Читать книгу Моя война - Юрий Алексеевич Слатов - Страница 7

В таком большом грузовом самолёте я летел в первый раз. Не надо было сдавать вещи в грузовой отсек, не надо было искать своё место по билету. Чемоданы и сумки валялись общей кучей тут же, у ног. В центральном проходе крепили какие-то ящики и тюки. Все шумно рассаживались на откидные скамейки вдоль бортов. С улицы через открытый зад этой воздушной коровы приятно щекотало тело осенней прохладцей. Затем что-то там, сзади, заскулило, завизжало. Рампа закрылась. Машина мягко покатилась по рулёжке. Взревели моторы. «Вот и полетели!» – подумал я. На душе было пусто и неуютно. Ныло под ложечкой. И не от страха, что летел на войну, где могут убить. От того, что впереди была полная неизвестность. Что ждёт меня на этой войне?

Внизу всё удивительно походило на географическую карту, которую я почти неделю изучал в штабе округа. Те же коричневые и желтые тона. Через полтора часа полёта вышел кто-то из экипажа и прокричал: «Афган под нами!» Все кинулись к редким в этом самолёте окошкам. Ничего особенного. Горы, горы… Пустыня.

Вскоре наш самолёт пошёл на посадку. Ох уж эти афганские посадки. Это потом, пробыв год-полтора в Афгане, я немного привык к этому адскому манёвру. Но в первый раз мысль у меня была одна: «Всё! Хана!» Кто летал на самолёте в мирном небе, знает, что, перед тем как приземлиться, лайнер постепенно, идя по квадрату, теряет высоту. Афганское небо, чужое и опасное, не признавало никаких навигационных законов, кроме одного: надо выжить. Поэтому, когда самолёт, завалившись на крыло, стал просто падать, многие сидящие внутри непроизвольно вскрикнули. Я впервые в жизни почувствовал, что такое невесомость, ибо моё тело никак не успевало за стремительно летящей к земле скамейкой. Сумки и чемоданы, которые были не закреплены, стали перемещаться по салону в хаотичном направлении. Всё, что было съедено и выпито ещё на земле в Союзе и спокойно лежало в животе весь полёт, теперь переместилось к горлу и настойчиво просилось наружу. Требовались сверхусилия, чтобы уговорить сию массу остаться в организме. Некоторые так и не смогли удержать в себе утренний завтрак. Всё это, вперемешку с нашими вещами, теперь каталось по полу. Было ощущение, что наш лётчик с детства мечтал пилотировать не тяжёлый Ан-12, а скоростной боевой истребитель – такие виражи он закладывал. Но через несколько минут всё закончилось, и мы покатились по кабульской бетонке. Самолёт долго мчался мимо аэродромных сооружений, ангаров, самолётов и вертолётов. Было удивительно видеть рядом с боевым Ми-24 огромный «Боинг», рядом с зелёным невзрачным транспортником изящную «Каравеллу». Качнувшись в последний раз, мы остановились. По мере увеличения белой щели в хвосте самолёта внутрь проникал горячий тугой воздух – казалось, что дышал огнём Змей Горыныч. Нас встретил Кабул.

Не успела рампа коснуться земли, как в самолёт заскочили два солдата с автоматами наперевес. В добела выгоревшей на солнце форме, в непривычных для меня панамах, они стали собирать паспорта вновь прибывших. Те, кто прилетел не в первый раз, просто проходили мимо, улыбаясь и махая руками кому-то впереди.

Спрыгнув на землю, я огляделся и непроизвольно напрягся. Аэродром окружали горы, и казалось, что вот-вот откуда-то из них прилетит моя пуля. Но вокруг спокойно занимались своей работой люди. Это сразу успокаивало. К самолёту тут же подогнали КамАЗ и стали забрасывать в него привезённый груз. Какой-то офицер хрипло крикнул: «Кто прибыл по замене, на пересылку!» – и махнул рукой в сторону палаток рядом с бетонным полем аэродрома. «Опять, – подумал я, вспомнив ташкентскую, – неужто такой же бардак?»

