добавил:
– Не просто читали, а делали такой мини-спектакль… Аудитория сложная, вы сами понимаете, но всё прошло очень хорошо…
Ксюша и две другие девушки энергично закивали.
Заведующая вздохнула:
– Ну, наша аудитория тоже не простая, но по другой причине, конечно. И потом, у нас не принято вот так входить в палату «веселой дружною толпою» и устраивать балаган: дети очень чувствительные, это лишний стресс для их психики. Поэтому я могу вас пустить по одному, ну, в крайнем случае, вдвоём… и то не ко всем. Чужие люди для них … это непросто всё, понимаете. Идея у вас хорошая, конечно, но на практике… я даже не знаю…
– Но мы же с вами по телефону предварительно договорились!
Заведующая помолчала. Видно было, как в ней борются сомнения и желание подарить детям новые впечатления, отвлечь от больничной рутины.
– Хорошо. Но только по одному. Идемте, разведу каждого из вас по палатам, и не больше часа, понятно? Я и так иду на риск, разрешая вам это.
Заведующая зашла в одноместную палату вместе с Ксюшей. Ещё только светало, хотя часы показывали за 10 утра. Сумеречный голубоватый свет заливал просторную палату, отчего все предметы казались немного потусторонними. В центре стояла современная больничная кровать, пикал датчик сердцебиения. Слева от кровати – стол, по всей поверхности которого были разбросаны разноцветные фломастеры, кисточки, акварельные краски и листы бумаги. На стуле рядом сохли акварельные листы с рисунками, а пол возле стола был уставлен вазами с огромными букетами.
В центре кровати сидел полуподросток. Из-за неестественной худобы и абсолютно лысой головы его возраст определить было невозможно: ему могло быть как 7, так и 12-13 лет. К его носу была подведена прозрачная трубочка с кислородом.
Пациент даже не обернулся к вошедшим: отсутствующий взгляд был устремлён в окно.
– Доброе утро, Саша! Это – Ксюша. Она поэт и пришла прочитать тебе немного стихов, если ты не возражаешь, конечно, – представила гостью заведующая.
Ответа не последовало.
Заведующая молча кивнула Ксюше и сделала знак – мол, заходи. «У тебя один час». И вышла, прикрыв за собой дверь.
Ксюша молча топталась на пороге, не зная, с чего начать. Прислушивалась к своим ощущениям, пыталась распознать: какой он, хозяин этой комнаты… или она?
«Ну, я в своём репертуаре, даже не уточнила: Саша мальчик или девочка? Тоже мне, группа поддержки», – подумала Ксюша, а вслух зачем-то произнесла:
– А можно я не буду зажигать свет? Ты подумаешь, что я странная, наверное, но я очень люблю сумерки… У них вкус коридора между Мирами, как у Фрая… как будто в это время можно разглядеть что-то, чего ещё нет и, возможно, не случится…
Никакой реакции. Хотя… На миг Ксюше показалось, что уголок рта подростка чуть дрогнул.
«Боже, какой бред я несу».
– Я сяду?
Не дождавшись ответа, Ксюша прошла вперёд и наклонилась, чтобы убрать листы с акварелью со стула. Подобрала их и машинально принялась разглядывать. Космос. Акварельный, необычный, футуристический и очень талантливо изображённый космос. Ксюша бросила взгляд на стол: столешница вся была изрисована планетами, звёздами и кораблями. Космос был везде: на каждой свободной поверхности. Вакуум, с бороздящими его ракетами, кометы, разрезающие атмосферу, другие планеты с причудливыми деревьями.
Ксюша, как заворожённая, опустилась на стул.
– Это твоё?
Впрочем, ответа она и не ждала. И вдруг открыла рот и запела речитативом:
«Вы мне не поверите и просто не поймёте:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —
По пространству-времени мы прём на звездолёте,
Как с горы на собственном заду.
Но от Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
На Земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом,
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —
Нам все встречи с ближним нипочём!
Но от Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом – космическая тьма.
Нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых,
От дурных болезней и от бешеных зверей —
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых:
На Земле бывало веселей!
Но от Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
Прежнего земного не увидим небосклона:
Если верить россказням учёных чудаков,
Ведь, когда вернёмся мы, по всем по их законам
На Земле пройдёт семьсот веков!
