Читать книгу Только не я - Юлия Рябинина - Страница 8

– Вышли отсюда! – рявкнул на нас Лев.

Конечно, кто бы мог сомневаться, что медичка позвонит Леве. Я был в этом абсолютно уверен и в какой-то степени даже благодарен Ильиничне за это. С другой стороны, и своих не хотелось подводить из-за мартышки детдомовской. Черт. И какого хрена я позвонил Михею, какого хрена просто не прошел мимо? Ведь до этого именно так и было. Мне было плевать, что за дерьмо творит Василиса. У нее есть своя голова и мать, которая отмазывает ее, бегая, точнее, нет, гоняя нанятых адвокатов по разным инстанциям, заминая все косяки девчонки. Блядское сострадание вылезло, как всегда, не в то время не в том месте. Теперь еще придется перед Левой ответ держать. Черт! Я дал себе мысленно подзатыльник. Не ситуация, конечно, а говна кусок получился.

Я попятился к выходу вместе со всеми, кого «на ковер» к себе в кабинет вызвал «царь зверей».

– Волков остался стоять на месте! – скомандовал он.

Мать твою. Еще одна затрещина виртуально. Я себя сейчас ненавидел за слабость, что проявил. Нахер мне вообще эта малолетка нужна была?

Пацаны покосились в мою сторону, но мне было пох на их мнение, я уже понял, какую глупость совершил. Мазнул по ним взглядом, полном опасного спокойствия и равнодушия. И они поняли все без слов.

– Волков, – голос Льва Владимировича показался мне подозрительно мягким.

Я опустил глаза, главное не показать ему, насколько я сейчас нахожусь в диссонансе сам с собой. С одной стороны, мне хочется узнать, как чувствует себя мартышка, но это желание тут же задавливает бессердечный ублюдок по имени Тимофей Волков, которого вырастил из меня интернат. Безжалостный, бесчувственный, эгоистичный ублюдок, которому плевать на боль других. Мне вообще плевать на всех, кто окружает меня, и если прижмет, я буду идти по головам, не замечая, что давлю гриндерами человеческую плоть.

– Волков, твою мать! – удар по столу вывел меня из оцепенения.

Я вздрогнул, и злая усмешка появилась на губах.

– Вы мать-то мою не трогайте, Лев Владимирович. Она, пусть земля ей будет пухом, ни за что не допустила бы, чтобы я прозябал в этой клоаке, – ответил Леве, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– За словечками следи, – тут же парировал он. – Я бы тебе сказал, где клоака, хотя что тебе говорить…

Он замолкает, а я поднимаю все-таки на него глаза и надеюсь, он видит в них то, что я сейчас чувствую, а именно – ненависть к нему и к миру в целом.

– И не смотри на меня, будто я в чем-то перед тобой виноват, не поможет. Все равно таким, как ты, на свободе не место. Уверен, что, выйдя отсюда, вы с Василисой через месяц влетите на срок, и надеюсь, он будет достаточно большой. Но ладно, – махнул он рукой, как будто от мухи отмахнулся.

Ублюдок. Ненавижу его.

– Что мы все о тебе, да о тебе, – он встал из-за стола, а у меня челюсть сжалась так, что зубы скрипнули. – Ты мне лучше расскажи, дружок, что это вы тут устроили?

Он подходит к окну, выглядывает на улицу и задергивает штору.

– Только, сука, хотел хоть день отдохнуть в тишине и спокойствии, но нет, вам скучно, видите ли, стало, поразвлечься решили.

Несколько широких шагов, и мужик стоит передо мной, лицом к лицу, глаза в глаза, дышит на меня перегаром, мудак. Я весь сжался, напряг мышцы в ожидании удара, но он не трогал.

– Не слышу ответа, Тими, – выплевывает он мне в лицо.

На его щеках заходили желваки, напряглись так, что еще немного, и порвутся.

– Никто не веселился, Лев Владимирович, – цежу сквозь зубы.