Более всего меня поразило тогда наличие оружия практически у всех, кто встречал нас или работал вокруг. Его носили так, как будто это была палка, фонарик, газета или зонтик – да всё, что угодно, – повседневное и привычное. Пистолеты у многих болтались на ремне в каких-то обрезанных со всех сторон кобурах, принимая пижонский вид из западного вестерна. Автоматы были перемотаны цветной изолентой. Сначала я не понял, для чего, а потом разглядел, что лента соединяла два магазина патронов. Для меня, видевшего оружие лишь в оружейных комнатах да на полигонах – холёное и жирное от масла, было непривычно и дико видеть рабочее, уставшее, пыльное и обыденное орудие смерти.

«Батюшки! Если здесь так в октябре, то что же творится летом?» – задавал я себе вопрос, задыхаясь в объятиях афганской жары. На фоне выгоревшей, желтой или почти белой формы местных вновь прибывшие выглядели странно, явно не вписываясь в этот желтый колорит. Им же наша союзная повседневная офицерская форма казалась парадной и чужой.

К нам время от времени подходили капитаны и лейтенанты, подполковники и майоры:

– Эй, «чижики», в 180-й идёт кто-нибудь? – манера их разговора была совершенно особой, покровительственно-пренебрежительной. Но я уже знал об этом прозвище молодых и поэтому нисколько не обижался.

– В Джелалабад кто?.. Кандагар?.. Герат?..

Услышав «Герат», я скромно промяукал:

– Я в Герат.

Ко мне подошёл старший лейтенант с усами «под Мулявина».

– В 101-й, что ли? – он и пытался вроде смотреть на меня пренебрежительно, как положено старику на молодого, да не получалось: я намного возвышался над ним. Ростом старлей не вышел.

– Да.

– А вместо кого?

– Кажется, Котельникова… – я полез за своим предписанием, чтобы уточнить фамилию, но вспомнил, что сдал его вместе с паспортом.

– Ёпс! Вместо Коляна!

Старлей заулыбался:

– Замполит, значит?! В восьмую роту пойдешь. Ну, ладно, давай! До встречи в полку. Я сейчас улетаю. Там и познакомимся поближе. А Кольке скажу – пусть брагу ставит, – хлопнув меня по плечу, усатый помчался по своим делам.

Солдат проводил новеньких в казарму, которую назвал «модулем» – одноэтажный дощатый барак. Заняв койку, поставив около неё свои злосчастные чемоданы, я вышел на крыльцо. Попросил спички у рядом стоящего лейтенанта. Закурили.

– Ты куда дальше? – не хотелось молчать. У лейтенанта, видимо, было такое же настроение, как у меня. Он с радостью поддержал разговор:

– Я в Кундуз. А ты?

– В Герат.

– Я слышал, до Герата нет прямых самолётов. Только через Шинданд, – увидев на моём лице удивление, лейтенант добавил: – мужики на аэродроме говорили. Я случайно узнал.

– Ну, блин, опять не повезло! Какой такой Шинданд? Это далеко?

– Да я-то откуда знаю? Мы ж с тобой на одном борту прилетели. Меня Сергей зовут, – он протянул мне руку.

– Юра.

– Смотри! По-моему, все на обед пошли.

Серёга указал на офицеров, дружно потянувшихся к зданию, в котором сразу угадывалась столовая. Его догадку подтвердил наш знакомый солдат:

– На обед проходите, – сказал он нам, выйдя из модуля.

Первый обед в Кабуле сразу напомнил мне курсантские годы – невкусный постный суп, всё та же пшёнка большим плотным комком, несладкий чай. Одно поразило – полные тарелки мясной тушёнки посреди столов. В Союзе она была большим дефицитом. В дисбате я несколько раз получал сухпай, куда входила и тушёнка. Дома, мы с Ольгой разогревали её на сковороде, добавляли лучок и с неописуемым удовольствием лакомились этим простым блюдом. Если бы я знал, что уже совсем скоро тушёнка будет вызывать у меня скрытый желудочный протест, не ел бы её в первые дни так много.

