Читать книгу СМАЛЬТА - Юлия Вершинина - Страница 3

2

Тем же годом я внезапно увидела зиму: остро, ярко, до мелочей. Гуляла по улице, рассматривала облепленные инеем ветки, прогнувшиеся под тяжестью снежных шапок еловые лапы. Ловила снежинки на перчатки и дышала на них. Игнорируя расчищенные переходы, шагала по сугробам и вслушивалась в скрип нехоженых троп.

Дышала глубоко, ощущая, ледяной воздух в горле.

Садилась в электричку и каталась по Подмосковью, прилипая к стеклу: скользила взглядом по заснеженным лесам и уходящим вдаль прорубленным под линии ЛЭП туннелям.

С Катрин мы больше не встретились – пока я была в больнице она вдруг вышла замуж и уехала в военный северный городок.

Кто знает, может, она думала, что я не доберусь до неё в закрытом спецпоселении?

Не смотря на то, что мы хорошо общались, она не знала мою семью, моё образование и что меня уже приглашали преподавать в школу для офицерских детей. И именно в тот город.

Сколько совпадений… как заманчиво было согласиться на предложение и встретить там Катрин. Но что я скажу? Какой смысл преследовать человека, который избегает встреч?

Пусть у неё всё будет хорошо на новом месте.

Вопреки всему, у меня теплело в сердце при воспоминании о ней. И я скучала. Мне не хватало её юмора, её смеха, её кошки и цветов – уезжая в отпуск, она всегда оставляла мне ключи. Не хватало шумных компаний, которые она собирала спонтанно вокруг себя. Но… она внезапно и молча выбрала жизнь в полярных льдах.

Мне было непонятно – почему?

А я в принципе выбрала жизнь…

… только с чего именно начинать было непонятно.

Я чувствовала себя выкинутой из времени, неуместной. Где-то во мне поселилось чувство, что я лишняя в этом мире. Я ходила, разглядывала прохожих, здания, остановки. Подмечала детали и отмечала различия. Время текло – где-то перенесли магазин, где-то сменила название станция метро. Жизнь шла и билась в своем течении.

И словно я одна застыла во времени и пространстве.

У этого были свои плюсы: я рассматривала мир как маленький ребёнок. Всем восторгалась. Мне словно всё было в новинку.

Я возвращалась в мир, в компании, в работу. Но… сочувственные взгляды друзей и знакомых обжигали меня. И я решила уехать из Москвы – сбежать, если быть честнее.

Питер встретил меня непривычным солнцем и вязким месивом дорог.

Колеса чемодана прокручивались и подпрыгивали на тротуарах – благо, недалеко. Многочисленные командировки в той, прошлой жизни, дали мне немалое преимущество в знании гостиниц и городов. Совсем недалеко, от вокзала по прямой, и вот он, любимый апарт-отель, почти сразу за поворотом…

*****

"Учитель, визажист, астролог, лев по гороскопу, и ни одного человека!" – доносится из неплотно закрытого соседнего номера.

Я пытаюсь открыть свой: ключ-карту заклинило, и я никак не могу вытащить её обратно.

Не успеваю среагировать: из того же, шумного, номера вылетает девушка, врезается в меня, взмахами рук выравнивает положение и уносится к окну в конце коридора. Всхлипывает.

Оставляю бесплодные попытки вытащить карту, иду вслед:

– Девушка? – протягиваю руку, хочу коснуться, но останавливаюсь на полпути – У вас всё хорошо?

– Нет!

Теряюсь, ничего иного в голову не приходит:

– А что случилось?

– Я. Я случилась! Иногда этого достаточно!

Улыбаюсь. Решаюсь представиться:

– Валерия.

Буквально ощущаю, как меня окатывают взглядом:

– Валерия, а вы живёте в этом отеле? Можно к вам?

Так мы и познакомились с Катериной – в разгар её съемок.

Она была из новой волны молодых актёров – её лицом пестрили афиши и рекламы сериалов. И, хотя я видела неоднократно на экране, мне сложно было узнать её в полутьме коридоров.

Поздние съемочные часы, недосып, несогласие – вот Катерина и вылетела со скандалом из номера, а потом пряталась со мной до следующего утра.

– Катерина…

– Давай просто "Катя"?

– Ну… – осторожно тяну – Ну давайте…

– И на "ты"? – протягивает мне ладошку для официального знакомства, настаивает – Ну давай на "ты"?

– Мне будет сложно, мы… вы…

– А мы сейчас выпьем, поцелуемся – смеётся – И сложности пройдут!

Я думала она шутила.

Но когда через полчаса Катя увлекла меня на крышу отеля, там был накрыт столик на двоих и стояло в ведёрочке шампанское.

– Катя!

– Тш-ш-ш… – палец к губам – Посмотри, как красиво!

Действительно.

Сердце замирало: вечер, небо такое, словно в него краски выплеснули.

Гул магистрали, крики птиц, разбивающаяся о хрусталь струя шампанского.