Резкий удар в живот, и я сгибаюсь пополам от боли. Мразь. Этот упырь точно знал, куда бить. В правый бок, туда, где и так живого места не осталось, все перекроено по несколько раз.

– Я задаю вопросы, а ты мне на них коротко и четко отвечаешь, понял меня? – он хватает меня за челку и тянет голову вверх, заставляя смотреть в глаза. – Больно, что ли, Тимофей?

В голосе иронии столько, что хочется вгрызться ему в горло и разодрать его.

– Да ты врешь, – уголки его губ приподнимаются в улыбке, но в глазах лед. – А как ты думаешь, ублюдок, этой девчонке не больно? А ты знаешь, мразь, что у нее разрывы внутренних органов есть? Знаешь?

Он дергает за волосы, а я сцепляю зубы, чтобы не заорать.

«Дебил, нахера я лез туда? Ну, ничего, – думаю про себя, – будет, Волков, это тебе уроком».

– Нет, – опять сквозь зубы отвечаю ему.

– Кто это сделал? – шипит он.

Этот мудак меня что, хочет стукачом сделать? Он точно конченный придурок.

– Я не видел, девчонку нашел, когда покурить вышел.

– Ты это серьезно? – он удивленно поднимает бровь. – По твоим глазам вижу, что не врешь, – улыбается он во весь рот, и снова удар левой в правый бок заставляет согнуться пополам и закашляться. – Но знаешь, что, Волков? Нутром чую, где-то в промежутках своего рассказа ты мне что-то недоговариваешь.

Он подходит ко мне вплотную, мой взгляд утыкается в его черные лакированные ботики. Тварь, сука, ну он же прекрасно понимает, что когда я выйду отсюда, я его раздавлю. Раскрою мудака на ленточки, потом сожгу и в яму с дерьмом высыплю пепел.

Повисшую минутную тишину нарушила трель телефона на столе Левы. Звонил городской.

– Ну, ты видишь, что происходит, Волков? – скорее всего, этот вопрос он озвучивает просто так, баз требования ответа. – Не верю, что вселенная хочет заступиться за тебя, поэтому…

Он заносит ногу, и я уже приготовился почувствовать разрывающую все кишки внутри боль, но тут опять раздался телефонный звонок. Мужчина в сердцах чертыхается и толкает меня носком ботинка в бок.

– Выметайся отсюда мигом, – ругаясь, Лева разворачивается на пятках и подходит к столу. – Терентьев слушает, – его голос уже принял оттенок деловитости, и все шипящие и плюющиеся звуки пропали. – Я сказал, пшел отсюда, – шикает он на меня, и я в полусогнутом положении выхожу из кабинета.

Черт. За дверью прислоняюсь к стене. Расправлять спину не тороплюсь. Надо, чтобы немного успокоились внутренности. Улеглись на места. Две минуты пришлось потратить на то, чтобы хоть как-то восстановить трепещущие кишки в животе. Урод.

Выпрямляюсь почти в полный рост и медленно вышагиваю в направлении нашего корпуса. В голове и в груди сейчас только одна мысль.

«Месть».

– А я тебе говорил, Тим, нехер было строить из себя супергероя, – из-за угла мне навстречу вышли Михей с Леней. – Че, крепко влетело?

Парни тут же с двух сторон встали, под руки хотели подхватить. Именно так, как это было раньше.

– Не надо, все нормально, – буркнул я и дальше пошел молча, ни слова больше, либо просто взорвусь.

– Тим, надо рассказать, – Леня вдруг выходит чуть вперед и становится ко мне лицом, но не останавливается, продолжает идти задом, потому что знает, что сейчас ко мне лучше не лезть. По его лицу вижу, что переживает.

– Нет, осталось совсем немного, да и отцу не хочу жаловаться, мне еще с ним не хватало лишних проблем, – то ли сам себя убеждал в этом, то ли фиксировал во вселенной свое желание.

– Тим, – начал было Миха, но потом вдруг замолчал.

Я покосился на него, но парень поджал губы и больше слова не сказал.

