Читать книгу Времён связующая мысль - Юрий Бевзюк - Страница 6

Страна громадная, Россия, – / по северам Евразии раскинувшись, – / венчаешь главный материк Земли… / Трудами к жизни вызвала великими / земли лесные, зимами остылые… / Людьми ты сильными заселилась, / что за свободой век от века шли – / в края суровые и дикие…

Народы многие, Россия, ты объединила / порывом страстным к справедливости – / в Союз могучий, путь заступивший злу – в век судный… /Ты их речения, обычаи сохранила – / и языком своим великим наделила…

Невзгоды многие ты испытала, / ты все нашествия покуда сокрушала, – / и в грозные последние века не раз – / ты мир ценой сынов своих народам даровала…

Тобою выстрадано право / и образ жизни здравый устанавливать… / И, – путь примером к лучшей жизни пролагая, – / в который раз, себя спасая, – / и человечество спасать…

(Слова «в Союз могучий, путь заступивший злу», – считаю своим высшим достижением в поэзии, – искал аж три дня, – обычно же слова подбираются при импульсе эмоциональном сразу, как бы написанные заранее; «в век судный», продолжив грозное гуденье этих «у», – добавились с год назад, – хотя много раз за почти три года продумывал… … В предпоследней строке сначала заменил сеутре «образ жизни новый» на «верный» – но запашок религии, потом на «честный» – но относится в норме лишь к мужским особям, – и, наконец – «здравый»! 04.01.12…Первую строку закончил 05.01.12)…

Летом того же, 9-го, года, днем, на прогулке, – и о Союзе:

Советского Союза нет? Неверно! / В грозном веке людство к добру он повернyл – / жив потому теперь во всех живущих… / Остались ведь на месте страны, народы те же населяют… / Пускай попробуют свободы – / и вместе вновь объединятся в семье великой мировой, – / объединятся по призваниям… / Русский язык великий скрепой станет, заветы советской эпохи славной, – / вместе с интересами неизменновечыми добрососедства… (последнюю фразу добавил только что окончательно)…

С Александром Фадеевым связь имею… через старую (уже в конце 50-х) женщину – Головнину Тамару, с которой будущий над писателями наместник Сталина, – над «инженерами человеческих душ», словами вождя, – в юность свою боевую партизанскую даже спал как-то на одной лежанке (по его собственному в письме объекту безнадежной отроческой влюбленности Асе Колесниковой владивостокской признанию), – ничего больше не было, намекает… Ровесник 20-го века был Фадеев (с 1902), спал когда с (тогда не лишенной миловидности) Тамарой, – было ему, как и ей 20, – трудно удержаться в такие-то года от объятий (разве что очень уж сильно устали, – или уж очень страшненькая) … …Искре, дочери Тамары, было как раз лет 37 в 59-м (как и моей красивой еще матери) … Мне было тогда 19, Искра поглядывала на меня, еще «девственника» тогда, масляными глазками «плотоядненько», – но меня «размагнитить» тогда могла (лишь два с половиною года спустя) только молодая скромная красавица (нежная блондинка полулатышка синеглазая). …Искра же краснолица была, с румянцем тугим на щеках полноватых; энергия в ней ключом била, – казалось, коснись – брызнет, – но дебела, полновата, фигура никакая (у меня и на ликом милых, но полноватых, – при всем желании и уже опыте немалом – «падало», – и никакими стараньями вновь естество мое было не поднять). …А Тамара, с которой раза два на детской турстанции – еще одноэтажная деревянная была на перевале к заливу Амурскому от вокзала, почти впритык к торцу школы 13-й, – в гулянках участвовал: мне она глубокой старухой (в 60) тогда казалась, – многоедливостью от всех отличалась (может, у себя голодала, ела, так сказать, «в запас»), красота там «и не ночевала» (у матери моей следы до 85-ти, как последний раз видел, сохранялись) …Вряд ли у лопоухого хотя, но красавца Саши, на такую грубую связную что-то там «встало» (8.12.2017 …позднее, увидев ее тех лет девичью фотографию, – беру назад! О, время, ну до чего же ты безжалостно!) хотя… далеко не у всех такая избирательность, как у меня (один в армии друг-«политик», парень тоже красивый – и несравненьей меня речистей, – такую страшненькую (но, видно, податливую) облюбовал, – что мне только и оставалось (про себя) удивляться)…

Есть женщины особенно прелестные каким-то милым сочетаньем мимики лица, игры глаз, – и, главное, голоса звучаньем – в незлобивих высказываньях их возмущаюшего… Такою – неподражаемой – из райкома комсомола Валя Ильина в годы далекие 55-57-й, школьные старшеклассные мои, комссекретарские памятно-определяющие, была… Раза-то всего два на тротуаре обочь шоссе Калининской, между райкомом внизу и гастрономом вверху встречалась, и, уважая особо юнца меня, жаловалась голоском тем неподражаемым, такое тем или иным негодование милое высказывая, – что навсегда остались те ее интонации в моей памяти… Ей было лет 20—22, мне – лишь еще только шестнадцать… Она стройненькая была, рост женский нормальный, шатенка, голова маленькая, черты лица островатые, не красавица, – но очень, очень, очень мила… Больше не встретилась такая…

Во мгле ночей, в полдневный зной сонливый, иль на лыжне среди зимы, вдали от шумных толп и гула клятой техники, – отшельник думает за всех

В народе росском мощь духовная огромна: вобрал он бодрость с Азии, с Европы… со всех сторон… И суть этой мощи – слово

И только в тишине возможно мозгу бренному вобрать и заострить, – и испустить суть мысли всех столетий

Возникло человечество в борьбе – с природою и между собою, – и каждого с самим собою

Стихи мои сирые поздновато родились совсем неожиданно. Подытожить формацию на закате явились. А сие не под силу никаким молодым, – осознанье истории, полножизненный опыт только могут осилить. Не под силу и прозе – много емче стихи… И не ждать им привета в ошалевший наш век… Но надежда не меркнет, – впереди у них вечность …будет жить человечество

4 января 2012… В 64-м, вскоре после Хрущева на ЦК смещенья еще глупее и подлее Брежневым, – Слуцкий, поэт значительный наш последний, еще надеялся на что-то пару месяцев, – но написал слова такие в декабре: «Устал тот ветер, что листал страницы мировой истории, какой-то перерыв настал…» … – и по декабрь сего 2011-го … 47 лет, без трех годов полвека, продолжался… Истории вдох-выдох несоизмерим с нашим…

Дальше – чрезвычайно важное! Не помню когда и где купил двухтомник Конрада «Жизнь Гете», перечитывал его десятка за два лет раза три, – и пропускал потрясающее! Не обращал внимания на не слишком талантливый перевод (двумя женщинами-переводчицами с немецкого): «Чего от меня хотела судьба? Вопрос этот дерзок: не требует ведь она слишком многого от других… Ей наверное удалось б создать поэта, не ставь ей в этом немецкий язык препон»… …И только когда сам стал… вроде бы… поэтом на старости лет, – воспринял всё этих строк значение! …Тут же – когда-то раньше сочинено будто – улучшил перевод довольно неуклюжий — и в размере явно не подходящем (не предназначен объективный гекзаметр для субъективных признаний (так и сыплю афоризмами):

Судьба! Чего ты от меня хотела? Спрошу тебя, прости меня за дерзость. От всех других, за малым исключеньем, – не ждешь ведь ты чего такого экого… Тебе наверно удалось б создать поэта, – будь благозвучнее язык немецкий

И тут же мой моментальный ответ. Не Судьбе – самому Гете через почти два столетия:

А у меня нет ни малейшей к языку претензии! Любая мысль чеканится в стихе, любые чувств оттенки И не предъявишь их причудливой судьбе, что поздно так открыла мне поэзию …Но нет мудрее времени и места, – и случая! – когда родиться, где… …На деньги я не разменивал дары бесценные: поэзия не стала в жизни средством, – а под конец лишь средством осмысления, – и, значит, жизни продолжения, – когда других уж не осталось средств

Задача поэта – создать экспрессию, найти такие речи, – чтоб, разъясняя, – воздействовали

Людство проходит, возможно, полосу самую тревожную: обуздания, насколько возможно, в человеке животного, – что до сих пор выражалось в войнах, – кои двигали его становление и развитие, – но взрывным техники в двадцатом веке засильем, – стали невозможны.

Войны всегда начинали зачинщики в уверенности, извлекши выгоды, – остаться в целости самим. Но возмедие великое в России – казнь монаршей семьи, – (и вытекающий из него суровый конец главарей гитлеровщины) их проучило, – а технический взрыв, ликвидировав фронты, за которыми мерзавцы отсиживались, – невозможность «фронтированья» довершил…

Но это породило совсем безвыходность: исхода реального из нынешней ситуации – кроме всеуничтожаюшей «войны всех против всех» – не вижу: надежда слаба на разум слишком, – на добро, – когда до сих пор в основном двигало зло… За исключенем революций, впрочем, – нашей особенно… Видимо, есть закон отшатыванья от пропасти… Вся надежда – на него…

Мой перевод той строфы знаменитой ГУРИИ (кою издавна знал наизусть) Гете, – но эту строфу вот никак не мог вспомнить:

Я изведал и наветы, и неправой власти гнев, и друзей былых измены, и безвестье, и болезни**, – несмотря на все я пел, – что мир этот не вечный – вечно добр и справедлив, пел о верности сердечной, веру сердцем окрылив _______________ *Это – не о самом Гете, отлично уживавшимся с всякой властью, – а о поэте настоящем, – который «был в мире человеком, – это значит, – был борцом»; но выше Гете ведь признался и сам, что «не поэт»*, – но «валит» на неблагозвучность языка немецкого, – которая ведь не воспрепятствовала Генриху Гейне великим поэтом стать, – именно потому, что был борец, дружил даже в 45 с 25-тилетним Марксом, который помогал ему стихи «шлифовать»). * В этом высшем смысле – и «наше все» А.С. – не (настоящий) Поэт, – и обращается в одноименном стихотворении не к себе, – а, всего вернее, – к Рылееву.

Расхожее заблуждение: у каждого возраста свои прелести. У старости – одни болезни, – да горькая привилегия рассуждать с высоты лет: кому – ближний круг, кому – историю всю…

Не применимо в прошлом «бы», в минувшем – нет альтернатив! Они всецело все в грядущем: владеем мы одним лишь будущим, – если отсудим у судьбы

Библейское «В начале было слово» – неполно, невсеобъёмно В начале жизни, в смысле общем, – лишь ощущения, затем эмоции, – людство ж со слов и начал`ось И затем в начале всего нового – а только тем оно жив`о! – новое слово…

Лишает разума судьба, кого ей надо наказать, – но разны сроки наказанья; Горбач вот был наказан сразу – за президентствие свое дурацкое…

Но крепки нервы у «заразы» – вписался славно в созданный им хаос, был юбилей 80-й… С Сергеича, как вода с гуся… (Этот афоризм оцениваю, как свой политически самый-самый)…

С пяти пришлось слушать только звук с few waves: на приемничке 24 телеканал – как Берлинскую Стену воздвигали в декабре 1961-го (а я тогда уже в 22 мужчиной только стал): после трех лет томлений-«минжеваний» – три года перед ними меня от злой похоти избавляла начисто юная любовь платоническая тайная. …Нашлась, наконец неяркая, скромная, добрая белокурая 23-хлетняя красавица (потом не встречал ни единой со всех этих качеств столь гармоничным сочетаньем). …В своей времянке спал с женой не любящей биатлониста, чемпиона края Рисковал, – по ее рассказу он был крутоват: вроде бы убил одного даже на Загородной, на танцплощадке, просто над собой подняв и на бетон грахнув (выпутался потом как – не вникал: всего два раза под Новый год Оля со мной спала, потом меня из города – старшим («страшным», – тогда говаривали старшие, вспоминая лихие репрессий времена) был по туризму инструктором крайсовпрофа тогда; краевого турклуба, между прочим, первым председателем; с инструктора турклуба, понизив (председателем совета клуба выбранным оставался), – перевели на Океанскую помогать в ремонте в апреле турбазы (это, может, меня спасло если не от смерти самой, – от серьезной трамвы: несмотря на все страхи я раза два приезжал к Оле в общагу, где неподалеку в мужской строительной общаги на Загородной и ее свирепый муженек живал: я готов был драться, защищаясь, – на свою молниеносную реакцию, резкость удара увесистого кулака полагаясь, – но избавила с юности меня судьба от серьезных драк. …Итак, на третью уже байку от основной темы отвлекаюсь, завспоминался старикан… – в апреле помогал на подхвате ремонтировать турбазу, – а в мае из сотни первого заезда крепких ребят, красивых девчат подбирал, человек 15, – первый пешеходный маршрут прокладывать; и пошло-поехало: почти плейбоем стал на Океанской – еще с двух заездов так вот подбирал, – только одну-то и «поял», – но две-три прелестные еще со мною целовались страстно, – и больше поглядывали, готовые уступать, только мне чуть «нажать»; как следует разгуляться не дала суровая, в июле, армия, – но это уже другая сказка (ничего не приукрашиваю, ничего не добавляю, – кое-о-чем по необходимости, конечно, здесь умалчиваю)…

