Читать книгу Воспоминания. Автобиографическая повесть - Юрий Берков - Страница 11

3

Оглавление

В 1950 г. мать заболела гипертонией, стало побаливать и сердце. Сказалась блокада, переживания, постоянная борьба за кусок хлеба. Ей дали третью группу инвалидности и небольшое пособие. Но она продолжала работать. Лифчики шила всё меньше и на барахолку мы ездили всё реже.

Болезнь её прогрессировала и мать стала часто попадать в больницу с гипертоническим кризом. Я оставался дома один. Научился жарить картошку, делать яичницу и с голоду не умер. Вот только занятия в школе основательно запустил. Из отличников постепенно перешёл в хорошисты, а потом и в троечники. Всё свободное время поглощало радиолюбительство. Детекторные радиоприёмники у меня не работали, поскольку не было главной радиодетали – детектора (да и антенны хорошей не было), и я стал строить ламповые. Первый же двухламповый сверхрегенератор заработал, сначала плохо, с самовозбуждением, потом мне удалось его настроить. Радиодетали я покупал на барахолке, иногда кое-что находил на свалке, на Голодае.

На Голодае (остров Декабристов) у нас был небольшой огород (как раз возле памятника декабристам) и мы с матерью сажали там картошку.


4-а класс 30 мужской средней школы, 1951 г. Я в верхнем ряду, в центре, с пионерским галстуком.


После войны на Голодае было много пустырей, заводских свалок, и много огородов. Была свалка и от радиозавода им. Козицкого. На ней постоянно копалось много народа, выискивая бракованные радиодетали.

Летом, во время отпуска, мы с матерью каждый год ездили отдыхать в г. Ломоносов, к тёте Пане. Кроме того, я отдыхал в пионерских лагерях в Сиверской, и в Вырице. Кормёжка в пионерлагерях была неважной. Мене запомнилось, как мы искали на территории лагеря сыроежки и съедали их сырыми. Когда шли купаться на реку Оредеж мимо огородов, то воровали молодую картошку и съедали её сырой. А ещё грызли жмых. Это такие толстые большие круги из подсолнечных семечек, которые оставались после выжимки подсолнечного масла.

Помню, что в первые послевоенные годы в лесах под Ленинградом оставалось много мин, снарядов, гранат. Мы ходили на прогулку, взявшись за руки и следуя за воспитательницей, как в детском саду. Воспитательница шла впереди и внимательно осматривала тропинку. Иногда она говорила: «Осторожно, дети, слева под ёлкой мина» или «Справа лежит снаряд, прошу его не трогать». Однажды я увидел неподалёку большой подберёзовик и рванулся к нему, но тут же остановился как вкопанный. Перед собой в траве я заметил натянутую ржавую проволоку. Посмотрел в одну сторону – проволока привязана к берёзке. Посмотрел в другую – в кустах лежит мина, проволока привязана к взрывателю. Я испугался, попятился и оставил подберёзовик в покое. В лагере нам всё время говорили о многочисленных подрывах детдомовских ребят на минах, снарядах, гранатах. Ребята были непослушными, часто сбегали из детдома, находили мины, снаряды и пытались их разобрать.

В 1951 г. нам в ленинградскую комнату, наконец, провели радиоточку и мать купила репродуктор. Это был настоящий праздник. В комнате всё время играла музыка, транслировались спектакли, оперы. Жить стало веселее.


1953 год. Здесь мне 13 лет.


В 1952 г. я впервые увидел телевизор КВН-49, производства завода им. Козицкого. Его купили родители моего школьного приятеля Гули Черняева. Я иногда бывал у него в гостях. На просмотр телевизионных передач стекалась чуть ли не вся коммунальная квартира. Чинно рассаживались на принесённых с собой стульях, табуретках и смотрели на чёрно-белый экран размеров с фотокарточку 12 на 18. Экран был даже не черно-белый, а голубоватый, но всё равно было очень интересно.

Однако к тому времени здоровье моей матери совершенно разладилось, и ей дали вторую группу инвалидности. Врачи настоятельно рекомендовали ей уехать из Ленинграда, сменить климат.

В конце ноября 1953 г. мы поменяли свою десятиметровую комнату в Ленинграде, на двадцатипятиметровую в Ломоносове, на Ленинградской улице. Подходящий вариант обмена помогла найти тётя Паня. Как раз перед этим в нашу ленинградскую квартиру провели газ. Исчезли вечно коптящие керосинки, чадящие керогазы, шипящие примуса, воздух на кухне стал значительно чище.

Помню, как летом 1953 экскаватором рыли траншеи на 9-ой линии и укладывали газовые трубы. Шли со стороны Малого проспекта и прошли через садик между 7-ой и 8-ой линиями. Я любил смотреть, как работает экскаватор, но в садике я увидел нечто, что навсегда врезалось в мою память – это были человеческие скелеты. В саду оказалось захоронение умерших в блокаду людей. Плоские деревянные гробы лежали плотно друг к другу. Их покрывал тонкий слой воды. Доски уже почернели. Экскаватор взламывал эти гробы, и открывались белые скелеты людей. Потом кости и черепа выбрасывались ковшом на бруствер из глины. Мальчишки, вооружившись палками, надевали на них черепа и бегали по саду.

И всё же воспоминания о Ленинграде закончились у меня на мажорной ноте. Город быстро восстанавливался после блокады. Вместе с друзьями Гулькой и Генкой мы любили гулять вдоль Невы и рассматривать великолепную архитектуру великого города. С каждым годом город становился всё чище, всё красивее. Уже не было разбитых домов и развалин. Как грибы на их месте вырастали новые красивые здания. Город постепенно залечивал раны.

Воспоминания. Автобиографическая повесть

Подняться наверх