Читать книгу Поезжай и умри за Сербию. Заметки добровольца - Юрий Хамкин - Страница 8

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БОИ В БОСНИИ И ГЕРЦЕГОВИНЕ
ПЕРВАЯ ЛИНИЯ
НА ПОЗИЦИЯХ В ЯНВАРЕ

Оглавление

Я лежу на каменном полу высокогорной пещеры и уныло разглядываю её низкий грязно-серый потолок. Спальный мешок тонет в грязно-серой мути сочащегося через вход грязно-серого рассвета. Собственно, о каком спальном мешке речь? Некий нервный воин из предыдущей смены сломал «молнию», а без молнии мешок – простое одеяло, в которое я укутан как в кокон.

Позади 11 часов кошмарной полудрёмы на дне холодной вонючей пещеры, где в мирное время укрывались от грозы смирные овечки.

Три совершенно невыносимых, но вынесенных часа бесконечной январской ночи пришлось провести у бруствера за пулемётом, где нет ни малейшей защиты от стужи и ветра. Всё так, но с веским уточнением: всё это позади. Под утро удалось-таки загерметизироваться в «коконе» и кое-как согреться. Теперь требуется собраться с силами и встать. Я собираюсь с силами и встаю. Рядом возятся бледные тени – такие же бедолаги, как я. Я нахожу в себе силы и для следующих героических действий: вылезти из пещеры на мороз без шинели и 5 минут интенсивно приседать и махать руками, почистить зубы смерзшийся зубной щёткой и плеснуть в физиономию две пригоршни ледяной воды.

Моральный дух мой ощутимо крепнет, и я бодро шагаю к костру, вокруг которого уже толпятся мои товарищи. Они ставят на угли банки с паштетом, насаживают на прутики мёрзлый хлеб и тянут к огню. Такой завтрак, по моему мнению, в стужу неэффективен. Я разыскиваю среди камней жестяную литровую банку, которую вчера предусмотрительно наполнил остатками обеда из термоса. Разумеется, сейчас в банке кусок льда, но через 10 минут вскипает ароматная «чорба» – местный то ли суп, то ли борщ. Я уплетаю её с сухарями за обе щёки, чувствую прилив сил и уверенность: удастся преодолеть и этот день. Ведёрко воды, также за ночь превратившееся в лёд, уже закипает, и бойцы обмениваются быстрыми мнениями, что пить – чай или кофе. О кофе («кафа»)! Его питиё эдесь целый ритуал: не посовещавшись, готовить кофе нельзя. Совещание дало положительный результат и вот мы смакуем кофе в чашечках от упаковки гранат. Разумеется, кощунство, пить «кафу» из гранатной упаковки, но Бог простит, ведь мы на фронте.

Они сидят вокруг костра, четыре серба, защитники этой многострадальной истерзанной земли – Милан, Сречко, Радослав и

Илья. Старшему, Милану – 27 лет, младшему, Радославу – 18. Воюют второй год. Их села – Шоша, Бобаны, Добромир, Иваница совсем рядом, самое дальнее – в трёх километрах. Но спуститься туда они не могут: села заняты усташами – хорватскими фашистами, а Бобаны и Иваница сожжены. Парни угрюмо смотрят в огонь, прихлёбывают «кафу» и каждый глоток сопровождают сигаретной затяжкой. А я не курю и родом не из села, а из большого красивого города на Волге.

И город этот никем не захвачен и стоит на равнине. Я – русский доброволец, приехал помочь сербам освободить их сёла.

Позиция наша в отличие от соседней «Муни»» («Молнии»), называется «Гром». Это каменный бруствер и стрелковые ячейки из скальных глыб. Мы обороняем небольшой горный проход, который выводит на обширную равнину – Попово поле. За нашей спиной десятки сербских сёл и город Требинье.

Несмотря на столь великие стратегические задачи, вид мы имеем отнюдь не героический. Одежда в жирных пятнах и в саже, ботинки – горе, а не ботинки, на голове у кого что, лишь бы потеплей. У меня под носом постоянно висит крупная мутная капля, а под правым глазом красуется ядрёный ячмень. Впрочем, сопли текут у всех, различные гнойники тоже обязательны.

После кофейного мини-праздника моя очередь подниматься на НП – макушку нашей вершины. Здесь ветер беснуется как хочет.

Я беру бинокль и оглядываю позиции усташей. Никого. Такое впечатление, что там никого и нет. Но они там. Доказательство – «шаховница» – усташский флаг времён 2-й Мировой, когда они лакейски прислуживали Гитлеру, вместо свастики – шахматное поле.