После обеда Серёга ушёл к коменданту аэропорта узнавать о самолётах на Кундуз, а я сел в курилке на скамейку и стал разглядывать окрестности. В голове ещё не укладывалось, что я в Афганистане. Вокруг было все наше, советское, и это создавало ощущение защищённости и явно не заграничного присутствия. Где-то далеко взлётная полоса аэродрома упиралась в горы. Казалось, что вот там и была чужбина. За аэродромом стройными рядами расположились модули и армейские палатки. Было видно, что это боевая часть. Туда-сюда сновали БМП и БТР, пылили «Уралы». Взлетела пара вертолетов и стала кружить над нами, пуская яркие ракеты.

– Борт встречают, – сидящий рядом со мной прапорщик, судя по форме – «местный», смотрел в сторону большой горы. Видимо, как раз оттуда и должен был показаться самолёт.

– А что это за салют вертолёты пускают?

Прапор взглянул на меня и, наверное увидев во мне новичка, воспринял мой глупый вопрос без иронии. Доброжелательно ответил:

– Это они тепловые ракеты отстреливают. Щас семьдесят шестой будет заходить. Почтовик. Высота при посадке маленькая. Духи могут «Стингером» засадить. Вот вертушки и пускают отстрелы, чтоб, ежели что, ракета ушла в сторону.

Я постеснялся спросить, почему семьдесят шестой, что такое «почтовик», куда засадить и чем? Стал смотреть по направлению взгляда прапорщика. Сначала показалась точка, а вскоре, словно свалившись с неба, появился огромный транспортный самолёт. Ил-76. Он ревел турбинами так, что дрожали все окна близлежащего модуля.

– Ну, вот и ладушки! – прапорщик прикурил сигарету. – Вот и почта прибыла! Запомни, лейтенант, лучше «отпускника» и «почтовика» самолётов не бывает. Куда сам-то?

– В Герат.

– Ага, в Герат… Это, значит, полетишь до Шинданда, а там на перекладных.

– Далеко?

– Что далеко? Шинданд? Не очень. Часа два лёту. Ну, и до Герата твоего часа два на б'этэре или машине. Я в командировку летал в 5-ю дивизию.

– Я в 101-й полк.

– Я ж и говорю – в 5-ю дивизию. Твой 101-й как раз в этой дивизии. А штаб её – в Шинданде.

«Надо же. За каких-то десять минут узнал так много нового», – подумал я.

– А вы давно здесь?

– Где здесь? На пересылке? – прапорщик, видимо, любил точность и уже не в первый раз корректировал мои вопросы.

– Нет. В Афгане?

– Почти год. Завтра утром полечу к себе домой – в Джелалабад. Целый день сегодня на армейских складах проторчал, а форму новую достал. Ты форму-то новую видел?

– Какую новую?

Прапорщик привстал со скамейки и стал крутить головой направо-налево:

– Да, ёлки-палки! Должен же кто-нибудь уже в ней ходить. Это ж Кабул, блин, столица! – но так и не нашёл, на кого мне можно было бы указать. Солдаты вокруг ходили в обыкновенном х/б. Большинство офицеров тоже. Хотя некоторые были одеты в полевое п/ш.

– Ничего так формочка, – продолжал мой собеседник, – карманов много. Самое главное – не под сапоги. Можно ботинки или кроссовки.

– Как кроссовки? – такая обувь никак не представлялась мне форменной.

– Вот приедешь к себе в Герат – посмотришь, в чём народ ходит. Особенно на боевые. Не в сапогах же или ботах… Ладно, лейтенант, удачи тебе! Пойду. Может, кого знакомых увижу.

Прапорщик ушёл. В курилку забегали солдаты, пуская дым и смеясь чему-то своему. Подолгу сидели офицеры и прапорщики вроде меня – вновь прибывшие в Афганистан и изнывающие от безделья. Пару раз приходили женщины, тихонько разговаривая друг с другом. Наконец-то вернулся с аэродрома Серёга – мой новый знакомый.

– Ну, блин! – он снял фуражку, вытер пот со лба. – Дурдом!