Остроумный был с пяти на 24-м телеканале материал, слушал его, придремывая, по приемнику… В Восточной Германии небезмудро говаривали: если капитализм уже у пропасти – зачем его догонять!.. Но многие, работая в Западной Германии, – а тамошняя марка вчетверо была тяжелее восточно-германской, – в Восточной отоваривались, – где цены были ниже в разы; Ульбрихт Хрущева долго уговаривал границу «засобачить», – Никита упирался, даже своим дурацким умом понимая, какой афронт идее воспоследует, – дефициты Вост. Германии за наш счет погашая, – но к декабрю сломался; грандиозную операцию – в ночь была возведена стена! – совершенно блестяще маршал Конев организовал; разведка западногерманская «обосралась» манерой самой жалкой – до самого конца подготовки операции гигантской разведка западногерманская даже и не подозревала, – тем паче американская; утром посол американский не мог уже в Восточный Берлин попасть без замухрышки-пограничника санкции, – тот, английского не зная (посол-то немецкий должен бы знать), – величаво ему назад показал; рассерженный посол сразу с молодым, горячим Кеннеди связался, – тот приказал немедленно к границе, вновь объявленной, 11 американских танков послать; Конев, с Хрущевым связавшись моментально, через 10 минут подогнал наших тоже 11 танков равно; и был молодым на экране показан – не видел – отвлекся – я, – но еще не раз до декабря, еще только август, покажут, – пуще меня старикан, в младости восточно-германский лейтенант или сержант, – фамилиё не запомнилось, какая важность, допустим, Шумахер: – посреди этих с обеих сторон танковых групп стоял, шамкая, далёкую молодость свою вспоминал… …А я чем тогда занимался – чуть выше вкратце описал, – а в октябре 62-го, в Карибский кризис, был в дивизионе зенитном на СОНе (станция орудийной наводки) оператор, – а внеслужебное время библиотекарь части (то есть после боевой учебы – после обеда в столовой – ни на работы, ни в какие (кроме караула) наряды…

Покуда существуют бюрократы – Гоголь на мир своим «Ревизором» бессмертным влияет… И хотя он в мистике увяз в финале жизни своей краткой – мистика царила тогда, – лишь после смерти автора нашего славного нанес удар ей Дарвин (жизнь, понятно, великая тайна, – но безусловно не было, – не могло и быть!, – «творца») … Совсем без мистики на массы тогда не повлиять… Тогда, в годы тридцатые века 19-го, главный узел мировой истории завязывался (только сейчас начинает развязываться —) … Умерли в 20-х века 19-го и Наполеон и Байрон, ушел с петлею на шее в века наш Рылеев Кондратий: в момент разгрома, безнадежный самый, когорту декабристов славную возглавив; и Гоголь молодой силой гениальной своей любви к человеку «маленькому» – и ненависти, главное, к тунеядствующим классам, – посеял «драконовы зубы» страшной революции будущей (с ужасом вполне осознал сам лишь к сорока! И даже покаялся, – но творения его гениальные – нет в мировой истории автора, с еще большей силой на нее влияния, – уже были заряжены на века и без наличия автора) … Наиболее прозорливые уже увидали устрашающий капитализма оскал, уже написал в Венгрии Ленау, свою прозорливую «Весну»:

«…землю роя, лес губя, верный твой приют, – гости, злые для тебя, – рельсы так и прут… …Поезд поезд с воем пролетит, вырвется вперед: он цветов не пощадит, набожность* убьет… Но ведет ли этот бег в милую страну, где Свободу человек примет, как жену (лучше бы – Ю.Б. —: «встретит, как весну»)?..

А десятилетие спустя зачнет молодой «сын юриста» Маркс, – еще не вполне освободившись от гегельянской схоластики (ее Ленин только убрал спустя лет полста после смерти Маркса), – революцию пролетарскую; и, кажется, еще десятилетие спустя выступит Дарвин со своей книгой знаменитой «Присхождение видов», – которой досталась наибольшая слава после марксового «Капитала»**; книга Дарвина революцию в мировоззрении произвела, всерьез религиозность подорвала, – но сильно грешила панспермией банальной, – тогда как Грегор Мендель почти одновременно уже результаты своих опытов с разновидностями гороха опубликовал, в коих реальные основы теории наследственности заклал; Дарвину*** досталась при жизни великая мировая слава, – а о книжке Менделя вспомнили лишь после издания лет через полста, когда великий монах давно уж в могиле почивал… ______________

* Как искреннюю, наивную нравственность – не лицемерие повальное, – как сейчас…

** Маркс имел темперамент, – но гениальностью, как и Дарвин, – не обладал: а Ленин, как и Гоголь, – был гениален и как мыслитель, и как организатор, – и даже как военный стр`атег…

*** Я все десять весьма массивных, в темнозеленых обложках таких, томища Дарвина с увлечением – перевод был идеальный! – в сахалинской областной библиотеке в 63-64-м годах, на срочной службе прочитал, в политотделе дивизии служа сержантом в должности капитанской (Родина немалую экономию в деньгах имела на мне, однако); от Дарвина нельзя было оторваться, – но идея-то выживания наиболее приспособленных ведь – еще от древних греков, – а вот начало — в начале еще 1850-х гоов — объяснения самого механизма происхождения и изменения видов положил Грегор Мендель (и книжицу Менделя первую, с гороха разновидностями гладкими и морщинистыми, в библиотеке Южносахалинского Дома Советской Армии офицеров, – 20 годов еще издания, – в 1963-м году я проштудировал)…

Язык живет в общении живых – и бывших тех его носителей, к книгоизданию сумел кто приобщиться, – чтоб для других мысль сжато, точно, благозвучно – наикратчайше донести.

Речь есть само начало человека, в истории его всему предшествует, ею возвысился в животном мире, – и гибель близкую нависшую он только ею может отвести, – зверя в себе… достаточно смирив..

Сочинением стишат очень многие грешат – поэт является не часто

Когда собирались оравы людства – всегда наверх кого-то выпирали: кто-то всегда поверх всплывал – лидер всегда объявлялся… Одно исключение – Ленин. Его в Питере в 17-м не окажись, – история людства, возможно, уже бы завершилась, – и началась б история звериная, – и мы бы точно не родились… Ленина в Питере в 17-м не окажись… [17.02.2019 …Уже к 1939-му году не было б России]

Я с детства знал, – не слаб весьма, – но никак в себе не подозревал такой замах к старости

Пока без мощных толп, без громких возгласов, без всякой крови, – как никогда ускоренно, – тысячелетняя меняется история… (25.09.2009., 05.57) Свершается мировая революция та самая, которой грезили отважные, в 1917-м взяв власть трудящимся низам… Достанет ли теперь у младости отваги взять правде власть уж навсегда… (06.10. 2011)…

Все эти технические ухищрения – следствие явления простейшего, – но существеннейшего! – человеческого сверхразмножения, – и надобности, стало быть, «естественной»* – его прорежения, – то есть тут покуда не жизни – смерти довление… И надо нам подумать крепко, как к жизни повернуть всю эту чудо-технику, – и отвратить ее от смерти… (02.05.2010)

______________________________________

* Если животные устремления берут верх

Считают медики – способны к оплодотворению стариков еще две трети, по меньшей мере, – чуть ли не до самой смерти… Отсюда серьезные мысли следуют, – но здесь им нет места… Извлекайте, пожалуйства, их из моих флэшек…

Была одна мировая война, – второй называемая – ее окончание

Гибельное техническое развитие небывало опередило умственно-культурное развитие спасительное

В мышлении на недомыслие, в политке на бессилие, – не ссылайся… не истинно…

Дурак изрядно разнообразен, но злее всех дурак с претензией, как тот Кара-Мурза Сергей… Несносней всех – дурак-профессор!.. У нас в гуманитарии таких «по самую шейку»…

Гений невозможен в технике, что в рабском услужении у тупой военщины; гений – только в познании человечества… …Гений – сущее несчастье ближнего окружения – но в нём человечества самопродвижение…

«Дабы помудреть (получить успех в мудрости), – надлежит быть зрителем, – а не действующим лицом тех комедий, которые играются на земле», баснописец Иван Крылов двадцатилетний, Почта Духов (Изрядно мудро для 20-ти-то лет!)

Для мудрости полезней лицезреть комедии страстей, кипящих на земле, – чем в тех комедиях нам действовать …Важнее мудрости лишь д`еянья подъема освободительных движений, – то не комедии уже – трагедии… И мало мудрости – в них действовать, – еще потребно самоотвержение; и вместе – это и есть гений; и было это всё сполна у Ленина, – ни у кого в такой же мере! И никаким клев`етам это не стереть…

Нет невозможного в природе, – в людстве же такового много, – и невозможнее всего: в себе себя глупец чтоб разглядел

Животность в людстве вошла в смертельное противоречие с техникой, – своим порождением; техника – функция от плотности населения; причина плотности населения – известна; до сравнительно недавних пор войны поглощали (относительный) избыток населения, – но сверхтехника войны никому не выгодными сделала, – и этим теперь техника обращается против всех; одно утешение: техника и порождает проблемы – и дает средства их разрешения; например, уже с тридцати я в городе совсем не жилец, – а здесь, один, – средствами связи современными могу еще порадеть человечеству; я не один такой, надеюсь… Но не надеюсь еще кого такого встретить «до самыя смерти» (уже одним сим высказываньем протопопа Аввакума доказывается: вера была для него лишь средством: смерть всему конец, – средством в условиях тех в жизни действовать»)…

Во все века, людство покуда развивалось, судейства тяжкий груз на «хрупкие плечи» женские, из рассуждений самых здравых и гуманности, – отнюдь не взваливали… В закатные последние менее столетия из-за животного начала довления: из-за тотального разложения морального – стали взваливать: ведь «слабым полом» «властям» полегче управлять (к тому же фактор сексуальный, исследуемый мною детальней далее, – уже крайнее разложение моральное: лицемерие в последние менее века просто гибельным фактором стало) … Оченно мне не нравится – как увижу судью, бабу надутую, на телеэкране, – матерясь про себя, дальше по программам проскакиваю…

Способности проявляются желанием, – а оно любит труда разнообразие, – чего не любит производительность труда; техника позволяет, наконец, потрафить желанию (а оно, в конце концов, – самое главное, – если, ясно, от добра).. В этом техники главная положительная сторона: куда ее направить – зависит только от нас с вами…

Тщеславие, помноженное на зависть, на публику заставляет вылезать… Мужество, помноженное на ум, побуждает на публику – выступить…

Из многих невозможностей в людстве, пожалуй, невозможней всех – себя в себе глупец чтоб разглядел

Самое, самое людства проклятие – производительность труда возрастающая – весьма в контрасте с ее приятием: сие противоречие в конце концов и сгубит человечество… – Если, конечно, бездействовать, – отрывом слишком от среды естественной… Возвращение на землю – спасение, — но не в деревню! (В ней нет уже нужды современному человеку – и – главное! – не ужиться с тесными соседями —) … …С автономным энерго-водоснабжением в каменную, как я, «фазенду»… Экономика только тогда экономна, – когда автономна … (Не ожидал даже от себя такого юмора здравого, – самому интересно узнать, когда же точно меня постигла такая мысля: 08.06.2011)

Давно нет организованных коммунистов – но история скоро затребует подобных им

В июне наш «тандемный» лидер отменно пустословил в Питере о некоем модерновом прорыве, того не видя, – что потолок технологический в двадцатом веке уж достигнут капитализмом, – который именно мы на целый век продлили, – на словах тягаясь с ним …И стала невозможной сшибка, которой поглощался людства излишек (относительный: еще много на земле осталось мест, куда расселиться, – но людишки ведь тщеславны и завистливы, – к тому же вероломны, циничны, злы: они норовят ведь изгнать с лучших освоенных мест предшедших им!), – словом, почти вконец зашились, наукой-техникой из настоящей жизни вышиблены (вернее – своими страстями-корыстями злыми) … …Но и в самом деле необходим из городов, чудовищно разросшихся, подобно злокачественной опухоли, отравленных всбесившимися авто, в развратах всяческих погрязших, – вместо безопасности, наоборот, ставших местом всяческой повышенной опасности, – из городов, ловушкой ставших, категорически необходим прорыв…

Дошибся высшего я в наивысшем – но не пошло б всё это пшиком. Покуда мысли чушь лопошащие не слышат, борзой цифирью оглушены Должны мы ради блага высшего, – должны мы цифру эту злую прошибить… 31 мая 2010 (Не помог мне 34-тилетний тогда сосед близкий, компуторщик Дорошенко Миша, кому адресовались сии стихи, установить электронную почту через смартфон, – не услышал… Разница, видно, велика возрастная слишком, уровни умственного развития —)

Удар ужасный капиталу нанеся в 17-м, – потом его мы продлевали лет этак полста выгодным ему весьма – но зело нас истощавшим (!!!) глупейшим – противостояньем, – а с 65-го посейчас – еще своей (необязательной!) стагнацией …покуда власть, взятая отважными в 17-м, – их последышами слабыми отгнивала… И лишь тогда ветер истории страницы залистал*, – когда, лишившись мощного надсмотрщика-соглядатая, – капиталисты пустились во все тяжкие… безудержными спекуляциями… полагая, что сокрушили нас… На самом деле вместо старых схоластов… поспособствовали заменить у нас молодыми негодяями!.. И только тогда правда всем, способным понимать, – кроме негодяев** – ясна стала! И открылись у капитала рана, нанесенная у нас в 17-м… …И вот в году 2008-м самая-то агония началась… Она, может быть, будет и недолго сравнительно длиться, – но труп капитализма будет долго гнить, – и как бы миазмами своими напоследок всю жизнь, проклятый, не отравил … 7 июля 2010

