Читать книгу Дожить до премьеры - Юлия Пахоменко - Страница 3

Тетя Шура старше меня всего лет на десять, и мы на ты, но я все равно называю ее „тетя Шура“, так повелось. А она меня – Саня-джан. И не скажешь, что мы тезки! Я выхожу на лестничную площадку, поднимаюсь на восьмой этаж и по дороге вспоминаю, как тетя Шура нам в свое время здорово помогла устроиться в этом доме. Подумать только, почти 25 лет назад, а помню как сейчас: мы вышли из такси и вытащили огромные клетчатые сумки, сложили их небольшой горкой во дворе и встали перед парадной. Мама, я и Глеб. Мама была совершенно убита происходящим, у меня было ощущение, что после пересечения границы у нее просто сели батарейки. Она старалась делать все, что я ее просила, но видно было, что у нее нет никаких сил сделать лишнее движение. Так и сейчас, она просто стояла с каменным лицом, ожидая – нет, даже не ожидая, что я скажу. Просто стояла, и все. А Глеб сердился, что мы уехали из общежития, потому что там у него остался друг. Он засунул руки в карманы с видом „вы еще пожалеете“ и заранее ненавидел дом, из-за которого ему пришлось расстаться с Павликом. Я была совершенно растеряна. Месяц назад я смотрела здесь квартиру – смотрела в полглаза, потому что заранее решила, что мы ее снимем; у меня не было времени на перебор вариантов – надо было срочно обзаводиться жильем и записывать Глеба в школу, через неделю начинался учебный год. Также вполглаза я подписала договор аренды, мечтая, чтобы вся эта канитель поскорее закончилась и у нас появилась бы крыша над головой. Лежа без сна на узенькой койке в общежитии, я мечтала о собственном жилье – конечно, о собственном не в смысле владения недвижимостью, нет, мне просто хотелось иметь квартиру, в которой живет только наша семья, и больше никого. Никаких общих кухонь, туалетов, мытья коридоров, ссор из-за того, кто сколько проговорил по телефону. Мне казалось, что как только у нас появится „свой дом“, все наладится, все пойдет по-другому. И вот теперь мы стояли перед этим домом – огромным, многоэтажным, отчаянно чужим, и я даже не помнила, на каком этаже наша квартира. Пока я копалась в сумке, пытаясь найти бумаги на квартиру, на крыльце показалась тетя Шура. По случаю жаркой погоды она была в ярко-оранжевом платье-балахоне, и мне показалось, что нам явился ангел.

– Новенькие? – тета Шура подошла к нам и протянула маленькую, узкую и шершавую руку. – Добро пожаловать, будем соседями!

И всё как-то очень быстро образовалось. Глеб был отправлен к тете Шуре домой, моментально задружился там с ее сыном Артуром и очень скоро забыл о своем ужасном горе. Маму усадили на балконе – там от прошлых жильцов осталось плетеное кресло, – и она сидела, глядя на небольшой зеленый двор с детской площадкой. Мы с тетей Шурой первым делом наладили жизнь на кухне: мойка там уже стояла, электрическую плитку на две конфорки мы привезли с собой. Тетя Шура притащила пару ведер, тряпки, чистящие средства и мы два часа подряд терли кафель на стенах и на полу. Всего лишь за один день мы умудрились превратить квартиру в жилое пространство; пусть спать нам пришлось на чьих-то старых матрацах, а вместо стола была доска на двух коробках.

Я-то думала, что буду биться об этот мир, как муха об стекло, а тетя Шура взяла, да и открыла для меня окно! И уже на следующий день я проснулась с удивительно приятным ощущением – я дома, я дома!

За время чистки кафеля мы успели подружиться на все последующие двадцать лет. Отрывочно, из небольших рассказов и обмолвок я узнавала про ее прошлую жизнь. Шурочкина мама родилась и жила в Ленинграде (ага, я же сразу почувствовала родную душу!), а в самом начале войны, слава богу, успела эвакуироваться в Ташкент. Там и осталась, работала учительницей русского языка и литературы. Шурочку родила поздно, в 34, и шурочкин папа как-то незаметно прошел по касательной, очень скоро удалившись в неизвестном направлении. Шурочка была отличница и спортсменка. „Бегала на длинные дистанции“, – без особенного хвастовства, но достаточно внушительно сказала она. И я сразу представила: худенькая, но крепкая девочка под палящим солнцем – бежит, бежит, бежит, финиш еще далеко… Она потом так и жила: сосредоточенно, напряженно, с полной выкладкой.

Мечтала поступить в институт на биологический, очень хорошо закончила школу – и в это лето мама слегла с рассеянным склерозом. Поэтому вместо института Шурочка устроилась в недавно открытый НИИ вирусологии лаборанткой. На личную жизнь сил не хватало – надо было заботиться о маме, которая медленно но верно отступала по всем фронтам: день за днем уходила память, зрение, слух… Отец Артурчика пришел и ушел так же, как и ее собственный отец – незаметно, скользнув по касательной и исчезнув в водовороте жизни. После Перестройки из НИИ пришлось уходить – денег не платили, серьезной работы не велось, каждый старался выжить в одиночку, как мог. В это время ушла и мама – как будто поняла, что дочку надо освободить. Шура оглядывалась по сторонам, придумывая как выжить и спасти подрастающего сына от армии. Пришлось связаться с дальней родней в Ленинграде – как-то получилось, что мало общались, но открытки на новый год и 8 марта слали регулярно. Откликнулись по-человечески, хотя всем тогда было хреново; помогли с переездом и устройством на первое время. Только приехали, познакомились получше со своими родственниками и их друзьями – и оказалось, что почти все уже сидят на чемоданах. Германия принимает евреев! Оказалось, что пятая графа может приносить не только неприятности. Кто уже был „настоящий еврей“, подавали документы на постоянное место жительства. Остальные побежали копаться в своей родословной. Тогда и родился анекдот „Ты еврей? А я не смог“. Но многие смогли, и Шура со стремительно подрастающим Артуром тоже влилась в эти потоки, текущие на запад. „Пропадать – так с музыкой, вот как я думала тогда! – смеясь, говорила мне тетя Шура. – Мне только Артурчика хотелось увезти в новый сияющий мир, где призыв в армию не несёт смертельной опасности. А сама, думаю, уж как-нибудь доживу. Кто бы мог подумать, что жизнь моя только начнётся?“

Да, кто бы мог подумать, что все мы тут начнём новую жизнь, – думала я, остановившись на верхней ступеньке. Неожиданно для себя я запыхалась, голова кружилась. Последнее время со мною такое постоянно: делаю что-то на автомате, как привыкла, а организм вдруг начинает бастовать – то сахар упадет, то давление подскочит. Вот так и начинаешь чувствовать возраст… В таких случаях я вспоминала Надьку, веселую дивчину с немецких курсов – нам тогда было под сорок и мы коротко задружились на почве общего интереса к йоге – она говорила: „А я не буду стареть, вот увидишь! Возраст – он в голове. Если про него не думаешь, не будешь чувствовать себя старым. Переверни нашу поговорку про здоровое тело и здоровый дух! При молодом духе и тело будет молодым!“ Наши пути с Надькой давно разошлись, а мне время от времени интересно делается посмотреть – как она, справилась ли, осталась ли молодой? Как по мне, возраст не в голове, увы… возраст, он в печенках…

В таком не очень бодром настроении я позвонила в дверь к тете Шуре.