Читать книгу Найденная - Юлия Михалева - Страница 2

Глава 2.

Новое слово

Ольга окончательно лишилась рассудка. Теперь это совершенно очевидно. К тому и шло.

– Так что будем делать с младенцем, Сергей Аркадьевич? – опять напомнил Щукин, словно о таком можно забыть.

Орлов, нахмурившись, отмахнулся – оставь и сгинь одновременно. Управляющий скрылся в дверном проеме.

Да, Ольга сошла с ума. Боже, да это ведь просто уму немыслимо: жечь в печи детей! Видимо, все оттого, что собственных Господь им так и не дал. А уж что для этого они только не делали! И кто бы только мог знать, что молодая жена – она чуть ли не в дочери Орлову годилась – окажется пустоцветом?

Ольга больна. А он, не желая с ней расставаться, упорно закрывал глаза на ее недуг. Более того, вместо лечения еще и потакал болезни.

Младенец пискнул в корзине, которую поставили на стол в кабине Орлова. Он приподнялся и заглянул в нее. Прелестная девочка! Кожа белее мела, глаза-бусины – синие-синие. Он протянул ей палец, и малышка ухватилась за него до смешного крохотной ручкой. Счастливая – совсем не успела обгореть. А ведь Орлов должен был вернуться только следующим утром. Случайность спасла жизнь крошки.

Но девочка не взялась из ниоткуда. Она чья-то. Кто-то из деревенских подкинул ее на порог усадьбы. Поступок предосудительный, да что там – безнравственный. Но могла ли помыслить эта нерадивая мать, что произойдет с ее младенцем в барском доме?

Малышка агукнула.

Орлов потер виски. Кошмарная ночь сказалась муторной головной болью наутро. В тряской повозке, подскакивавшей на каждом ухабе так, что немудрено и зубов лишиться – так сильно они порой сталкивались друг с другом, – он мечтал о мягкой перине. Однако в свете домашних событий о ней пришлось позабыть. Орлов так и не ложился.

А девчушка и правда славная.

Для начала ей нужна кормилица, но ее поисками в деревне он своих челядинцев уже озадачил. Велел также, обходя дома, обращать внимание на занемогших баб и девок: очень хотел Орлов отыскать мать крошки. Уж больно чудесным было ее спасение, чтобы просто отдать девочку отцу Алексию, а там как ей повезет: или новая семья, или послушание и работы в монастыре и монашество.

– Найдем твою мамку и спросим, что за доля вынудила ее расстаться с такой красавицей. Может, денег им надо, а скорее всего, нагуляла тебя от какого-нибудь молодца. Но и то, и это решаемо: и денег дадим, и поженим, – ласково пообещал Орлов малютке, поглаживая пухлую щечку.

И, главное, за дальнейшей ее судьбой он будет зорко следить. Наверняка она ей уготована нерядовая.

– Григорий! – позвал Орлов.

Управляющий точно до сих пор терся где-то в усадьбе, перемывая с дворней кости хозяевам. Но на зов не откликнулся.

Орлов распахнул окно кабинета, выглянул во двор. Старый конюх Тарас вел к конюшне буйную кобылу Ночку, как видно, снова пойманную за усадьбой. Увидав барина, снял шапку.

– Григорий Ильич здесь?

Старик махнул рукой в направлении деревни.

– Пошли-ка за ним кого-нибудь, Ваньку или Николку. И заодно всем скажи, кого встретишь, что я жду в столовой. Да и сам заходи. Разговор к вам есть.

С ночи, надо надеяться, страсти поулеглись, все успели отплакаться, понюхать солей, замахнуть горькой – словом, прийти в чувство, кто как умел. И, возможно, теперь, на свежую голову, их ответы будут вменяемыми, а может, и полезными в поисках деревенской матери-кукушки.

Но прежде, чем возобновлять расспросы прислуги, Орлов заглянул к жене.

