Читать книгу Дозвониться до небес - Юля Лемеш - Страница 4

Не могу объяснить, как так получилось, но на следующий день мы с Арсением отправилась на птичий рынок. Где я сторговала за тридцать рублей у отвратительно-слащавой алкоголички маленькую коричневую сучку. По всей видимости, она одна оставалась непроданной из всего помета. Собачка была лысенькая, теплая и постоянно тявкала, даже сидя у меня за пазухой.

Пока я торговалась, Арсений прошвырнулся по рядам и вернулся с кем-то в шапке.

– Снег идет, – напомнила я. – Простынешь.

– И сколько с тебя содрали? Тридцать? Надо же? А с меня за крысу сто пятьдесят стрясли.

– Покажи!

Крыса была крохотная и откровенно серая, а пяточки розовые и нос тоже. Ее продали вместе с куском грязной тряпки, чтоб не замерзла.

– Породистая! – похвастался Арсений. – Говорят, ее на выставки водить можно. С родословной пятьсот рублей стоит.

– Повезло тебе, друг, – неискренне порадовалась я за него.

Гордые и счастливые, мы шли домой. Арсений стряхивал снег с головы, постоянно заглядывая в шапку, отчего все прохожие норовили тоже в нее заглянуть и глупо улыбались. Хотя крыски не было видно.

Моему голосистому приобретению почему-то улыбаться никто не хотел.

– У нас где-то старый аквариум был. Туда ее поселю, – сообразил Арсений.

Чем ближе мы подходили к дому, тем неуверенней становились. Восторг куда-то улетучился, и я начала подозревать, что родители могут не сильно обрадоваться песику.

– Надо ей имя придумать, – воодушевилась я, предполагая, что имя придаст собачке шансов на водворение в квартире.

– Ты ей лучше родословную придумай.

– Ой, а я забыла какой она породы! – растерялась я и чуть не расплакалась.

Тетка что-то сказала замудреное, а я не запомнила.

– Дяденька! – закричал Арсений. – Вы не знаете, что это за собачка?

– Шмакодявка какая-то. Вроде как на московскую сторожевую похожа. Потом громадная вырастет. Ты ей намордник купи – она опасная, – на полном серьезе заявил дядька и пошел, посмеиваясь.

– Вот видишь! – радовалась я, пытаясь утихомирить московскую сторожевую, которая тявкала без перерыва

Мы потоптались у дома и разошлись по парадным. Он – налево, я направо.

– Ты погулять не хочешь? – всего через полчаса позвонил Арсений.

– Попробую отпроситься. А что?

Он пришел домой. Где мама отсыпалась от очередной поездки за товаром. Он ее разбудил. Она сильнее чем следовало обрадовалась животному, завизжала, после чего моментально метнула крыску в открытую форточку.

Мы ее так и не нашли. Арсений не плакал. Я – тоже. Мы не успели к ней привязаться и полюбить на всю жизнь.

– Она в снег упала, а у вас этаж невысокий. Наверняка уже в подвал удрала, – без всякой уверенности утешала я друга.

– А у тебя как?

– Засада полная. Завтра придется ее обратно нести. Как думаешь, та тетка там будет?

Арсений отрицательно покачал головой, но пообещал за компанию сходить со мной на рынок.

Мать с ним демонстративно не разговаривала. Отца не было дома, но, если бы он и был – толку от него ноль. Он всегда считал, что мать права. А если не права, то спорить все равно бесполезно.

В тот день Арсений впервые ушел ночевать к бабке. Предварительно позвонив ей по телефону.

– Ты матери скажи, что я тебе нужен. Вроде ты простудилась, а я за тобой ухаживать буду, – попросил он.

Он ехал к бабке в дрянном настроении и даже спросил себя, сможет ли теперь любить мать. Потом не смог вспомнить, любил ли ее вообще. Ее было трудно любить. Ну не располагала она к нежным чувствам. Хотя после удачных сделок лезла со своими чмоками, пахнущими коньяком, давала денег или дарила что-нибудь, приговаривая:

– Я хорошая мать. Ты меня любишь? Что ты морду воротишь, сын называется! Вот вырастишь такое чучело, а он потом стакан воды не поднесет!