Холодный напиток и тёплые губы, чуть коснувшиеся моих.

Сразу после.

И вновь обжигающий лёд бокала и поцелуй. Горячий.

Шепот:

– Лера..? Ты чего сейчас хочешь?

*****

Наш роман начался легко и стремительно.

И внезапно для нас самих.

Особенно – для меня. Я ехала в Северную Столицу эдаким насупленным созданием и мысли о Катрине, больнице и аварии не переставая фонили в моей голове.

Мне хотелось одного – запереться в номере, упасть и плакать.

Но… лишь самим фактом своего стремительного появления в коридоре и в моей жизни, Катя поменяла все правила.

– Катюша… сутки назад я ехала в поезде, смотрела сериал и любовалась на тебя на экране. Представляешь? Сутки!

– Любуйся сейчас…

На крыше стало ветрено, и мы спустились в мой номер.

Она свернулась клубочком, почти улеглась у меня на руках и подняла волосы от лица:

– Я красивая?

– Очень!

Я действительно любовалась ею – хрупкостью, лёгкостью… дыханием, ресницами, уголочками прищуренных глаз. Искорками во взгляде.

– Я знаю, что красивая. А хочется быть ещё и живой!

– В каком смысле?

– Не хочу быть актрисой Катериной ***, хочу быть человеком, девочкой Катюшей. Многие привыкли выбирать для себя роль, функционировать в этой роли и определять себя каким-то образом. А я хочу быть больше образа!

– Будешь для меня больше? – взглядом скольжу по лицу, пальцами поглаживаю шею, ключицы – И какая ты всё-таки невозможно красивая!

*****

Come with me to Pasadena

Today at ten we will arrive

I have been in Pasadena

For a great deal of my life

Come with me to Pasadena

If you want to have some fun

Watch the dancing seniorinas

in the heat of the sun3

А пахло… внезапно… Италией.

Ее мягкостью, осторожностью, легкостью, грацией.

Тепло… пар от мостовой,

Тело, укутанное в тонкие ткани.

Мы идем вдвоем под зонтом – капли барабанят по круглому куполу. От каждого дуновения ветра она щурится, а я улыбаюсь.

С проспекта сворачиваем в узкую улочку – здесь надо идти по одному, по очереди и она отстраняется: упорствует в попытке оставить меня в сухости, а самой шлёпать под каплями. Так и звучит в ее взгляде "Я не позволю".

В наушниках, у обеих звучит одно и то же:

Come with me to Pasadena…

Перехватываю ее руку, вскрикиваю: "Смотри!" и выскакиваю под дождь.

When I woke up today I heard someone say:

"Girl, it's raining and they're expecting snow"

Шелк окрашивается в темное, туфли утопают в бурлящих потоках.

And this morning I knew What I had to do.

Take the next plane And finally go

Вытаскиваю шпильки, растрёпываю прическу – мокрые пряди липнут к шее, ко лбу.

We are going to Greece, Take a trip to Paris

To escape from the stress and the strain…

Обувь – к бордюру, босиком – в пену потоков

Возглас из-под зонта, но для меня уже все перестает существовать…

Saving money each day, there must be a way

to get out in this gather again.

Come with me to Pasadena

Музыка струилась по коже, словно дыханием поднимаю толпы мурашек, стекая горячими ручейками по животу и под коленями.

We are going to Greece, Take a trip to Paris…

Watch the dancing seniorinas… in the heat of the sun…

Босые ступни отстукивают жгучий ритм, деревья кружатся, легко-легко в голове! Казалось, что я взорвалась и разлетелась по Вселенной. Сама не поняла, что это было, как остановилась…

… держу кончики ее пальцев, часто дышу и утопаю в глазах Катерины.

Она берет меня под руку.

– Я мокрая!

В ответ прижимает еще сильнее.

Постепенно начинаю чувствовать ее горячий локоть:

– Странно… с момента нашего знакомства ты была всегда холодная.

– Зато сейчас мерзнешь ты!

*****

Мы лежим в траве…

… в полуденной вышине звенят пташки, муравьи деловито ползают по травинкам, гудят шмели.

Я ощущаю своей щекой твои твёрдые колени и устраиваюсь на них удобнее. Ветер треплет волосы на затылке. Люблю такой ветер – лёгкий и тёплый.

Вчера был прекрасный день – активный, весёлый, строгий, чопорный, правильновывереный, сдержанный, полезный для здоровья… самоконтрольный день. Рабочая неделя тянулась для нас обеих бесконечно долго, выверено, а на выходные я приезжала к ней. С Катериной я могла быть абсолютно собой – растянуться в траве и дышать. Дышать, дышать, утыкаясь щекой в широкую юбку. Быть. Просто быть, без аналитическо-познавательной себядеятельности. Без напряжения и надрыва, без концентрации сил и слов.

Она гладила меня по рукам, сонным голосом рассказывала сказки.

И впервые в жизни я ощущаю как меня накрывает спокойное, уютное, тихое счастье.

– Лера…? Переезжай ко мне?