– Что вдруг? – я с интересом уставился на него.

– Спрашиваю: «Когда самолёт на Кундуз?» В ответ только: «Хрен его знает. Лови!»

– Как лови?

– Вот и я спрашиваю у майора какого-то там – как лови? А он мне: «Ну, побегай у самолётов, у лётчиков поспрашивай, кто на Кундуз. И лети». Прям как такси, мать твою! Или, говорит, завтра будет почтовик. На нём можно.

Я удивился не меньше Серёги:

– Это что, с чемоданами по полю бегать и самолёт искать?

Я представил себя со своими баулами бегающим от самолёта к самолёту и ужаснулся такой перспективе.

– Юр, что узнал – то сказал. Не знаю, с вещами, без вещей, а лететь надо. Но капитан один сказал, что если дежурный будет нормальный, то он позвонит сюда бойцу дневальному и скажет, какой борт куда летит.

– Ну, что ж, будем надеяться, что нам попадётся нормальный.

Мы снова потянулись за сигаретами. Я заметил обручальное кольцо на пальце у моего товарища:

– Давно женился-то?

Лицо Сергея тотчас изменилось – куда-то исчезла озабоченность и напряженность, появилась улыбка, заиграли огоньками глаза:

– Да почти год уже. Сразу после выпуска из училища.

– А ты какое заканчивал?

– Коломенское. Артиллеристы мы. А ты?

– Я – политическое. Новосибирск. А женился после третьего курса. Уже сын есть. А ты успел уже родить кого-нибудь?

Серёга весело засмеялся:

– Чуть-чуть не успел. Наташка моя вот-вот должна. Тоже хочу пацана. Твоему сколько?

– Да бегает уже. Полтора года. Уж и выпивать стал.

Я рассказал Серому историю об употреблении спиртных напитков моим Игорёшкой на проводах. Мы посмеялись. Говорить о доме, о родных и близких было намного приятнее, но разговор сам собой вернулся к теме Афганистана:

– Юрка, а ты в Афган сам, наверно, напросился? Вы ж, замполиты, все идейные такие.

В словах моего приятеля звучала явная ирония, но я не обиделся:

– Какое там «сам»? Я вообще в ближайшем будущем не должен был сюда ехать. Три дня дали на сборы и вперёд.

Сергей удивлённо уставился на меня:

– Почему не должен? А где ты служил?

На секунду я замялся:

– В дисбате.

Серёга только и выдохнул:

– Ё…! В тюрьме, что ли?

– Ну, почему в тюрьме? Обыкновенная воинская часть Советской Армии. Я был замполитом роты охраны. А так, конечно, колония колонией… Зона.

Мой товарищ смотрел на меня как на инопланетянина:

– Ну, блин, ничего не понимаю. Ты ж новосибирское училище заканчивал?

Я кивнул головой. Серёга продолжал:

– Это ж не ВВ. Как ты попал в дисбат-то?

– Причём тут внутренние войска? Ещё раз повторяю – дисциплинарный батальон, обыкновенная часть. Кстати, осужденным солдатам после освобождения даже не ставят никаких дополнительных штампов, что типа сидел. Просто: «Отслужил в такой-то в/ч».

Сергей в который раз достал сигареты, с интересом слушал меня и всем своим видом явно давал мне понять: продолжай.

– А вот «загремел» я туда действительно как идейный комиссар, то бишь «куда Родина пошлёт – тому и рады». Приехал по распределению в Северо-Кавказский округ, в Ростов-на-Дону. Прибыли мы в отдел кадров. Нас – семнадцать лейтенантов. Как новенькие пятачки горим. В прямом смысле этого слова – на улице плюс тридцать, а мы, сам знаешь, в «парадке». Короче, красные и потные. Первый наш в кабинет зашёл. Выходит – аж светится, получил назначение в Новороссийск. ЁПРСТ! Море. Я себе прикидываю – раз первому море, то второму – хрен. Не иду. Санька Ботов ушёл. Выходит – улыбается: Волгоград! Тоже неплохо. Большой город. Опять думаю: третьему точно достанется дыра. Стою в сторонке. Игорь Власов выходит. Тут я чуть не упал. Краснодар! Всё, думаю, пора. А-то все хорошие места уйдут.