__________________

*Из совершенно гениального стихотворения Бориса Слуцкого, одного из главных моих учителей в поэзии, осенившего его в декабре 1964-го в результате «ухода» в октябре «придурка Хрущева»: «Устал тот ветер, что листал / страницы мировой истории. / Какой-то перерыв настал / словно антракт в консерватории. / Гармоний нет, мелодий нет, – все отправляются в буфет…

** Ни (слово забыл напрочь! Вставим наудачу – :) партпросы, ни Бердяев, ни журнал «За рубежом» – не спасут от негодяев, пьющих нехотя боржом… Иосиф Бродский

Выходит, Брежнев со «соратниками» были еще не негодяи, – но лишь конформисты-схоласты, – а негодяи настоящие – их детишки-внучишки, циники зубастые нынешние… Но зубы притупятся, повыпадут, – и – время это близится, – повышибут…

Чудовищные абцессы назрели на планете./ Назрели на земле людства страшенные нарывы: / из городов категорически необходим прорыв (12 июля 2010)

Как быстро в мерках исторических обуздано электричество! Хотя еще древние греки его заметили назад более двух тысяч лет Но начали постигать электричество – сначала лишь эмпирически, – с середины 18-го века лишь Довел эмпирику электричества Майкл Фарадей до предела высшего Постиг законы электричества математически – Максвелл великий еще в 50-х годов века 19-го середине (лет 26-ти – и умер 48-ми) … И только в конце века 19-го – начале 20-го были поняты вполне Лоренцом, Пуанкаре, Эйнштейном… гениальные четыре дифференциальных уравнения Джеймса Максвелла, отождествлявшие природу электричества и света, объяснявшие доступную человеку динамику вселенной… К добру и злу вполне безразличны законы электричества, – но мы должны к добру их устремить… (13 июля 2010, 05.22 – 16 августа 2011 последние две строфы)

Надо сказать, Путин у «байкеров» смотрелся даже привлекательным, к себе невольно располагал даже меня, – кто видит явственно обрядов этих горестный финал…

Это же надо! «Эпохальная» давка в Германии: на пошлый «музыкальный» фестиваль – «любви парад» (наверняка процентов не менее чем на пятьдесят «любви» гомосексуальной), – ломанулось молодых бездельников аж миллиона полтора! И что-то много насмерть задавлено… Не знак ли начала нового Апокалипсиса там? Лезет в города людская биомасса («фаршем» стать!). Таких-то и людьми признавать… не так как-то… что лезут несознательно, словно «икра», – в гибельные города) … Не времечко ль уже настало мал-мал икорку эту убавлять?.. Сама себя вот убавляет… Не лучше ль в горы их (в Грецию!) послать делать террасы и хоть бы возделывать виноград… (июль 2010 – 16 августа 2011)

Новая немецкая агрессия – посредством экспорта!.. Только год-два назад китайцы вышли на первое место по экспорту, – а то всё были немцы! Но двадцать ведь китайцев на одного немца… Вот только проблема – докуда будут немцы кредитовать безвозвратно свой экспорт? Как ни тупы в целом немцы, – как, впрочем, и мы почти все!, – но ведь «доп`етрают», – и таки перестанут загажать греческие города своими фольксвагенами… (июль 2010 – 16 августа 2011 —)

Через Сванидзе беспринципного цезарь новейший наш таки и выволок на лицезренье «быдла» Августа Октавиана лик, – с которым сходство сразу я увидел – как раз к зиме уж лет одиннадцать (27 июля 2010); тогда Володимир (знаковое имя! Россия – целый ведь тоже мир) был благообразнее, как все мы в младости, – и больше, чем ныне, походил на известной статуи Августа лик; и роль его в (траги) комедии людства досталась та же – замирить волчьи стаи как-то (себя отнюдь не забывая —) … За две тысячи лет кое-что не меняется – однотипные люди во-время на месте ключевом появляются; ну, а дальнейшее зависит уж от нас (две тысячи лет прошли ведь не зря): от меня старика (других таких пока не знаю) и тех немногих, кто мне помогает, на кого полагаюсь (а это в будущем пока, – надеюсь, будут через месяцы…), – и, главное самое, – от младости… (16 августа 2011)

Ждет наказанье олигархат уже без малого лет двадцать (09.08.2010., 04.43) Сошел ей с рук как будто возврат к сброшенной революцией паскудной символике царской (04.46). Но, несомненно, – не сойдет отказ кощунственный от названия органа охраны правопорядка, данного революцией (04.55) … Горько-забавно наблюдать, как пигмеи духа глупокорыстно заменяют название органа охраны правопорядка, данное гигантами… (16 августа 2011). Пока неясно – то ли Дима Володей «подставлен», – то ли ума совсем лишился олигархат (09.08.2010, 04.56), надеясь сменою названий саму историю «обставить» (16 августа 2011)…

Судьба, мы знаем, любит ретардацию, – и не спешит с возмездьем Правда, – зато и бьют уж наотмашь… Сами злодеи коль избегнут кары – потомство их таки достанут (как то и началось у нас в 17-м, – и будет, будет повторятся – не обретутся покуда Правдой – с помощью нашей! – от повторений зла надежные гарантии) … 16.8. 2011 —

Марионетный «спикер» нашего «сената» свое вступление на пост (так лет уж пять) означил сразу «холуяжем»: предложил срок президентства увеличить н`а год, – и до сих пор – на месте «св`ятом», лицедейно-холуйственную оппозицию отвлекающую – на телеэкранах недельной щетиной изображая (09.08.2010., 05.03) … Прохужается однако всякая перчатка, – и выбрасывается (в Думу, однако) за безнадобностью… 16.8.2011

Анекдотец довольно старый. Встретились хохол и москаль. – Как у вас теперь Верхсовет называется? – Рада —. – А чему она рада? – А шо не Дума она… (Думать до выступления в парламенте, – и говорить уже продуманное надо)…

У меня изрядно похожий на Ельцина был один из четырех капитанов, с которыми год помполитом (первым помощником, на самом деле – «комиссаром») я плавал (ходил в моря – говорят мореманы); такая же помесь блондина… с азией; сначала тот капитан был лучшим для меня из всех капитанов, с коими довелось плавать (капитана Фивейского, чуть ли теперь не из басни, исключая, с коим месяц плавал практику перед зачислением в парткома Мортранспорта «аппарат»); а там года полтора работал с Мальковым, меня туда зазвавшим, – пока тот наверх не «попёр» круто: и допёр до того, что «коммунистов» охвостье предлагало его в 1990-м в председатели Верхсовета против Ельцина… – И он отказался (здесь по «транзистору» его голос знакомый слыхал), – видимо, опасаясь, как бы в самом деле не избрали… (Зюганова в 2006-м – а что толку! – и избрали, – да нельзя и тогда еще коммунистам было брать власть (кстати, власть не берут, – на нее силы социальные ставят) … – Не отвечать за маразм «комуняк» дабы, за ельцинско-гайдаровский развал… – И паче, чтобы идею надолго не гнобить (навсегда ее погубить ничто не в силах, – и уж когда к ней вновь присоединится сила, – а это неизбежимо!, – ничто пред нею не устоит)…

Так тот душка капитан сначала, – по-первости мы с ним не разлей вода!, – обо всём разговаривали, – вдруг форменной скотиной стал, – когда наш танкер, вместо рейса в Японию (после тоже «валютного» на Вьетнам) – в хладный Магадан в феврале 71-го отправили, – зане у танкера туда планового подогрев солярки вдруг отказал (возможно «подмандячили», и скорее всего, – но это только по теперешним временам мне представляется! А тогда не только я не додумался до возможности такой подлянки, – но даже и тот «скотина» -капитан), – и в посудину ту бензин закачали, который при любой температуре выкачивается, – а честных нас – на Магадан. …И там мы еще оставались с капитаном закадычными друзьями, – но тяжкие льды поднесло в тот февраль к столице Колымского края: льдиной изрядной метров семь довольно тонкой стальной обшивки (уже подржавленной, закрашенной) нашего старенького танкера («Черновцы») сорвало, – и нас вместо благословенно теплой – и валютной, самое главное!, – Японии, – завернули на ремонт (заодно и длительный был на носу плановый), – в тоже хладную Совгавань!.. …Сразу осволочилась вся команда, а главное – сам капитан …А я, напротив, был несказанно рад новым местам, просто берегу был рад – Мне, чемпиону края по спортивному ориентированью менее года назад, буквально в последние полдня перед плаваньями, – просто хотелось донельзя на лыжах пройтись как следует! Хотя, как и все, терял в окладе десять процентов, – и шиш валюты совсем! А она была главное, зачем плавали! Я думал, что и мне в ремонте оставаться, – а, оказывается, – помполита сразу с судна снимали, – в Находку самолетом – и без промедления в загранку (без помполита за границей запрещалось членов команды на берег отпускать)!.. А я сего не знал! Что помполита сразу с ремонта снимают… Очень много важного (не доступного даже большинству подавляющему) тогда уже знал, а – тот пустячок не знал… А бедняга капитан и мысли не допускал, что это-то я и не знаю! Я знал больше самого дьявола, – а этого-то «пустячка» (на деле – самого главного!) и не знал!.. Вот же какие в застойные времена бывали казусы… Такая-то бестактная (в представлении несчастного капитана) моя в предвкушении берега щенячья бескорыстная радость – была принята беднягой за злорадство изрядное, за садистское издевательство: тебе, мол, в ремонте корпеть, – а меня сразу в загранрейс… Вот какие злые казусы создавала тогдашняя наша «зажатости» практика! (Ну, – а теперь нас вообще «сюр» захлестывает! С той только «обратно пропорциональной» разницей, что большинство подавляющее не знает свое будущее ближайшее, – а я, в числе немногих очень – и друг с другом не сообщающихся, – знаю) … …Так что, может, не такой уж негодяй (как Ельцин, на него лишь похожий, оказался!) был тот капитан, – может, он о «тачке» всю жизнь мечтал, – только той валюты японской толики ему и не хватало на давно вожделенное авто несчастное! (Неоднократно описал тот казус судьбоповоротно-знаменательный по-всякому, читайте, коль дойдет до издания и моих воспоминаний, – а здесь закругляюсь) … …Крепко тот капитан мне нервишки за те полторы недели потрепал (равно – без малого весь год плаванья на том танкере почти явное несогласие с моей синекурой «бездельного кота», почти явно судовым плотником высказываемое, – и буфетчицей Турчинской, «хулиганкой Валей», весьма ворчливой (которой вполне можно было и «вставить» (и весьма не прочь была и она поначалу) – ежеутренне ведь у меня и у капитана в каютах прибирала, – но мне этого было никак нельзя себе дозволять… а она, «вставки», естественно, от меня не дождавшись – возненавидела «аза» подсознательно «по бабски») … Но больше «проел мне плешь» (тогда еще не было), все-таки, капитан… – и по гроб ему я должен быть благодарен: через те передряги я «штатным» охотником стал – и мало того, что душу спас, возможно, и здоровье, позволяющее на 74-м вот так сочинять (хотя абсолютно ничего не «сочиняю», описать с наивозможной точностью все стараюсь – мне можно верить, как самому «богу» (ежели бы таковой был возможен в природе) … Благодаря тому казусу, тому неудачливому танкерному капитану я – «провёл, как должно, сильные лета, – и есть на старости лет мне, кроме всяких житейских передряг пакостных, – есть что и повспоминать»…

Моральные передряги характер, волю укрепляют; от внешних и от внутренних причин бывают: от внешней среды давления, – и от твоих собственных решений ей сопротивления; у меня тех и других было достаточно с самого «ранья»… Сначала от поздневоенных шпанят, угнетавших поменьше их размерами малышат; затем, со школы в 47-м, – от отца, страдавшего в его отцовско-материнской семье «синдромом младшего брата», где трех сестер старших и брата, с`амого старшего (бывшего им за рано умершего отца, моего деда, стало быть), – все, без исключения, отпрыски «людьми стали»: отец опасался, как бы его старший сын «балбесом» – стыд и срам – не оказался: на мне отец и сбил свои молодые родительские амбиции; из-за него мой первый серьезный стресс-кризис, в апреле 50-го, за три месяца до мирового корейского кризиса… …Робинзонад начитавшись, давлением и в семье и в школе утомившись, я уже лет с девяти мечтал от людей в лес уйти; случай представился в начале апреля, в десять с половиной лет …Бешено, как и все, на переменах носившись, толкнул нечаянно парнишку – и он, отшатнувшись, порвал школьную стенную газету! Кары за это и в школе и семье, мне мнившиеся, – решил побегом из дому избегнуть… Мать, не обратив внимания, что пришел из школы слишком рано, дала мне 25 рублей хлеба купить; переправился через бухту катером на Мальцевский базар, купил ножичек в чехлике – все мое вооружение, – в пригородный поезд сел и до Надеждинской в почти пустом – один в плацкартного стандартного вагона купе проследовал, затем пошел по шпалам на север, всматриваясь в то приближавшиеся к пойме Суйфуна безлесной мыски хвойного леса, то отдалявшиеся; кое-где дорога железная близко к реке подходила, раз, к воде почти спустился; резкий, холодный неприветливый северо-западный ветер гнал по реке мелкие беляки, пронизывал мое пальтишко; грелся движением впервые, – как потом много в жизни; сразу почти того, что замыслил, химеричность ощутил, – вернее, что предпринял под паническим импульсом: землянку не выроешь без лопаты, никак в лесу без топора, посуда нужна, запасы…; стараясь от ситуации безнадежной мысли отгонять, – к Раздольному против плотного ветра холодного по шпалам двигался, там жила тетя Надя, старшая сестра отца – две двоюродных сестрички и братцев двое (умер третий старший); к сумеркам к Кипарисову подходил, у здания станции дореволюционного одноэтажного кирпичного с криком орава детишек носилась: – оборванности одежонки их нищей, несмотря на удрученность, – поразился; не мог знать – лет через тридцать пять многократно буду к тому вокзалу кирпичному с другой стороны подходить, – что именно здесь моя детская мечта осуществится… …К Раздольному уже где-то одиннадцати вечера подходил; к тете решил не заходить, зная, что встревожу и ее, – как уже родителей: успел – везение – на последний поезд во Владивосток пригородный минут за десять; словами не описать моего отчаяния, моего нежелания к родителям возвращаться, – но случай благий редкую красавицу, яркую блондинку в одно купе со мною посадил: лет двадцати, немного пышноватую плечьми, как вообще натуральные блондинки; сидела все полтора часа с лицом невозмутимым, – ее красота редкая, дотоле мною невиданная (за те месяцы, что интерес к женскому полу уже проявился, – или, вернее всего, он с той блондинки яркой и возник (сразу высокую планку взвив, – а она у меня не низка и генетически: и мать и отец были красивы); такая красота сразу мое отчаянье сбила, – я просто «аховость» своей ситуации забыл, ощутив интуитивно, что все это мелочи, пустяки, – раз есть в жизни красавицы такие; …поезд пришел на вокзал где-то к половине первого ночи, трамвай еще ходил, – надо же людей развезти с последнего поезда пригородного; с Луговой – а нет, на катере на Мальцевскую чуркинскую: никогда не забыть отчаянное нежелание домой идти, вновь нахлынувшее: хотелось голову о коллектор водосливный, освещенный «как днем» полной луной в отчаяньи тоскливом разбить; не стуча во входную дверь, дом обошел, постучал в окно комнаты родителей: – Юра, ты один?, – спросил отец тихо (за оврагом, близко, случай был: через сына в дом ворвались, вырезали всю семью грабители); …разумеется, дома не было никаких репрессий – мать и отец были радешеньки, что кончилось вполне благополучно, что старший сын вернулся жив и цел; никто и в школе не вспомнил назавтра о той порванной стенгазете…