В спальне пахло эфиром и травами. Даже в век прогресса, когда на дымящем железном монстре можно из столичного Петербурга добраться до Москвы менее, чем за сутки, наука и суеверие часто идут бок о бок. Накануне Ольга по настоянию Орлова приняла лауданум, а затем, очевидно, горничная (одно название, обычная сенная девка!) угостила ее средствами от знахарок.

Ольга еще не вставала. Откинув тонкий полог кровати, Орлов смотрел на жену. Она лежала на спине, по грудь укрывшись покрывалом. Тонкие белые руки скрещены на животе, льняные волосы раскиданы по подушке. Глаза закрыты.

Орлов осторожно присел на край. Слегка прикоснулся к маленькой руке. Теплая.

– Спишь? – шепнул он.

Ольга открыла глаза. Огромные, светло-серые, ресницы длинные. Орлов до сих пор помнил, как заглянул в них впервые, и с тех пор знал, что «утонуть в глубине очей» – не поэтическое сравнение, а данность.

– Как ты? Тебе уже лучше?

Узкие губы слегка шевельнулись в улыбке. Лучше. Но настолько ли, чтобы расспрашивать о вчерашнем? Не усугубит ли эта беседа ее состояние?

При виде кукольного лица жены и злость, и ужас перед ее поступком, и досада, и раздражение гасли. Орлов ощущал теперь только усталость. Мягкая подушка рядом с головой Ольги так и манила. Прилечь бы сейчас, сомкнуть веки, обнять теплое непышное тело – и пусть все окажется сном.

– Я думала, ты вернешься сегодня, – тихо сказала Ольга и коснулась когда-то темных, а теперь уже почти совсем седых волос Орлова.

Что кроется в этих словах? Попытка повиниться? Пускай же тогда облегчит душу – и свою, и его.

Орлов поднес к губам ее руку, нежно поцеловал.

– Оленька, клянусь, я не буду сердиться. Просто скажи – зачем ты сделала это?

– Я побоялась, что ты разозлишься, если он останется. И больше ничего не смогла придумать.

Как дико, безумно и бесчеловечно! И произнесла она это так спокойно и ровно, глядя прямо в глаза Орлову своими чистыми и бездонными.

– Выходит, для тебя я настолько монстр, что ты из страха передо мной едва не загубила живую христианскую душу?

Ольга слегка нахмурилась – переносицу перерезала легкая морщина.

– Живую – да. Но почему христианскую, Сережа?

Орлов покачал головой. Привстав над постелью, он поцеловал жену – сначала в лоб: вполне прохладный, ни следа лихорадки – затем в щеку.

– Ты сегодня приняла капли?

– Да, Маруся мне принесла.

– Вот и славно. Отдыхай.

Орлов тихо, чтобы не скрипнула, притворил дверь спальни. Слезы щипали глаза. Но не время и не место. Не хватало барину плакать при дворне. Промокнув веки платком, Орлов спустился в столовую.

Его уже ждали. Все здесь. И горничные, и стряпухи, и конюхи, и странная англичанка, похожая на монашенку. Толку от нее мало, но Ольге тогда так хотелось эту экзотическую игрушку. Подоспел и Щукин. Времени даром не терял: жевал хозяйский пирог.

Орлов занял свое место во главе стола.

– Кто вчера вечером был в усадьбе до моего приезда?

Как он и думал, во время его отсутствия большинство дворовых, как обычно, проводило время в деревне: Ольга попустительствовала, закрывая на это глаза. Но сегодня был вопрос посерьезнее, чем тайные отлучки.

Выяснилось, что в доме оставались только старый Тарас, кухарка и англичанка.

– Спрошу всех, но каждый должен отвечать по отдельности. По одному, ясно? – есть у деревенских привычка галдеть хором: вроде как если все сказали, то никто не в ответе. – Поняли?

Кухарка вздохнула.

– Кто из вас первым младенца увидел? – Орлов взглянул на англичанку и, с трудом вспомнив слово, добавил: – Бэби?

Он не слишком-то владел этим языком. Не то, что Ольга.

Экономка перебирала четки, глядя в пол, словно в его плохо отполированных досках имелось что интересное. Однако, услышав знакомое слово, оживилась.

