Читать книгу ЛермONтOFF - Юлия Я-Т - Страница 3

Кто-нибудь задумывался о том, как складываются наши предпочтения. В целом, и в частности: в литературе, искусстве, в еде, одежде и пр. Я знаю точно, что моя любовь к золотому веку поэзии началась с Лермонтова Михаила Юрьевича, а к Михаилу Юрьевичу в свою очередь зародилась в 5 классе. Когда я вошла в кабинет русского языка и литературы. У нас в классе было 3 окна. Между первым и вторым окном висел портрет Пушкина, а между вторым и третьим – портрет Лермонтова. И, первое, визуальное впечатление 10-летнего человека, переступившего порог класса, было таким: Лермонтов – более симпатичный, чем Пушкин. Пушкин, со своей шевелюрой, улыбкой, бакенбардами, задорным взором, всем видом излучал радость. Михаил Юрьевич, напротив, в военной форме, с грустной улыбкой и печальным взглядом, в котором чувствовалась загадка. Что может быть более трогательное для девичьей души, чем печаль в глазах? К тому, же, я сидела во второй части класса и наблюдала этот взгляд на протяжении 7 лет, к окончанию школы даже начало казаться, что я понимаю, о чем он молчит. Но, это первое, визуальное впечатление. Далее последовало изучение творчества. И, безусловно, мне более импонировало и вызывало отклик пронзительная, пусть часто и трагическая лирика Михаила Юрьевича. Глубокие, очень точно описанные, затрагивающие струны именно моей души, я понимала, что хотел передать мне автор и откликалась. Михаил Юрьевич был мне понятен и объективно эмоционально более близок, чем кто-либо из писателей и поэтов.

А Тарханы – это особенное место! Доехать в это имение из Москвы не составляет никаких проблем. Я стремилась, как можно скорее попасть в усадьбу. Там меня охватывают эмоции, которые невозможно передать словами. Слезы сами выступают на глазах, как пелена. Через них я смотрю на барский дом, как игрушечный – желтый дом с мезонином и белой оградой балкона, к которому идут подъездные дороги, с обеих сторон растут высокие деревья. Церковь рядом. Уют, спокойствие, провинциальность и тихость этого места сплетаются со всем трагизмом, которое пришлось пережить этому месту, со всей болью его обитателей от потерь близких людей, времени забвения, разрухи. Только представить, что в доме, где рос маленький Миша, во время советской власти был курятник, и возможно, это было единственный выход для спасения и сохранения дома, и дальнейшего восстановления в наше время. Сейчас – это место паломничества для людей, любящих творчество и интересующихся личностью Михаила Юрьевича. Я очень люблю бывать здесь именно в не сезон, когда людей почти нет или нет вовсе. Селюсь гостиничный домик – сруб. Рядом с территорией усадьбы построены гостевые дома, стилизованные под избы 19 века, с минимумом мебели, но, все в целом, очень атмосферно. Но, главное – это вид на усадьбу, который открывается из домов. Вот и сейчас я приехала в конце января, когда людей нет, дом специально подготовили для меня. Быстро заселилась и практически побежала в Центр посетителей. Меня здесь все знают, я бываю здесь ежегодно. Иногда просто гуляю, хожу и «напитываюсь атмосферой, как губка, которая потом перерастает в эмоции, а они дают мне внутренний баланс и жизненные силы. Вот такой «круговорот сил» происходит внутри меня. А потом энергия иссякает и нужно ехать за следующей порцией подзарядки.

А иногда задаю много вопросов, особенно, если меня беспокоит что-то, на что я не могу ответить сама. Часто это просто рассуждения, и мои вопросы не имеют точных ответов, они больше связаны с переживаниями в какой-то момент жизни. И ответить на этот вопрос мне мог бы только Михаил Юрьевич, но спросить его не предоставляется возможным, поэтому остается только рассуждать с умными людьми об этом. По крайней мере, мне так казалось ранее…

– Добрый день! Как я скучала по вам, и по Тарханам, конечно!

– Добрый день, Машенька! Ждали тебя, но чуть позже, каникулы еще не начались. Или ты закончила раньше? И смогла выбраться.

