Читать книгу Хранитель времени - Юля Лемеш - Страница 7

Утром Дэну позвонили. Из Норвегии. И я, лежа в постели, с вытаращенными глазами вслушивалась в незнакомую речь. Ни слова не поняла, но мне все это воронье курлыканье жутко нравилось. Оказавшись совершенно неспособной к изучению иностранных языков, я восхищаюсь, когда кто-то ими владеет. Меня завораживают звуки незнакомой речи. Но норвежский неблагозвучный какой-то, он как рубленная топором готическая вязь, сплетен из резких запинающихся узоров. А еще я заметила, что Дэн, когда с Норвегией разговаривает, старается уйти подальше от чужих ушей. Будто тайный полиглот выведает его секреты.

Выбравшись из-под простыни, накинув рубашку, я вышла из комнаты. Дэн заметил, что его подслушивают, ушел на кухню. Не обижаясь, вернулась в комнату. Размышляя, как буду жить без него. Ведь я наверняка знаю, что когда-то он уедет. Как это – жить без Дэна? На кого я буду ворчать и кому стану изливать душу? Мне даже поспорить будет не с кем.

Мне иногда кажется, что мировой разум умеет регулировать свои ресурсы, устраивая эвакуацию мозгов из неблагоприятной среды в комфортную. Но будет ли там, в Норвегии, Дэн таким как здесь? Ведь зажрется, обленится, расслабится и ничего дельного не создаст. Ведь там никто не станет его пинать и злить, никто не будет требовать и изводить воплями – ты не такой как все, ты обязан творить… А, быть может, он уедет. И через полгодика подумает – как хорошо и спокойно – никто не давит на уши и не выгрызает мозг.

На душе срочно заскребли кошки. Санечка как-то сказала, что когда на душе кошки скребут – это не просто так. Это они насранное закапывают. Так оно и есть. А еще она постоянно цитирует неведомого психолога, который явно был знаком с немерянным количеством кошатниц. Цитаты смешные – острый психоз – если вы говорите с кошкой, острый галлюцинаторный психоз – если вы говорите с несуществующей кошкой, а паранойя – когда вы боитесь сболтнуть лишнего при кошке. Дальше – хуже, шизофрения – это когда кошка говорит внутри вас. И совсем скверный симптом – неврастения, это если вы жалуетесь кошке, кошка молчит, вас игнорирует и вас это убивает.

В общем, по мнению Санечки, я находилась в гораздо худшем положении. Мне повсюду мерещились признаки вселенского зла, направленного на доведения меня до острого галлюциногенного психоза.

Вот, например, я на все сто уверена, что мой паспорт лежал на полочке у зеркала, а теперь его нет на прежнем месте. Занялась раскопками. Поочередно открывала все подходящие места, ругая себя за рассеянность. Нет его. Неужели, я сама его нечаянно спрятала? Вот уж вряд ли.

– Какая сволочь спрятала мой паспорт?

Ну, точно – кошачий психоз при полном отсутствии кошки. Решив, что даже психоз нужно доводить до логического завершения, вышла на лестничную площадку – ничего. Враги взяли тайм аут или ушли на обеденный перерыв.

Подталкиваемая интуицией, спустилась вниз к почтовому ящику, словно мне могут прислать важное письмо. Как в воду глядела – конверт. Белый. Без адреса и имени. В других почтовых ящиках тоже что-то белеется. Озираясь по сторонам, обнаружила зрителя – черно-белого кота с совершенно наглой всезнающей мордой.

– Если я начну с тобой говорить – не отвечай, ладно?

Кот понимающе прищурил глаза, отвернулся и резко мяукнул. Из подвала тут же возник второй повод для психоза с обмякшей мышью в зубах. Вцепившись ему в загривок, я освободила мышь и теперь осталась на лестнице с конвертом и дохлой мышью в руках. Она была еще теплая, как живая. Рассудив, что реанимировать покойных не мое призвание, оставила добычу психозам, а сама вернулась в квартиру. Вымыла руки.