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего —
На Земле нет больше тюрем и дворцов!
На Бога уповали, бедного,
Но теперь узнали: нет его —
Ныне, присно и во век веков!»
Замолчала. В тишине только пиканье сердечного ритма… и вдруг… тихий голос, как шелест осенних листьев:
– Ещё…
– Что? – не поняла Ксюша.
И тут встретилась с глубоким, пристальным, совсем не детским взглядом, задумчиво изучающим её лицо.
– Прочитай ещё, – едва слышно прошептал подросток.
– Высоцкого?
Ответа не последовало. Ксюша на минуту задумалась, прислушиваясь к себе:
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт —
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
Но одежды латали
Нам матери в срок —
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой,
Тайну слова «приказ»,
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея следам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.
Только в грёзы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав – столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мёртвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев
Ещё тёплым мечом
И доспехи надев, —
Что почём, что почём!
Разберись, кто ты: трус
Иль избранник судьбы —
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его – не тебя,
Ты поймёшь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал —
Это смерти оскал!
Ложь и зло – погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади
Вороньё и гробы!
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
А в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом, —
Значит в жизни ты был
Ни при чём, ни при чём!
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почём, —
Значит нужные книги ты в детстве читал!
Ксюша замолчала.
«Господи, зачем я читаю именно это? Это совсем не детские стихи, да ещё и про гробы».
Ксюша уже была готова провалиться сквозь землю, устыдившись собственного неумения ладить с детьми, как вдруг снова ощутила на себе взгляд. Живой, заинтересованный.
– Знаешь, я тебя давно ждал. – На этот раз голос Саши звучал ровно и уверенно. – Ты не такая, как все взрослые.
– Ждал? – не поняла Ксюша.
– Ага. – В глазах Саши мелькнули искорки. – Ты мне снилась. Я не знал, как ты выглядишь, но я запомнил твой вкус.
– Мой вкус? – Ксюша почувствовала, что теряется. – И какой же у меня вкус?
– Да. Ты такая же, как я: скорее мертвая, чем живая. Но ты здесь останешься, а я скоро уйду.
По спине Ксюши пробежали мурашки. Она открыла рот, чтобы возразить, но Саша её опередил:
– Только не надо мне говорить, что я выздоровею. И вот эту вот всю вашу муть про «не говори так и бла-бла-бла». Я знаю, что скоро уйду. Даже знаю, куда хочу. Смерти нет. Смерть – это вкус новой жизни. Родителям, конечно, этого не понять, но ты ведь уже была на той стороне, да? Ты её попробовала.
Это был не вопрос, и перед глазами Ксюши мгновенно пронеслись картинки, как во время пустяковой операции ей передозировали наркоз, и как тяжело и мутно она возвращалась «с того света».
– Видела.
– Ну вот, – с заметным облегчением продолжил Саша. – значит, это Ты.
Повисла неловкая пауза.
– Ты давно болеешь? – зачем-то спросила Ксюша.
Саша пожал костлявыми плечами:
– Как себя помню.
– А сейчас тебе сколько?
– Восемь.
– А какой ты видел сон про меня?
– Что ты придёшь. Нам будет весело, а потом я уйду. Но перед этим ты дашь что-то мне, а я – тебе.
Ксюша почувствовала, что ноги становятся ватными, а голова отказывается соображать. Не так она себе представляла развлекательное выступление перед больными детьми, совсем не так. Совсем!
– Вообще, я пришла, чтобы почитать тебе стихи…
Дверь в палату открылась, и вошла нянечка, вкатив тележку с завтраком. Бросила беглый вопросительный взгляд на Ксюшу:
– Доброе утро! Сань, смотрю, у тебя гостья. Ну, может, хоть при ней поешь. Не ест, засранец, прости Господи мой язык!
Ксюша невольно улыбнулась. Нянечка поставила поднос с парой тарелок и чаем на стол, положила несколько ложек. «Покормите его», – шепнула Ксюше и вышла.
– Я не буду, – насупился Саша.
– Ты просто не пробовал, – парировала Ксюша.
– Ага. И не буду.
– Сегодня особенный день и завтрак – тоже особенный, ты зря. Тогда его съем я. Я, между прочим, ещё никогда не пробовала кашу из сатурнианского топинамбура…
– Из чего? – Глаза Саши округлились. – На Сатурне нет жизни! Там лёд! И метан.