– Да, так оно и есть. Закончила раньше и решила не ждать начала каникул официально. У меня к Вам вопрос, это очень важно для меня. Вы же слышали о сенсационном нахождении стихотворения. И я слышала. Подскажите, у вас уже есть копия этого произведения, мне бы поработать с текстом так хотелось. Думала написать научную работу по нему. Пожалуйста, помогите мне! Мой интерес строго научный, я не ищу дешевых сенсаций. После этой новости, я спать не могу нормально, меня так и раздирает изнутри, так я хочу увидеть это стихотворение. Не отказывайте мне!

Наверное. Моя пламенная речь тронула бы кого угодно, даже с каменным сердцем. Я искренне, очень хотела этого: голос дрожал и глаза горели. К тому же меня в музее знали. Знали, что я студентка, изучающая 19 век, знали, что Лермонтов – моя страсть. Причин не доверять мне не было. Но, они только отправили запрос на получение копии произведения. И пока сами ждали. Обещали дать мне копию рукописи, когда она попадет к ним, но, когда это будет, через день или через неделю, или через месяц – кто может знать.

– Спасибо! Я буду ждать. Если можно, я бы хотела походить по дому. Вы не возражаете, нужно эмоционально подзарядиться. Я помню все предосторожности. Оригиналы вещей не трогать, не садиться ни на что. Все – помню. Просто пройдусь, освежу воспоминания.

Со мной даже смотритель не пошла. Как хорошо, что мне доверяют, и я смогу походить в одиночестве, наедине со своими мыслями. Походить, погрустить, помолчать.

Вот я на дорожке к дому. Вся картина торжественно –белая, как невеста в день свадьбы. Почему такие мысли, я не знаю. Но, очень красив дом и подъездная дорога, с укрытыми снегом деревьями. Картинка, как на рождественской поздравительной карточке. По правую сторону памятник Михаилу Юрьевичу. Подойти и погладить его руку, поздороваться, улыбнуться, спросить разрешения войти в нему в дом. Далее, пройти, так называемый, дом ключника и конторщика. Ранее здесь жили дворовые крестьяне помещицы Арсеньевой, бабушки Михаила Юрьевича. Сейчас здесь музей с аутентичными вещами той эпохи: утварь, орудия труда, одежда. Вот передо мной барский дом и рядом, чуть утоплена церковь во имя Св. Марии Египетской. Построена она на месте старого большого барского дома, который снесли после смерти единственной дочери Арсеньевой и матери Михаила Юрьевича. Еще немного и я буду у цели. Дом. Первый этаж. Сени, передняя, зала. Зала, одна из моих любимых комнат, как всегда много света, много окон, чуть задержалась здесь, улыбнулась, когда увидела портреты всей семьи: Мария Михайловна, Юрий Петрович, Михаил Юрьевич, еще все вместе, когда портреты висят так особенно заметно, что Михаил был очень похож на маму. Как говорили в то время: «Добавьте к ее портрету усы и военную форму, и Вы получите внешность сына.» Представила маленького Мишеньку, который сидел и играл или рисовал здесь около своей бабушки или пил чай и смотрел в окно, и созерцал красоту природы, в любое время года. Прошла дальше. Гостиная, в голубом цвете, украшена картиной Михаила Юрьевича «Кавказский вид», далее столовая и чайная комната, классная комната, где проходили занятия начального курса с гувернером-учителем. Но, это все не то… Нужно идти дальше, на второй этаж! Вот! 4 комнаты в мезонине. Две принадлежали бабушке – Елизавете Алексеевне: кабинет и спальня, портрет внука, один из самых удачных, на мой взгляд. Две оставшиеся – Михаилу Юрьевичу: кабинет и комната. Из личных вещей: трубка и портсигар, его дорожная шкатулка, печатка, портреты: отца, друга- Раевского и Вареньки Лопухиной. Странно, она – жена другого человека, а вошла в историю, как Варенька – единственная истинная любовь поэта. Вот, то место, куда я стремилась попасть, куда меня тянет с неописуемой силой. Где я могу постоять, помолчать, подумать обо всем и ни о чем конкретно, постараться объять необъятное одной мыслью, понять скрытый смысл жизни. Мне кажется, здесь я могу все! Опять глаза заслонили слезы. Как несправедлива жизнь, забрать гения, не только в литературе, но и прекрасного художника, человека великого ума, начитанного и умного, развитого всесторонне, и не оставить после него даже ниточку, в виде детей, забрать его так рано в неполных 27 лет, и не дать ничего взамен. Это так не честно… Последний раз Михаил Юрьевич был здесь, в Тарханах с декабря 1835 по март 1836. Сейчас – конец января. В это время ОН был здесь, ходил, шутил с бабушкой, смеялся с дворовыми, молодого барина любили слуги, а он тепло относился к ним. Пелена опустилась на глаза, слезы льются уже потоком, сердце сжалось и я боюсь, как бы не зареветь навзрыд от жалости и безысходности предвещающих событий.