– Бэби? Вот бэби?

– Это были вы?

– Да она это, – не дожидаясь ответа англичанки, подтвердил Тарас. – Она в траве нашла его. И голосить стала. Сначала просто орала, а потом что-то неясное. Я прикемарил там, на конюшне-то – так разбудила. Ну, я к ней пошел. Смотрю, стоит тут, возле дома, значит. И в траву пальцами тычет. И говорит что-то. Ну, я глядь в траву – а там младенчик.

Старик замолчал.

– И что дальше?

– Ну, матушка в окно глянула. Я говорю ей – дите тут. Подкинул, стало быть, кто. И холодно-то ему, видать. Ишь, как ветрище ночью поднялся! А матушка говорит: «Неси сюда».

– И куда ты его понес?

– Мы с ней – Тарас ткнул пальцем в англичанку – на порог только зашли, а там и матушка ждут. Неси, говорит, давай в кухню.

Англичанка слушала внимательно, наклонив голову вбок. Кухарка быстро закивала.

– Вот, а там и Фроська все видала, – заметил ее согласие конюх. – Несу я в кухню младенчика. Матушка и эти следом идут. «Ложь прямо на стол», – матушка говорит. – «Да и иди, Тараска». Ну я и положил. А что дальше – не скажу. На конюшню пошел. А там уже и ты, батюшка приехал, да и все собрались.

– Тарас ушел, и что потом? – спросил кухарку Орлов.

Она шмыгнула носом и поправила рыжие волосы, выпавшие из-под косынки. Лицо красное, опухшее – в отличие от хозяйки, явно прорыдала всю ночь.

– Матушка зажечь печь просила. Я еще в толк не возьму: а на что в ночи печь-то? Разжигаю и говорю: а что стряпать будем? А она мне: «не твое дело, Фроська, лопату тащи», – кухарка схватилась за лоб рукой. – Ох, батюшка…

Слушая кухарку, ее товарки охали, качали головами – как будто не успели послушать эту историю с десяток раз и обсудить на все лады.

– А потом? – спросил Орлов. В горле стоял ком. Он и сам видел, что было потом.

– Я лопату несу. Матушка хвать ее – и под младенчика, а следом – в печь.

Новый всплеск божбы и охов в столовой прервал Щукин:

– Да тихо вы!

– Расскажите, как вы нашли младенца, Анна, – попросил Орлов.

Она смотрела с недоумением, пока он искал в голове подобающие иностранные слова. Однако, по всей видимости, владел английским еще хуже, чем предполагал – не нашел иных, кроме прежнего:

– Как вы нашли бэби?

– Вот бэби? Вот даз зе ворд «мла-дэн-тсик» мин?

– Младенец – это бэби. Вы видели, как он там оказался?

Вместо ответа англичанка повернулась к конюху и довольно эмоционально сказала ему:

– Ю а лайин.

– Лаял? Кто лаял? – удивился тот. – Не, тихо было вроде. Я не слыхал.

Головная боль терзала Орлова все сильнее. А Ольга уверяла, что экономка делает большой прогресс и уже может немного изъясняться по-русски. «Немного» – стало быть, знает три слова?

Нет, уже четыре, причем последнее она разучила только что с помощью барина:

– Мла-дэн-тсик – нет. Ноу. Ай донт си эни бэби. Зей а лайин. Ноу бэби. Ноу мла-дэн-тсик.

Говорила англичанка быстро-быстро. Видимо, пыталась объяснить, что лишилась чувств, как только Ольга взялась за лопату, и не видела, что произошло дальше. Но была уверена, что задуманное доведено до конца, и потому ребенка больше нет.

– Не волнуйтесь, с девочкой все хорошо. Я успел вовремя, – попытался утешить Орлов.

– Это все ведьмы, – сказал старый конюх.

Большие напольные часы в столовой пробили полдень. О том, что сделала барыня, знали все, и – Орлов был уверен – уже далеко за пределами Орловского. О том, кто принес младенца или в самом деле не знали, или не хотели признаться.