Читать книгу Очерки теории музыкального моделирования - Юрий Дружкин - Страница 4

Определив в самом общем виде суть нашего подхода, перейдем к более детальному его рассмотрению.

Здесь важно понять, что интерес к подобной проблематике отвечал тому, что можно назвать «духом времени», когда силу набирал интерес к различного рода проблемам научной методологии. В частности, обсуждался метод моделирования, а следовательно и сами понятия «модель», «моделирование» и другие, связанные с данной темой («подобие», «аналог», «изоморфизм», «объект-заместитель» и т. д.). Читая книги и статьи, где обсуждались подобные проблемы, трудно было в конце концов не задать себе вопрос, а нельзя ли попробовать использовать модельный подход, в частности, для разрешения затруднений, о которых было сказано выше?

В пользу положительного ответа на этот вопрос говорило, прежде всего, то, что подобная попытка обещает возможность дать более ясный ответ на вопрос, о природе музыкальной образности, музыкального содержания, рождаемых музыкой эмоциях и многого другого, что составляет вечный предмет поисков и споров, связанных с музыкой. Однако есть причины и для сомнений, а также основания для возражений. И с этим довольно часто приходилось сталкиваться, спорить, доказывать свою точку зрения и правомерность выбранного подхода. Давайте поэтому, хотя бы кратко, коснемся этих сомнений и возражений.

Сам факт использования специальных методов для прояснения вопросов, связанных с отношением музыкального искусства к иным (не музыкальным) явлениям, говорит о том, что ответ на эти вопросы не является самоочевидным.

В книге Ю.Н Бычкова «История музыкально-теоретических систем» мы читаем:

«Звуковысотные структуры – наряду с метроритмом – являются не только одной из самых развитых сторон музыкальной организации, но и важнейшим средством художественной выразительности. Процесс их формирования опирается на непосредственное воздействие акустических и психофизиологических факторов, испытывает воздействие человеческого мышления и тем самым отражает закономерности действительности. Вместе с тем это наиболее специфическая, не имеющая внешнего подобия в предметном мире сторона музыкальной организации. Ее конкретные исторические формы определяются эстетическими и стилевыми факторами, обусловливаются особенностями породившей их культуры».

Именно эти слова об «отсутствии внешнего подобия в предметном мире» останавливают на себе особо пристальное внимание. Что значит в данном случае «подобие»? Что значит «в предметном мире»? Что значит «внешнее»? И насколько веские основания имеются для того, чтобы констатировать отсутствие подобия между музыкой и тем, что существует «во внешнем мире»? Какие именно критерии и процедуры позволяют нам устанавливать наличие или отсутствие такого подобия?

Этот узел проблем имеет давнюю историю. Анализ этой истории – отдельная тема. Здесь мы этим заниматься не будем. Коснемся лишь некоторых, наиболее значимых моментов.

В своей знаменитой «Поэтике» Аристотель сформулировал концепцию «подражания», трактуя последнее как универсальное свойство художественной деятельности, имеющее сущностное значение для искусства в целом, для всех его видов без исключения. А значит, и для музыки. То, что это так, хорошо видно на примере следующего его высказывания: «Подражание происходит в ритме, слове и гармонии, отдельно или вместе: так, только гармонией и ритмом пользуются авлетика и кифаристика и другие музыкальные искусства, относящиеся к этому же роду, например, искусство игры на свирели…» (Аристотель. Поэтика. Москва, 1957, с.40). А вот еще: «…. большая часть авлетики и кифаристики – все это, вообще говоря, искусства подражательные: различаются они друг от друга в трех отношениях: или тем, в чем совершается подражание, или тем, чему подражают, или тем, как подражают, – что не всегда одинаково». (там же, стр. 40). Заметим, что, говоря о подражании гармонией и ритмом, Аристотель тем самым утверждает, что музыка подражает гармонии и ритму тех явлений, которые являются предметом ее подражания.

Взгляд на музыку Артура Шопенгауэра является одним из самых известных анти-тезисов такому подходу: «Музыка стоит совершенно особняком от всех других искусств, – пишет он. – Мы не видим в ней подражания, воспроизведения какой либо идеи… нашего мира; и тем не менее она – такое великое и прекрасное искусство, так могуче действует на душу человека и в ней так полно и глубоко им понимается, в качестве всеобщего языка, который своею внятностью превосходит даже язык наглядного мира…» (Шопенгауэр А. О сущности музыки. Выдержки из соч. Шопенгауэра под. Историко-эстет. секции и со вступ. статьей К. Эйгес. – Петроград, Музыкальное государственное издательство, 1919). И он, как известно, является далеко не единственным, кто придерживается подобного взгляда.