Меня вывел из ступора гул и непривычная суматоха за окном. Такое ощущение, как улей начал шевелиться, все копошится, двигается, ощущается жизнь. Это так странно. Все было тихо и сонно, и мертво, и вот в один момент ожило. Я не сразу поняла что случилось.

– Ермолай? Ермолай! Где ты?

Кто это? Так громко кричит здесь? Напугал меня, как водой холодной облили. Что-то вокруг изменилось. Вроде все то же, и все не то. Ничего не понимаю.

В комнату практически влетел юноша, я отскочила к окну. Юноша подошел к столу, сел, стал перебирать листы, взял перо, что-то быстро начал писать. Темные волосы взъерошены, в халате. Запустил руку в голову стал импульсивно теребить и без того помятую прическу, если ее можно было так назвать. Поднял глаза, посмотрел в окно мимо меня. И здесь я поняла, что меня-то он не видит. Абсолютно в этом уверена, так сыграть было нельзя. Его взгляд сбил меня с толка. Он был не знаком мне – это точно, но что-то до боли знакомое в нем было.

– Барин, ты звал меня?

– Ермолай! Ну, наконец-то ты! Тебя только за смертью посылать. Ты узнал?

– Да, хотят звать тебя на крестины. Трое ждали твоего приезду. Говорят, наш барин лучший крестный нашим детям, не забудет о них вовек.

– Конечно! Когда крестины назначены? На послезавтра? Тогда нужно съездить и купить, все, что нужно по этому случаю. Серебряные ложки и угощения, мешочки с монетами сам подготовлю. Остальное – с тебя.

– Да, барин. Все сделаю.

– Grand mamie видел? Как она?

– Ждет Вас.

– Да, иду.

Он порывисто вскочил с места. Направился к окну. Остановился около меня, буквально в шаге. Я ощущала жар, и дыхание, так близко он стоял от меня. Кто же ты? Мысли, которые крутятся в моей голове, не могут быть правдой. Этого не может быть! Он смотрит в окно, жадно вглядываясь в картину природы за стеклом, а в его глазах можно увидеть, как происходит мыслительный процесс, молниеносно, внутри ведется диалог –это очевидно. Один -кто-то жестокий и яростный это видно по взгляду, он-колючий и жесткий, но сменяется на более мягкий и добрый, волнами. Значит, диалог проходит между двумя людьми. Никогда не видела такой живой взгляд, такой говорящий сам за себя. Как же интересно наблюдать за человек в работе, когда он уверен, что его никто не видит. Я улыбнулась. А молодой человек подошел к столу сел и стал делать записи на листе. Что-то быстро писал. Как я могла не подойти и не заглянуть? Могла ли? Кто-либо мог бы? Зная, что находится в безопасности, но насколько долго это будет продолжаться? А вдруг, если я подойду, если шевельнусь – меня заметят. Шевельнула рукой – нет реакции, сделала шаг – не привлекла внимание, подошла ближе – уверилась, меня не видят. Заглянула через руку, чуть-чуть, самый краешек, только посмотрю и все. «Он – стар и глуп… Но после вспышки я замечал разницу убийственную для них. Ни одна меня не привязала… Был скромен -бранили за лукавство – это привело к скрытности; остро чувствовал –никто не любил – оскорбляли – стал злопамятен; чувствовал себя выше – меня ставили ниже – стал завистлив; готов был любить весь мир – никто не любил меня – научился ненавидеть. Все лучшие чувства умерли в глубине сердца…»