Добравшись до комнаты, я сразу увалился на кровать и наконец-то расправил тело. Бля, как же все болело. И опять в груди все сжалось то ли от жалости к себе, то ли от несправедливости в принципе. Ненавидел такие вот моменты. Они только усугубляли мое внутренне равновесие, и наружу так и рвался тот Волков, которого я пытался задушить, чтобы не вляпаться никуда до того момента, пока не выйду отсюда.

– Тим, может, тебе принести чего-нибудь поесть? – отвлекает меня Леня. – Сейчас ужин уже будет.

– Я боюсь, Лень, в меня сейчас и кусок не полезет, – говорю парню и поворачиваюсь набок.

Внутри как будто в воде переваливаются все внутренности. Непроизвольный стон вырывается изо рта. Стискиваю зубы. Нахер я дергался?

– Я к Ильиничне зайду, возьму таблеток, – подрывается Михей. – Убить бы этого выродка.

Парень выходит, громко хлопнув дверью. Леня тоже засобирался в столовку.

– Лень, – окликаю друга, – а что там вообще произошло? За что мартышку избили?

– Мартышку? – переспрашивает парень. – А, ты про домовушку? Так это, насколько я понял, она сама девчонок дождалась в курилке и наехала на Ваську, ну, а там слово за слово… Ну, ты сам знаешь, наши разговаривать не привыкли, вот и досталось ей по первое число, – Леня присел на стул. – Зря она, конечно, к ним полезла.

В голосе ни намека на жалость, так почему во мне девчонки вызвали это чувство? Откуда оно взялось?

– Ладно, пусть это будет уроком, надеюсь, ей не сильно досталось, – я застываю в одном положении, лишние движения пытаюсь не совершать.

– Тим, тебе бы в больничку, это же ненормально, что ты корчишься.

В его голосе слышу жалостливые нотки.

– Слышь, пацан, ты охренел? Ты че, меня жалеть вздумал? То есть, девчонку тебе не жалко, а меня решил пожалеть? – я все-таки вытаскиваю подушку из-под головы и кидаю ее в парня. – Иди нахрен, и чтобы больше я от тебя такого не слышал.

– Сдаюсь, сдаюсь, – поднимает он руки, капитулируя к двери, подушка так и остается лежать на стуле. – Надеюсь, ты все-таки доживешь до весны, – хмыкает он и, видя, как я тянусь за кроссовкой, шмыгает за дверь, плотно прикрыв ее за собой.

Я, кряхтя, как старик, занял удобное положение и прикрыл глаза.

«Волков, всего пять месяцев подождать, пять, – улыбка растягивает губы, – а потом ты будешь свободен, как ветер, и обязательств у тебя будет не так много перед отцом. Укатишь в любую страну Европы, куда только захочешь, и постараешься выскрести из памяти этот гребанный интернат».

Улыбка сползла с губ, сменившись злобной гримасой. Только Василиса, скорее всего, будет постоянным о нем напоминанием.

***

Когда мама умерла, я превратился в маленькую каменную глыбу. Я стал нелюдим, да и разговаривал мало. Только с отцом и некоторыми учителями, и то по делу. Например, когда тот же Лева пытался меня за что-то наказать, а я орал ему в лицо, как его ненавижу. А его это только заводило сильнее. Он, видимо, уже тогда увидел во мне «игрушку», которую ему хочется сломать, но не сломал, не получилось, оказался слишком прочным для его зубов оловянный солдатик.

Мы с Васькой впервые увиделись весной. После того, как мама умерла, не прошло еще и полугода, а отец притащил в дом какую-то тетку. Я как раз был на выходных дома. Отец сделал это специально, чтобы типа я познакомился с его новой женщиной. Я тогда смотрел на эту тетку и не понимал, что происходит. Просто все то время, что мы сидели в Маке, я пялился сквозь них в пространство и не проронил ни слова, но как я понял позже, тетенька эта была очень смекалистой сукой. На следующий день она притащилась к нам домой с дочкой своей Василисой, перед которой стояла задача хоть как-то расшевелить меня. И признаюсь честно, ей это удалось.