Обратимся теперь к другому труду по истории музыкально-теоретических систем – к учебнику «Музыкально-теоретические системы» для историко-теоретических и композиторских факультетов музыкальных вузов, написанному авторским коллективом музыковедов, педагогов московской Государственной консерватории: (Ю. Холопов. Л. Кириллина, Т. Кюрегян, Л. Лыжов, Р. Поспелова, В. Ценова). В разделе «Универсальная гармония Ю. Н. Холопова» (автор Т. Кюрегян) читаем: «С сожалением констатируя, что «Царлино и Мерсенн были последними, кто имел перед умственным взором прежнее единство музыкальной и всеобщей гармонии как целое, имел возможность видеть жизнь музыки как воплощение обобщающих закономерностей мировой гармонии в живую ткань музыкальных организмов», он… вновь обращает усилия музыкальной науки к поискам неких «конечных оснований» – в музыке, а через нее и во всем мироздании. (Музыкально-теоретические системы. Москва, «Композитор», 2006, с. 601,) И далее: «Внутренней системой разумно оправданная, музыка с ее гармонией звуков стоит в ряду прочих упорядоченных и тем осмысленных явлений мира и, подчиняясь общим начальным установлениям, в конечном итоге слагается с ними в гармонию Вселенной, Космоса. Музыка как выражение общего закона мироздания составляет часть всеобщего процесса творения. В его основе лежит единое мира, вобравшее в себя свойства движущейся материи, абсолютной и неуничтожимой» (там же, с. 601—602).

Здесь, фактически, говорится о существовании неразрывной связи между законами мироздания и законами музыки. Идея эта весьма древняя. Достаточно вспомнить пифагорейскую теорию «гармонии сфер». Трактовки этой идеи могут быть разными. От подобия между законами мироздания и законами музыки вплоть до их тождества, когда один и тот же «Логос» формирует и Космос и Музыку. Помним мы и более крайние позиции. Так, Артур Шопенгауэр понимал музыку как непосредственную объективацию Воли, наравне с мирозданием, отрицая, таким образом, подражание в музыке явлениям действительности.

Приходим мы к подобным выводам или нет, зависит во многом от того, рассматриваем ли мы Логос и Волю в качестве сил (способностей) человека, или нет. Иными словами, помним ли мы о человеке, изучая музыку, думаем ли мы о том, что каждая нота музыкального произведения есть продукт человеческой деятельности, и что каждая музыкальная закономерность, каждая музыкальная форма есть не только проявление закономерностей космического уровня, но и продукт исторического развития человеческой культуры? «Но что запечатлевает в себе музыка? Будучи искусством звуков, музыка к звукам не сводится, а являет собой объективацию духовных актов человека». (Там же. с. 602).

В более подробное обсуждение всех этих проблемы мы здесь входить не можем, ибо это уведет далеко в сторону от наших задач. И мы ставим вопрос: какое, собственно, отношение все сказанное имеет к нашей основной теме, к проблеме музыкального моделирования? Давайте разберемся.

Если из рассмотрения отношений между законами общемирового (космического) уровня и законами музыки мы исключаем человека, человеческую деятельность, человеческую культуру, если мы отрицаем их роль или хотя бы «выносим» за скобки, то остается совершенно необъяснимым факт исторического развития музыки и ее законов. Ведь закономерности общекосмического уровня, если и меняются, то значительно медленнее, чем развивается музыкальное искусство. Но, если мы «вспоминаем», что творит музыку человек (человечество), то все встает на свои места.

Любая человеческая деятельность, развиваясь исторически, опирается на универсальные законы, осваивает эти законы, открывает пути их практического использования. Например, наука. Математика, физика, астрономия, химия и многие другие изучает то, что по сравнению с человеком и даже человечеством имеет вечный характер. Делая своим предметом «вечное», эти науки, тем не менее, развиваются исторически. Когда быстрее, когда медленнее. И нет никаких оснований отрицать возможность того, что и музыка относится к универсальным законам мироздания каким-то подобным образом.

Тогда общую картину можно представить, примерно, следующим образом. Музыкальное искусство – человеческая деятельность. Важнейшей функцией этой деятельности (как и любой художественной деятельности) является освоение человеческой жизни. А следовательно, освоение мира, в котором человек живет. А следовательно и общих, фундаментальных законов этого мира (мироздания, Космоса…).