…Затем выше (к разновидностям опасностей описанное чуркинской шпане в лето-осень 53-го, – для меня «победное» противостояние и, разумеется, полезное: начал сполна познавать людей; узнал своего кулака резкость); моральные терзания свелись к страху, не повредил ли глаз несчастному Карасю Ваньке: в кодле из двадцати шпанят ему поставил «за обзыванье», в темноте уже, фингал перед фильмом в «бригаде»…Тогда положил себе я – ни в каком случае за оскорбления – не нападать: силу применять – только от нападения защищаясь…

…Воюя в лето 53-го с с двухгорбово-окатовской шпаной, не знал еще, – что с августа …комсомолец… …После смерти Сталина был в конце апреля прием в комсомол массовый; много было еще от войны недавней и оккупации – переростков тогда в семи шестых классах, – а я заодно заявление подал, хотя полгода еще до 14-ти не хватало.. Я стал консультантом для всей той массы – больше сотни в комсомол принимаемых (недаром же у меня еще одна кличка была – «политикан»: где какие страны, типы правлений в них, какие партии правят, в каком положении компартии, кто где в основных странах президент-премьер, – и, разумеется, по комсомола уставу: всё это у меня «от зубов отскакивало»): – консультировал не только шестые, но и седьмые, и восьмые классы; все страшно перед бюро райкома волновались, – один я спокойным пребывал; на бюро уверенно на все вопросы ответил, и чуть не был принят, – но кто-то спросил: – Юра, а в каком месяце ты родился? – Пришлось признаться – в октябре, – не приняли за недостачей аж шести месяцев!.. Не описать словами мое отчаянье! В политике ведь разбирался лучше многих – всех! – принятых «чайников»… Не приняли в организацию Николая Островского, Аркадия Гайдара, Олега Кошевого – многих, многих прославляемых… Тогда ведь в кино, на радио только патриотические темы звучали… Месяц ведь только назад умер Сталин! (Хотя мне уже год или два уже не нравилось, вызывало досаду, – вся первая страница выписываемого в дом «Красного знамени», – коей газеты почти через сорок лет стану «колумнистом» -автором, – стандартными поздравленьями вождю занята; – то не могло еще быть политической антипатией, – а больше генетическое стремление к плотности информации… около тогда, в шестом классе, когда еще был жив последний год Сталин – или, скорее, уже в седьмом, первый год после его смерти, – я с отцом, сильно сердитым на Сталина, спорил яростно: мать еще ему кричала перестать, опасаясь, как бы я на родителя не донес, как известный Павлик… но я уже тогда отделял деяния от высказываний, да и отца в любом разе не предал бы; …прошедшие полвека показали – подросток я был больше отца прав… …Кто бы знал, как был удручен я тем в приеме в комсомол отказом… С горя набил карманы спичек коробками, и, серку в дуло «поджиги» соскребая, до темноты палил в овраге, – целясь в сердцах в пустые консервные банки: кусочками свинца их дырявил, великую свою досаду на тех банках вымещая…

…В горячее для меня, того же 53-го – боевое лето двугорбовско-окатовской шпане противостояния – не знал: в августе утвержден комсомольцем «автоматом» (всё еще за два месяца до положенных 14-ти), – только в январе 54-го в райком позвали комсбилет получать, – а до этого я на комссобрания класса рвался, – но пятерка переростков не пускали; до седьмого лидером класса был переросток (года на три), – стало быть, уже почти взрослый, Левченко Павел, – но как я в декабре (в 6-м классе) вдруг разом всю геометрию понял и стал задачки «щелкать» буквально, – а Павлик и к точным наукам был туповат, и к гуманитарным, – но был весьма аккуратен, отличным почерком обладал, засматривал учительницам в глаза своими светлоголубыми глазками: – хотя лицом был узковат, и постоянный на щеках румянец, – личиком был приятен, строен, ростом по возрасту нормален… Так вот, этот Павлик, умом особым от природы не обладая, стал к моим успехам в учебе ревновать, – и к холодам подговорил тоже переростка-амбала (года на два меня старше), с «камчатки» (с задних то есть парт), – и еще не успел прозвенеть звонок с урока последнего (а мы во вторую смену занимались), как погас свет внезапно, – и сразу мне по затылку тяжелый удар! Меня не то что спасла, – но избавила от потери сознания только моментальная реакция (и потом много раз спасала): успел пригнуть голову к парте; следом легкий хлопок по плечу, – Володя Кочетков тут свет включил, – и вижу в дверях широкий зад верзилы Максима (Максименко), следом долговязый Гена Тарасенко (этот вроде бы приятелем считался, и я у него бывал – как младший (ему тоже уже 16), – чаще; Кочеток кричит: – Это Левченко их подговорил! Я видел! … – видел переговоры Павлика с Максимом-амбалом, и слабовольным Тарасом, – видел, но о чем говорили, не слышал, – а то бы меня, понятно, предупредил; Максим, как изрядный тупарь, меня недолюбливал, ясно, но долговязому, бельмоглазому Генке Тарасу я ведь постоянно помогал задачки решать, – вернее, постоянно списывал у меня и другим давал списать… Так я стал одновременно объектом приложения и подлости – и благородства! Со стороны Гены Тарасенко – некоторое по слабовольности подличанье (Левченко Павлик – настоящий из зависти подлец) … А Витя, кажется, не Володя, Кочетков, маленький, младше меня почти на год, сынок полковника, – не только не обладал завистью (в шестом классе он преуспевал по алгебре – я ею тогда скучал, в седьмом и она стала для меня пустяк, – оттеснил его с первого места и по этому предмету), – но и проявил внимательность к ситуации в классе, разглядел против меня низкий заговор, – и разоблачил его сразу бесстрашно (он был ведь очень маленький по сравнению с теми тремя уже дядьями); на следующий день, как собралась перед входом в школу вся вторая смена, я подступил к Левченко – ему 17, – а мне только 14 два месяца назад, – сделал рукой со сжатым кулаком выпад, будто собираюсь ударить, – он побледнел, уклонился …струсил, как я и предвидел: хотя внешне вполне на парня походил, – он, что называется, «баба» был: с двумя такими же переростками-девицами на почве обмена сплетнями дружил, секретничал, хихикал… …Та передряга с подзатыльником мне моральных терзаний вовсе не причинила, – напротив, я доволен был: познание людей значительно расширил, – и хотя не хотел, но именно здесь место упомянуть о моральном страдании, первом во времени, что я собою причинил другого пола представительнице… ниже описано…

…В восьмого же класса самом начале, в сентябре 54-го, от всех буквально тогда в тайне, – проявилось ярко-контрастно (уникально! вряд ли еще с кем-где-либо-когда!) мое врожденное «нелюбоначалие»: – противостоянием с директором-«бюрократом». …По его же предложению я был избран секретарем комитета комсомола школы, он попросил меня после распределения обязанностей членов комитета «по секторам» зайти к нему на беседу; я подошел через полчаса к его кабинету… и, в ожидании приглашения зайти, – два часа голодный просидел битых; директор, меня не заметив, прошел мимо меня раз несколько, – так и ушел домой в гневе, сочиняя против директора «филиппики»; и после казуса этого я общался с директором несколько месяцев записками через секретаршу-машинистку исключительно! Отстранил директора восьмиклассник от всей работы в школе политической! …А через год еще лишь тридцатилетний директор, но уже обрюзглый, толстеющий, – на своей выпускнице женился (наверное, в тот злополучный день предвкушал свидание с своей десятиклассницей, – а о секретаре комитета комсомола, восьмикласснике, – сам же и предлагал избрать – позабыл начисто!) … – И его за этот, недопустимый по тем временем мезальянс (вернее бы – рецидив первобытных запрещений меж поколеньями браков) – бюро райкома партии со «строгачем» сняло с директорства сладострастника, – и пришлось ему на селе директорствовать; правда, там – пошел ему таки мой урок впрок! – отличался как раз организацией в школе общественности, раза два встречались потом ему похвалы в краевой газете… (В конце сентября 55-го Бутовец, дела уже передав директрисе Бевз, выходя последний раз из кабинета директора, – меня в конце пустого коридора второго этажа (шли занятия) заприметил, с расчувствованным лицом пошел мне навстречу, – руку мне крепко на прощанье пожал, с чувством сказал: «Юрий! Как начали – продолжайте!»… Ну, и получается так: как начал – так и продолжаю)

…

Затем в 56-м размолвка «малая» с приятелем, меня в двухмесячный поход зазвавшим, – из-за защиты руководителя похода Ляшка: – тому 56, нам по 16: «зажимал» по мнению, понятно, постоянно голодных в тяжелом походе ребят сахар, чай всё казался не сладким; – я положение с нашими финансами наравне с Ляшком знал (сам и помогал деньжата в четырех местах «вышибать»), – и вообще уважал партизана в младости, – с молодняком, нами, в 56 своих таскавшегося (дневник того похода давно обработан, шесть уже лет ждет публикации); Юра Засорин, физорг школы (ф.11, справа, слева я; ф.12, в центре) – присоединился к ворчуну Ереме в травле Ляшка, – чего не простил ему я… и 20 лет спустя (ф.13, я сижу слева, Ефрем Гавр. Ляшок – справа), не поговорил даже на вечере встречи одноклассников; он – уже каперанг, командир подлодки Боевой Части; давно – что не подошел – покаялся… – Юра, встрече с тобой буду очень, очень, очень рад! Прости меня…

Далее… в того же 56-го конце и 57-го начале аж два весьма передряжистых противостоянья: с отцом сначала… Отец-бедняга, сильно страдавший в начале каждого из моих младших классов моими трояками – из-за врожденного нелюбоначалия (потом училки мои способности распознавали – в конце года каждого неизменно лист похвальный и книга с надписью в награду), – уже гордился моими успехами в старших классах, хвастал: меня «тянули на медаль», – но я, дурак, объявил в ноябре, что «в институт» не буду сразу поступать, – а пойду в работяги!.. Здесь долго, сложно почему – объяснять – там и сям дальше, – в подробностях в школьного моего дневника издании… «Ты убил отца!», упрекала в слезах мать… Но как я мог кому-либо тогда сказать – слишком экзотика: решил я стать писателем… …А в 57-м, в конце января, я «отвечал» на бюро райкома комсомола за в школе развал (а был энтузиазм при мне, комитета комсомола школы секретаре в 8-9-м классах: – еще я членом райкома комсомола оставался в десятом классе, но согласился избраться лишь на номинального замсекретаря), – и правду об учителях сказал, двух-трех учительниц назвал самых отсталых… До сих пор мне не понять: или от наивной, еще глупой правдивости – или, напротив, – от слишкм острого уже тогда ума (ибо – по того бюро уникальному результату!) – урок в психологии людства немедленно получил уникальнейший! …Против меня – без промедления единого дня – ополчилось почти всё школьное учительство солидарно, – и в прозе и в стихах подробно описал не раз… И не то, чтобы был такой уже конфликтный я, есть объективное доказательство: секретарствуя в 8-м классе, дабы справиться с четвертьтысячной комсомольской организацией в 19-ти классах, поначалу немало выговоров на комитете за недисциплинированность понараздавал, двух десятиклассников (его – за пьянку, выпивши на вечер пришел слегка, другая еврейской обозвала единственную в школе девочку, внешности типично семитической), – из комсомола исключил даже (хотя и на самом излете, последние года полтора, – оставались еще суровыми времена) … В начале 9-го класса, в сентябре 55-го, отчитавшись на отчетно-выборном собрании, я снова был выдвинут в комитет, – и после подсчета итогов тайного голосования с удивлением узнал: – из девяти предложенных – всех меньше голосов против меня – всего три – при голосовании тайном, – а против восьми других – от пяти до десяти (в дневнике 56 лет назад почти записано, так бы, за «баснословной» давностью прошедших лет, – а тогда не придал никакого значения, – забыл бы непременно); а исключенные из комсомола несчастные десятиклассники подходили на улице уже лет их в 25, и он и она, – в разное время и порознь уже взрослые, докладывали: мало того, что вступили в комсомол снова, – но даже активистами стали… знать пошел им тот урок мой впрок…