Это же выдержки… Подготовка к работе над драмой «Два брата». Да, все стало ясно, как божий день! Это – он! Могла ли я не дотронуться до него. Конечно, нет! Это – мечта моей жизни, и он так близко. Я протянула руку и коснулась его волос, они такие жесткие, как, впрочем, я и ожидала. Мне очень хотелось коснуться его руки. Касание, кончиками пальцев его пальцев. И, как удар тока, как статическое электричество. Что-то, наверное, все же он почувствовал, так как резко поднял голову и посмотрел прямо на меня, т е сквозь меня, там, где было что-то, что доставляло ему чувство дискомфорта. Он не понимал, что именно, но что-то ощущал, бесспорно. Я затаила дыхание. Он встал, стоял прямо передо мной, но не мог меня видеть, а я могла заглянуть в его глаза, пронзительные, черные. Кто-то, по-моему Сушкова, сравнивал их с угольками, вот сейчас они были такими – два уголька, смотревшие прямо на меня, но не видящих ничего.

– Мишель, любовь моя! Я хотела с тобой поговорить.

– Да, Grand mamie, весь во внимании.

– Когда ты едешь в Ефремов? Нужно закончить дело.

– Да, я помню, после 20 января я еду. Закончу дела с наследством, подпишу, все, что нужно и вступлю в права. Все, как мы говорили ранее.

Его взгляд смягчился, он стал любящим всем сердцем внуком.

Я аккуратно вышла из комнаты, пошла вниз по ступеням, пытаясь осознать все, что случилось. Мысли разрывали голову. Как это может быть?! Спустилась вниз и столкнулась с семьей, которая поднималась наверх с экскурсоводом… Вот и все. Это все, что было, оно вообще было или только мне приснилось или почудилось.

У меня есть мой любимый гостевой дом, из окна кухни в нем открывается вид на усадьбу. Вечером барский дом подсвечивается, и он смотрится просто изумительно. Сейчас падает снег, крупными хлопьями он кружится и ложится мягкой периной, создавая еще более прекрасную картину. Никого нет, только дом в лучах прожектора, и я. Конечно же, я не спала, в обычном смысле этого слова, просто не могла заснуть. Столько мыслей в голове. Задремала я, сидя на лавке и смотря на усадьбу, только с одной мыслью. Я хочу повторить этот опыт! Я очень хочу еще раз увидеть его!

Утром, как только рабочие часы позволили, я была уже на месте. Так рано еще для посещения дома. Я так надеялась повторить эксперимент. Но! Обитатели еще могут спать. Нет, не хочу вторгаться в их утро. Пойду, прогуляюсь по территории парка. Мое любимое место – задний парк, как я его называю, парк за барским домом. С прудом и мостиком, как с картинки, Темной и оттого романтичной аллеей и Тайной беседкой. Очень укромное и личное место для прогулок и мыслей про себя самого. Это то, что мне нужно, что бы вернуть равновесие. Вопросы, которые меня мучали. Как это возможно? Что я сделала такого, что бы это случилось? Было ли это случайно? Можно ли это повторить? Алгоритма действий, конечно, не было. Только интуитивные попытки повторить это действие. Что произошло вчера? Я думала, что Михаил Юрьевич был здесь последний раз в это время, т е в конце января 1836 года. Представить, что я сейчас в этом времени? Или, что-то еще. Нет, так специально не получается, я очень сосредоточена. Нужно что-то еще. Что я упускаю? Что-то я упускаю, и я это понимала, но что… Иду машинально, через мостик, оборачиваюсь на барский дом, как он прекрасен в своем белом пуховом наряде, решетчатый мост, вторящий ограде балкона, пруд, как зеркало. Задержаться в центре моста, вижу и беседку, и дом, и церковь. Выхожу на Темную аллею. Понять, почему она носит такое название можно летом, когда близко посаженные деревья смыкаются создавая эффект арки, что скрывает людей, идущих по ней, от посторонних глаз, а зимой, конечно, этого эффекта нет. Мысли в моей голове пропадают, я вхожу в состояние полузабытья, просто иду машинально, т к знаю, куда я хочу прийти. Иду. Подхожу к Тайной беседке. И останавливаюсь, как вкопанная.