– Это что такое? – Дэн вертел в руках конверт.

– Тебе интересно – ты и открывай. Но учти, если там бактериологическое оружие – я не виновата.

Дэн посмотрел конверт на просвет и, хмыкнув, вскрыл его столовым ножом.

– Прокламация какая-то. Вырезанная из газеты, – он уставился на бумажку, – Вот блин. Чей-то трехдетный сын заразился СПИДом, попив компота из чашки больного ребенка. А другой ребенок, уже девочка, заразилась СПИДом, потрогав дверную ручку. Но, вот неожиданность, третий ребенок, малыш совсем, пупсик – подышал зараженным воздухом в автобусе и теперь на его лечение нужно фуеву тучу денег. Так и написано – отечество в опасности.

– Ужас какой!

– Ох-ре-неть, – мрачно выразился великий лингвист и филолог.

– Почему?

– Потому. Ты что – вообще ничего про эту болезнь не знаешь?

– Знаю! СПИД передается методом траха через открытые ранки. И даже комар может стать переносчиком.

– Трахающийся комар? Ты с ума сошла. Двадцать первый век на дворе, – Дэну стало скучно и противно, поэтому он ушел мыться, оставив меня с конвертом и прокламацией.

Почему-то мне не хотелось к ним прикасаться, словно я могла заразиться. Если бы там было про рак написано – я бы бумажку сожгла. И пепел в унитаз смыла.

Пока Дэн принимал душ, я успела просветиться при помощи яндекса. И узнала страшную тайну – СПИДа нет вообще. Я не шучу. Иммунодефицит есть, а вируса нет. По мнению некоторых специалистов СПИД не является инфекционной болезнью и не вызывается никаким вирусом. О чем я рассказала Дэну. Вытирая волосы полотенцем, он пожал плечами.

– Тебе это действительно интересно? Если боишься заболеть – береги себя во всех смыслах этого слова. И все будет замечательно. Но по паре статей нельзя считать себя компетентной, ясно?

По его лицу сразу видно – себя он компетентным считает.

– А ты зачем узнавал про эту бяку?

– Ну, сама понимаешь. Я в группе риска. И то не беспокоюсь. Потому как предохраняюсь. И нечего нос морщить. Но когда мой друг заболел, я здорово понервничал.

– Ты что, ну, ты как… компот… чашка!

У меня вдруг закончились слова.

– Далась тебе эта чашка! Ты бы еще про зараженные иголки в сиденьях автобуса сказала.

– Про иголки я знаю. Это лажа. Против больных СПИДом придуманная.

– Ура-ура, у тебя есть мозг.

Пока мы завтракали, я выслушала монолог о СПИДе, а в это время кто-то облил дверную ручку зеленкой. Про это я узнала, когда в квартиру ввалилась взбешенная мама. Рука выставлена вперед, как у дедушки Ленина, который памятник. Глаза сверкают.

– Я так и знала! Разврат!

Дэн был в плавках. Слегка мокрый и жутко оторопевший. Развратного в нем не было ничего. По мне – экспонат по детальному изучению скелетов. Только в плавках и перепуганный напрочь.

– Мама, здравствуй. Знакомьтесь. Это Дэн. Это мама.

– Ну-ка, голубчик, живо выметайся отсюда! Я не позволю совращать моего ребенка!

Мамина зеленая рука выглядела противно. Как и вся ситуация в целом.

– Я, пожалуй, пойду, – смутившись, решил Дэн, отступая.

– Никуда ты не пойдешь!

– Это почему это он никуда не пойдет? – вскипятилась мама.

– Потому. Теперь это мой дом. А он – мой гость. И мы собираемся сегодня в зоопарк.

Почему именно в зоопарк я сама не знала – только что придумала.

Удивленный не меньше меня зоопарком, Дэн для начала очень хотел покинуть кухню, но мама преградила спасительный выход и уходить не собиралась. Ей не нравилось все, а мое спокойствие в первую очередь. А что мне, собственно, нервничать? Я ни в чем не виновата.