Я сделал паузу. Прикурил сигарету. Серёга, понимая, что всё самое интересное ещё впереди, нетерпеливо попросил:

– Ну, дальше…

– Захожу. Сидит полковник. Меня увидел – даже авторучка из руки выпала. У меня рост – сам видишь какой. На груди значок кандидата в мастера спорта. Короче, влетел эдакий орёл молодой. Полковник на меня влюблено посмотрел и так заговорщицки мне говорит: «Лейтенант! Значит, спорт любишь?» Я ему: так точно! Он мне: «Учился хорошо? Член партии?» Я, блин, чувствую, что неспроста спрашивает, ещё сильнее грудь выпячиваю: «Так точно, товарищ полковник, член КПСС, почти отличник учёбы!»

Сергей и два сидящих рядом старших лейтенанта, начали улыбаться. А я, войдя во вкус рассказа и отлично помня процедуру моего назначения в дисбат, продолжал:

– Полковник ручки от радости такой потёр и говорит мне: «Лейтенант, иди в триста сорок шестой кабинет, там майор… – не помню уже фамилию. – Скажи, чтобы мне перезвонил». Выхожу я из кабинета, весь гордый такой и загадочный. Мои мужики ко мне – куда назначили? Я, уже понимая, что всё не так просто, и сам себе в уме уже сделав вывод, что мне досталась какая-то секретная миссия, отвечаю: «В триста сорок шестой кабинет!» Пацаны остолбенели. А я пошёл искать этот кабинет. Нашёл. Стучусь. Захожу, как положено. Сидит толстый майор. Жуёт чего-то. Я ему: так и так, звоните полковнику. Мол, секретный агент прибыл.

В курилке все начали смеяться, слушая меня, но ещё не зная, что это далеко не конец моего повествования.

– Майор позвонил. Я слышу только: «Есть, товарищ полковник! Понял, товарищ полковник!» Трубочку положил и так жалостливо на меня посмотрел. Говорит: «Ты сам, что ли, лейтенант, согласился?» Я чего-то вдруг забеспокоился, но виду не подаю, наоборот, про себя думаю: «Ну, блин, Фадеев, служба будет крутая, с риском для жизни», а майору отвечаю: «Товарищ майор, а вы не подскажете, куда меня назначают?» Майор, вижу, офигел от моего вопроса и говорит: «Нет, лейтенант, не скажу. Пусть тебе всё новый начальник расскажет. Вот тебе предписание, и ступай с Богом!» Выхожу, а спиной чувствую, что и перекрестил он меня. Читаю бумажку: «Направляетесь в распоряжение начальника политотдела спецчастей гарнизона в город Ростов-на-Дону». Я как прочитал слово «спецчастей», так и подрос ещё на десять сантиметров. Сразу себе представил – спецназ, разведка, КГБ! Звёздный час настал!

Серёга задыхался от смеха. Офицеры хохотали до слёз. Мимо нашей курилки проходили разные военные, оглядывались, не понимая причины такого безудержного веселья, а у меня наступала кульминация воспоминаний.

– Сразу побежал на почту. Отправил телеграмму жене: «Будем служить в Ростове-на-Дону». Пусть знает наших! Каков муж ей достался, а?! Не хрен с бугра! На следующий день, опять изнывая от жары, иду по Буденовскому проспекту. Сапоги горят. Рожа загадочная. Еле нашёл старый особнячок, на котором табличка «Политический отдел спецчастей гарнизона» Захожу. Тишина. Ну, думаю, все на задании, блин. Сидит женщина, печатает что-то на машинке. «Кто ты, добрый молодец? – спрашивает меня. Я ей бумагу свою. Она прочитала, руками всплеснула и запричитала: «Нашли-таки!? Сам согласился? Герой!» После слова «герой» я смущенно потупил взгляд, но спросил: не подскажете, сударыня, куда меня? Женщина охнула: «Так тебе и не сказали даже?! В дисбат, сынок! В дисциплинарный батальон!» Я и охренел! «Как дисбат? Какой дисбат?» А на глазах слёзы наворачиваются. Она мне водички: типа успокойся. «В самый обыкновенный дисциплинарный батальон. Замполитом роты охраны. Сто двадцать километров от Ростова» И отошла, чтобы не мешать моему горю. Стою, сам себя добиваю: «Бестолочь! И Ольге уже написал – остаёмся в Ростове. Ничего себе в Ростове – сто двадцать километров ехать куда-то…» Вот влип, «агент КГБ»!