– Доброе утро, mademoiselle! Мария Андреевна, я ничего не путаю? Рад Вас встретить, хотя это несколько неожиданно. В такой час, в парке. Я не слышал подъезжающего экипажа.

– Доброе утро, Михаил Юрьевич! Моя карета ждет меня перед въездом в усадьбу. Меня не приглашали, и я не с официальным визитом, а лично к Вам, с поручением. Я здесь проездом из Москвы в Пензу и решила заехать, навестить Вас, так как дала слово одной известной нам даме, общей подруге. И не могла нарушить своего обещания. Время не позволяет так рано наносить визиты, решила скоротать время в парке. И как удачно встретить Вас здесь.

Боже! Что я несу. Я не была к этому готова. Я же была уверена, что меня не увидят, даже, если эксперимент удастся, как и вчера – я буду невидимкой. Понаблюдаю за жизнью. Я была не готова к личному контакту! Мысль, которая бежала параллельно, как я выгляжу? Во что я одета? В меховую безрукавку и платье, с завышенной талией, все, как обычно для меня. Я же хотела пойти в дом, отлично, что не в джинсах, ура! И вполне могла сойти за барышню 19 века, придираться к тканям не будем. Так, что дальше? Я не совсем понимаю, что говорю. Про какую даму я сказала. Похоже, что Вареньку Лопухину, точнее уже Бахметьеву. Буду и дальше гнуть эту линию. Их последняя встреча состоялась в Москве в декабре 1835, уже после ее свадьбы, которая состоялась в мае 1835. Явно встреча была не из теплых и дружеских. Он – уязвлен, она- обижена. Ничего хорошего друг другу они наговорить не могли. Это сейчас я могу рассуждать более ли менее здраво, а тогда эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунды. Один вопрос решили, причину приезда и повод для этой встречи в парке я нашла. Вопрос, который оставался у меня, откуда известно мое имя, причем настоящее. Меня с кем-то перепутали или…

– А мы можем представиться еще раз друг другу? В данных обстоятельствах, я считаю это уместным. Наша встреча была так мимолетна. Вы оказали для меня неоценимую услугу, это бесспорно, я – Ваш должник. Лермонтов Михаил Юрьевич, корнет лейб-гвардии Гусарского полка Его Величества. Сейчас нахожусь в отпуске дома, точнее, гощу у моей бабушки, Арсеньевой Елизаветы Алексеевны, урожденной Столыпиной.

Легкая улыбка осталась на его губах. И вопросительный взгляд, устремленный на меня. Нужно что-то отвечать.

– Вы все правильно запомнили, Михаил Юрьевич. Мария Андреевна…

Ну, Иванова или Петрова говорить, конечно, нельзя. Какая у меня будет фамилия, об этом я не подумала. Но, Мария Андреевна сама закончила за себя, здесь нужно поблагодарить Льва Николаевича Толстого, и за его труды, и за то, что он жил на сто лет позже. Спасибо, Лев Николаевич!

– Мария Андреевна Болконская. Дочь Андрея Андреевича Болконского. Мой отец –помещик, не крупный, но все же, в Рязанской губернии имеем родовое поместье, но кроме этого, отец мой – коммерсант и владеет торговым делом и акциями в Британской Ост-Индской компании. Я принимаю непосредственное участие во всех его торговых делах, как единственный ребенок. Кроме того, отец, часто вынужден бывать в Индии. Основное место проживание наше – Москва, но, если честно, чаще я в разъездах с различными поручениями от моего родителя. И сейчас направляюсь с этой же целью в Пензу. Очень рада возобновить наше с Вами знакомство! Слышала много лестных отзывов о Ваших дружеских качествах и талантах, от наших общих друзей.