Глаза распахиваются, дрёмы как не бывало:

– В смысле?

– В прямом. Мне не хватает тебя. Мне не хватает тебя только по выходным! Два дня из семи… Шесть дней из месяца… 72 дня в году! Всего лишь… 72 встречи за весь год… а сколько нам жить отведено, кто знает?

*****

Я стремительно влюблялась в Катерину, пропитывалась ей… и ни на что больше даже отвлекаться не хотелось. Особенно на работу. Я буквально сникала, когда начинала думать об офисе.

Однажды, в разгар наших прогулок, она спросила:

– Лер, а какое у тебя образование?

– Тройное неоформленное.

– В смысле?

– Три гуманитарных высших, младшая научная степень. А что?

– К нам не хочешь?

– Куда к вам?

– В кино – улыбается – Будешь нянькой для звезды?

– Твоей, что ли?

Хохочем, распугивая голубей и прохожих.

И Катерина сделала так, что меня пригласили на киностудию.

Собеседовала меня невменяемая девица. Жестокая. Красивая. Явно ценящая своё и чужое время:

– Валерия Викторовна, прошу на собеседовании не лгать. Я не ищу исключительно высококлассного специалиста: всему можно обучиться. Я ищу деталь, паззл, механизм моего медийного пространства, способного думать и спрашивать. И отвечать. Способного смотреть и видеть. И наблюдать. И жить во всём этом: увиденном, понятом. Итак… Что вас роднит со всем тем, что мы делаем?

– Неистовство.

– Что вы хотите в жизни?

– Неравнодушия.

– Как думаете, что нужно для успеха?

– То, что внутри. То, что двигают изнутри и запускают процесс желания успеха.

– Что не даёт людям быть рядом с такими как я?

Дыхание дало сбой, щёки покраснели – неужели мои первые мысли были так очевидны?

– Итак, вижу, вы думаете над ответом… так что же не даёт людям быть рядом с такими как я?

– Мелочность, возможно. А, возможно, мешает то, что они другие. Что им нечего вам дать. Что они чувствуют другое.

– Что вы умеете?

– Жить.

– А хобби?

– Изобретательно любить.

Вижу, как брови барышни ползут вверх, образуя маленькие складочки… несмотря на то, что она точно себе что-то колет – слишком гладкий лоб. Неестественно.

– … почему вы мне это говорите?

– Потому что вы спрашиваете.

*****

Две постановки в двух театрах. За вечер.

Жду дома, смотрю трансляцию.

Бесцельно брожу, пока не щелкнет замок двери:

– Катюш, весь день на тебя смотрела…

Встречаю в дверях, вжавшись лбом в косяк.

Она скидывает туфли, опускает руки – букеты сыпятся к её ногам.

– Устала?

– Очень.

Ловлю её пальцы, переворачиваю, целую в ладони:

– Какая же ты красивая. Какая красивая!

– Сейчас смою!

Стремительно пришпиливаю её к тумбе, руки – по бокам:

– Себя не смоешь.

Кивает. Замерла, приоткрыв губы…

– Лер… можно буду сегодня слабой?

Руки соскользнули безвольно.

Спина полностью расслабилась и словно осела в объятиях, почти не прерывая поцелуя. Только в самые губы:

– Сегодня ты ведёшь…

*****

Выезд на натуру – этот сезон снимали в маленьких городах.

Конец смены, вечер.

– Ну наконец-то! – воскликнула Катя, едва мы переступили порог – Хоть и временный, а всё-таки дом. Не могу, устала. Всё везде разное… почему же люди-то везде одинаковые!

– В смысле? Ты что имеешь ввиду?

– Все такие разные – мальчики, девочки, с вьющимися волосами или прямыми, с длинными, короткими, худощавые, кругленькие – и все такие одинаковые. Все хотят подольше поспать, все хотят вкусно поесть, все хотят урвать кусочек чего-нибудь себе.

– А ты другая?

– А я другая. Я чувствую себя овальной, среди всех этих продолговатых…

– Ну-ну… скорее уж ты продолговатая… – чуть усмехаюсь, намекая на её вес – А остальные округлые.

– Лер, ну ты же понимаешь о чем я.

– Понимаю.

И у меня было такое же чувство, как и у неё – словно весь мир жил в одной параллели, а мы – в другой.

*****

– Катя! Солнышко!

Она позвонила в дверь и просто упала в мои руки.

Губы – синие, кожа – холодная, мокрая и вся в мурашках.

Её трясло и она плакала.

Я обнимала, гладила по спине.

Я знаю что случилось. Катю продуло вентиляторами, она сильно простыла и устала, но не хотела срывать съёмки: аренда павильона заканчивалась через четыре дня.

Она сказала, что четыре дня уж как-нибудь потерпит, а сама стремительно заболевала. Ей с каждым часом было всё хуже и хуже.

Я знаю – мне звонили – в перерывах между дублями она ложилась на пол и тяжело дышала.