– И по какому поводу визит? – почему-то вспомнив котов и мышь, осведомилась я.

– Я при этом, – кивок в сторону Дэна, – должна разговаривать?

Дэн смотрел на свои ноги, словно впервые их увидел. Нервные пальцы шевелились как водоросли. Не сомневаюсь, он не привык к общению с такими воспитанными дамами как моя мама.

– При нем можно. Но если тебе неловко – он уйдет. В комнату. А ты успокойся. Тебе нельзя волноваться, сама знаешь, давление и все такое. И еще – я уверена, что ты пришла, потому что волнуешься за меня. Ведь, правда?

Пропустив Дэна на свободу, мама отпихнула ногой табурет и встала, прислонившись к стене. За ее спиной висела картина, поэтому мамино лицо выглядело как портрет Долорес Амбридж в раме. Если она еще немного поволнуется, станет как портрет мокроты из рекламы и мне придется вызывать скорую.

Бегло, но с интересом рассмотрев кухню, мама заметно огорчилась. Кухня оказалась чистой. Спасибо Дэну. Пока я мыла дерьмо у двери, он из солидарности убрался тут.

– До меня дошли слухи, – начало не предвещало ничего хорошего.

– И ты им сразу поверила, – слишком ехидно продолжила я.

Сбившись с мысли, мама скисла и начала нормально дышать.

– Мы решили, что надо проверить. То есть спросить…

Я молчала, ожидая продолжения. Нас объединял прошлый непродуктивный опыт общения. Когда каждое сказанное слово норовило убить наповал. Ну да, мы так и разговаривали – как два ополоумевших автоматчика на дуэли. Первой стреляла мама, а я только отстреливалась, неся такую несусветную хрень, что потом самой было стыдно. Но теперь ни маме, ни мне не хотелось расколошматить друг друга. Ведь тогда я так и не узнаю, зачем она приходила, а она не услышит моих оправданий.

Наконец, мама собралась с духом, облизала пересохшие губы, поправила часы на запястье, и выдала страшную тайну.

– В общем, мне сказали, что у тебя постоянно толкутся разные подозрительные мужчины. Ну, ты понимаешь, о чем я веду речь? Ты у доктора когда в последний раз была? Ах, я вспомнила, у вас недавно был медосмотр. Карточка медицинская у тебя?

Она буквально впилась глазами в мое лицо. И по нему догадалась, что меня не гложет совесть. Мне почти весело.

– Так, значит, ничего такого не происходит? Ты не злоупотребляешь своей свободой?

Картина начала проясняться. Знать бы какая дрянь напела маме в уши.

– Мама. У меня бывает Дэн. И мои друзья. Ты их знаешь сто лет. И они тебе не казались подозрительными раньше. Они именно друзья. Но теперь лето и они все свалили отдыхать. И Дэн скоро уедет. Разврата нет. Наркотиков нет. По-честному, и секса нет. Ты же знаешь, я даже не пью. На учебу тоже жаловаться нечего. У меня все в порядке. А кто тебе наврал про меня на этот раз?

По ее лицу было ясно – либо не знает сама, но если и знает, то не скажет.

– А что ты этому доброму человеку ответила? Надеюсь, послала куда подальше?

И тут мама решила быть честной.

– Нам письмо в ящик положили. Анонимное. Муж сразу сказал – чушь полная.

Я сразу полюбила ее мужа.

– А чего пишут-то?

Ответа я так и не узнала. Потому что в этот момент раздался звонок. И в мой дом ввалился Вова.

– У тебя дверь не закрыта. Вода горячая есть?

Сбрасывая грязную футболку, он бесцеремонно полез в ванную. Мы замерли, слушая шум воды и громкое пение. Вова исполнял что-то из Битлз.

– Это что это за безобразие? – громким шепотом спросила мама.

– Моя девушка, – машинально ответил Дэн из коридора.