– Интересно. Вы говорили о поручении? Кто же этот таинственный друг? Может Вам следует передать мне весточку лично, письмо или… Я даже теряюсь, столько таинственности.

– Нет, никакой таинственности. Простите, что ввела Вас в заблуждение своими речами. Это вызвано неожиданным Вашим появлением, я на минуту потеряла всякие ориентиры. Я обещала Вареньке Лопухиной, что заеду и передам Вам «поклон» от нее, и на словах ее заверения, что она не хотела Вас обидеть или расстроить при вашей последней встрече. Она – Ваш друг, и ее отношение к Вам никогда и никак не изменится. Ничто из вне не сможет этому помешать. Она пребывает в расстроенных чувствах, я думаю, Вы это и сами это знаете или заметили при личной встрече, даже, если и думали ранее по-другому. Не сердитесь на нее, и поймите, почему она вела себя именно так. В этом нет злого умысла, просто эмоции и внутренние очень глубокие переживания. Именно в этом и заключается мое поручение.

Я улыбнулась. И очень внимательно наблюдала за изменением взгляда, эмоциями на лице Михаила Юрьевича. Его черты ожесточились, взор стал мрачным.

– Благодарю. Как она? Как она себя чувствует?

Его вопросительный взгляд был направлен на меня. Он уже не был таким колючим, скорее просящим, не просто спрашивающим, а молящим дать ответ, который даст ему надежду, что все более или менее нормально, для успокоения своей души, что ли. Не понятно.

– Михаил Юрьевич, Вы просите меня либо солгать Вам, либо ответить грубостью или колкостью. Не совсем понимаю, что Вы хотите услышать от меня?

Усмешка на его губах, и опять колючий взгляд.

– Вы не очень любезны. И не очень дипломат, насколько я вижу.

– А я знаю о Вас из достоверных источников, что Вы можете быть самым верным и добрым другом – одним, и очень жестким и даже жестоким по отношению к другим. И Ваше расположение нельзя достичь притворством и лестью. Оно складывается, похоже, на интуитивном уровне, в Вашем подсознании. Не хотела бы я оказаться в круг людей, которые попали к Вам в немилость, так же, как и в круг людей совсем безразличных для Вас. Я теплю надежду, что смогу оказаться в кругу Ваших друзей. По крайней мере, я сделаю для этого все возможное, со своей стороны. Поэтому путь лжи, притворства и светских любезностей позвольте мне оставить в стороне. Если же вы действительно хотите узнать как она? То, я скажу Вам, что плохо. Она мучается и переживает. Чувствует себя обиженной и оставленной, и преданной. Обманутой и не спасенной. Хотя она надеялась, до последнего дня, что приедет ее спаситель – Вы приедете, и все исправите, и все закончится хорошо. Этим надеждам не было суждено сбыться. И сейчас она каждый день мучается, угасает и чахнет. А с ее тонкой организацией, прекрасным и чутким внутренним миром жить в постоянной лжи окружающим, но главное самой себе – это невыносимо. Думаю, я дала Вам понять, как она себя чувствует.

– Да. Картина очень яркая. Но, по Вашим словам, в этом виноват я. Но, это не так. Я не заставлял ее давать ответ положительный этому глупому, просто отвратительному человеку, который не стоит и пальца ее. Не внутренним содержанием, ни внешним обликом. Это был ее выбор. Хотя, бесспорно богатому. Скажите, Мария Андреевна, богатство и деньги и крепостные души могут смягчить сердце женщины?

– Другого ей не оставалось. Но, Вы могли все исправить. У Вас была возможность, но не было желания.