Васька мне стало словно сестрой уже спустя день общения в тесной близости. Девчонка была словно зажигалка. Непоседа от природы, она меня поразила с первого взгляда своей живостью и разнообразием находить интересные занятие даже там, где их априори нельзя отыскать. Она стала для меня идеальной подругой и другом, а когда ее мамашка сказала, что мы с Василисой теперь и учиться будем вместе, моему счастью не было предела. Смерть мамы потихоньку отпускала меня. Я повяз в девочке по имени Василиса. Именно тогда я начал думать о том, что никогда больше не хочу с ней расставаться, что всегда хочу быть вместе.

Семейные ужины по выходным стали для нас регулярными посиделками, и я даже не заметил, как в нашу квартиру переехали вещи Василисы и ее мамаши. Но я и против-то не был, только за. Ведь это значило, что теперь с ней нам и расставаться никогда не придется.

Как-то за ужином мать Василисы, посмеиваясь, заметила, что из нас бы получилась неплохая пара. Я пожал плечами, ведь еще не понимал, о чем говорит женщина, а вот румянец на щеках десятилетней девочки заметил.

Это спустя год я понял, о чем тогда говорила мать Васьки, когда на дискотеке в честь Нового года, которую устроили в интернате, мы с Василисой в первый раз поцеловались, и в наших отношениях появился новый виток. Мы перестали с ней быть братом и сестрой. Теперь для меня она была моей девушкой.

А потом… потом началась «взрослая жизнь». Мы будто сошли с нормального автобуса, который вез нас в светлое будущее, и сели на дребезжащую развалюху под названием «подростковая жизнь интернатовских детей».

Переходный возраст и становление личности не прошли без последствий. Когда веселая и озорная девчонка по имени Василиса вдруг превратилась в безжалостную и беспринципную суку Ваську, а я из мальчишки, некогда обреченного быть «игрушкой для битья», стал тем, кем, являюсь сейчас. Волковым Тимофеем, который даже воды не подаст умирающему старику, а толкнет стакан, и тот прольется рядом, потому что перед моим внутреннем взором все старики похожи на мою покойную бабку, которая била парализованную мать. Я любого порву на своем пути, кто будет мешать мне достигнуть цели, и я это сделаю с гребаным Левой Владимировичем, когда выйду из этой тюрьмы без решеток.

– Тим, – слышу голос Михи рядом с ухом. Открываю глаза. – Вот, на, – он сует мне какие-то таблетки, – Ильинична свалила пришлось порыскать самому у нее в кабинете.

Я приподнял бровь и, выдавив из блистера пару таблеток, закинул в рот и запил водой.

– Да не, все нормально, не боись, там Лешик на шухере стоял, так что все под контролем.

Я смотрел на парня поверх стакана с водой и понимал, что эти пацаны словно моя вторая кожа, а иногда казалось, что и чувства, и ощущения у нас одни на всех. Потому что так угадывать эмоции друг друга просто невозможно.

– Царь зверей еще здесь. Его настолько много, что все зашкерились по комнатам и не вылезают. Сиротки в столовой были неполным составом, – он покосился на меня. – Лев и в столовку приходил, долго стоял и рассматривал всех тех, кто там собрался. Васька с девчонками не приходили.

– А белобрысая была среди детдомовских?

Миха на мгновение замер, видимо, вспоминая, кто был на ужине.

– Не-а, не видел.

Из груди вырвался облегченный выдох. Или наоборот? Черт. Запудрила мне мозг.

– Ладно, я пойду, выйду покурить, пока двери не закрыли, а то потом придется через окно лазить. Насладюсь нормальным выходом, – он прислонил два пальца ко лбу и, накинув куртку, вышел, а я так и остался лежать на кровати.

В голове я уже просчитывал время и пути, где можно пробраться на третий этаж. Почему-то именно сейчас понимал, что очень хочу увидеть Снежинку. И теперь эта мысль будоражила кровь, заставляя ее бежать по венам быстрее в предвкушении скорой встречи.