Сериалу это шло на пользу – лихорадочная Катя почти и не играла, она просто ходила, говорила, жила. По роли она такой и должна была быть – шальной, на грани.

Она затихла в моих руках – была почти в обмороке, губы обкусаны.

Катя не вызывала врача и не давала мне её лечить

– Лерочка – шептала она – Четыре денёчка/три/осталось только два…

и, держа её в руках, уже переставшую трястись и плакать, я пообещала самой себе, что сожгу её пропуск и паспорт. Сегодня же сожгу!!!

Если спрячу – она найдёт способ убедить меня отдать их ей. А нет – так нет. Я огладила по бокам – нащупала карман и твёрдые прямоугольнички документов.

Почти на руках отнесла её в ванную, прислонив к стене быстро раздела.

Мне нужно было смыть с неё липкий пот и хотя бы согреть.

Катя шептала какой-то бред, обвисала ватной куклой в моих руках.

Я не знаю, что у неё было – грипп, сильная простуда или что-то ещё…

Температура вчера было 39,3. Поспала она два часа и снова сорвалась на съемки.

Я не знала, что с ней делать.

Я разделась и шагнула с ней под душ.

Вода полилась… я распутала ей волосы, стала смывать пот, грим. Намыливала руки, умывала.

Со стороны, наверное, казалось, что мы занимаемся любовью – но у меня, наверное, впервые, и в мыслях подобного не было.

Впервые я не замечала её бархатного тела, а просто смывала весь её день… её руки подрагивали на моей спине – то ли прижимаясь, то ли отталкивая.

Хрупкая, маленькая.

Я обхватила её за талию и вытянула на пол. Завернула нас обеих в простынь.

Катя приоткрыла глаза.

– Тише, тише моя хорошая – шепчу.

Её – на кровать. Нас обеих – в сухую одежду.

"Убью, убью" – билось в голове.

Не знаю, кого я собралась убивать – наверное, всю съемочную группу и себя заодно. Оно, конечно, свобода выбора, личные неприкосновенные границы… но всё, хватит. Завтра никуда Катя не поедет.

Бегом на кухню: газ, сковорода, мясо.

"Сумасшедшая… сумасшедшая моя… да нафиг эти съемки! И ради чего? Ради какой великой цели? Или чьи-то жизни зависят от этого сериала?!"

Я носилась по кухне, злилась и косилась в сторону спальни.

Мясо – с двух сторон, соли, перца, обжарить. Чуть подтушить.

Рука потянулась к бару… красное… сухое… Чили…

Нет, сейчас что покрепче надо. Из холодильника достала самогон, налила полную стопку.

– Катя… – зову, заглядываю через дверь.

Она шевелится, но глаз не открывает. Злость стала подниматься с новой силой – теперь уже на саму себя.

– Катя! – уже громче – Катя, проснись, блин! Довела со своими съемками.

– Что кричишь-то? – голос мягкий, спокойный уже.

– Лучше кричать, чем плакать. Не находишь?

Не могла равнодушно смотреть на эти – уже – чуть порозовевшие губы. Сердце щемило. Но ей сейчас не сопли мои нужны, а сон-еда-алкоголь.

– Кать, знаешь… надоели мне эти игры в демократию!

Ресницы дрогнули, внимательный взгляд на рюмку в моей руке:

– Это что?

– Самогон.

– Я…

– … будешь.

Села рядом, облокотила Катю на себя, полулёжа-полусидя.

– Выдохни!

Я поднесла стопку к губам.

Она выдохнула.

– Залпом давай. Всё одним махом!

Я прям ощутила осуждающий взгляд на себе…

Легкий кивок головы, снова выдох и я влила ей стопку в губы – и – следом – воды.

Катя закашлялась, задохнулась, уткнулась мне в руку и снова заплакала.

– Да твою дивизию! – в сложные времена у меня прорывались грубые поговорочки – Кать!

Что-то надламывалось во мне:

– Кать, вот на кой… так поступаешь? "Четыре денёчка – четыре денёчка"! Нет, ну нафига?

Она подняла на меня глаза и я ощутила укол стыда, за свой повышенный голос и волнение.

– Ладно – пошла я на попятный – Поешь давай. И спать.

– А ты разбудишь меня? Мне к трем часам…

Я заткнула ей рот кусочком отрезанного мяса:

– Ешь давай. Меньше букв. Посмотрим еще, что там будет. Хоть бы крыша у вашего павильона рухнула!

Я кормила её как маленькую – с вилки.

Когда она заснула, я размяла и промассажировала ей ноги. Стерла пот, протерла под коленками и на сгибе локтя уксусом. Сделала укол снотворного – она лишь дернулась слегка.

И уснула рядом – уснула с одной мыслью: "всё, наигрались". Утром я планировала вколоть второй укол и пусть она выспит свою болезнь. Никуда не поедет.

Меня разбудил звонок.

Потом – острая боль в затекших руках и ногах.

Покосилась на Катю, схватила трубку и шепотом: "Да? Вы уверенны, что хотите звонить именно сюда..?"