– Это не так. Я не мог этого сделать. Я не могу взять на себя ответственность за ее несчастье. Я знаю одно, что со мной она счастлива не была бы. Я – демон. Сжег бы ее своим жаром. Не смог бы ей дать спокойствия и тихого семейного счастья, которого она заслуживает. Мой характер, очень дурной. Я мучаюсь от него сам. Не хочу чтобы близкие, любимые люди испытывали те же чувства. Но, и сделать ничего не могу. Ее бы я тоже мучал. Потом ненавидел себя, потом ее за то, что она все стерпит и смолчит, но переживает и мучается внутри себя. И думает: «О, зачем я пошла на это? Я же понимала, что так оно и будет. Но, чувства мне говорили, что я все исправлю, я смогу, у нас же есть любовь». Что такое любовь? Это момент, а жизнь – есть все остальное. Любовь бы вытеснили другие чувства. Чувства: обиды, злости, досады, раздражения. И что бы осталось в сухом остатке. Ненависть, вот что. А дальше что – безразличие, как самое ужасное чувство – его полное отсутствие. Нет! Не могу я так поступить с ней. Я слишком ее люблю. Она – родственная мне душа. Тонкая, чувственная, особенная связь с ней останется, возможно, в моей памяти только. И в ее. Но, это будет любовь на всю жизнь. Это чувство я смогу сохранить и пронести до последних дней своих.

Его глаза были влажными. Он действительно все это чувствовал. Все, что говорил. И это было не просто красивые слова. «Что я тебя не стою». Или, «что ты – лучше меня». Это было действительно в его сознания. Он в этом был уверен. Я была поражена его искренностью.

– Мы этого никогда не узнаем. Уже есть свершившееся действо. И назад дороги нет. Но, все же, поверьте мне, как представительнице женского пола. Многие невзгоды переживаются легче и проще с любимым человеком. Если бы она не знала чувства любви – ей было бы проще. Выйти замуж за достойного, пусть не очень блестящего и умного человека. Прожить в благочестивом браке, пусть и с нелюбимым – можно. Но! Если ты не знаешь, чувства любви. Если тебе не знаком трепет души и пение сердца. А ей все это было знакомо. И зная все это, Вы прекрасно понимали, на что Вы ее обрекаете. Как же жестоко поступили Вы! Исправить это сейчас уже не представляется возможным. Поэтому, я считаю этот разговор более не уместным. Простите! Я выполнила свое поручение. Принесла Вам веточку оливы от несчастной. Которая прибывает в надежде увидеть Вас когда-либо еще, и ждет каких-нибудь вестей о Вас, но писем от Вас не ждет. Так как это вызывает жуткие сцены ревности от супруга, которые, так же, сказываются на эмоциональном состоянии Варвары Алексеевны, если Вы понимаете. И могут вызвать и дальнейшие действия с его стороны. Допустим, подозрения, которые она не заслуживает и месть, которую она просто не переживет. Так как честность для нее превыше всего.

– Я все понимаю. Постараюсь не усложнять ей существование. Следовать за ней, как тень. Просто наблюдать за ее жизнью…не со мной. Спасибо, Мария Андреевна. Я скоро собираюсь в Санкт-Петербург. Мне нужно завершить здесь дела, в том числе со вступлением в наследство – это поместье Кропотовка в Тульской губернии. Думаю, к марту я закончу дела. Может, мы увидимся в столице. Вы планируете приехать в Санкт-Петербург, или дела Вас не отпустят?

– Все может быть, Михаил Юрьевич. Я не загадываю обычно. Возможно, весной мы и встретимся. Наилучшие пожелания Вашей бабушке. Всего хорошего!

И я практически убегала по дорожке к выходу из усадьбы. Уже пройдя дом, и боковые постройки, я подумала, а что, если я не выйду еще из этого времени и прибегу в деревню 19 века, а не к своему срубу – гостиничному номеру. Пока я размышляла, вышла из забытья и поняла, что я опять в нашем времени. Это очень разительные отличия есть в звуках. В 19 веке усадьба – живая, она, как пчелиный рой. А в наше, как музей, со звенящей тишиной, такой неестественной. И воздух пахнет по-другому. Сейчас, как стерильная комната в больнице, нет запаха жизни в ней. Как же круто было здесь в 19 веке, когда молодой барин жил здесь со своей бабушкой. Такие счастливые они!

Я решила вернуться в Москву. Нужно решить, что делать дальше. Одно я знаю точно, уже навряд ли я смогу остановиться, хочу продолжения!