– Это внутри метан, а в кольцах – сметан. Такой специальный сметан, который даёт ледяная корова. Прекрасное удобрение для топинамбура, кстати. Только об этом никто из космолетчиков не рассказывает, потому что самим мало.
– Ты сумасшедшая, да? – В глазах Саши снова заплясали озорные искры.
– Трудно сказать. Я же из твоего сна. Могу быть какой угодно. А к каше ты руки не тяни, я её сама съем. – Ксюша с внутренним содроганием посмотрела на овсянку на воде, но решила идти ва-банк до конца и «продать» ещё горошек с пюре, – Кстати, тут ещё яйца зелёных венерианских копытокрылых кобылок и густая пыльца марсианской ромашки из тюбика. Но я всё и одна съем.
Саша сел повыше на кровати, в глазах его блестели слезы.
– А можно вместе? Они мне какие-то теперь таблетки дают, от них больше не больно, но тошнит и вкусов совсем не чувствую. Ты ведь мне расскажешь какой он… этот… топи… кто там?
– Сатурнианский топинамбур… – Ксюша сделала вид, что никак не может решиться, – Ну, только если ты совсем немножечко съешь, только вкус попробовать, так и быть – поделюсь. А то знаешь, не каждый день топинамбур-то перепадает.
– Не волнуйся, много не съем…
Ксюша взяла поднос и пересела на кровать к Саше.
– Начнём с каши? Итак… – Ксюша засунула ложку с безвкусной клейкой овсянкой себе в рот и изобразила лицо профессионального дегустатора, – сок сатурнианского топинамбура тягуч, как сутки на Сатурне, и вязок, как лучи Солнца, которые с трудом пробиваются сквозь ледяные кольца.
Следующая ложка каши приземлилась, как космический корабль, в рот Саши.
– Фу, холодная!
– Это холод космоса, Саш! Знаешь, на Сатурне тоже не тепло.
– Знаю, – нахмурился Саша, – ещё расскажи!
А у Ксюши словно открылось второе дыхание: привычный, набивший оскомину вкус больничной еды превращался в экзотические оттенки вкусов небывалых фруктов и овощей, под соусом из млечного пути и космических странствий. А Саша послушно открывал рот, позволяя себя кормить, постоянно уточняя детали Ксюшиной бурной фантазии.
Так их и застала заведующая. Заглянула, сделала Ксюше знак, что время истекло, и молча вышла за дверь. Саша нахмурился.
– Всё. Больше не буду. А тебе пора. – Мальчик решительным жестом отодвинул поднос с недоеденной едой. – И больше не приходи.
От такой смены настроения Ксюша несколько оторопела.
– Почему?
– С тобой хорошо. Я даже забыл, что мне пора. Поэтому – уходи.
К горлу Ксюши подкатил предательский ком.
– Саш, но я же тебе приснилась! Ты же мне что-то сказать хотел?
– Я сказал. А теперь – уходи. И не приходи.
– Но, Саш, мы же с тобой, как космолетчики, вместе ели. Мы же друзья теперь, нет?
– Нет.
Взгляд Саши словно уплыл куда-то, мальчик откинулся на подушку и уставился в окно.
Снова вошла заведующая. Ксюша поднялась с кровати, переставила поднос с едой на стол.
– Саша, можно я всё-таки ещё раз приду снова?
Ответа не последовало.
Заведующая кивнула Ксюше, мол, хватит, выходите, и девушка послушно, как зомби, покинула палату.
Ребята стояли на крыльце перед входом в хоспис. Кто-то курил, кто-то просто стоял, грея озябшие руки в карманах. Все молчали.
Ксюша вышла из душного помещения и жадно глотнула ртом воздух. Он по-прежнему пах слякотью, бензином и больничной едой, только вкус у него теперь был совершенно другой: вкус слёз, очищающей душевной боли и восхищения, даже преклонения, перед смелостью и честностью маленького мальчика. «Смерть – это вкус новой жизни». А ещё вкус острой душевной боли, которая не забудется, но станет просто едва слышной с годами…
«Я хочу, чтобы ты нашёл свой космос, Саш… и долгую-долгую новую и очень счастливую жизнь там, куда ты хочешь уйти…»