Надеюсь, Катерина не проснется. Потому что если проснется… прибью звонящего.

– … может не приезжать.

– Что?! – последние слова вернули в реальность.

– Может не приезжать. – повторил знакомый голос. Кошусь на определитель номера: студия – Пусть лечится. Дома остаётся. Сегодня точно, что по завтра – пока не знаю, позже позвоню.

– … а… что случилось?

– Балка у нас треснула. Угроза обрушения свода. Хорошо, что утром рано, не было ещё никого.

Нажимаю "отбой", откидываю трубку трубку на диван.

Щеки Кати розовели, дыхание ровное. Кутается во сне – знобит, видимо.

Подошла, положила руку на лоб – влажная, горячая. Напрасно думают, что при температуре нужно кутаться в кокон теплых одежек. Нет, пот надо смывать, чтобы он не отравлял организм дальше.

– Ну что, хорошая моя, – шепчу – Повезло твоим документам. И тебе тоже повезло! Ты бы расстроилась. Но я больше такого не допущу. Нет, нет и НЕТ.

Я осторожно распеленала её из одеял, набрала второй шприц снотворного, вколола. Махровой мокрой простынёй обтерла пот. Маленькая моя, хрупкая, драгоценная. Намочила губку уксусом – снова протерла вены, лоб.

Легла рядом.

Обняла, чуть укачивая, шептала:

– Слышишь, я больше не дам тебе вредить самой себе! Просто не позволю. А у тебя дури не хватит перехитрить меня. Так-то! Ты даже не представляешь, на что я способна.

Проснулась, почувствовав на себе взгляд: Катя держала меня в кольце рук, смотрела насмешливо и спокойно:

– Ну, и который сейчас час?

– … а ты уже не огненная, а просто тёплая. Хорошо!

– Лера, ну а как же съемки?

– Съемки… нет у тебя сегодня съемок.

– Это я уже поняла…

– Нет, не так поняла. Не по твоей причине нет. Крыша у вашего павильона поехала.

Катя приподняла бровь, но продолжила чуть насмешливо меня слушать:

– Со студии звонили, сказали что опора там у вас какая-то треснула, никто не работает сегодня. Форс-мажор.

Улыбка трогает её губы:

– Лер, а это не ты там, часом, постаралась?

В одну секунду мы оказываемся ближе:

– Катя… Катюш… солнышко… надо будет – ещё не так постараюсь. По кирпичикам всё разнесу. Но крышу я не трогала. Честно! Она сама…

Катя вздыхает, молчит, зарывается глубже в тепло. А мне приходят в голову странные мысли:

– Катюш… а ты действительно веришь, что я могу ради тебе крышу уронить? Или так, для красного словца сказала?

– Ой, Лера… не знаю! Я, конечно, могу предположить, на что ты способна… но пределов узнавать не хотела бы. Да, если честно, просто боюсь.

Улыбка тронула теперь мои губы:

– Я тоже.

И незачем ей знать про вытащенный пропуск и паспорт. Кстати, надо бы их вернуть на место при первой же возможности.

– Катюш… люблю тебя. А теперь опять – душ, есть, спать!

– Как скажешь. А сколько я уже проспала?

– Сутки. Почти.

– Сутки?! – поперхнулась воздухом Катя – Лера, а почему у меня попа болит?

Я думала, что получу за эти "несанкционированные" уколы. Хотела отшутиться....

– Кать… я… это… – робость никогда не была моей главной чертой, но тут стушевалась – Кать, я снотворное тебе вколола. Два раза.

Человеческое тело для меня неприкосновенно. И то, что я, дважды, сделала укол без её на то разрешения…

Но губы Кати дрогнули, она уткнулась мне лбом в плечо:

– Опасно при тебе болеть. Ладно, твоя взяла! Воспользовалась телом бездыханным… ладно уж, лечи давай! А то еще что-нибудь обрушишь…

Мои руки скользнули ей по плечам: температура явно спала.

– Кать… до душа сама дойдёшь? Понимаешь… тебе силы сейчас копить надо, а не тратить. Ты же знаешь, я не могу тебя обнаженную видеть равнодушно.

– А вчера?

– А что вчера? Я за тебя так испугалась вчера, что у меня отшибло все инстинкты. Видела бы ты себя! Синяя, трясёт всю…!

– А..! Так значит в таком виде… – попыталась засмеяться она, но я даже не дала ей закончить, прикрыла рот ладонью:

– Не смей! Слышишь, не смей так говорить и даже так думать.

– Извини. Ладно. Я в душ.

Я перестелила постель, пожарила еще два стейка, налила еще стопку самогона.

Она увидела – поморщилась.

– Кать, надо!

Влажная кожа, до пят в махровой простыне, волосы чуть влажные на висках.

– Голову не мыла?

– Нет. Ты же не разрешаешь, когда болею.

Улыбаюсь.

*****

Дождь.

Капли бьются об асфальт, отлетают, тонут в лужицах.

Свет фонарей, шум шин. Купола разноцветных зонтов в череде каменных серых стен.