– Этот! Громадный! Волосатый мужик! Его девушка! – заорала мама и схватилась за левую грудь.

– Ты что, не узнала? Это же Вова, – пролепетала я.

– Теперь мне все ясно. Ну, кто б сомневался, – истерически хихикнула мама, – Вова – девушка Дэна.

Всплеснув руками, она привалилась к холодильнику и закатила глаза. Ей действительно было нехорошо, но я не знала, как ей помочь.

Собрав все междометья в кучу, красный как ошпаренный, Дэн с горем пополам, смог убедить ее в чудовищной ошибке.

– Значит, этот брутальный самец исполняет песню группы Битлз про девушку. Это я еще могу допустить. Но кто мне объяснит, что он забыл в твоей ванне, если он не девушка Дэна?

– Повторяю, это Вова. Выгляни в окошко…

– Дам тебе горошка, – машинально перебила мама.

– На кой черт горошек? Мама, вон его окна. Вовины. Он там живет. Ты не можешь его не помнить. Его квартира как раз над дворницкой.

Мама задумалась. По всей видимости, в ее памяти маячил какой-то смутный обобщенный образ Вовы. В те времена, когда мы жили вместе, она мало интересовалась жителями нашего двора. Вставала рано, возвращалась поздно и ишачила у плиты, пока не валилась с ног. У нее просто не было времени на всяких там шалопаев типа Вовы.

– Вспомнила! Это тот, который был как Вовочка из анекдота, запихивал кошек в водосточную трубу, поджигал дымовухи, включал музыку на полную громкость, нарисовал на стене синий кривой член, испортил соседскую свадьбу мордобоем, а потом превратился в гопника? – заподозрила мама.

– Если быть точной – в говнаря, – уточнила я, совершенно не зная про прошлые подвиги Вовы.

– А почему у этого говнаря нет воды?

– Ну откуда же я могу знать? – удивилась я.

– Небось, соседей залил, вот и отключили.

– Мама, под ним никто не живет. Там дворницкая, – устало напомнила я.

– Ну да, – ответила она непреклонным голосом прокурора, – Таким как он надо отключать воду.

Дэн немного успокоился, и даже не удирал из кухни. Мама рассеянно блуждала взглядом по помещению, решая сложную задачу.

– У тебя новые занавески. Слишком яркие. Поменяй на кремовые, – попытка примирения была засчитана.

Вова вышел из ванной, вытираясь моим полотенцем, и увидел маму. Придя в себя, он высоко поднял брови, галантно расшаркался и даже попытался облобызать зеленую мамину ручку. Увидел какого она цвета и сильно изумился.

– Привет, – смущенный Дэн воспользовался случаем и ушлепал в комнату с велосипедами.

– У нас гидроколбаса закончилась, – Вова красивым движением взмахнул длинными волосами, откидывая их назад.

И тут до мамы дошло, что она разговаривает с очередным полуголым мужчиной. А торс у Вовы ну очень выразительный. И полотенце все норовило сползти. Я тоже поймала себя на мысли, что рассматриваю живот взрослого мужчины с каким-то нездоровым любопытством. Мама смотрела туда же, зарумянилась и засобиралась домой. Оставив мне на память две банки маринованных огурцов, которым я обрадовалась. Она классно их делает. Пальчики оближешь.

– От одной я не откажусь, – деловито сообщил Вова, прибрав банку себе.

– Я спросить хотела, – промямлила я, не зная как правильно задать вопрос.

– Прекрати свои инфантильные закидоны. Хотела – так спрашивай.

– А ты случайно не видел мерзких подозрительных людей, которые в мою парадную входили?

Задумавшись, Вова бесцеремонно открыл холодильник, достал кастрюльку с рыбой и тут же принялся есть ее руками. Дэн услышал чавканье и вернулся посмотреть, что на этот раз происходит. Теперь он был в шортах и вместе со мной печально следил за участью нашего завтрака.