Они вывесили её на склоне соседней горы, подальше от собственных позиций. Мелкая подлость – позлить: вот, мол, наш фраг на вашей земле, не нравится – тратте снаряды. А так как официально подписано очередное перемирие и вдоль фронта шастают белые джипы наблюдателей ООН, то можно будет обвинить сербов в нарушении соглашения. Но мы на эту удочку не ловимся: с сербской земли надо срочно выметать не эту тряпку, а тех, кто её поставил.

Холод – второй наш злейший враг. Он пробирает меня до костей, до печёнок. Главное – ноги, они как будто закованы в ледяной панцирь: у меня нет теплых носков. Вообще в борьбе с холодом я оснащён значительно слабее, чем мои сербские товарищи, чьи семьи рядом, в Поповом поле, ютятся у родственников. Поэтому у парней шерстяные вязаные носки и такие же свитера. А моя семья далеко, да и не умеют ни мать, ни жена, исконные горожанки, вязать. Но это с одной стороны. А с другой – я потомственный житель заснеженных русских равнин, где пурга и мороз также привычны, как здесь зелёный лук на грядках в ноябре. Конечно, это не значит, что мне теплее, ведь температура человеческого тела одинакова и в Адриатике, и на Волге. Но должны же срабатывать какие-то гены! Гены срабатывают, и я выдерживаю положенное время, затем кубарем скатываюсь к костру, мигом скидываю ботинки и протягиваю озябшие ноги чуть не в пламя.

– У тебя, что, нет теплых носков, – удивляются парни, – что же ты молчал, так и без ног остаться можно.

– Как молчал! Я старшине всю плешь проел, а он: нету, позднее будут.

– Мы тебе принесём. (К следующему дежурству принесли две пары.)

Костёр – основа нашего существования, посему заготовка дров – главное наше занятие. Милан и Радо берут двуручную пилу, а мы с

Сречко отправляемся по хворост. Разумеется, вокруг всё уже подобрано и спилено (кстати, неосмотрительно: теперь ветер гуляет во все стороны). Мы спускаемся дальше и приступаем к заготовке дров. Занятие это греет не хуже костра, у которого через некоторое время вырастает громада дров и радует душу.

Мы сидим, балдеем, поворачиваясь к огню то лицом, то спиной.

Переговариваемся, смеёмся. Обращаясь ко мне сербы постоянно вставляют в речь русские слова, выученные в школе (в сербских школах основной иностранный язык – русский). Поступают они так не потому, что я не понимаю их язык (я уже понимаю достаточно), а чтоб лишний раз подчеркнуть свою приязнь ко мне, русскому человеку, ко всем русским, к России.

– Сибир! – восклицают они, ёжась от холода, и я соглашаюсь, мол,

да, маленькая Сибирь.

Звучит транзистор – в далёком тёплом Белграде женщина поёт про любовь. Небо синее, хрустальное, вершины в снегу…

Фронтовую идиллию нарушает зловещий посвист мины. Разрыв!

И в родниковый горный воздух вползает едкая пороховая гарь. Другая

мина, третья… Разрывы кипят правее. Правее, это значит на «Муне», но так как по птичьему полёту расстояние между нами метров 200, то достаётся и нам. Усташи ещё те артиллеристы…«Муня» у них как кость в горле, она контролирует дорогу и подходы сразу к двум сёлам, поэтому, несмотря на перемирие, усташи считают важной стратегической задачей ежедневно выпускать по «Муне» пачку мин. «Муня» яростно огрызается пулемётным огнём. Мы не стреляем: противника «Муни» мы не видим из-за горы, а те что перед нами – молчат. От миномётного огня мы прячемся под козырьком скалы. Защита ненадёжная – если мина перелетит скалу, любой из нас запросто может получить солидную горсть железных конфет.

– Ну и подлое же оружие – миномёт, – плюется Илья, – нигде от него не спрячешься.

Я считаю нужным защитить миномёт:

– И вовсе не подлое. Его изобрели русские солдаты при обороне Порт-Артура в русско-японскую войну 904-го – 5-го годов. А во вторую мировую гвардейские миномёты «Катюша» наводили ужас на немцев.

Я цежу всё это довольно лениво и небрежно, следя за близкими разрывами. Но бойцы слушают внимательно. Они очень любят слушать про Россию. Я уже рассказал им про Куликовскую битву, про Минина и Пожарского, объяснил суть выражения «сгорел, как швед под Полтавой».

Под посвист усташских мин бойцы признают:

– Да! Миномёт – отличное оружие, – а молодой Радо исполнил пару куплетов «Катюши» и поплясал.