Что касается моделирования (именно это и есть наша основная тема), то оно является существенным, можно сказать, атрибутивным аспектом освоения мира, как теоретического, так и духовно-практического. При этом, сами формы и способы моделирования, разумеется, могут быть разными. Разными могут быть и слова, используемые для обозначения этого существенного аспекта художественной деятельности. Одним из таких является и «подражание». По отношению к этому понятию «моделирование» выступает в качестве его экспликации. (В логике под «экспликацией» понимается замещение менее точного понятия более точным).

Может показаться, что термин «моделирование» является чужеродным в контексте музыковедческой (искусствоведческой) проблематики, произвольно привнесенным из совершенно иных областей знания. Это, однако, лишь внешнее впечатление. Если обратиться к содержательной стороне этого термина и попытаться, что называется, проверить его в деле, соотнеся с реальными проблемами музыковедения, то тогда лишь и появится у нас основание судить о правомерности и целесообразности его использования.

Существует ряд фундаментальных положений, своего рода «общих мест» в рассуждениях о музыке. У одних авторов какие-то из этих положений активно педалируются, утверждаются, отстаиваются, другие – отвергаются или уходят в тень. Иные авторы делают акцент на других положениях. Но в целом, все они, так или иначе, присутствуют в общем дискуссионном пространстве. Некоторых из них мы уже касались здесь.

Посмотрим теперь, как идея музыкального моделирования соотносится с этими и некоторыми иными такими положениями.

ОТСУТСТВИЕ КАКОГО-ЛИБО ОЧЕВИДНОГО СХОДСТВА МЕЖДУ ФЕНОМЕНАМИ МУЗЫКИ И ФЕНОМЕНАМИ «ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ». Если разобраться, то отсутствие такого сходства вовсе не противоречит идее музыкального моделирования. Причин такого отсутствия может быть несколько. Разберем некоторые из них.

1. Вещи и процессы. Музыка, обращенная к слуху, не сообщает нам визуальных образов реальных вещей. А если музыка не соединена со словом, то она и не называет имен этих вещей. В нашем случае это обстоятельство имеет критическое значение. Для нашей ориентации во внешнем мире визуальное восприятие и визуальные образы (в том числе, и образы нашей памяти) имеют огромное значение. Отсутствие таких образов мы готовы отождествить с беспредметностью, что в действительности не так.

Не только статический мир вещей, но и динамический мир процессов в подавляющем большинстве случаев связан для нас с визуальностью. Мы можем наблюдать процессы, как правило, благодаря тому, что видим движущиеся (либо меняющие свои свойства во времени) объекты.

В музыке как раз отсутствует эта опора на визуальность. Зрительные образы, если и возникают, то лишь как плод нашего творческого воображения.

Но, кто сказал, что вещи важнее процессов? Для музыки, разворачивающейся во времени, наполненной в этом развертывании множеством разнообразных событий и состояний, задача отображения процессуального аспекта бытия оказывается вполне доступной. Именно поэтому, мы не можем ставить знак равенства между способностью воспроизводить визуально воспринимаемые, обладающие статической структурой и внешней формой вещи и способностью отражать объективный мир. Последний к вещам не сводится.

Понятия «модель» и «моделирование» позволяют легко разрешать подобные затруднения. Среди известных классификаций моделей, как правило присутствует деление на статические и динамические. К последним как раз и относятся те, которые служат для отображения процессуальных аспектов моделируемых явлений. Почему бы не предположить, что музыкальное моделирование преимущественно связано с формированием динамических моделей реальности?

2. Абстрактное и конкретное. Как известно, моделированию подлежат не только конкретные (единичные) объекты, но и абстрактные закономерности. Таких примеров можно найти множество и в математике (в частности в прикладной), в информатике, в логике (особенно в математической) и других научных областях. Обратим внимание, что построение и изучение этих моделей далеко не всегда связано с указанием на тот объект, который эта модель в том или ином случае отображает. Так, например, число π, или экспонента, или точка золотого сечения, а также многие другие абстрактные формулы моделируют множество вещей и процессов, весьма далеких друг от друга. Это же относится ко всем формулам математической логики, которые могут отображать и мыслительные операции, и работу различных электрических схем и многое другое. Можем ли мы предположить, что разворачивающееся во времени музыкальное построение каким-то образом отображает какие-либо общие и существенные закономерности развития, действующие в природе, обществе, или в человеческом мышлении? У нас пока нет оснований давать на этот вопрос утвердительный ответ. Но нет причин и для отрицательного. То есть, такая потенциальная возможность, безусловно, существует.