– Нет. Однозначно – нет. Мерзее и подозрительнее меня и моих захребетников тут никого не водится. Но я за двором не слежу. У меня других дел в избытке. А с чего это твоя маман такая сердитая и зеленая?

– Она не вся зеленая. Только рука.

И я рассказала ему, что случилось. Дэн аккуратно подправлял мое повествование точными комментариями. Отчего мой рассказ стал напоминать газетную передовицу о шпионском скандале.

– Некисло, – задумчиво резюмировал сытый Вова, пристально шаря глазами по днищу кастрюли.

Резким движением отщипнул от буханки корку хлеба и вдохновенно собрал питательный налет с запахом рыбы. Прожевал, проглотил и заставил меня повторить эпопею про кучу под дверью.

– Мне на пороге никто не срал, – с некоторой долей обиды сообщил он, подумал и, вспомнив подходящую цитату, продолжил, – В нашей стране с гигиеной всегда было плохо. Ментальность такая.

Он пока говорил, руками расправлял волосы. Они у него очень длинные. Густые такие. Как грива. Дикость какая-то – вытирать вымытые волосы руками, которыми только что ел рыбу.

И еще, он местами оказался в татуировках. Которые я раньше не видела, они под футболкой были. Волки, драконы. Вся спина изрисована. Пока он руками размахивал, полотенце сползло еще ниже. Дэн задеревенел лицом и позорно удрал к велосипедам.

– Я тебе, ребенок, только одно могу сказать. Твоя Графиня ежедневно какого-то лешего забирается на крышу и сидит на ней как гриф. Не меньше часа. Хотя, я бессовестно вру. Она первоначально недолго совсем сидела, а теперь – час.

– А что она на ней делает? – обалдевшим голосом спросила я.

– Твоя крыша, ты и выясняй. Вот если бы она по моей крыше шастала – другое дело. Но запомни – я ее соскребать с асфальта не намерен. Так и знай.

Я тоже никаких графинь соскребать не собиралась. Тем более – она же не в лепешку расшибется. Тут не так высоко лететь. Хотя было дело, как раз в Вовином доме. Давно совсем, после войны. Дедушка мне рассказывал. Про двух братьев. Их Кусок и Довесок звали. Наверное, с блокады клички остались. Так вот Довеска родители из дома не выпускали гулять, а он смотрел, как Кусок во дворе играет со старшими мальчишками. В форточку высунулся, упал и расшибся насмерть. Там пятно на асфальте так и осталось. Во всяком случае, мы с ребятами были в этом уверены на все сто. Хотя папа мне говорил, что это уже другой асфальт, а пятно от машины осталось. Но это он врет – какая машина сможет в наш двор проехать? Она же в арку не пролезет. Там узко. Меня удивляет, что ни Куска ни Довеска никто в виде приведений не видел. Наверное, они реинкарнировались.

Мои мысли убрели так далеко, что я вздрогнула, услышав Вовин деловитый голос.

– Ты, малая, не дрейфь. Фигня все это. Но даже с фигней нужно быть настороже. Ты пока у нее окопался? Эй, ты где?

– Я тут, – откуда-то из недр коридора ответил хриплый голос Дэна.

– Ты пока у младенца жить будешь?

Вопрос застал Дэна врасплох. У него моя персона мало ассоциировалась с младенцем, но сопоставив все сказанное, он понял о ком речь.

– Ну да. Пока буду здесь. И пригляжу за ней. Мало ли что, – решительно ответил он, хотя вроде бы и не собирался оставаться у меня надолго.

– Это правильно. Ну, я на работу пошел. Черт, а где я штаны свои оставил?

– Они тут, в ванной, – сообщил Дэн смущенно.

Вова не соврал. Он действительно собирался что-то грузить в соседнем магазине.

Отыскав одежду, Вова как породистый жеребец, взмахнул головой, забрасывая шевелюру на спину.

– Не ссорьтесь, дети мои. Собирайте улики. Пользуйтесь презервативами. И почаще бывайте на свежем воздухе.

