Читать книгу Россия молодая - Юрий Герман - Страница 14

Часть первая
В Архангельск!
Глава первая
9. Голубка и сокол

Оглавление

Студеным вечером на Параскеву Пятницу в доме Родиона Кирилловича с шумом распахнулась дверь, вошел Меншиков, весь в снежной изморози, сказал с порога:

– Готовьтесь, едет. Да пугаться нечего, все ладно будет…

Не успели сесть – воротник стал раскрывать скрипящие ворота, у крыльца заржали, подравшись, кони, в сенях сбивали снег с сапог, хохотали сиплыми голосами. Родион Кириллович, опираясь на костыль, поклонился гостям низко.

– Сватались к девице тридцать с одним, а быть ей за единым – за ним! – быстро говорил Петр, щурясь на яркое пламя свечей. – Поздорову ли живешь, Родион Кириллович?

И не слушая ответа, не садясь, говорил:

– У вас товар – у нас купец, где у тебя, Родион Кириллович, голобец?

– По обряду, государь, по обряду! – кричал Меншиков. – Ничего не рушено, все справедливо!

Окольничий, светло улыбаясь, взял Петра за руку – подвел к печи. Царь положил ладонь на печной столб, как полагается свату, стоял у печи – огромный, глаза жарко блестели, говорил не останавливаясь, вздергивая головой:

– Никому против свата не ухвастать: купец наш души доброй, силы сильной, казны у него не считано, куниц да соболей не перевозить, не переносить, вотчина – что и глазом не окинуть, рухлядишка – что и конем не объехать…

Потешные, Лефорт, Гордон, Голицын, Нарышкин – хохотали, садясь по лавкам, в горнице пахло снегом, пивом, табаком, длинные тени метались по стенам, то и дело хлопала дверь – входили все новые и новые люди.

– Ваш товар нам люб, – твердо и серьезно сказал Петр. – Люб ли вам наш?

Родион Кириллович взглянул в открытое, честное лицо Иевлева, помолчал, ответил слабым, но ясным голосом:

– Не за отца отдать, а за молодца. Моя девка умнешенька, прядет тонешенько, точит чистешенько, белит белешенько да из нашего послушания никогда не выходила…

Петр кивнул. Потом, оборотясь ко всем, спросил:

– Сокола видели, братцы?

– Видели, видели! – загудели в горнице.

– Ну, так будем глядеть сизую голубку.

И, широко шагая за семенящим и прихрамывающим Родионом Кирилловичем, сам пошел искать Марью Никитишну по дому. Вскрикивая, она уходила от них, голос ее делался все слабее и слабее. Потом все затихло. Наконец раздались тяжелые шаги Петра. Родион Кириллович отворил перед невестой дверь, и царь громко сказал:

– Вот она – сизая голубка! Жениху да невесте сто лет да вместе!

С силой оторвал Машины руки от ее лица, сжал обеими ладонями ее зардевшиеся щеки и крепко поцеловал в полуоткрытые губы. Потом громко крикнул:

– Быть же винной чаре на первых засылах. Наливай, Родион Кириллович, пусть обносит…

Старик, подняв сулею, налил кубок. Руки у него дрожали, сулею принял от него Луков, стал наливать чару за чарой.

Маша пошла с подносом меж гостями, кланяясь каждому низко и не смея никому взглянуть в глаза.

За столом Петр посадил ее по новому, неслыханному обычаю рядом с Иевлевым и сразу забыл о сватовстве. Отвалившись к стене, уперев большие кулаки в столешницу, рассказывал, что в королевстве аглицком заведен новый обычай: чины в армии не даются за заслуги, а покупаются за большие деньги. Кто не поскупится – тому и генералом быть, а кто беден – тому и капитана до старости не дождаться.

– Ловко! – сказал Иевлев.

– Молодец! – усмехнулся Гордон. – Нет лучше, как он придумал. Раны ничего не стоят, деньги всё стоят…

И плюнул, осердясь.

– Вишь, – сказал Петр, – не без пользы и для нас… Теперь, глядишь, кто победнее и к нам в службу с охотой прибудут…

Все промолчали. Петр пытливо взглянул на Иевлева, на Лукова, на Меншикова, вздернул головой и велел подать себе бумагу да перо. Попыхивая трубкой, быстро писал список – кому по весне ехать в город Архангельский. Сердился на Меншикова, что прекословит, зачеркивал, опять писал. Потом писал Иевлев – какие надо брать с собою корабельные припасы, а Петр, похаживая по горнице, диктовал. Прощаясь, сказал невесте:

– Ну что, свет мой, русая коса, моя девичья краса, чего не воешь?

Положил руку на ее плечо, велел строго:

– Без меня свадьбы не играть!

И оборотился к старику окольничему:

– Покуда зима, собери, Родион Кириллович, все листы, что до морского дела касаемы, и все списки летописные. Пусть Сильвестр читает. Он у нас не глуп на свет уродился.

И, низко наклонившись, чтобы не удариться о притолоку, вышел из горницы. За ним с шумом и шутками хлынули все остальные. Было уже далеко за полночь. Крупными хлопьями падал снег, по узким улочкам подвывала начинающаяся вьюга. Обсыпанные снегом, неподвижно дремали караульщики с алебардами, дозорные пешего строю похаживали с мушкетами от угла до угла, спрашивали у всадников:

– Кто такие? За какой надобностью?

Луков отвечал каждому:

– Воинские люди за государевым делом, открывай рогатку, покуда плети не получил…

Рогатки скрипели, дозорные опасливо втягивали голову в плечи: кто ни пройдет, тот и дерется, эдак и своего веку не изжить…

Петр ехал с Меншиковым, говорил, раздумывая:

– Море, море… и радость не в радость без него, Данилыч. Повидал летом, а нынче все оно чудится. Отчего так? – И, не дожидаясь ответа, продолжал: – Дождаться весны – и опять к Архангельску. Корабли строить, моряков искать. Трудно… Как там Федор Матвеевич справляется, а?

Россия молодая

Подняться наверх