Следующая передряга, постигшая меня нежданно-негаданно, – самая черная родины неблагодарность честно отслужившему солдату, – причем последние два года сержантом за мизерную оплату, на должности офицерской, вплоть до капитана… Та передряга – самая тяжкая – и единственная непрощаемая, – поелику нанесена не только «учеными мужами», – но юристами даже: доцентом, деканом ДВГУ ист-юрфака Елисейкиным и замректора Овчинниковым, профессором… В августе 65-го по вызову из армии я вступительные экзамены в конкурсе 14 человек на место, вторым сдал (все на отлично, – но абитуриент один, тоже сдавший на отлично, был золотой медалист, – а как у меня, достойным гораздо более других, получивших, – с медалью этой пакостной получилось – намекнул вкратце чуть выше… далее и подробнее описано, – и уже с полными необходимыми подробностями – в дневниковых записах, если до их публикации дойдёт) … …И вот за неделю до зачисления секретарша факультета, с медузообразным ликом, лет тридцати, этакая мегера властолюбивая, к тому же, видимо, с ненавистью к парням симпатичным… собрала нас пятеро, три девушки, два парня, – лучше всех экзамены сдавших и заведомо зачисляемых, – и предложила поработать неделю на инвентаризации книг в библиотеке университета… В другое бы время я с большим желанием в книги зарылся – это же занятие, всю жизнь любимое, с радостью понятной пообщался бы – после трехлетнего-то «поста» в армии (хотя год средний, в политотделе, мог бы у дам ночевать хоть каждую ночь), – с удовольствием огромным пообщался бы с молодыми библиотекаршами и девочками на подхвате, абитуриентками… Но именно тогда был так умотан последним службы годом – сбагрили таки меня начполитотдела полковник Пупышев и его зам – пп Рябов в Анивский мотострелковый полк комсоргом батальона, – тоже на должность капитанскую, – но спать в казарме, хотя, конечно, без строя после подъема, – и сиди себе в штабе хоть всю ночь, и, когда хочешь, – можешь идти без увольнительной в город; у меня-то в батальоне все было в норме (разве недолюбливал комбат Кучерук – солдафонская косточка; в приятельстве был со всем остальным офицерьем, – а с капитаном Гырдымовым, замполитом батальона, – даже в доверительных отношениях – душевный был человек, – каких на гражданке в начальстве редко встретишь, – хотя и простецкий, – главное, моему уму (а по случайно подслушанному отзыву обо мне майора Соколова, замполита моего «родного» зенитного в Южном Соколе дивизиона, даже «мудрости»), будучи сам очень и очень неглуп – ни капельки не завидовал) … (Здесь, ввиду редкости и важности такого, как мудрость, явления надлежит от моральных терзаний темы несколько отвлечься, вставить, так сказать, новеллу (но ничего не выдумано в ней) … Как это я в 24 узнал, что «мудрец», – и что из сего воспоследовало… В своем месте описал, в политотделе держался чем: задачки по «высшей математике» капитану Толмачеву, своему непосредственному начальнику, заму по комсомолу политотдела начальника, решал; по всему Сахалину Южному разбросанные части дивизии по комсомолу «окормлял», сведения собирал, нужные для ежеквартальной в округ, в Хабаровск, справки (это самое в работе главное!); а мой напарник, который, мне к благу, вскоре почти перестал в нашей комнате за каптерками в комендантской роте (там был даже отдельный от казармы вход, – тишина полная) ночевать вовсе (нашлась матрона), – трудно сказать, чем он на службе занимался, помню только, что подполковнику Рябову, замполитотдела начальника, обустраивал квартиру или дачу; он-то вскоре и стал на меня этому Рябову, сильно смугловатому, как Брежнев бровястому (и психически сходного склада… только подлее гораздо) «капать» (насколько мой напарник ненавидит меня, он невольно выдал спонтанно – как-то при Толмачеве и еще офицере каком-то, при мне высказался обо мне: «Ну кому такая улыбка может понравиться!» (бабам он, блондинчик узколицый, «симпотности» банальной, близкой к ним животностью нравился (пол прекрасный, прости: любил и люблю только вас), – но завидовал страшно моей «хемингуэевской» небанальности лица (есть фотографии юношеские Хэма и меня – как близнецы мы!, – и особенно в зрелости Хемингуэя фотографию в газете черно-бедую – неизменно за мою принимали, у кого для интересу спрашивал – «ты», всегда отвечали… – «Нет», разочаровывал я – «Хемингуэй это, не я»; но более всего, как все завистники, с моим превосходством умственным этот блондинчик не мог смириться, – как и пп Рябов, брюнетистый сильно (да и сам, пожалуй, начполитотдела полковник Пупышев, флегматичный еще фронтовик, лицом похожий на Горького удивительно) … Что совершенно неисправимо – так это к уму, то есть к развитию, – завистливость… Рябов, как «злодеи» все, был хороший «псих`арь», он, несомненно, и стал через полгода моего в политотделе обретания Пупышеву «капать», дабы сбагрить вниз лицемерно «на комсомольских кадров усиление» меня: – назад комсоргом в «родной» зенитный дивизион …Полковник Пупышев к рации меня подвел, спросил при мне майора Соколова, замполита зенитного дивизиона, не забыли ли еще Бевзюка такого, – «Как такого забыть, за мудрость чтим»… Так я в 23 прямо услышал, что мудёр таки… …И вот Пупышев, в конце января 64-го, на своем «козле» в Южный Сокол на комссобрание зенитного дивизиона меня повёз… Это была для меня целая катастрофа! Опять меня тыкали «в собственную блевотину», в 16 лет еще обрыдла коя, – на низовую комсомольскую работку, в пределах тесного военного городка, – тогда как от политотдела общался преимущественно с офицерами, меж коими нередки были люди развитые (побольше даже, чем на гражданке), – и передвижения мои были свободны по всей южной половине Сахалинского острова; и библиотек между командировками лишался, особенно ДОСа, где было немало «крамольных» книг издания годов 20-х – из бибколлектора в Хабаровске, куда стягивались библиотеки гарнизонов дальневосточных самых отдалённых, сокращенных Хрущёвым: – куда не добиралась чисток книг в 30-х ухватистая цензорская рука, и были книги даже философов-идеалистов, и даже Грегора Менделя, запрещенного у нас в 40-50-х «отца генетики», – я книжицу о скрещиванья гороха его с немалой пользой для себя прочел, – и это мне помогло потом здраво оценивать не только генетику, – но и идеологию, – и вообще хитросплетения общества… (Грегора Менделя книжица маленькая, в невзрачной обложке мягкой, – дала мне много больше, чем все десять толстенных томов сочинений Дарвина в зеленой толстой обложке: – самой методикой анализа фактов простейших, – самую суть явлений вскрывавшей сложную… …Но та первая попытка начальства меня сбагрить сорвалась бесславно… благодаря талантливой агитации против моего комсоргом избрания перед собранием… еврейчика-салаги, – и певца и чтеца и на всех дуд`ах игреца: он с присланным уже после меня младшим лейтенантом Кондратенко, тоже брюнетом, телосложением субтильным, тонким, хорошим танцором… недурственную художсамодеятельность в части сбацали, привлекши окрестный «пол прекрасный» (офицерские жёнки, офчарки); и без моей «мудрености» у Кондратенки неплохо в охотку потом пошла и комсомольская колгота… …Таки пришлось пол. Пупышеву вести меня назад… Это следует считать моим третьим счастьем (первое – родиться в конце года 39-го, второе – комсомольским «богом» в школе избрание) … …Зная, что меня при первом удобном случае в низа всенепременно сбагрят, я в последующие полгода со всей своей силой на самообразование навалился, обе областные библиотеки прошерстил – и всех частей Южного Сахалина, по комсомолу мною «окормляемых» (именно из них в одной, в Корсаковском полку, запомнил из огромного фолианта 20-х годов издания окончание бессмертного сонета Данте: «Залит проклятым ядом целый свет, молчит, объятый страхом люд смиренный, – но ты, любви огонь, небесный свет, вели восстать невинно убиенным, подъемли правду, без которой нет, и быть не может мира во Вселенной»… Окончанье этого сонета стало мне повелением на всю жизнь дальнейшую. …Значительно позднее, уже в конце 90-х купил в букинике объемистую книжку «Западноевропейский средневековый сонет»; оказывается, сонет этот – на убийство его единомышленницы политической, итальянской графини, – агентами римского папы и императора Священной Римской (германской) империи, – начинается не менее сильно: «Недолго мне слезами разразиться теперь, когда на сердце новый гнет… Но ты, господь, не дай слезам пролиться, – пускай твоя суровая десница убийцу справедливости найдет… что яд кровавого тирана пьет (всемогущий тогда римский папа! – Ю.Б.), который, палача пригрев (германского императора – Ю.Б.), стремится залить…» – и далее, как я в Корсакове в 63-м – выше – прочитал… Наши составители фолианта только отсекли «феодальное» перед «залить» начало, убрали в этом глаголе мягкий знак, переведя из неопределенной формы в совершенный вид, «убиенной» заменили «убиенными»… Под ними я тогда понимал, конечно, репрессированных (составители фолианта в начале 30-х – жертв расстрела 9 января года 1905-го и бесчисленных войны Гражданской со стороны «красной»), – но после ноября 91-го – всех надо отнести жертв страшного 20-го века, в том числе и репрессированных, – но многих из них, теперь считаю – за дело… – Все мы виноваты уж рождением и жизнью затем «во грехе», то есть в мерзостности: – слабости стремления к взвышнию над собственной животностью – причиной основной катаклизмов в обществе… …В те полгода, важные для моего развития: – раз уж люди признали меня «мудрым» в 23, – так надо стараться помудреть и на самом деле, – я «высосал» все стоящее из всех доступных библиотек, просеял «частым ситом» мировую поэзию, заучивая самое существенное (повторяя потом ночами в памяти, невольно подыскивал забытые слова в рифму, – почему и «рифмоплетство» так легко далось… уже после 65-ти… чему и сам не перестаю дивиться) … [Не только невольно учился банально подыскивать слова в рифму, – но и – гораздо важнее! – важнейшие мысли вооружать рифмой – лето 2013] …Ну и в августе 64-го, в ожидании автобуса возле фонтана обезвоженного у танкового полка ворот в Хомутово – посетила меня важнейшая мысля: – у нас под словеса марксистские самый настоящий паразитический класс образовался, вреднее даже и дворянства, – те еще как-то традицией оправдываемы, – а эти подлейше-глупейшие «рецидивисты»… …И только год назад (от 1964, как этой мыслью осенился я) – узнал я лет через 30 – «допер» до этой же мысли Джилас; учитывая, что ему уже было около 50-ти, – и опыт имел – в самой верхушке страны – войны, и государственного новостроительства, – а мне лет меньше было вполовину, – то объективно надо считать изрядным достижением ментальным…

…Таки в августе 64-го меня из Южно-Сахалинска выперли, – в Анивский полк комсоргом первого мотострелкового батальона сбагрили-упекли (см. полутора страницами выше) … – …Итак, моему уму ни в малейшей степени к-н Гырдымов не завидывал, хорошо видел, как мне тягостно в таком окружении примитивном, сочувствовал, – как мог облегчал мою участь: редкий, единственный даже человек с такой веселой, легкой душевностью… Зато изрядно потрепал нервы мой начальник непосредственный, комсорг полка ст. л-т Мошинец. …Нет, совсем меня не преследовал, ничего и не требовал, имел даже, как к бывшему политотдельскому начальнику (хотя и сержанту) некоторый пиетет: раздражала сама его бестолковость на заседаниях полкового комсомола комитета и необходимость все-таки как-то подчиняться такому слабаку… Правду сказать, у меня на истощении вообще были нервы… Да тут еще животец заболел, не сильно, но длительно, – избавился экстрактом брусники (видимо, проявление цынги: хотя овощи в рационе солдатской столовой были, – а другие вроде бы не имели таковых признаков, – но я ведь ни с кем своими недомоганьями не делился) … …За тот я год, дабы гарантированно в ДВГУ на историю поступить, – университетски филологию изучил: в городской библиотеке анивской оказался полный подбор всех русских 19-го – начала 20-го века филологов знаменитых; девушка библиотекарша, довольно милая, хорошая и красивая (южносахалинского ДОСа коллеги постарше, лет 35-ти) – в меня явно влюбилась аналогично; – но спал тогда в сутки всего часа 3—4, – а, главное, они, хотя милые и симпатичные, обе довольно полноваты были… не в моем «вкусе» (был в этом довольно-таки привередл`ив); может быть, и была какая-то польза от филологии (вряд ли – на нее налегал, дабы экзамен по русскому устному гарантированно сдать), но урываемые от сна часы и напряжение от «лицемерного» непосредственного с людьми общения, мне неинтересными, при моей природной к людям избирательности («лимит» общения по необходимости «со всеми» я исчерпал еще в 15—19 лет), – подвели меня к пределу выносливости нервной системы, – и дабы подкрепить ее – настойку на семенах лимонника купил, – в результате пришлось еще сдерживать сильную раздражительность возникшую (тогда я ощутил: не допинги мне нужны, – напротив, успокоительное)…