Переглянувшись как сообщники, мы дружно кивнули в знак согласия и заперли за ним дверь.

Дэн дернул головой, пытались скопировать Вову, но вздрогнул, поймав мой ехидный взгляд. Ну да, чтоб отрастить волосы как у Джигурды требуется много лет и терпения. А еще нужна смелость. За длинные волосы могут и в тыкву настучать. Гопота волосатиков не любит. Да и научруки к длинноволосым мальчикам относятся с подозрением. В общем, для такой прически сначала необходимо обзавестись характером. Или изрядной мускулатурой.

Демонстративно сморщив нос, Дэн кинул использованное Вовой полотенце в стиральную машину.

– Хамство. Ты захочешь лицо вытереть, а твой Вова что-то другое им вытирал, – объяснил он.

Об этом я как-то не подумала.

Теперь, когда нашествие гостей схлынуло, Дэн снова стал умником, который несет за меня относительную ответственность. Во всяком случае – на словах.

– Я сосиски сварю, – у меня от пережитых волнений разыгрался дикий аппетит, хоть сырыми их ешь.

– Свари, а я пока тебе все разложу по полочкам.

Полочек у меня было много. С соусниками, фигурками сов и всякой дребеденью, которая мне не грела душу, но выбрасывать жаль. Но Дэн совершенно ими не заинтересовался, он устроился на табурете и явно принюхивался к съедобному запаху кипящих сосисок, заключенных в резиновую якобы съедобную оболочку.

– Если сложить все вместе, – медленно сообщил Дэн, – похоже, тебя заподозрили либо в разнузданной половой жизни, либо в употреблении наркотиков, либо в заразной болезни. А скорее всего – во всем сразу. И теперь будут травить как таракана. У нас так на кафедре парня одного в дурку чуть не загнали.

Его предположения не показалось мне абсурдными. Скорее – наоборот. Только банка с вареньем в его теорию ну никак не вписывалась. А еще – судя по поведению соседки, которая боялась ко мне приближаться – версия про заразную болезнь была наиболее вероятной.

– Лучше наркотики, – робко намекнула я, словно Дэн мог предоставить мне право выбора.

– Не обольщайся. Скорее всего, именно зараза. Тубик. Гепатит. СПИД. Народ ни фига в этом деле не разбирается. Страх он всегда от незнания.

Ну, тут он наврал. Туберкулез вовсе не неприличный. Он даже романтический такой. Им раньше всякие нежные барышни болели. Хотя, что я в болезнях понимаю? Правильно – ничего. Я как бабушка знаю про таблетки от головы и от жопы. В смысле – от поноса. И про обезболивающее – если зуб заболит. Других таблеток у меня никогда и не было.

– Есть еще сифилис и чесотка. Их некомпетентные массы тоже опасаются.

Причем тут массы я не поняла, на ум пришли только анализы кала и мочи, которых совсем недавно было дофига у моей двери. Отчего я здорово расстроилась и почему-то начала чесаться.

– Вот. Уже все признаки сифилиса налицо, – коварно усмехаясь, констатировал Дэн, голосом доброго доктора.

– Может, мне кровь сдать? И справку всем показывать? Ну, что я не больная совсем.

Говоря этот бред, я медленно приходила в ужас от перспективы выступить в роли дуры со справкой. Нет, я даже думать об этом не желаю. Звонить в каждую квартиру и мямлить фигню – ой, тут на меня кто-то плохо подумал, а я не такая, я здоровая, что – вы удивлены? – вам никто ничего гадкого про меня не говорил? Или – не бейте, тетенька, я вам правду говорю и взяток доктору не давала…

– Справку? Не стоит. Думаю, вскоре про тебя забудут. Ты же тут ни к кому грязно не приставала, а?

Да ни к кому я не приставала ни грязно, ни чисто. Что не помешало соседке от меня шарахаться как от чумы. Вспомнив ее лицо, я почувствовала – как мерзко, когда про тебя думают гадости, а ты даже не можешь ответить, оправдаться, доказать свою правоту.