Арсений был уверен, что стакан воды – это когда мама накануне выпила.

– Буду любить что есть. Другой не будет, – Арсений вздохнул так горько, что на него сочувственно посмотрели все пассажиры автобуса.

От остановки он шел, согнувшись как старичок, придавленный горем и портфелем одновременно. Не видел ничего вокруг, думал о смерти. Ему нравилось иногда думать о грустном, но сегодня печальные мысли приходили в голову сами.

Бабка повела себя радушно. Угощала вкусностями, словно специально заготовленными для такого вечера. И не лезла с вопросами. Разумно предоставив Арсению возможность разобраться в себе самому.

– Но отец ее как-то любит? – вдруг одумался Арсений. – Они встретились, она ему понравилась, и он не захотел жить с другой теткой… А как он мог знать, с какой женщиной ему будет лучше всего? Их много, а он один.

Запутавшись окончательно, Арсений отправился спать и был совсем не против, когда бабка пришла пожелать ему спокойной ночи и заботливо подоткнула тяжелое ватное одеяло. Простыни были прохладными, а подушка огромной, отчего Арсению стало уютно и спокойно.

Что делала я? Попрощавшись с Арсением, потопала домой. Где меня ждали родители, ошалевшие от московский сторожевой. Которая вела себя полноправной хозяйкой, наглела на глазах, звонко вякала с дивана, до того написав маме в тапочки и пару раз – просто на полу.

– Поразительная шмакодявка! – ворчал папа. – Никакого уважения к хозяевам. Если бы я выбирал собаку – она была бы последней в списке кандидатов. Вот овчарка, черная – это да!

– Вы сошли с ума! Еще одно слово, и я приведу в дом гиену, – заявила мама.

Мы с папой скисли. У мамы был знакомый, от которого можно было ожидать всего – даже козы. Правда-правда – однажды у нас случилась коза. Хотя мне наобещали енотика. Согласитесь, ну никак нельзя радоваться козе, даже маленькой, если ждешь енота!

– Ну не жеребца же вам было дарить в самом деле? Выбирать-то было не из чего, остальную живность хозяин успел пропить, – с этими словами нам всучили козу.

Мы от нее долго потом избавлялись. Хотя она мне нравилась. Я ее на поводке вокруг дома водила. Народ просто ошалевал от ее вида.

– Пап, а может, вы передумаете? Хорошая собака, и так дешево досталась, – решилась я на очередную попытку отстоять свою мечту.

Папа провел со мной задушевную беседу. Главным аргументом оказалась фраза: «Но ведь я лучше собаки». Он ее у Карлсона позаимствовал. Но дело не в словах. Я поняла, что родителям совсем не хочется собаку, им меня хватает. Провели голосование. Двое против одного. Голос собаки не учли, а это нечестно! Поплакав немного, я признала мнение родителей единственно верным. Пока мы дискутировали, собачка мощно обоссала диван и съела телефонный провод. После чего некисло облевала пол и улеглась спать на мамин шарф, тем самым решив свою судьбу.

Арсений не обманул, утром приехал ко мне, и мы вместе ушли торговать шмакодявкой. Серьезное это дело, скажу я вам! Оказывается, на этом рынке не очень пускают случайных продавцов собачек. Гонят, можно сказать. Ругаются и все такое. Даже толкают сильно.

Я встала с самого краю. В сторонке от прочих продавцов. Смешно они себя вели. Я, пока торговала, наблюдала и поражалась – тут царила откровенная магия. Первая продажа – надо «помазать» товар деньгами. Бедные животные наверняка не понимали, за что им такое наказание. А потом на деньги надо поплевать. А еще – если кто спросит «как дела», надо громко закричать, как все плохо, торговля не идет, за аренду платить нечем. Не понимая, что это за аренда, я немного запереживала. Мне явно не везло больше других, в кармане был жетон на метро, а больше ничего. А еще я заметила – эти тетки свой товар ненавидели. При покупателях сюсюкают над котеночком, крутят его как куклу, начесывают, если есть что чесать, а как только продажа не выгорела – шмяк его обратно в клетку. И гадости говорят вполголоса.