…Армия в последнюю неделю буквально в ней пребыванья изрядную тяжесть взвалила на меня, – зато дала мне всего за четыре ночи и дня и в людоведенье и в юристике-криминалистике понятие неслабое… …В отдаленной ракетной части, в глухих сахалинских горных лесах, пятерка «дедов» наглых вконец истерроризировала молодых солдат: год почти терпели те чрезвычайные издевательства, – пока одного не избили до реанимации …В госпитале армейские юристы серьезное уголовное дело размотали… Общественный обвинитель из срочников был надобен – а кто же в дивизии, кроме меня?! – посему судебный процесс решили провести в полку Анивском… Ночами дело… помнится… пятитомное изучал, вникал, на процессе сидел три дня, речь обвинительно-оправдательную составил, первым ее зачитал (затем уж обвинитель государственный, полковник военной юстиции… потом мою речь похвалил, «вот только вы, по-моему, слишком в психологию зарылись» – «надо же мне и для себя что-то извлечь было» … крепко друг другу пожав руки, мы простились)…

На судебном процессе том над «дедами» в начале августа 65-го выступив – назавтра в Южносахалинск – самолетом во Владик; – через два дня поездки длинные с Чуркина до Горпарка на экзамены… все на «отлично» сдал… Назавтра опять нас пять, кто заведомо поступает (конкурс был 15 на одно место «на парте», однако), вызывает секретарша деканата, предлагает… с недельку поработать в университетской библиотеке на книжной инвентаризации – вместо месяца в колхозе в сентябре… «Козла в огород» буквально запускает! И книги, и девочки – умненькие абитуриенточки, и библиотечные нестарые, как правило, дамы!.. Но так был умотан страшно последним годом в армии, особенно самыми последними месяцами, – и сверх всего самая последняя армейская «кладь», страшно меня умотавшая, – общественный обвинитель в процессе над «дедами»: и недосып, мало не недельный процесс, и увлечение юристикой, не ко времени дурацкое, – и, главное, страшный расход эмоциональный… Только одному побыть в лесу, на берегу таежной речки с недельку – как можно подальше от людей! … – и тон еще секретарши-мегеры (лет 30-ти, еще не старой, – могли бы покрасивше подобрать… очевидно родственность, непотизм пакостный, – уже при одном виде подсознательно раздражаюсь): – узна`ю, режет слух, – тон паскудный командный… середины 50-х, десятиление назад… отвык от такого даже в армии …Ничего не объясняя – а что поймет такая … – просто от выгодного предложения – поработать недельку в библиотеке – отказываюсь… … При зачислении на ректорате – зам ректора, декан нашего истюрфака профессор Овчинников за председателя восседает… Вхожу, читают …все отлично сдал… зачисляюсь… повышенная стипендия назначается… уже к двери назад направляюсь… но вижу косо-задним (охотника) взглядом… кто-то невзрачный руку тянет …Елисейкин, замдекана (потом узнал), юрнаук кандидат, навек фамилию своего «зоила» запомнил… в библиотеке поработать отказался, деканат истправфака лишить на первый семестр стипендии предлагает… лишают!.. Я в форме тогдашней солдатской несуразной, с нашивками сержантскими… Ветерана армии – не довелось воевать, – но нервы потрепались славно! – из-за жалобы некрасивой властолюбивой дамы, с комплексом к смазливым парням (хотя худющ был тогда, но проступало) повышенной стипендии (56 рублей) лишают, почти 26-тилетнего ветерана армии на четыре месяца на шею отца сажают!…

Но пущее разочарование ждало меня – через месяц колхоза – дальше… Дальневосточный «храм наук» по гуманитарной части оказался прибежищем самой гнуснейшей «марксоленинской» схоластики! …Был в подспудной, растянувшейся на два семестра, ярости я: на семинарах спуску преподам отсталым не давал, все «отлично» всё же не могли не ставить; еле конца года дождался, на заочный перейдя (на туркружках при крайоно по старому знакомству потом, по окт.68-го, перебивался) … Основной корпус преподавателей, по курсу первому меня знавших, которых изрядно постановкой «точек над i» на лекциях вопросами и заключеньями тем на семинарах напугал я, – «со свистом» меня, только «отлично» в зачетку ставя, пропускали… два, осмелившиеся было по незнанию меня мне возражать… сразу кочевряжились «пятак» мне ставить – через два-три дня в таковой своей наглости раскаялись… и пятаки положенные все же поставили… подробности ниже читайте, а со всеми подробностями трагикомическими занятными – в моих воспоминаньях… Да, политэконом-ровесник, вступивший со мной в прения, – вынудил (спаси«бо»), под утро 14 марта 67-го года, после трех дней-ночей листанья бородатого классика с пристрастием, карандашом на форзаце третьего тома «Капитала» Маркса историю капитализма набросать вкратце, – и вывод-приговор в конце дать, главное, – [который …лишь три года назад – 41год спустя! – только-то начал исполняться: «Полное развитие мирового рынка – несовместимо с капитализмом» (а я был тогда сторонник рынка у нас, – да и сейчас не отрицаю, – только полагаю: по продовольствию он не «катит», – и надо его мало-помалу утеснять … (И вообще: с усилением техники слабеют деньги – результат усилий частных, – а техника есть порождение хотя и передовой – лишь по части умелости! – части человечества, – но для всех! Техника – общественное! С усилением замещения живого труда техникой – ослабляется стимулирующая, – но усиливается соответственно – и по экспоненте! – развращающая – сила денег… Это ставит под угрозу само дальнейшее развитие человечества! Умение уже пятьсот лет довлеет над разумением, – крен особенно опасный последние полтора столетия… Требуется этого опаснейшего крена срочное выправление – 2013-го лето

(Вот прихотливо так вывелось от передряг прошлых индивидуальных – собственно, тем лишением гнуснейшим повышенной стипендии ветерана армии меня, в университете, – они, по-настоящему, в 65-м, – и кончаются (в 82-м трагипередряга из тайги меня комуняками вышибания, – хотя и была весьма эмоционально затратной, – и хотя никак не мог еще знать – к какому великому – и для себя и для всех (книги не могло бы быть этой!) то вышибание меня из тайги было к благу, – … и года два уже понимал – из тайги пора выбираться… Итак, прихотливо так, – линия вывелась логическая: от невзгод всяких прошлых личных – к будущим всеобщим, – чрезвычайно приблизившимся… да и уже начал`ись… Никогда не было видимости благополучия еще более мнимой! Тормоза отпустил капитализм – скоро уже пятилетней валют безудержной эмиссией! Уже неостановимо несется к полной своей гибели! Лето 2013]

…Наугад из пакета привезенных братом газет вырванных «Арсеньевских вестях», в номере 30-м за 27 июля – 2 августа, – действительно, на ловца и зверь бежит:

Из дневника на форуме соцработников: «8 декабря 2010 … Недавно мой старший сын сказал: «Мама, ты неправильно живешь. Сейчас живут знаешь как? Подвинь ближнего, насри на нижнего!» (!!!)

О ТОМ, КАК ГРОЗНОЕ КОММУНИСТ ПРЕВРАТИЛОСЬ в КОМУНЯКА ПРЕЗРИТЕЛЬНОЕ «Коммуна» (от communis, общее, всеобщее латинского), слово французское, – то же, что «община» – русское… Означало просто общину городскую. …14 июля года 1789-го из искры, высеченной Коммуной Парижа, – возгорелась Великая Французская революция, – возжегшая всеевропейский пожар, целых 16 лет полыхавший (излишек, стало быть, значительный людства в Европе народился – и не могли уж мирно разместиться) … В итоге монархию во Франции в 1813-15-м реставрировали, – но в феврале 1848-го великой революции неистребимые традиции монархию окончательно выжгли Буржуазия воцарилась, верхушка города над селом над всей страной…

Вдохновленные провозглашением во Франции Второй республики Маркс, немецкий юрист-еврей, сын крупного юриста, – и журналист, и Энгельс, немец, сын крупного фабриканта и сам фабрикант, опубликовали «Манифест Коммунистической Партии», гениальный по краткости и полноте содержания, строго реалистичной истории интерпретации; исполнение главной идеи этого манифеста – необходимость диктатуры пролетариата всемирной, – еще грядет, – к сему на наших глазах ускоренно толкают явления и события… Но в самой Германии возобладали после 1848-го года идеи социал-демократические, кои есть вынуждаемый международными противостояниями компромисс с буржуазией…

Весной 1871-го, после поражения в войне с немцами, Коммуна Парижа снова взметнула флаг справедливости Со всей Европы люди лучшие вокруг этого знамени в руководство Парижской Коммуны собрались; но Дело Коммуны безнадежно было по двум основным причинам: первая – к врагам неуместое милосердие этих лучших из людей (уроки должные извлекли революционеры российские и тоже примкнувшие к ним отовсюду люди лучшие); вторая – немецкая оккупация (неминуемое вмешательсво – и в случае победы коммунаров над версальцами), вторая…

Знамя Коммуны упавшее было подхвачено Декабрьским 1905-го московским восстанием, гром орудий громадных осадных, Красную Пресню громивших, народные массы в Азии разбудил, – и вкупе с другими подобными событиями в России репетицией революции пролетарско-селянской в 1917-м послужил величайшей, – которая явилась на ¾ (как это измеришь – приблизительно) средством противодействия грядущей агрессии немецкой неизбежной, – и на ¼ гигантской репетицией грядущей пролетарской революции всемирной (скорее всего, надеемся, после всех 20 века великих кровопролитий, – уже практически почти мирной!)…

Великие, надеемся, еще повторимые* поколения российских революционеров, ход мировой истории повернувшие, наконец, к добру, с начала века судного 20-го взявшие имя социал-демократии, вскоре себя большевиками объявили, конформистов меньшевиков из себя выдавив, – а после Октябрьской своей победы в 1917-м переобъявили себя коммунистами, взяв «большевиков» в скобкив названии партии… Вот тогда-то эта бэ малая в скобках – ВКП (б) – синонимом слова «коммунист» грозным стала!… Рыцарство славное коммунистов всех своих противников в битвах великих посокрушило, – но победами самими, – как все в истории рыцарства, – неизбежимо разложилось… в комуняк презренных их последыши превратились… Но ничто не может загубить самую БЕССМЕРТНУЮ идею справедливости – она возрождается, очищаясь от житейского «дрязга» неизбежимого, – она необходимо обретет свое новое рыцарство**. …В этом мой на будущее людства оптимизм единственно… ___________________________

*Из обращения ЦК ВКП (б) в 1936-м г. на смерть Валериана Куйбышева, принадлежавшего «… к тому великому, неповторимому поколению российских революционеров, которое повернуло ось мировой истории…» (прочитал. в 82-м в вестибюле ДВПИ им. Валерьяна Куйбышева… но только теперь… по прошествии еще более 30-и лет… все наши надежды все-таки на повторение в новых условиях, уже без тогдашних жестокостей неизбежных, – на довершение тех спасительных дел, – и, стало быть, – и на нарождение подобных твердокаменных деятелей) … ___________________

**Отсюда следует: рыцарство с житейским дрязгом (Гоголь) – несовместимо

ПОЭТЕССЫ После Сафо в античности не слышно поэтесс приличных более двух с половиной тысяч лет; в 18-м веке начала и первого цвета русской поэзии тоже поэтесс (неприлично женщину называть «поэтом»); в 19-м только Каролину Павлову лишь знаю; в начале 19-го Цветаева, Ахматова и Гиппиус Зинаида, – у всех ностальгия по дворянству отжившему генетическая («барин-красавец снился мне всю ночь», непонимание необходимых исторических сдвигов (сокрушавших феодализм) … В 30-х, в послереволюционном всплеске советской уже поэзии тоже не слышно женщин… В годы военные голос Ольги Бергольц в блокадные Ленинграда годы… Римма Казакова (собою к старости покончила) … В годы застоя Ахмадуллина, Новелла Матвеева, Наталья Иванова, – что-то стоящее у них не припомню… В годы застоя и двадцатилетие после в журналах поэтесс от поэтов, как и всегда, больше, – но здесь явно редакторов половая кор`ысть… Многие девочки во все веки балуются поэзией, но мало из них поэтесс, – и, вполне естественно, – даже и вовсе нет поэтов… Поэзия – не нежное дело женское, это суровое мужское дело, – и если ты действительно поэт – то и грозное, никак не совместное с слабостями природными … «Слабый» ведь пол — естественной консервативности* ЗАЛОГ… Его привлекательность – действительно страшно (корыстная) сила, – со справедливостью, как всякая корысть, – никак не совместимая (но движет биологическим, животным, то бишь, – развитием) … – Но истинного поэта сила – как раз в справедливости… (с половым – более, чем с чем-либо другим не совместимо) …_________________

*Отсюда очевидный вывод: консерватизм со справедливостью – не совместим, – в нем больше, чем человечности (женская осторожность) – животности… Людство же – огромный рой, скрепленный не вещественным, – духовным… Духовное – не биологически информационное, как то приказы от системы наследственности – и системы обществом управления, – духовное – выбор каждого между добром и злом!.. Между мракобесием всех видов (в том числе и религии) – и просвещением; между животностью – и человечностью; между консервацией (бездвижением-регрессом, как то сейчас у нас есть!) – и движением – прогрессом…