Запах мегаполиса.

Мягкие наушники, шерстяной кардиган. Тепло разливается внутри музыкой в ушах.

Присутствие Катюши в моей жизни грело, придавало внутренний смысл и опору, на которую наслаивался и дождь, и музыка, и трасса. И работа.

Внутри меня полыхал огонь – Катя – и куда бы я ни пришла, я, как солнце, освещала и грела всё вокруг.

*****

Не могу сказать, что мне давались легко эти отношения: я была счастлива с Катериной, но внутри меня звенело колокольчиком: это неправильно.

Это неправильно, что другая девушка становится смыслом моей жизни.

Что запах парфюма, округлые бёдра, и тёплые шелковые волосы заставляют мои пальцы дрожать, а дыхание – сбиваться. Что-то холодилось под желудком, когда я касалась её мимоходом. Когда слышала её. Или когда просто ловила на себе взгляд.

Она дарила мне радость каждого прожитого дня – и в то же время в сердце каждый день что-то щемило и становилось тяжелее и тяжелее.

Во мне назревал конфликт… меня со мной.

И как его разрешить я пока не понимала. Это с внешними врагами можно бороться, а как бороться с самой собой?

Силы-то равны.

*****

– Лера, что случилось?

– Ничего.

– Ну я же вижу.

– Всё хорошо.

– Не верю!

– Слушай, ты не психолог, чтобы в моих проблемах разбираться..!

– Нет, не психолог – смотрит на меня и улыбается – И именно поэтому можешь мне всё рассказать.

– Почему это? – даже теряюсь. То ли от улыбки лучезарной, то ли от доводов.

– Толку больше будет. Если спрашивать совета у нетронутых психологией, больше шансов что скажут нормальный, реальный совет!

– Но это неправильно! Ты не должна…

…прерывает меня лёгким касанием к бьющимся на столешнице рукам:

– Я же говорю тебе… не испорчена я психологиями вашими, я не в курсе, кто кому и за что должен.

Даже не чувствую её пальцев: мне кажется, я ощерилась, как ёж, иголки растопырила и ничего не чувствую. Словно и шанса не давала, что могу быть услышанной и не-одинокой.

Временами мне казалось, что я не имею права быть такой как есть и жить так, как чувствуется.

Не имею права кричать – потому что после нашей ссоры разбился Кирилл.

Не имею права принимать сочувствие и помощь – потому что после… Катрине спешно пришлось уехать.

Не имею права отвечать на заигрывания Катюши – потому что рано или поздно это повредит её карьере. Я вообще не имею права в неё влюбляться – просто потому что это ненормально, не положено..!

Странное ощущение невидимки… когда вроде и есть – а вроде и нет.

Когда запрещаешь себе чувствовать то, что чувствуется и бьётся на донышке души.

Словно сам себя разделяешь на два лагеря: такой, какой есть на самом деле и каким считаешь, что должен быть.

Эта внутренняя трещина всё растёт, растёт… проглатывает в себя многое.

Состояние войны себя с собой.

Попав сама в такое ощущение, я стала видеть, как много вокруг людей, которых нет.

Вот идёт человек по улице – как-то двигается, во что-то одет, а присмотреться – и нет человека.

Нет у него ощущения от себя – нет своего места в жизни, нет "своего" дома, "своего" дела, "своего" человека.

А если нет своего… то, может, поэтому в мире так много любовников и любовниц? Украденного чужого счастья? Съемного жилья, подсиживания коллег на работе…?

… может, всё это лишь лихорадочные попытки сменить своё место в жизни?

Но даже если сменить место – на новое место мы всё равно берём с собой себя.

*****

Помню робкое "… я хочу"

Она хотела побить посуду.

… мы крадёмся осторожно меж домов, я прижимаю к себе пакет с тарелками: чтоб не гремели и не побились раньше срока. Прячемся за какие-то гаражи.

– Ну что, давай? – шепчу.

Осознание будущего хулиганства пьянит и будоражит. Громко говорить – страшно. Мурашки по рукам.

– Давай!

Протягиваю первое блюдце – осторожно берёт, сжимая пальцами, хмурится… чуть размахивается – раз, другой – и прижимает к себе.

– Ты чего?

– Боюсь.

Вжимает голову в плечи и с размаха вдруг швыряет за спину.

Тонкий фарфор звенит о серый угол дома и сыплется осколками на асфальт.

– Ещё! Давай!

… руки дрожат, скользят по моим предплечьям, кутаются в меня. Зрачки расширены. Щёки – алые, губы пересохли.

И всю её мелко колотит.

– Ты как?

Не отвечает: мотает головой, увлекает к подъезду.

Так же молча втягивает меня в квартиру, захлопывает дверь, с силой впечатывается в меня:

– Лера… солнышко… спасибо. Ты – самое ценное, самое главное, что у меня есть.

Крепче сжимает. И вдруг шея моя становится мокрой и холодной.

