Читать книгу От земли до рая - Юлия Резник - Страница 4

Я честно пыталась отговорить Соньку от этой мысли. Но спорить с наследной принцессой Гейманов было так же бессмысленно, как и требовать от урагана сбавить скорость. Все мои аргументы разбивались о непрошибаемое Сонькино упрямство.

– Кто-то должен заниматься нашей компанией, – упрямилась она, – Если ты собралась тратить время на прозябание в фирме отца…

– Ты ведь в курсе, зачем это мне!

– Угу. И знаешь что? Бред это все, Лилька. Сама подумай!

– Он оплатил мою учебу!

– И что?

– Это была его инвестиция, которая когда-нибудь должна была принести свою выгоду. Я верну ему долг и…

И… все. Я не видела своего будущего дальше этого проклятого «и»… Моей целью было доказать, что я не пустое место. Но я не представляла, что буду делать потом. Когда Гейман проникнется. Заглядывать так далеко было страшно. Очень. А что, если на этом все и закончится? И не посмотрит он на меня как-то иначе… Как я хочу, чтобы он посмотрел.

– Просто верни ему деньги. Ты ведь теперь миллионерша! – сощурилась подруга.

– Ну, во-первых, не я, а мы. А во-вторых, об этом не может идти и речи, потому что все наши денежки в обороте, и на деле я едва свожу концы с концами.

Ах да. Наверное, пришла пора рассказать о нашем с Сонькой стартапе. Тогда, четыре года назад, приехав в Стэнфорд, я не имела какого-то четкого плана. Лишь огромное желание чего-то достичь. И где еще это было делать, как не в Кремниевой долине? Где сам воздух, кажется, был пропитан идеями. Где в них по-настоящему верили. Это заряжало меня таким энтузиазмом, просто не передать! Поначалу я присматривалась. Отслеживала стартовавшие проекты и думала-думала… Как реализовать собственный потенциал?

В универе я изучала компьютерные науки и геологию. Поэтому, наверное, закономерно, что в своем стартапе я решила совместить эти два направления. И теперь спустя три года я могла без всякого кокетства сказать, что создала продукт, которому в мире не было равных. Конечно, без Соньки ничего бы у меня не вышло. Это она поверила в мою идею, инвестировав в неё довольно большие деньги. Выступив в роли моего бизнес-ангела, как их здесь называли. Результатом наших совместных усилий стала модель геологического объекта, которая математически обрабатывала исходную информацию о нем и выдавала интерпретацию геологических данных, сокращая необходимое на это время примерно в семь раз. Это было круто само по себе. Но я имела четкое представление, что надо двигаться дальше, и приступила к созданию интеллектуального облака, в котором собиралась хранить данные, полученные в ходе самых разных исследований по всему миру, систематизировать и классифицировать их.

Надо ли говорить, что уставала я просто дико. Но никогда не останавливалась. Господи, как я хотела увидеть его глаза, когда он поймет, что я своими руками создала! Я за один только этот миг готова была положить годы каторжного труда. И я ведь никогда не верила, что это заставит его меня полюбить, но мне хватило бы и уважения. Я хотела думать, что мне бы хватило…

Погрузившись в свои мысли, я пропустила разборки Соньки с отцом и очнулась, лишь когда она меня громко окликнула.

– Лиль, ну мы идем?! На трамвайчик-то!

– Конечно, – я встала, опираясь на подлокотник, и нечаянно задела руку Яна Львовича пальцами. У меня перехватило дыхание, в груди стало горячо. Соски напряглись, и я пожалела, что не надела лифчик, хотя до этого прекрасно обходилась без него за неимением того, что в нем обычно прятали. Нет, не сказать, что я совсем была плоскогрудой – грудь у меня все же имелась, но такая… не прокачанная версия. Последняя мысль заставила меня улыбнуться, несмотря на охватившую тело дрожь.

Интересно, а какие формы предпочитал Ян Львович? Сонькина мать была дамой фигуристой. И хоть я ее совершенно не помнила (она умерла еще до того, как моя мама поступила на службу к Гейманам), я видела множество её фотографий. Мы с Сонькой частенько пересматривали их семейные фотоальбомы, будучи детьми. Теперь я понимаю, как же сильно Сонька скучала по матери. Мне это вдруг так знакомо стало, с тех пор, как совершенно неожиданно я потеряла свою.