10 июля 2011 В смартфоне рыская вчера мобильным интернетом, запросил Арманд Инессу, – а выдал гугол резво всех трех валькирий нашей революции, наиболее известных, – и фотографии и тексты… Арманд Инесса, Лариса Рейснер – обе красоты бессмертной, способности отменные; Коллонтай Александра – красоты поменее, – зато и пережила их существенно, талантов от товарок не меньше: в войну помогала, в амплуа посла в Швеции, удерживать страну эту от сближения с немцами… … Арманд Инесса помогала Ленину существенно сколачивать партию, как эффективный инструмент завоевания власти трудящимся (и эта партия потом людство спасла!), – и между делом (есть подозрения) – утешала еще вождя (неизбалованного этим) прелестями своими женскими… Лариса Рейснер – прототип комиссара-женщины в «Оптимистической трагедии», – самая из всех троих воительница известная: в 18-19-м, в самую критическую Гражданской войны годину, комиссаром Волжской военной флотилии служила, – а после с Федором Раскольниковым, командующим той важной тогда флотилии, дружественный договор с Афганистаном заключила, – о всем этом – и не только! – успела выпустить несколько книг, – прежде чем погибнуть в 26-м от тифа лишь слегка за тридцать… Дожила всего до пятидесяти Арманд Инесса прежде чем умереть в 20-м от холеры, – чем, считали некоторые, приблизила существенно и смерть самого Ленина…

Такая главная п`агуба интернета: для молодежи прошлого как бы и нет!.. Ее отсекает от культуры хитрая виртуальность эта… Что-то из с`ети истребовать, надо знать еще что, когда и где, – а все время и энергия заняты преследованьем оборзевшей техники интернета… …Но это – временно…

12 июля Старик не нужен никому в натуре: для размножения он втуне, – и содержать его обуза; напоминание – таким сам будешь… Когда-то в спросе была мудрость – но пожрал`а ее «наука»: могли б спросить чего-то внуки, – но интернет теперь повсюду: чего захочется спрошу… Полегче все-таки старухе: смотреть хотя бы ей за внуками… … И все ж сильней науки мудрость! Да только мудрость-то ведь – уник…

…Этим летом – пятидесятилетие явления Валентина мне большеголовым, сероглазым блондином рыжеватым – на пляжике бухты Анны, что ниже Змеинки, – свели туристы заводика в бухте Малый Улисс, где я с осени 59-го мало не два года мыкался, – пока Леша Симаков не перетащил меня в Крайсовпроф старшим («страшным»! ) инструктором самодеятельного туризма… Мы сразу с Валентином на темы серьезные доверительно заговорили, – что долгие годы тогда можно было только с ним. – … В Совгавани лишь, через одиннадцать лет, нашел я себе равного, поэта Женю Вязанцева, историка по образованию, распределен после универа Омского в местной тюряги (колонии) школу, – с ним тоже полная доверительность, может быть, даже превосходил меня кое в чем по эрудиции, зане был из Томской профессорской семьи, – и хотя моложе меня был мало не на десять лет, – но ценный был по обсуждению проблем собеседник: я вел, разумеется, в тех долгих беседах …Старше меня года на четыре Валентин, тогда ему уже двадцать пять было, в оккупации на юге был, интересовался литературой, искусством, – к социальному его я приобщил, – зане что опыт уникальный у меня здесь с пятнадцати лет был… С третьим, армейским другом по жизни, Толей Канашевичем, почти ровесником, – с октября 39-го я, он с 40-го, месяца рожденья не знаю, полного доверия не было, – не было и особых опасений: год с ним тесного общения – я дивизии был инструктором политодела, корпуса он, – прошел в спорах, – в коих я, неуклонно сокрушая вбитую в него ранее догматику, изрядно его развивал, – и тоже на выбор жизненного занятия им повлиял: он, хотя в грамматике и общем развитии был слабоват, – но прирожденный был оратор темпераментный, – какого я ни до ни после не встречал, – из армии таки в МГУ на политэкономию поступал… долгое время ее преподавал в электротехническом институте в Иваново… потом, кажется, в родной Могилев перебрался, тамошнюю делегацию на последнем съезде КПСС возглавлял… Ирина Твердая, его бывшая жена, года два-три назад таки соединила нас у меня по своему мобильнику – голос Толика услыхал я, стариковский уже изрядно… и, лет уже 7, – нет его на сем свете

На «Культуре» с понедельника по пятницу «документальный сериал» под названием архилживым «Дело России» – к очередной годовщине расстрела семейства последнего царя… Имеется в виду дело уголовное, – кое вел колчаковец следователь Соколов, еще в двадцатые выпустил книгу который… вроде бы беспроигрышную… С двадцатых ею козыряли ретрограды-монархисты, – с девяностых к ним присоединились – дабы хоть за что-то уцепиться в оправдании прихватизации грабительской! – последыши разложившиеся тех железных коммунистов, – что в 1918-м необходимо, безусловно справедливо царскую семью искоренили, – дабы не оставлять даже тряпки монархистам (кою даже использовали бы как знамя, – не то что какой-либо живой символ… Царскую семью искоренить – как бы то жестоко ни было, – тогда искоренить абсолютно настоятельно было – из сразу двух необходимостей Во-первых, – возмездия исторического (Карл в Англии, Людовик и Антуанетта во Франции) за монархий злодеянья (а у нас много больше – за монархией – злонедеяний!) … Во-вторых, пощажение кого-либо из пр`оклятой (историей!) царской семьи затянуть гражданскую войну грозило: – гибелью трудящихся многих тысяч за двух-трех всего уже неисправимых паразитов. …Хотя монархическую блевотину зреть нестерпимо, – но эти слезы и слюни ради подробностей фактических, как историк, я высидел. …В 66-м в Свердловске – на семинаре по спортивному ориентированью от крайоно я был, и нас к дому приземистому инженера Ипатьева полулегально – на экскурсоводов страх и риск – подводили… В 70-х Ельцин, тогда первый на Свердловщине лицемерный «коммунист», приказал тот дом срыть, – дабы навсегда лишить реликвии монархистов… А в 90-х презренный перевертыш благословил использованье сей кроваво-грязной истории в ущерб-упрек подлинным коммунистам… И в нулевые годы как же кровавую грязь не размазать, как же слезы-сопли-слюни не распустить! И нынешним прямым преемникам ельцинистов попрежнему не за что уцепиться, – как всё за ту же реставрационно-мракобесную гниль…

1 сентября 2011 …Припоминаю, первое сентября бывало ясное, прохладное в моих шестом – восьмом классах, солнце восходящее светило ярко, желуди с попутных дубов под ногами валялись… шелестел первый опавший лист с больших дуплистых лип – мог в этих дуплах скрыться целый выводок детсадовской мелкоты… (Да три всего помню твердо такие липы: одна центра района близ, на спуске к 27-й школе с северо-востока; другая – между теперь кинотеатром «Чайка» и срытой «вышкой»; третья же при повороте крутом дороги на север на Малом Улиссе; спилены все три и корни бульдозером срыты при строительстве на родном Чуркине анонимно-глухих джунглей городских, – в которых подобно на свалках крысам неуемная проклятущая мотота беспрерывно рыскает)…

…А 1956-го первое сентября мы село на Уссури большое (в дневниках подробности) на лодке-бате проплывали, километрах еще двухстах от Хабаровска, в школу шли девочки в белых надплечьях и передниках (где теперь тогдашняя свежесть! Где теперь такие девочки!); в школу мы опаздывали на неделю, завершая свой поход «Владивосток – Хабаровск» славный, без двух дней двухмесячный; чуть свет мы с места ночевки отплывали, тихая в низовье Уссури нас за свет дня километров на сорок всего подносила к Хабаровску, километров двадцать мы греблей добавляли, сменялось нас, парней больших четверо через полчаса, пятый был маленький, две еще девицы весьма дебелые (обе через тот поход геологинями стали) … …Ляшок Ефрем Гаврилович, ровесник века двадцатого – нас с веком девятнадцатым собою соединял… …Нередко севернячок резвый дул встречь, гроза однажды средь реки (километра два ширина уже, однако) внезапная застала, впечатление незабываемое (отсылаю к подробному описанию)…

Я через тот поход уникальный приобрел в горной тайге ориентирования без карт навык редчайший, – весьма мне скрасивший затем ранней младости мытарства: позволил время-от-времени сбег`ать от рано мне опаскудевшей цивилизации – И в то же время получить представление о состоянии в крае народного образования и затем профсоюзной работы по части отдыха трудового народа …И вообще – о хозяйстве в крае …В немалой степени поэтому – и с цивилизацией «советской», все более и более загнивавшей мерзко, – хватило мне дерзости в 71-м порвать (за исключением самых необходимых касаний) резко …В 82-м комуняки меня – к моему же благу немалому! – из горных лесов изгнали …Опять пробавлялся с детьми туркружками …Здесь, под сопкой, на ¾ в лесу таки (три кэмэ от Кипарисово, от Таежки полтора) обустраивался; по 88-й на полтора месяца на ягоду бруснику в старые горные места еще выезжая …С 88-го конца декабря – почти безвылазно здесь на «даче», «фазенде» -замке из дикого камня, – но мыслью, писания навыком в делах цивилизации, как стала у нас пробуждаться от 20-тилетней спячки В 88-м – 95-м таки поучаствовал тридцатью в газетах проблемно-прогнозными (всё почти уже исполнилось, – а что нет – еще грядет!) статьями …Все лет 16 после 95-го за всеми в цивилизации выкрутасами – коя (с 91-го) к кризису последнему понеслась: капитализм отравился нами! – слежу внимательно (с позиции аутсайдерской) … …Тем не менее, – и в ней к 73-м своим летам отваживаюсь вновь на публику вот этой книжицей заявляться…

Под этой сопочкой здесь, всех выше в долине Таежкинской с севера, – осуществилась, наконец-то, моя всегдашняя, с десяти лет, мечта… Вот только-то с прошлого лета всё чаще меня успокоение посещает (от ощущения – поэзией овладел достаточно, – главное, что зависело от себя, – сделано, – а уж этого оружия применение больше будет зависеть от потребностей (всё убыстряющегося) времени) … Живу я в двух контрарных, – но вполне во мне совмещающихся, – измерениях: первое – в историософских эмпиреях: мало кто способен вполне в них сопутствовать мне, – но результаты истории прояснения благотворно коснутся всех… Второе измерение доступно всем: старичью немедленно, – остальным в не столь отдаленном гряд`ении; это измерение максимально приз`емлено: одной ипостасью (употребляю церковный термин, мистику отринув совсем, – всецело для торжественности) оно есть осуществление мечты моей детской быть независимым от всех (полная независимость немыслима, – да и глупо отказываться от информации о состоянии дел в мире и стране, – но вот в питании, – да при том, что рынок питания всё более и более тр`авит, – да главное – чуть дальше поясняемое нравственное); другой (ипостасью) – антейский – умножения (собственной) силы от к землице близости необходимый пример…

Заставляет «творить» какой-либо побудитель внешнего мира Вот и о жестокостях человека к животным на телепрограмме «Центр» позавчера крутили лицемерно-жалостливый клип… Где-то близ «второй столицы» у какой-то воинской части отпала надобность содержать с десяток сторожевых собак… И не нашли ничего лучшего от несчастных избавиться, как их расстрелять Пальба, понятно, встревожила окрестных обывателей, – и кто-то позвонил защитникам «братий меньших» наших Понаехало (бездельников) таких не меньше шести, с ними, понятно, журналист! Нужно же (но не надо!) обывателю, «быдлу» нервишки щекотать, от бед, над людством «дамокловым мечом» нависающих (века еще не прошло от небывало массовых, многомиллионных людских закланий), – на несчастных тех псов отвлекать, вдруг ненужными ставших…