– Ты что? – пытаюсь отстранить её, заглянуть в глаза. Но она цепляется в меня крепче, мотает головой и совсем оплетает: я даже чувствую её обувь. – Катюша, девочка моя. Любимая. Драгоценная. Ну ты что?

– Я боюсь.

– Чего?

– Себя.

Всхлипывает, и, не размыкая объятий сползает на пол – обнимает колени, вжимается лбом.

Грязно… грязный пол, мы не разулись с улицы… сажусь рядом, начинаю расплетать шнуровку на её босоножках.

– Лера, ты ведь не отпустишь меня? Не бросишь?

– Нет, конечно. Не отпущу. Не брошу. Катя, что случилось?

– Теряюсь. – и снова судорожно цепляется, больно, до побеления кожи – Я теряюсь. Я боюсь. Не понимаю, кто за меня мою жизнь живёт. Я сейчас била тарелки – или нет? У меня героиня одна, девочка… всё хотела посуду бить. А вдруг это я за неё сейчас хотела? А вдруг я уйду в роль и не смогу вернуться? А вдруг я стану какой-нибудь одной из своих героинь, стану думать, говорить как она? Чувствовать как она? Лера, я боюсь сойти с ума. Я боюсь потеряться меж кадров, дублей, кулис, платьев, партнеров. Я боюсь потерять себя.

Она снова заплакала, так, что по моим рукам текли слёзы и собирались в ладонях. Да что ж это такое! Обычно такие потоки слёз были когда она заболевала. Сейчас-то с чего?

Стаскиваю обувь с нас обеих, подхватываю на руки и несу в ванную.

Срочно умыть.

А ещё сделать чай. Горячий и сладкий.

В кухню меня не выпускают – взглядом, и тихим:

– Лер, не уходи, а?

*****

Очень сложно себя обмануть.

Может, у кого-то получается – у меня нет.

Я не могла никак договориться со своими чувствами.

После переезда в Питер меня безумно тянуло к Кате.

Что-то внутри меня говорило, что пора прекращать идти на поводу у своих желаний. Пора возвращаться в "нормальную" жизнь. Ведь что это за жизнь – полуромантические отношения с молодой актрисой телесериалов? Даже безмерно красивой и талантливой? Даже той, от которой не можешь взгляда оторвать на экране?

К тому же, в моей жизни снова возник "тмин и кардамон" – и как только нашел? – и я согласилась на свидание.

Что что-то пошло не так, стало ясно с самого начала: и запах не тот, и движения не те. И слова. И костюм. И человек.

Я нервничала, злилась… в моей душе развернулась целая битва меня со мной.

Я сидела, выкладывала из салатных веточек рисунок и завидовала всем тем, у кого враг – снаружи. Тем, кто знает против кого можно враждовать.

О, эта извечная вражда! Эти любовные войны!

Султан Сулейман I Великолепный, католичество и англиканство, Ромео и Джульетта – вся та великая история, которая творилась благодаря непринятым чувствам.

Ох, как им повезло! У них был внешний враг, они знали против кого и за что боролись… во мне же самой разворачивалась битва: и никуда не деться, никуда не сбежать и не спрятаться и не обмануться.

Я удивляла саму себя: безмерно увлекаясь и восторгаясь Катериной, словно падая в неё, я приходила в ужас от идеи свидания не с ней.

Я что, действительно, на самом деле, влюбилась в девушку?

– Лера?

– А? – встрепенулась, подняла глаза

– Вы о чем думаете? Вы мне уже второй раз не отвечаете. У вас какие-то сложности?

И эта вежливость его бесила… до отвращения, до паники, до дрожи. До кома в горле.

– Нет, простите. Всё хорошо. – улыбаюсь, что сводит скулы.

Подвигаю за хлебную корзинку телефон – чтоб не видно было – набираю одним пальцем:

"Катюш, а я должна с ним спать?"

Прилетает мгновенно:

"С ума сошла? Нет, конечно!"

Если бы я так могла сама себе ответить…

Сжимаю в руках бокал, сама доливаю последние глотки из бутылки. Быстрее!

А опьянения ни в одном глазу.

Он смотрит недоверчиво, даже чуть встревожено – я выпила одна бутылку вина, и абсолютно собрана, абсолютно трезва.

– Валерия, всё хорошо?

– Да.

– Может… давайте я вызову вам такси?

– Нет, ну что вы… я просто чуть-чуть устала. После работы. Когда я уставшая, я почти не пьянею. Всё хорошо. – улыбаюсь – Вы же собирались пригласить меня в гости?

– Да…

– Простите… – перебиваю, не знаю, что во мне сейчас говорит, но точно не здравый смысл – Простите, столько событий было. Я забыла, как вас зовут?

– Андрей.

– Да, спасибо.

Я решилась… чуть-чуть усилий. Пора завязывать с этой войной в себе – пора победить одной из сторон. И, видимо, той, которая ближе:

Поднимаю взгляд, лучезарно и приглашающе улыбаюсь.

Неловко и робко появляется улыбка мне в ответ.

