Читать книгу На освещенном снегу - Юлюс Келерас - Страница 5
IV
Оглавлениедевушки с вишнями губ
Девушки с вишнями губ танцуют Начало. Неосторожно
огонь менуэта поджигает тела, и зрители невольно
отступают на шаг, боясь превратиться в пепел. Формы
сменяются моментально: сдерживая трепетание, они
превращаются в символ весны, несущий мир, и история
утрачивает свою большую печать.
Девушки с вишнями губ, хрупкие как ивы,
теряют набедренные повязки, и зрители видят солнце,
скользящее по их коленям. Божественные тела, благоухающие
севером, не подходящие ни для одного анатомического атласа,
ни для какой ниши, где обычно скучают
гипсовые венеры, тоскующие по прозвищам и
табаку. Девушки с темнеющими подглазьями танцуют
жизнь: бокалы, наполненные минувшим, старые натюрморты,
запах исхоженных в детстве болот. Ангелов, постаревшие
вишенники, сумерки. И вот они кланяются публике. Однако
точная копия лунного света умудряется так ловко обмануть
наше зрение, что мы не в силах уловить перемену.
Холод упраздняет все игры, запрещая
музыку, телесное сияние, позволяя свет и красоту
потреблять в минимальных количествах, сколько того требует
закон. И история, распутница с выщипанными
бровями, воображает, что победила природу:
губы не пахнут вишней
> перевел Виталий Асовский <
Петербург летом 1824 года
церковные колокола вызванивают полдень,
хотя небогатые жители предместий
ловят рыбу в невских каналах и им всё еще
снятся раздувшиеся утопленники: собаки
и люди после наводнения прошлой зимой
Мицкевич видит кричащих лавочников,
на полупустых улицах торгующих сыром
и колбасой, слышит кареты и брички, летящие
по сугробам, девушек на Екатерининском проспекте —
во флигелях, треплющихся крашеными языками
он только что прибыл: в Вильнюсе, на Антуколе,
еще со скрипом вращаются видавшие его флюгера,
а листья, упавшие, когда промчалась его карета,
еще лежат, не истоптанные, на дорожках парка,
как невысохшие слезы
Петербург: на одной улице обессилевший парусник,
переломанные мачты, пробитая палуба, бочки,
выпустившие красное, словно вареные раки,
которых тут давно уже нет, старое бургундское
вино
Петербург – наказанный за несправедливо
сосланных, заточенных, униженных…
Господи, сколько сил отняло чувство
неправедной вины! Сколько раз, читая
Библию, он чувствовал, как легкие наливаются
лунным светом
> перевел Виталий Асовский <
художник у переулка Стиклю
Не разглядеть следы, ведущие в лист, который оставил художник,
забывший закончить арку еще одного переулка. Однако
движение, которое помним, не может вводить в заблуждение:
это город, пахнувший еловыми ветками, пылью и молоком.
Я никого здесь не знаю, но кто-то стучит по
пианино, и кирпичи на долю секунды задерживают дыхание,
не рассыпаясь. Воскресное лето открыто для всех, и Улисс
может без страха вернуться, но следует знать: за столько
столетий кое-что изменилось – его здесь ничто не ждет. Ни
проемы проулков, по которым вплывает синее утро,
ни ступени, что скрипят под солнцем, ни потерянные
часы. Ничто. Разве лишь тот рисунок, который никем
и никогда не будет закончен, ведь художник ушел и уже
не вернется. Рисунок испорчен. Но линии целы, всё можно
узнать: еловые ветки ограничивают кругозор, арки вздыхают,
так что, Улисс, можешь без страха вернуться. В худшем случае
я тебе тайну открою: художник спит в одном из пивных
заведений, профукав все то, чем обладал. К рассвету он должен
вернуться: повороты и лестницы, икота и стены. Но
этот город, который тебе был доверен, – всё тот же.
Так что, вернувшись, найдешь ветшающие часовни, слепые круги,