Я закурил сигаретку. Серёга, отсмеявшись, хлопнул меня по плечу:

– Ну, повезло тебе! Теперь тебе и Афган не страшен.

– Да ладно! Между прочим, не так плохо у нас было служить. Во-первых, комбат там – суров мужик. Поэтому дисциплина была запредельная. Во-вторых, офицеры, прапора – все молодые. По четвергам в футбол играли. Праздники, да дни рождения всем городком гуляли. Не жалею, что полтора года за колючкой отбарабанил. Хотя звучит, конечно, устрашающе – «дисбат».

Пока мы с Сергеем болтали о том о сём, на лётном поле произошли изменения. Прилетели вертолёты. Их было десять. Из них выгружались обвешанные оружием, снаряжением, какими-то мешками солдаты. Командовали офицеры, которых можно было отличить только по зычному голосу. Никаких знаков различия на них не было, а амуниции ровно столько, сколько и у бойцов. Долго строились, проверяли оружие, а потом тяжело и медленно пошли в сторону палаток. От строя отделились три человека и направились в нашу сторону. Проходя мимо курилки, спросили:

– Мужики! Места на пересылке есть?

– Да. Есть!

Мы смотрели им вслед, понимая, что эти офицеры или прапорщики вернулись, а быть может, только собираются на боевую работу. Нам очень хотелось узнать, но спросить было как-то неудобно.

– Серый! Смотри, сколько надо таскать на себе. Это сколько же там килограмм? – я представил себя с таким грузом. Верилось с трудом, что со всем этим надо ещё и воевать.

– А ты видал у бойцов? Там же ещё и ПК и АГС.

Ленты с гранатами. Ёлы-палы, хорошо, что я не в пехоте!

Знали бы тогда, что не только ПК (пулемёт Калашникова) и АГС (автоматический гранатомёт станковый) носят на себе солдаты в горы, но и ещё целый арсенал тяжёлого оружия, наверное, не удивились бы внешнему виду тех десантников. Но уже тогда, на пересылке, в первые часы пребывания на войне мы понимали, что ещё многому здесь, в Афганистане, нам предстоит удивляться. Многое постигать и многому учиться.

Удивились мы и тому, что после ужина нас пригласили в кино.

– Юрка, там все в кино пошли. Айда! – к вечеру мы с Сергеем уже были друзьями не разлей вода.

– Что, и фильмы показывают? Надо же!

Мы пришли к так называемому клубу. В землю неровными рядами были вкопаны скамейки. Между двумя столбами был натянут потрёпанный, местами порванный экран. Стремительно темнело. За какие-то минуты всё вокруг исчезло в тягучей, вязкой мгле. И только небо стало фантастически красивым. Такого количества звёзд я никогда прежде не видел. Казалось, что это был один перенасыщенный светом Млечный Путь. На драном экране жили своей жизнью знакомые с детства киногерои. Фильм был старый. Но мало кого интересовало кино. Густую темноту южной ночи периодически вспарывали пунктиры трассеров. Где-то в горах ухали танки. А потом вдруг, показалось – совсем рядом, грохнуло так, что мы примолкли и вжались в скамейки.

– Это «Град» работает, – определил по звуку Серёга-артиллерист.

Ночь жила своей, военной жизнью. И мы стали частью этой жизни. Сидящие вокруг меня люди молчали и думали о своём. Но я уверен, что мысли наши были очень схожи. А вопрос, который крутился у каждого в голове, был одним и тем же: «Что там впереди?»