Я должна знать тех, кто касается моего тела. И раз уж решила спросить имя…

Андрей запомнил, что когда-то я сказала, что он – мой первый мужчина. И понял он это совершенно по-своему – ну, как и свойственно понимать многим окружающим.

И, видимо, мы подумали об одном и том же:

– Валерия, быть может, вы боитесь?

– Да, немного – я отвечаю правду. Но как далека моя правда от той, что понял Андрей!

– Не нужно бояться, не бойтесь, пожалуйста.

Во мне поднимается злость: ну да, конечно, другой человек сказал, что мне нужно или не нужно чувствовать, и мои чувства мгновенно изменились! Сразу после того, как мне сказали что бояться не нужно – страх сразу пропал.

Допиваю бокал.

Злость… не то на Андрея, не то на себя. На себя, скорее… как тяжело самому себе себя насиловать. Сложнее, чем другому…

– Андрей, если я буду чуть пьяна, вы простите мне это?

– Ну конечно.

Подхожу к бару, заказываю несколько местных шотов, потом коньяк – а опьянеть всё равно не получается.

Чем больше алкоголя – тем больше хочется в руки Катерины.

Но я же смогу..!

*****

Гостиница.

Мягкий свет.

Андрей сидит на коленях у моего кресла.

Музыка… в себе и алкоголе раствориться не получилось, пытаюсь в музыке: отрывистые ударные, завитки скрипки, волны клавишных.

Плыла… по звукам…

Пружинистый матрац и ладони на бёдрах

Крепко сжать.

Я замерла словно и только дышала с закрытыми глазами. Столько распирающей, дикой силы, сейчас было во мне – электростанцию можно взрывать! Противилась всем существом этим касаниям.

– Я не сделаю ничего, о чём вы бы не попросили. Клянусь вам. Клянусь!

А руки лихорадочны. И это безумие в глазах напротив и "вы" даже на грани постели.

Во мне всё дрожало… от дикого неприятия, холода, отторжения.

Андрей целовал всё жарче – а меня словно запелёнывали в тугой комок всё туже.

И где-то в горле – всё больнее.

*****

Она спала.

Я осторожно, на носочках пробралась в спальню и уткнулась лбом ей в спину.

Пыталась тихонько… но дрожала так, что всё-таки разбудила.

– Что с тобой?

– Катюш, долюби меня.

– Лерочка, милая, ты откуда? Ты как?

– Я с Андреем переспала.

– Это он? Тот самый? Зачем?

– Он столько знаком со мной… Я знаю, что сейчас только я у него есть.

Секундная заминка, горячая ладонь поверх моей:

– А ты сама у себя есть..?

Катя попыталась встать, зажечь ночник – но я так вцепилась в неё, что пришлось оставить эту идею.

Меня трясло, пальцы свело – я чуть не рвала её рубашку.

– Ну тише, тише… хорошая моя. Лера, а зачем?

– Не знаю… мне казалось, я способна… что это правильно. Что у нас с тобой роман – не роман. Что это не так. Что этого не должно быть. Девушка не может любить девушку. А я..!

– А ты, подумаешь, влюбилась в меня… ну что ж теперь!

Теперь она прижимала меня к себе, перебирала мои волосы, покачивала – а я плакала.

Странно… по факту, я когда-то пережила насилие от женских рук… но только в них же я ощущала спокойствие. А сегодня…

– Катюш, почему я чувствую себя так, словно меня насильно…

– Потому что так и есть.

– Что ты такое говоришь? – вскидываю взгляд.

– Потому что ты сама себя… не хотела, а принудила. Зачем только, не понятно?

– … а когда меня… тогда… в больнице..?

Пауза. Чувствую, как она обдумывает. Затем медленно отвечает:

– Я не знаю её, ту девушку. Не знаю всего… Но судя по тебе, ты хочешь жить. Просто… скорее всего, ты тогда попала в кокон бессилия и его надо было прорвать. У тебя не получалось выйти самой… и ей пришлось тебе помочь, как хирургу.

Хмыкаю:

– Она и есть хирург.

– Ну вот…

– Интересно, а она боялась?

– Я думаю, да.

– А чего?

– Я бы боялась навредить тебе.

– А… то, что я буду её ненавидеть? Реально? Почему она исчезла, уехала? Больше ни разу не зашла ко мне? Я была ей безразлична? Тогда почему она поступила… так?

– Лера, я не могу знать. Но, мне кажется, ты была ей важна. Настолько важна, что на решилась на такой отчаянный шаг. Конечно, она боялась. Что она, не человек что ли? Но если ты действительно так чахла на глазах… то между равнодушием и риском я бы тоже выбрала риск. Ненависть – это же тоже чувство. А чувство – это жизнь. Я между жизнью и смертью всегда стоит выбрать жизнь. Любую. Ведь независимо ни от чего, жизнь – это такое счастье. По крайней мере, я так думаю. Ну, как ты?

Я только сейчас заметила, что перестала дрожать и чуть разжала пальцы.