3. Изобразительность и выразительность. Предметом моделирования могут быть также экспрессивные интонации и жесты, служащие выражению эмоций, намерений, желаний, отношений… Причем, и для жестов, и для интонаций существенным является как раз временная, динамическая структура. Сумев убедительно передать именно ее, мы в полной мере воспроизводим внутреннюю смысловую суть, как жеста, так и интонации. Не это имеем мы в виду, когда ссылаемся на широко известную формулу Асафьева: «Музыка – искусство интонируемого смысла»?

4. Внешнее и внутреннее. Важнейшим предметом искусства (любого вида искусства) является сам человек, человеческая жизнь. Для этого должна существовать принципиальная возможность воспроизводить те или иные стороны человека и его жизнедеятельности. И такая возможность есть у всех видов искусства. Эти возможности постоянно развиваются и успешно используются. Есть ли основания считать, что у музыки таких возможностей нет? Подобное утверждение, мягко говоря, ничем не подтверждается.

О некоторых важных сторонах моделирования человека в музыке мы только что сказали. Это – отображение в музыке жеста и интонации. И то, и другое суть внешние проявления внутренней жизни человеческого духа. Но, быть может, у музыкального искусства есть также возможность непосредственно моделировать (и тем самым объективировать) динамику внутренней жизни человека. То, что называется «движениями души»?

Речь здесь может идти, прежде всего, об эмоциональных состояниях (чувствах) и их динамике, не имеющих яркого (непосредственного) внешнего выражения. То есть о чувствах, внутренне переживаемых самим субъектом этих чувств, а не внешне наблюдаемых (со стороны). Речь также может идти и о движении человеческой мысли. О логосе.

Мы пока говорим лишь о возможности всего этого. Происходит ли это в действительности, и если да, то как? Об этом наша речь в дальнейшем.

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОСТЬ МУЗЫКАЛЬНОГО ЯЗЫКА, КОТОРЫЙ ПОНЯТЕН ВСЕМ НАРОДАМ И НЕ НУЖДАЕТСЯ В ПЕРЕВОДЕ. Подобные утверждения основываются на сравнении с обычными, естественными языками, которые люди понимают в том случае, если это их родной язык, либо они его специально выучили (русский, английский, французский…). Слова этих языков являются условными, конвенциональными знаками. Они понятны тем, кто знает их значения. Если музыкальный язык не таков, то это означает, что он опирается не на конвенциональность, не на условность, а на нечто безусловное, интуитивно узнаваемое. Причем, для того, чтобы вызывать те или иные реакции, вовсе не обязательным условием является сознательное восприятие соответствующих стимулов. Это может происходить и незаметно для человеческого сознания. Может быть так, что реакции осознаются, а стимулы нет. Не так ли действует и музыка?

Пока все это только вопросы и предположения. Предположим, что музыка действует именно так. Не на основе конвенционального языка и в обход сознания. Тогда, спросим мы, что именно способно выступать в качестве таких неконвенциональных стимулов? Существуют ли они? Во-первых, это реальные явления или их модели (той или иной степени конкретности – абстрактности). Эти явления или их модели (образы) должны быть эмоционально значимыми. Важным частным случаем этого являются проявления человеческих эмоций, вызывающих эффект эмоционального заражения.

Во-вторых, такого рода стимулами могут служить символы, укорененные в сфере бессознательного и связанные так или иначе с человеческими эмоциями.

ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ МУЗЫКИ. Эмоциональна выразительность и эмоциональное воздействие музыки – факт общепризнанный. Это ставит нас перед выбором: или признать, что эмоции, связанные с музыкой, являются отношением человека к акустическим феноменам, или допустить, что музыка способна репрезентировать некий иной, выходящий за рамки звука и не сводящийся к звуку предмет отношения. Не правда ли, идея о том, что акустические явления сами по себе способны вызывать у людей столь богатые и столь разнообразные переживания, как это мы наблюдаем на практике, выглядит довольно сомнительной? Да, звуковая реальность важна для человека, его жизни, его выживания. Однако, разнообразие, богатство и содержание музыкальных переживаний говорят о том, что их предметом является несравненно более широкая сфера человеческого бытия и человеческих отношений.

Если это так, то музыка способна этот предмет отобразить, предъявить. И тогда вопрос о моделировании оказывается более чем уместным.