С утра на эту тему набрал вкратце о моей в сем практике строк с десяток, но компутеру-«заразе» краткость не понравилось, – эти строки у меня «украл»! Сбросил, зараза, – видно, чай пия, не на ту кнопку вскользь нажал… Требует зараза сия внимания… Теперь через две-три строки сохранение (сначала) нажимаю… И, ввиду темы важности, чуть ли не с «яиц Леды» начинаю. …Помню, в детстве раннем оболтусы постарше мучили котят, толпешка шпанят собралась, – я брезгливо отошел от мучителей подальше… Не помню особой своей к котятам жалостливости – брезгливо лишь ужасался, как у них кишки выпускали, – и чуть не бегом от садистов начинающих подальше… Ужас испытывал при виде на чердаке шкурок козлят-телят… Лет в 14 отец брал меня раза два кабанов колоть помогать. Его и раньше приглашали, считалось, у него «твердая рука», с минимумом визга боровов приканчивал Но однажды хозяин заднюю ногу кабана не удержал, тот отца слегка в агонии ударил – «лучше пусть Юрка будет держать» (силе моей руки, – больше самообладанию, – знать, уже доверял) … И, наверное, инстинктивно передавал нелишний в жизни навык …Резкий визг умерщвляемого кабана в околодке с ноября по конец февраля часто раздавался, я притерпелся как-то, – но внутренне ужасался, когда тушу вскрывали, сизые кишки, п`аром дымящиеся, обнажали, кровь сливали, внутренности извлекали, – и то, что совсем недавно, хрюкая, из хлева, пробежке радуясь, выбегало, – через полчаса вот на куски окровавленные рассекалось… Правда, потом мужики за столом собирались, по стакану водяры, двести граммов, хряпали, мне, как юнцу, но экзекуции участнику, лишь половину стакана… Закусывали почками кабана поджаренными – вкусноты необычайной… Отцу тогда, в осень 53-го – весну 54-го было около сорока, так что он еще не выбивался из еврейского правила резником быть до 45-ти (отец, как и мать, украинец чистый) … … Годам к 16-ти я уже знал, что к животным показная жалостливость обычно с черствостью, даже жестокостью к людям сочетается, – с узостью интересов, по крайности… Один такой, с фамилией Еременко, тоже украинской, был как раз в походе Владивосток-Хабаровск, (стартовало 13 – 7 дошло до конца), паренек был упрямый… учился со мною с первого класса по десятый… Как-то, еще в похода начале, в селе, в доме, где столовались, он подобрал с пола толстого крупного щенка и на столе, за которым обедать мы собирались, с ним сюсюкать-играть… Я, не раздумывая, спонтанно смахнул щенка на пол, Ярема, помню, «базлал» на меня… Жили они в старом доме на двух хозяев, на перевале с бассейна бухты Диомида, сразу на восток от начала спуска узкой дорогой к бухте Золотой Рог; другая, пошире, дорога огибала сопку Двухгорбовую улицей Запорожской: их дом темный, длинный, приземисто-низкий был меж этих дорог… Дружбы с ним не получалось, разных мы были складов… … Все-таки нет у меня злопамятности: сначала вспомнил о Яреме хорошее – до конца похода дошел, – и лишь на третий день то, чем мне досадил этот любитель щенков… С первого по десятый классы отсидел с ним в школе, – а узнал лишь в походе том после девятого класса… Вышло нас 13, без руководителя, 56-летнего Ляшка; из Чугуевки троих отправили за расхлябанность назад, еще трое к ним присоединились сами; серьезных разладов в группе не было до Сидатуна, где закончился наш самый трудный пеший путь… Мы оголодали, всё чай-кофе кажутся не сладкими, разве что килограмм на ведро сыпать сахару… Вечно недовольный ворчун Ерема «покатил бочку» на старика Ляшка – де тот деньги на поход зажимает, – а я де ему, подхалимствуя, – потакаю, вместо того, чтобы на него нажимать… Обидное самое – и вроде бы приятель, физорг школы (впоследствии каперанг, командир Боевой Части (ф.12, 13) на подлодке атомной), меня в этот поход «сблатовал» (я собирался, как после 8-го класса изучал политэкономию, так после 9-го «вдарить» по философии, – еще не ведая ее пустопорожности; – а поход тот мне принес неисчислимые пользы); к ворчуну Яреме кляузе той пустопорожней присоединился Засорин, а остальные в тупо-равнодушном нейтрале пребывали… Физорг школы, вроде бы даже приятель, знал же, с каким трудом нашелся этот Ляшок, – забыл, двух месяцев не прошло… слишком для него было психологически тонко… В честности партийца старого, в юности партизана, я нимало не сомневался, как редкого человека уважал, до солидных лет преданного трудным путешествиям – с младостью наравне… Правда, только я был с самого начала в курсе «финансов»: мы «четырех маток аж сосали»: школу родную, районо, Дом пионера и школьника городской и Краевую детскую турстанцию, – но уже с Чугуевки просили у Дома пионеров деньгами добавки (потом в Имане и в самом Хабаровске): поход ведь затягивался: – кроме питания, обувь – тапочки парусиновые на литой подошве резиновой – дважды нужно было покупать… Ичиги, сапоги из юфти мягкие, кои мы (в основном я) таки сварганили по настоянию Ляшка, – совсем не той обувью оказались: протерлись до дыр в первый же день под ливнем – обувь эта (потом сам трижды на охоте шил) сугубо зимняя, для лыж …А на деньги за юфть, лосину для подошв (эту пакость особо трудно было найти!), в сапожной мастерской пошив, – можно было пять пар тапочек с литой резиновой подошвой купить… И задержались со стартом недели на полторы. … Тут не надо было изобретать – обыкновенные легкие парусиновые на подошве резиновой дешевые тапочки… А сколько же из-за тех не к сезону ичигов мне мытарств было!.. Зато не забыть, как на 28-м километре (Сад-город теперь) я колодочного мастера разыскивал три часа битых! Знай я, что так колодки ичижные просты, – за час бы сам выстрогал разных размеров все три. …Но мастер интересный оказался мужик: еще на Первой мировой участвовал в Брусиловском прорыве… И ориентировщик Ляшок оказался никакой (впрочем, как и несравненно развитее его Петр Иннокентьевич Костромин, оба ровесники 20-го века), – зато – и поэтому именно: в том походе я на всю жизнь научился ориентироваться… Но главное – был Ефрем Гаврилович, не взирая на малограмотность, что называется, «с `искрой»… В походе рассказывал о детстве дореволюционном во Владивостоке, о местах, людях годов десятых-тридцатых: партизанил с 18-го, в 20-х гонялся за бандами, в 30-х колхозы по краю сколачивал, – я в дневник не ленился записывать за ним (дневник тот давний чудесами истинными в зигзагах моей жизни «беспутной*» – в смысле прокладывал сам пути! – не сгинул, – лет уже шесть как переписан на компутер, набран племянником Саней, ждет когда схлынет бессодержательный «железячный» компутерный ажиотаж, – и все же неизбежно понадобится, затребуется настоящее, жизненное содержание) … … Из всей группы – из семи – только я был способен Ефрема Гаврилыча оценить (да я и больше всех был с ним связан, я фактически наравне – нет, больше! – с ним поход возглавлял, – а ориентировался практически только я) … В 59-м, через три года после похода, когда я был, 19-ти лет, на краевой детской турстанции (при крайоно) методистом, Ляшок принес мне пухлый опус своих воспоминаний: хотя и переписано на машинке дочкой его, учительницей, – не мог я в чтении продвинуться дальше двух первых страниц: настолько язык был детски-наивен… Так и осталась рукопись в моем столе методистском – я полгода курировал пятую часть городов-районов края по школьному краеведенью и туризму… наверное, автор пришел, забрал… … Но Ефрем, однако, был достаточно упрям, настырен: уже после 60-ти, на пенсию выйдя, он спелеологией увлекся, отыскал в крае новых пещер немало, с помощью грамотных школьников-старшеклассников (вроде меня ранее) описал, – и таки книгу за своим именем о пещерах издал… (Я, хотя в 57-м, сразу после 10-го класса, впервые походом руководя, Макрушу посещал, – и в колодец тамошний с риском для жизни спускался, – не нашел никакого смака, ни кайфа в темноте и сырости и пещер и шахт, – также и в скалолазанье, также избегал по возможности и водного слалома (хотя на реках провел в общей сложности 12 лет, весен и осеней, – подвергаясь на горных реках и на «араратах» всяким опасностям, – но, как и на охоте самой, – никогда их не искал… _____________

*Беспутный – и кто с пути сбился, – и сам кто прокладывает пут`и…

Однако, о собаках закончить бы надо… Не ради самих собак – через них, как вот через того в Чугуевке щенка, – и человеков суть вскрывается… Меня почему эта тема с умерщвлением псов где-то под городом, с коего компрадоры сняли имя Ленина славное, под каковым знаменем погиб миллион ленинградцев, таки задела?.. Аморальна сия жалостивость к десятку собак, – когда не столь уж д`авно миллионы людей заклали под тем же Ленинградом!.. А и наблюдаемая уже лет 20 разграбиловки вакханалия также ведет к массовым закланиям, – разве что силы разума обеспечат таки справедливую избирательность наказания…

Людям настоящим, – тем, кто лишь на себя полагается, избегает скоплений людства многопагубных, – приходится иногда брать на себя и тягость приканчиванья собак – и милее их гораздо жвачных… Мне по сугубым показаньям пришлось с 1971-го по 2001-й прикончить пяток этих «братий меньших наших», – четверых за дело (куродавка и куродав; охотники-любители при моем зимовье оставили превосходного кобелька европейской лайки, и он пошел по моим путикам добычу съедать, в самоловах приманку, – притом понимает умнющая тварь, что виноват, – от меня скрывается; пришлось тратить два дня, подзывать, ждать, пока подойдет к консервным банкам на свалке, – и через щель в приоткрытую дверь из зимовья с облегчением немалым псинку шарахнуть жаканом прямо посреди лба! Да забыл превести «белку» на мелкашку: круглой пулей 32-го калибра (Пушкин такою убит) шарахнул, сам грохота испугавшись, – щелк`а мелкашки ведь ожидал) … Четвертого кобелька пришлось здесь удавливать: со щенка, довольно крупного уже при больнице выводок подкармливали, успел одичать, сосед подманил, поймал: меня за хозяина, сидя на цепи, не признавал, подросши, стал даже кидаться, – а тут привели нормального кобелька, – что ж делать, как ни тягостно, пришлось одичавшего беднягу удавливать… кстати, это конец самый «гуманный»: в первую же секунду всё исчезает: в детстве, балуясь, перетянул полотенцем шею как-то – и упал сразу, на миг «потеряв сознание»; может, придется еще к этому способу прибегать, совсем невыносимой жизнь станет!: ощущенья все исчезают сразу, – а конец наступает по-разному: гитлеровский фельдмаршал Кейтель, по медиков воспоминаньям, якобы минут еще сорок содрогался, – тело лишь, то был уже не Кейтель – смерть мозга, знаем, наступает без доступа кислорода минут через пять…

…Итак, первую мне собаку пришлось приканчивать, – под новый 72-й год куродавку, – потому ее хозяева нам и «сплавили», – задавившую летом-осенью десяток крупных уже цыплят (задавит и не трогая, из будки не вылезает виновато, – отбираю, ощипываем, суп варим: вкусна своя свежая, молодая курятина, с нынешней магазинной нельзя и сравнивать) … …А под новый год привел я Бельчика, сына очень талантливой на охоте собаки напарника (к сожалению, нимало не обладавшего талантами своей матери, – к тому же меланхолика завзятого, как оказалось, – вдобавок и трусоватого: по каковой причине следующей же весной на уже тронувшейся ледоходом Хуту – железнодорожный мост льдины плывущие временно задержал – по ним-то, местами через воду перепрыгивая, на свой берег Хуту левый перебирался (рискуя весьма изрядно!), – а псина трусливый отстал, перепрыгнуть с льдины на льдину за мной побоявшись) … А четырьмя месяцами раньше, под новый год 72-й, дабы освободить будку тому трусу, я куродавку, подавив душевную тяжесть, сразу же выстрелом за ухо из мелкашки застрелил… Кормили с лета не холощенного кабанчика, к тому же Люська впроголодь его держала, – и с ним надо было кончать, дабы освободить мою утонченную, античную красавицу совсем от лишнего хозяйства: она работала бухгалтером в ресторане, в кладовке с ноября лежала лосиная ляжка килограмм под двадцать; брезгуя, до марта она к ней не прикасалась, – но потом распробовала то мясо, еще борщами с ним восхищалась, – за милу душу та ляжка пошла. …В тягости на душе минут десять полежал, пошел в хлев, застрелил и кабанчика (тоже до весны к мясу не прикасались) … Тягостно ее было мне оставлять на бывшими зэками наполовину населяемой Курикши окраине, с лесом рядом, – собственно, наполовину и в лесу: слева, если по склону вниз, непролазный ольшаник-березняк, – а сверху лиственницы в комле до метра диаметром и высотой под тридцать метров стояли: до шоссе на аэроплощадку метров двести разреженно, – а через, вплотную к шоссе с севера, густой светло-лиственничный же лес потоньше и пониже… Место, что и говорить, было красивое… Когда я с ней был, была поначалу легка, весела, – а без меня ей… не то слово было тоскливо, – ужас, как при разводе выразилась, беспрерывный… Но сразу же, в день прилета в июне, дочку ей сч`астливо (для себя – года на три продлило моё семейное счастье) – зачал, – улетела в Алма-Ату к матери с сыном двухгодовалым дочку рожать, – а я с Бельчиком избушку новую строить отправился на охотучасток; река тронулась, жизнью рисковал, – но во времянке без нее немыслимо было одному оставаться… В Алма-ату, заработав на рыбе горбуше рублей под 800 в мае-июне месяца за полтора, в июле-августе на месяц слетав (кошмар – весь месяц в хрущевке не высыпался: первый у тёщи этаж, до двух галдит снаружи на скамейках рядом чёртов молодняк, – с пяти утра грузовики гудят, в магазины жратву подвозя (да пропади ты пропадом житуха такая!); от авто смог и тогда там стоял, в квартиры проникая, – ну а сейчас… страшно и представить… недаром же в Астану продуваемую смылось казахстанское начальство); на зиму семейство у тещи оставил; через год только Люся вернулась в Совгавань, с сыном трехгодовалым и дочке год – «кышкентай мартышка» ее ласково звал (жена по-полуказахски басню Крылова перелагала (только-то по-казахски и знала – и я вот от нее тоже два слова узнал): «Бзын (большой) осел, бзын козёп, бзын косолапый мишка, – и кышкентай (маленькая) мартышка…»; за два года, работая на «труде и зарплате» в ресторане, Люська ознакомилась, ясно, с совгаванским мужским персоналом – такие птички редко – сами никогда – туда залетали, такие нестандартные красавицы, – и к осени 75-го ее переманили на «Двадцатку», район лесозавода при зековском строгом лагере, километрах в 15-ти от Совгавани по на Ванино трассе, – сразу квартиру трехкомнатную дали (три большие смежные комнаты отапливаемые, холодная вода, – горячая – из отопительного радиатора, нужник во дворе, правда; сразу и триста в месяц зарплата (вдвое больше, чем в ресторане); сразу и ощутил я, смутно пока: от меня вполне независима стала – вскоре, стало быть, и расставаться…