Хорошо, что Дэн поживет со мной, одной мне не справиться.

Наверное, мои мысли подслушал кто-то зловредный. Дэну позвонила научрук. И ему пришлось срочно уйти.

Помыв посуду, я проверила почту, выяснила, что никому я нафиг не нужна, и завалилась на кровать, включив телек. Там ничего интересного не оказалось. Запоздало вспомнила, что забыла спросить у Вовы в какое время Черная графиня восходит на крышу. Ему-то повезло – он ее в окно видит, а я – нет. Представляя, как Графиня просачивается на чердак, я заснула, а, открыв глаза, никак не могла сообразить утро сейчас или вечер. Не день и не ночь точно. И сон приснился какой-то тупой. Я снова от кого-то убегала. Погоня началась в школе. Бетонные ступени лестницы, топот за спиной. Через курилку я выскочила на чердак, скользнула по крыше, перелетела на соседнюю и затаилась. Поняла, что меня видят. Причем, было неважно, кто меня преследует. Адреналин зашкаливал, примешивая к ужасу долю наслаждения. Перелетела дальше, потом очутилась на крыше с башней, которую мы называли кофемолкой, спряталась внутри. Вроде бы можно отдышаться, но тут оказалось, что в башне, недавно пустой, стоит рояль, а на стульчике, наигрывая меланхоличную мелодию, сидит кто-то, ко мне спиной. Я еще подумала – как можно затащить такую гробину в кофемолку? Музыкант резким движением ударил по клавишам и начал медленно оборачиваться. Дикий страх заставил меня отшатнуться и я вылетала в проем окна.

– Привидится же такое, – лоб был влажным от холодного пота.

Холодный сок, теплый пол под босыми ступнями, бессмысленный взгляд перестал видеть рояль, а в позвоночнике прекратилось ощущение падения. Звук телефонного звонка, как завершающий аккорд.

– Если у тебя что-то случилось – я всегда помогу. Чем смогу. Ты сама понимаешь, с деньгами у нас не очень, – добавила мама.

Наверное, у них только что закончился семейный совет. В результате которого мама решилась на неслыханный подвиг – отважилась быть гуманной.

– Я здорова. У меня все хорошо. Не стоит ни о чем беспокоиться.

Хоть я и говорила чистую правду, голос звучал лживо и даже злобно. Но мама сразу успокоилась и, рассказав какие-то неинтересные новости про работу мужа, поспешила распрощаться. Обижаться на нее не имело смысла. Я хотела самостоятельности и теперь нечего прятаться под мамино крыло. Там уже муж окопался.

Сок вдруг показался мне противным. Наверное, потому что согрелся. Запихав его в морозилку, я снова схватилась за телефонную трубку.

– Ты сейчас где? – Шурик, с которым мы недавно виделись на пляже, пыхтел как никотинозависимая кобыла.

– Дома я. А что? – любезностью мой голос не блистал.

– Разговор есть. У меня такие новости – закачаешься.

По-честному, я и без его новостей покачивалась как пьяная. Не проснулась еще.

– Ты зайти хочешь? – придумывая повод избавиться от гостя, спросила я.

– Да как-то нет, – немного истерически торопливо выпалил Шурик.

– Ну, так рассказывай.

– Не по телефону. Давай у твоего дома встретимся. Я бегаю.

Он действительно бегает. Но не как все нормальные люди, а по делам. Если со стороны посмотреть – спортсмен. А на деле – совмещает полезное с необходимым. То есть успевает на нужные встречи и заодно набирается здоровья. Жаль, что во время остановок он еще и курит. Наверное, уравновешивает полученное здоровье с вредом, чтоб достичь нормы.

– Хорошо. Я тебя во дворе буду ждать.