– Прекрати делать каменное лицо, ты покупателей отпугиваешь, – посоветовал Арсений.

– Они же не меня собрались приобретать. А собачка у нас и так веселая.

Она была не совсем веселая. Она была вздорная. И кусалась. Хорошенькое дело – покупатель протягивает руку, а его цап за палец! Вот гадина какая!

– Ладно. Уговорил. Вот так лучше?

Скептически оглядев мое улыбающееся лицо, Арсений слегка испугался повышенной жизнерадостности.

– Я передумал. Лучше не улыбайся. А то мне страшно.

Я обиделась. Я так старалась изобразить располагающую улыбку, а он обзывается.

– Русский тойтерьер, – авторитетно заявил первый настоящий покупатель.

– А я думала она – москов… – Замерзший Арсений больно ткнул меня в бок локтем, чтобы я не выдала истинной породы шмакодявки.

– И сколько вы хотите за собаку без родословной?

– Тысячу рублей. – Твердое заявление Арсения было встречено без энтузиазма.

– Ну, ты, парень, проходимец! Выжига. На тебе пятьсот рублей, и спасибо скажи.

– Спасибо, – сказала я и ущипнула Арсения за руку, чтоб он прекратил торговаться.

– Ты предала свою мечту, – после ухода покупателя сказал Арсений. – Ты мечтала о собаке и своими руками ее продала.

Я не обиделась. Воплощенная мечта оказалась безрадостной и даже лишней.

– Ты сам мне помог от нее избавиться! – упрекнула я.

– Я тебе друг. – Тогда я не придала этим его словам большого значения.

Мы шли домой очень задумчивые. Арсений злился на меня непонятно за что, а меня пугала судьба собачки. Которая вырастет величиной с лошадь-пони, опасную как волкодав, а дядька удивится – ведь он решил, что купил зверька мелкой породы.

– Она не вырастет. Тебя обманули, – успокоил меня Арсений. – Слушай, а почему тебя мать так странно одевает?

Мне моя одежда странной не казалась. Тепло, удобно, и все чистое. Что еще можно хотеть от одежды? Я не знаю, отчего он вдруг на меня наехал. Пожалуй, именно тогда мне в голову пришла дельная мысль – одеваться нужно так, чтоб не зависеть от чужого мнения. Либо как можно проще, чтоб не придирались. Либо – дико вызывающе, пусть хоть укритикуются, мне будет фиолетово.

Мои выводы Арсений посчитал нелогичными, особенно когда чуть позже я начала одеваться соответственно своему характеру и увлечениям. Не так как прежде и не так как все. Все-таки я уже тогда чувствовала в себе призвание стать ведьмой. Раз об этом нельзя никому говорить – это вовсе не означает, что я не могу порадовать себя особым стилем одежды.

Кстати говоря, когда я стала приходить в школу исключительно в черном, надо мной никто не смеялся. Кроме учителей. Но и тем быстро прискучило сравнивать меня с похоронным бюро.

Совет

Он подлый и годится только в одном случае – если дела хуже некуда.

Берете приятную глазу вещицу. В полночь выходите из дома, приговаривая: «Выношу беду», – доходите до ближайшего перекрестка и без сожалений выбрасываете вещицу через левое плечо. После чего уходите домой не оборачиваясь.

Коли вы, дойдя до дома, ринетесь обратно забрать вещицу себе – вам уже ничего не поможет (жадность и удвоение несчастья доконают вас моментально).

Итак, вы все сделали правильно. На следующий день придется идти в церковь и замаливать намеренно причиненный вред незнакомому человеку, который эту вещь подобрал.

Если вас смущает сама вероятность причинения вреда посторонним лицам, а в доме с кем-то горе-страдание, то придется пожертвовать едой и, отыскав бездомную собаку, угостить ее, приговаривая: «Забери мою беду». Проверено – собаке плохо не будет, продрищется и все дела. Зато беда переварится и изничтожится.

Поразительно, но по этому принципу работает и подаяние нищим и бродягам. Судя по тому по сколько лет трудятся нищие у церквей – хуже им не становится.