Читать книгу Там, где растет синий - Юна Летц - Страница 2

Соль мешала ему подпрыгивать, и тогда оно выкинуло соль и стало штормом, стало озером вздыбленным, на котором в грубых узконосых лодочках, вырезанных из дерева, пропитанного соком haoma, восседали тела нерыбаков и куколок сезонных в гипнотических юбках, скользивших по макушке непоседливой воды. Нерыбаки тянули из воды ниточку, облепленную свежими символами, а куколки чёрные и белые моргали серебряными веками, приглашая проплывавших мимо в комнатах-плотах отшельников к совместному дрейфованию по коридорам жизни, устроенным в маленьком тоннеле между двумя расписанными под впечатления скалами.

В воде стояли фонари, стояли деревья на цыпочках (галерея поз), но деревьев ночью не видно было, только их очертания, и с разных сторон можно было усмотреть что-то совсем иное, как то: звезду, дом, сонь, бездну или профиль кропотливого Муэда, администратора кресла, который, не имея собственной тени, удачно довольно вписывался в чужие серые силуэты. Но сейчас уже говорить о нём было нечего, деревья как деревья стали, темнота спряталась в светосейф, и началась мадругада – цветовой сгусток.

Это была привычка то ли, то ли необходимость такая проскальзывала у них: перед рассветом, когда ещё темно было и ни одной выскочки, кроме лампадок узорных в воде, кроме скал, спаянных друг с другом в неподвижную искру (каменная крутъ), они брали свои разноцветные лодки вертлявые и клали их прямо на осторожный этот батут, вспученный воздухом. Они любили вместе выплывать перед рассветом на водяную площадь и прогуливаться на лодочках, вырезая из среды образно намёки, охотясь за идеями, доступом, проекцией и укладывая по местам трофейные мысли, попавшиеся доверчиво на поверхностные рецепторы.

Сэвен тоже сел на свой плед и погнал лодку к середине воды, откуда горизонт весь открывался выпукло и можно было смотреть с хорошей точки, как на голубое жидкое желе налипают упругие тела нерыбацких доу, как облака ставят на воде свои наивные спектакли и сонные холодные ещё световые потоки, как крики, вырываются из самой изнанки примятой небом стихии.

Мир разразился светом, яркостью. Блестели складки воды. На всеобщее обозрение выплыл дряблый беззубый водяной Сьерж Леонид, выдающий знаки.

– Блонди, тебе каблук для рисования на песке, Хомем, вам фраза «Маленький будда стоял с протянутой рукой у начала или конца воды», Рапида, тебе вертушку на, Сэвен, тебе синий давить.

Сказал и кинул ему веточку в лодку. Сэвен взял веточку, прощупал аккуратно каждый листок, изучая пальцами великую индигоферу, и стал растирать сухими подушечками тонкую пластинку листа, ожидая чудесного появления синего (сказано: человек вынул цвет из природы). Он старательно выманивал наружу этот энергичный диапазон, дающий силу всякому, кто с ним поладит, он выдавливал блюз из травы, как тамбурин выдавливает музыку из молодого негра, он хотел сейчас цвета замкнутого на полвзгляда хоть, зрительного ощущения порцию. Но вытащить синий не так-то просто было, некоторые народы вымирали вот так, в бесславной охоте на индиго.

Синего не было пока, зато остальные цвета подошли. Кружок выпрыгнул из-за полоски, вспылил спектром и выпустил свои роскошные токи, отображая чёткую исполненную разума реальность: охровый песок, папоротниковую общину, здания живые древесные разных форм – в каждом существе пульсировала история эта новая, которая прямо сейчас рождалась.

Сэвен попытался ещё раз более продуманно продавить сопротивление эллиптического листа, попросить его так, как он умел просить, но и в этот раз не получилось узнать, какая магия самая простая и самая чёткая заложена была в цвете. А ведь он так хотел научиться проникать внутрь всего, что видел, наращивал как мог воображение – главный чувствительный слой, из которого вырастала эта эксцентричная реальность, где у природных явлений объявлялось сознание, где деревья были вооружены жестами, где змеи ползали готовыми тотемами, а над озером летали что ни птица, то птах.

Он отложил веточку и стал на публику глазеть, изучать повадки других, взглядом маневрировать, гадать и настраиваться на погоду. Сегодня была хорошая погода, покладистая, и настраиваться на неё было одно удовольствие. Ветер фён качнул своё нерасторопное тело и закивал лодками, разумно переводя акцент с одной на другую, как режиссёр, что ли, или балерина из пальцев, заморгали крыльями эмоциональные бабочки (вицептицы), укротился шар, и на мятую лужу воды выпал осадок ночи – плёночка, которую звёзды не успели утянуть с собой.

…Лодка подпрыгнула, и Сэвен переключил своё внимание на качающийся парк: розовые турчи-коробочки, стрелолист и маленький рогоз. Здесь плавали нарядные экстраверты: бисерные принцессы, крышеносец, Артист, псевдогоголь, вышлепка. Они плыли очень достойно, выгибая каждый свою лодку в соответствии с великим замыслом. Экстраверты, обращённые не в веру, но наружу из себя, демонстрировали отменные свои изнанки и были все как будто на одной волне, хоть волн было одна за другой – целый черед, но они старались все вместе на одну запрыгнуть. Экстраверты вращались шумно в своих кругах, но при этом не жадничали и раздавали проплывающим мимо торжественно не обещания, но фразы-сачки, которыми потом можно было мысли вынимать из потайных углов.

– Ложка для впечатлений; пред существующая материя; «кто-то укусил меня собакой»; чемпионат по кризису; пересаживание духовного облика…

Тут полно их было раскидано – этих сачков. Сэвен активировал хватку и выхватил один из таких, чтобы попрактиковаться с выниманием мыслей, однако выходило пока неловко: по-прежнему вместо идеи он ловил информацию. Застрявший в собственной сути, Сэвен хотел было огорчиться по поводу отсутствия идеи в сачке, но потом решил, что и информация немало хороша. Он потряс категорично сачок, надеясь получить больше, и вот что оттуда вывалилось.