Шурик вообще непоседливый тип. Я однажды случайно видела, как он по мобилке разговаривает. Еще то зрелище. Около станции метро Владимирская, наверное, час бегал по площади со страшной скоростью, и при этом спокойным вкрадчивым голосом объяснял кому-то как все плохо работают, а он такой обязательный и ответственный. Спохватившись, добавлял, что и собеседник его тоже крайне ответственный и обязательный. В общем – во всем мире только два достойных человека набралось. Один из которых – Шурик. Манипулятор, хренов.

Решив, что ради Шурика наряжаться не стоит, я вышла во двор в шортах и майке. Оказывается, был вечер. Наполненный пеклом и какой-то едкой незнакомой вонью. Словно где-то подпалили вагон шуб из искусственного меха, предварительно разрешив кошкам использовать их вместо туалета.

– Скоро. Совсем скоро случится что-то ужасное. Неотвратимо грядут беды и страдания, – Гриша, возвращаясь с работы, выглядел, будто вагоны разгружал.

– А может, обойдется? – мой вопрос огорчил Гришу.

– Нет. Не обойдется. Грядут природные катаклизьмы (он это слово с явным мягким знаком сказал), землетрясения, цунами, саранча египетская, голод и эпидемии. Я уже почти подготовился.

– Наверное, в Питере ценами и саранчи не будет? – как можно дружелюбнее, предположила я.

– Не будет. Будет что-то другое. Гораздо хуже.

– Вы про конец света?

– Причем тут досужие домыслы психически больных фанатиков, – тут я заметила, что на Грише кроме сандалий надеты черные ажурные носки, – Закономерное завершение процесса необдуманного поведения человечества. Процентов десять людей выживут. Но их будут преследовать страдания и болезни.

Это были не носки. Это были бабские следочки. Почти кружевные. Я не хотела на них смотреть, но не получалось. Потому что Гриша постоянно заглядывал мне в глаза, словно пытаясь зацепиться за мою реакцию и вывязать общение под рисунок своих следочков. Взгляд как крючок, поймает – не вырвешься.

– Но в ближайшее время нам угрожает навязывание чуждых идей потребительства. Нас вынудят покупать больше, уничтожая собственную экономику. Совместно с этой напастью произойдет обесценивание доброты и сострадания. Потому как на вершине пирамиды желаний будет водружено чуждое нам знамя.

По-честному, пока он говорил, мне страстно захотелось что-то купить. Лучше бы платье. Или новые туфли. А еще так хочется новую жилетку, я ее однажды на девушке видела. И шляпку тоже хочется. Такую – почти мужскую.

– …останутся хозяева и рабы. И после этого мир погрузится во тьму.

– Вы про атомный взрыв? – не зная, что говорить, предположила я.

– Кто знает. Я могу только чувствовать приближение судного дня, – Гриша поднял голову, вгляделся в окна Любы и, хотя ее не было видно, помахал рукой.

Такая вот супер-вежливость.

– Вы слишком добрый и впечатлительный, – совершенно искренне сказала я.

– Ну что вы, если случится беда, на меня можно положиться.

Причем тут это? Ну, никакой логики. Когда беда полагаются на бойцов и откровенных лидеров. А Гриша даже утешить не сможет. Он только ужасы пророчит и больше ни о чем говорить не может. Иногда мне кажется, что он даже не слышит, что ему отвечают. Да и правильно желает – чаще всего его просто посылают на три веселые буквы.

Как только Гриша удалился, заявился Шурик. Как всегда с идеальной, как у школьника, прической, которую не испортили даже жара и бег.

Двор, как ринг для бокса, и мы посредине. Жаль, рефери нет. Если что – нас некому будет разнимать.

– Привет-привет. Неплохо выглядишь, только бледная.

– На загар намекаешь? – я решила, что он снова решил повеселиться над тем случаем с кремом для загара.

– Ааа, да нет. Я про другое.

Наверное, Шурик был уверен, что кино по нему скучает. Изображал лицом какие-то сложные душевные переживания и почти красовался от довольства своим талантом.