Это случилось внезапно. Как говорится, ничего не предвещало беды. Мы как раз отметили Сонькино восемнадцатилетие и, замерев в ожидании студенческой визы, прожигали лето у бассейна. Моей матери нелегко далось решение отправить меня вместе с Соней в Стэнфорд. Это было очень накладно финансово, но за годы, что мы жили фактически на обеспечении Гейманов, на счету мамы скопилась довольно солидная сумма. Да и зарплата, которую ей платил Ян Львович, была вполне достойной. Я так радовалась, что она отпустила меня. Я так хотела поскорее уехать! Мне казалось, будто весь мир теперь у моих ног. А потом… потом мир перевернулся и обрушился мне прямо на голову.

Инсульт… Реанимация. Страшные секунды под дверью. Помню, как мне было страшно там одной. Почему-то казалось, что я одна, хотя Сонька от меня и на шаг не отходила. Помню, как потом маме стало лучше. В больницу приехал Ян Львович и убедил меня поехать домой, чтобы немного отдохнуть, потому что, ну правда, я с ног валилась. И хоть опасность, как мне тогда сказали, миновала, войдя в дом, я первым делом расплакалась. В голове будто пленку заело, и на репите повторялась одна и та же сцена – вот мы с Сонькой, хохоча, заходим в дом, чтобы пересидеть жару, а мама лежит на мраморном полу, прямо у лестницы…

Да… Я расплакалась. И плевать мне было, что обо мне подумает Гейман. Страх за маму сместил акценты. Я лишь тогда по-настоящему осознала, что у меня кроме нее никого во всем мире нет. Что я одна. По-настоящему одна во вселенной.

– Так, ну-ка, это еще что? – нахмурился Ян Львович.

О том, почему он лично со мной возился, я тогда не задумывалась. А ведь, если так разобраться, это было действительно странно. Но я была не в том состоянии, чтобы давать хоть какие-то оценки происходящему. Меня трясло, как осиновый лист, а слезы лились из глаз нескончаемым потоком. Гейман посмотрел на меня так… внимательно, это я почему-то запомнила, и повел меня за собой. Усадил на огромный кожаный диван у себя в кабинете, накрыл мои плечи пледом – система кондиционирования работала на полную мощь, и в доме было прохладно, а потом отошел куда-то. В этот момент в комнату заглянула мать Геймана. Высокая и сухая, как палка, Ада Яковлевна, но Ян Львович ей что-то сказал, и мы вновь остались одни.

– Вот, выпей, – сказал он, вручая мне в руки стакан.

Не чувствуя ничего – лишь страх за мать, за будущее и слабость во всем теле, я послушно обхватила стакан дрожащими пальцами и залпом выпила его содержимое. Захлебнулась, совершенно не готовая к тому, что будет так крепко. Коньяк пошел носом, обжигая слизистые.

– Лучше?

Я отчаянно затрясла головой. Обхватила плечи ладонями, прямо поверх пледа, но зубы все равно стучали. Гейман выругался. Вообще не выбирая выражений. Опустился рядом, нависая надо мной. И вот тут до меня с запозданием дошло: и то, как мы близко, и то, как отчаянно… до звона в ушах и остановки дыхания… мне нужен он. Нужна его поддержка.

Мое дыхание замерло, оборвалось. Я мышкой застыла у него под боком и медленно-медленно подняла ресницы, отчего-то не решаясь посмотреть в глаза, остановилась на уровне сизого от уже пробившейся щетины подбородка. Сглотнула и все же скользнула выше. И все… Все. Не знаю, как это случилось. И почему. Он первый ко мне потянулся. Наверное, все же из жалости. Укрыл пульсирующий от боли затылок своей большой ладонью. Запрокинул голову и впервые меня поцеловал.