ЕДИНСТВО МУЗЫКАЛЬНЫХ И УНИВЕРСАЛЬНЫХ (ОБЩЕМИРОВЫХ, ОБЩЕКОСМИЧЕСКИХ) ЗАКОНОВ. СОВПАДЕНИЕ МУЗЫКАЛЬНОГО И КОСМИЧЕСКОГО ЛОГОСА. Если мы признаем сам факт такого совпадения, то нам нужно его еще как-то интерпретировать. И тогда перед нами несколько возможных вариантов.

Вариант первый. Мировой логос (всеобщие и универсальные законы строения и развития) обладает универсальным характером. Ему подчиняются и Космос, и галактики, и солнечная система, и микромир и т. д. Музыка – такая же часть мирового целого наравне со всем остальным. И как таковая, она воспроизводит в себе основные законы строения и развития материи и духа.

Вариант второй. («Шопенгауэровский»). Музыка не просто воспроизводит в себе универсальные законы Бытия. Она являет собой их первым и важнейшим воплощением. Даже если бы мир не существовал, музыка все равно имела бы место. Так что, не музыка – отражение мира, а мир – тень музыки.

Вариант третий. Музыка – продукт и одновременно инструмент человеческой познавательной и творческой деятельности. Осваивая мир и возможности самой музыки, он воспроизводит в ней в том числе и универсальные законы бытия.

Нетрудно видеть, что первые два варианта, фактически, игнорируют человека и его роль в становлении музыкального искусства и его законов. И если мы останавливаемся на третьем варианте, то вопрос о возможностях музыки моделировать реальность становится закономерным и осмысленным. Помимо этого, именно третий вариант вполне согласуется со следующим, последним в нашем списке положением.

ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ МУЗЫКИ (МУЗЫКАЛЬНОГО ЯЗЫКА И МУЗЫКАЛЬНЫХ СРЕДСТВ). Человеческое общество, человеческая деятельность, человеческая культура, да и сам человек развиваются исторически. Можно даже сказать, что историческое развитие есть способ существования всех перечисленных выше вещей. В этом контексте более чем естественным представляется факт исторического развития и исторической обусловленности таких аспектов человеческой деятельности, как отражение реальности, формирование картины мира, а следовательно и моделирование (подражание). Это мы видим и на примере научной деятельности, и на примере искусства. Не является исключением и музыка.

Несколько слов еще об одном затруднении, касающемся возможности впрямую переносить термин «моделирование» из сферы «большой науки» на область исследований музыкального искусства. Ведь в науке существует целое множество определений понятий «модель» и «моделирование». И они не всегда и не во всем совпадают.

На помощь нам приходит то обстоятельство, что большинство этих понятий содержит целый ряд общих моментов. Вот некоторые, наиболее важные для нас.

1. Модель есть некоторый объект А (материальный или идеальный), выступающий в качестве заместителя объекта В в том или ином отношении или аспекте.

2. Модельное отношение (отношение «быть моделью») необходимо отличать от отношения «быть знаком», где один объект (обозначающее) также выступает заместителем другого объекта (обозначаемого). В случае модельного отношения существенным является то, что объекты А и В представляют собой достаточно сложные системы. При этом, элементам системы В соответствуют определенные элементы системы А, а отношениям элементов системы В ставятся в соответствие отношения элементов системы А. Поскольку элементы моделируемой системы характеризуются теми или иными существенными параметрами, постольку параметры элементов моделирующей системы также приобретают соответствующую модельную функцию. Все это позволяет говорить о существовании между моделируемой и моделирующей системами отношения подобия.

3. Это отношение подобия не является универсальным, объект А не может заменить собой объект В в любых отношения. Возможности замещения зависят от модельных функций элементов (и их параметров) моделирующей системы, определяются модельными функциями.

4. Отношение «быть моделью» возникает и реализуется не само по себе, а при участии некоторого субъекта С (или, что чаще, множества субъектов), которые используют отношение А и В (модельное отношение) а в контексте своей деятельности и коммуникации. В этом пункте отношения «быть моделью» и «быть знаком» оказываются схожими.

5. Модельное отношение и модельные функции (отношения соответствия и замещения) могут иметь в том числе и произвольный, конвенциональный характер. В наибольшей степени это характерно для моделей, используемых в научной и технической сферах. Однако из определений понятий «модель» и «моделирование» не следует, что это может быть только так. Нередко такого рода отношения соответствия носят культурную природу и закрепляются в культуре, в традиции, которая реализуется далеко не всегда сознательным образом. Кроме того, модельная функция в том или ином случае может определяться особенностями органов чувств или нервной системы. Иными словами, здесь существуют разные возможности.