Если бы обстоятельства нашей близости были другими, я бы, наверное, запаниковала. Нашла бы тысячи причин для того, чтобы все отсрочить и стать для него идеальной, а не такой, как я была, после суток, проведенных в реанимации. Я бы наверняка загналась по поводу элементарного душа, или стала бы прикидывать в уме, как давно я делала последнюю эпиляцию. Но в тот момент я вообще ни о чем не думала. Я терялась. В его настойчивости. Его умелых руках. Я задыхалась под тяжестью его тела и горела… горела в огне. Мне казалось, этот огонь повсюду. На кончиках его крупных пальцев, осторожно ласкающих меня между ног, на его губах, терзающих через ткань платья мои напряженные соски. В какой-то момент он поддел бретельки и стащил к локтям. И если бы обстоятельства нашей близости были другими, да, я бы, может, начала волноваться о том, как выгляжу. Но… опять же чертово но! Я будто бы потерялась. Меня не стало. Я растворилась в нем. Ничего… ничего не осталось. Лишь растерянность и страшное желание взять все, что он мне предложит. Даже если потом я это не унесу. Поэтому я лишь запрокинула голову… Позволяя смотреть на меня. Позволяя проникать внутрь. Сначала одному пальцу. Потом двум. А потом принимая уже совсем не пальцы. Топя в физической боли боль душевную.

Он как-то сразу уловил, что я девственница. Может быть, это его и завело так сильно. Но, как бы там ни было, он совершенно определенно отдавал отчет своим действиям. Прежде чем погрузиться в меня одним плавным, но глубоким толчком, Гейман шепнул:

– Скажи, если будет больно.

Но я не сказала. Я впитывала боль в себя. Эта боль была подтверждением того, что он действительно здесь. Рядом. Тогда, когда так мне нужен.

А еще он не использовал презерватив. Хотя, думаю, люди его уровня помешаны на собственной безопасности. Может быть, это тоже была часть ритуала. И каких-то новых эмоций, что он хотел ощутить. Но опять же, тогда я не думала об этом. Я вообще ни о чем не думала. Помню только горячую сперму на животе. И как содрогались его широкие плечи под моими ладонями, когда он кончил.

– Ты в порядке?

– Д-да. Мне, наверное, нужно в душ.

К кабинету Яна Львовича примыкала ванная комната. Я попыталась встать, но меня шатало. И от произошедшего, и от усталости. Мыл меня он… А потом укутал в свой халат и уложил спать прямо на том самом диване.

Я никогда не жалела, что наш первый раз прошел вот так… Гейману я не могла простить лишь того, что, когда моя мать умерла, он не разбудил меня сразу. А может, это я себе не находила прощения… За то, что поддалась на его уговоры и уехала.

– Лилька! Ли-и-иль, а-у! Ну-ка, посмотри на меня! – ворвался в мои мысли жизнерадостный голос Соньки. Я отвела взгляд от мелькающих в окне трамвайчика Новоорлеанских красот, но посмотрела не на Соньку, а почему-то в бок. И наши взгляды с Яном Львовичем встретились. Опять.

Интересно, я когда-нибудь смогу назвать Геймана просто Яном?

Да уж, конечно, – тут же фыркнул сидящий в голове скептик. Я улыбнулась. Ян Львович чуть приподнял брови. Так Сонька нас и сфоткала. Глядящими друг на друга. Я сделала себе пометку ненавязчиво выманить у нее фото. Очень похоже, что наше первое фото с ним.

– Не устали? Предлагаю возвращаться. Завтра рано вставать.

– И ноги гудят. Что скажешь, Лиль?

– Я как все.

– Значит, возвращаемся.

К счастью, на этот раз Ян Львович сел впереди. Не знаю, как бы я выдержала его близкое присутствие после всего того, что так некстати прорвало кордоны моей памяти.

– Лилек, ты меня сегодня не жди, угу? – пробормотала Сонька, когда мы вернулись на яхту.

– Останешься в каюте Дэвида?

– Надо же напоследок насладиться друг другом, – засмеялась та.

– Ты не выглядишь расстроенной.

– Нашим расставанием? Ну, так я никому в любви не клялась. Ты же знаешь, что Дэвид – это так, не серьезно.

– Ну, топай, раз не серьезно.

– А ты? Не заскучаешь?

– А я лягу спать. И думать о тебе забуду.

– Вот и хорошо. Как бы мне еще мимо папы незаметно прокрасться? Может, ты его отвлечешь, а?

– Нет, Сонька. Только не это. Я правда собиралась спать. Или поработать.

– Так! Я не поняла – ты мне друг или сосиска?!

– Ну, что я ему скажу?

Сонька на секунду задумалась. Потом, явно что-то придумав, сверкнула золотыми глазищами и щелкнула пальцами:

– Спроси про ключи!

– Про что?

– Ты ж еще не передумала жить в своей хибаре? – я отрицательно затрясла головой. – Вот и спроси, где тебе искать от нее ключи.