Наконец обстрел кончился, и мы бежим к костру. Томительно и нудно текут минуты, складываясь в часы. Мы то сидим на камнях, то встаём, разминаясь. Все темы давно исчерпаны – и про похождения с девочками, и про цены, и про курс динара к марке, и про военную мафию… И лишь одну тему в моем присутствии бойцы обсуждают крайне деликатно, осторожно: тему о нынешней политике России в отношении Югославии. Эти простые крестьянские парни носят поверх свитеров большие золотистые православные кресты и ощущают себя форпостом православия в коварной Европе. Маленькая Сербия представляется им выдвинутым далеко вперёд узеньким полуостровом в бушующем море. Вся надежда на Россию. Вот почему, когда Кремль начинает вилять хвостом в сербском вопросе, здесь, на горных вершинах, сердца сжимаются не только от холода, но и от обиды.

Небо хмурится, значит пойдёт снег. Это хорошо, спадёт мороз. Если б ещё утих ветер… Ба! А это кто на горизонте? А это два героических посланца героической «Муни» – героические Юрко и Иван – такие же молодые бойцы, как наши Радо и Илья, к которым они и спешат в гости. А гости – святые люди, тут уж дискуссий про «кафу» не возникает: котелок немедленно наполняется водой.

Гости, румяные, разогретые ходьбой, улыбаются до ушей и вносят радостное оживление в наше приунывшее общество. Молодёжь сбивается в кучу и начинает точить лясы. Сразу находятся темы. Одна из любимых – школа и школьные проделки. Радо вспоминает, как «химичка» вызвала его к доске, он вышел и на всю доску намалевал

формулу воды Н2О, заявив, что больше ничего не знает. Возмущённая

«химичка» влепила Радо «кол», что сейчас вызвало у всех неудержимый приступ веселья. Ребята вспоминают другие шалости, дают меткие характеристики учителям. Потом молодёжь принимается палить на спор по бутылкам из автомата и снайперской винтовки. Однако это занятие на фронте быстро надоедает. Подтащили снарядный ящик ближе к огню и сыграли партию в домино. Гости, выиграв, распрощались.

Время клонится к обеду. Обед в термосах доставляет к колодцу дежурная смена носильщиков. Дальше на свои положаи в вёдрах несём его мы сами. Колодец далеко внизу. Сегодня идти мне и Сречко. Сречко берёт ведро и сумку для хлеба, я – резиновый бурдюк для воды.

Назад Сречко тащит ведро «чорбы» и хлеб, я 30 литров воды. Мой груз, конечно, в три раза тяжелее, но тут уж ничего не поделаешь: доверять мне «чорбу» никак нельзя. Сречко вырос в этих горах и идёт по камням как по асфальту, я же поминутно спотыкаюсь. Вот и плачу за свою неловкость обильным потом на сухом морозе. Но и балансировать с ведром «чорбы» тоже нелегко, своего рода искусство. Короче, до положая добираемся, высунув языки.

Обед сытный, вкусный, критических замечаний не вызывает. Мне это удивительно: русскому солдату подай обед хоть с царского стола, он его всё равно обругает.

Мы продолжаем поочерёдно нести службу на НП, не отрывая глаз от бинокля. Ветер и снег секут физиономии, наблюдение сейчас малоэффективно: вечереет.

Вот тут они нас и достали! Внезапно сидящие у костра обстреляны с близкого расстояния длинной автоматной очередью.

Мы веером разбегаемся по склону, припадаем к камням. Мерзавец усташ подкрался к позициям никак не дальше, чем на 150 метров. Вопрос: псих-одиночка или разведка боем. Несколько коротких секунд мы все тягостно размышляем, наконец командир положая Милан принимает решение по худшему варианту:

– Всем палить не надо. Я и Радо уходим с пулемётом на соседний склон. Илья на радиостанции. Сречко продолжает наблюдать. Стрелком займешься ты, Юра.

– Добре, – произношу я.

Решение верное, это не атака. Усташи по ночам не воюют, тут они похожи на своих покровителей – немцев. Цель усташей – засечь по вспышкам, сколько нас, чем вооружены и в сумерках уйти. Если, конечно, это не псих, что тоже не редкость.

Милан и Радо, пригнувшись, исчезают в темноте. Я, привалившись к брустверу, не двигаюсь: суетиться не надо – спираль боя раскрутится сама собой. Вот стрелок выпускает ещё очередь. Ага! Теперь понятно направление. Я даю короткую очередь в темноту и занимаю более удобную позицию. Я – признанный мастер огневого боя.

Для начала «друга» следует нащупать и прощупать. В его направлении три поросшие кустарником каменные глыбы, куда он мог пролезть. Завтра туда пролезем мы и поставим мины. А сегодня… Я быстро обстреливаю все три места, которые от дневных бдений и в сумерках перед глазами как на фото. И сразу же заговорил вражеский пулемёт. Вот оно что! Моего «друга» прикрывают. В дело вступает пулемёт Милана. Ну, я думаю, они разберутся между собой. А мне надо заняться» другом», который, ободрённый поддержкой, тоже не молчит. Но, написано в Книге, заботясь о ближнем, не забывай о дальнем, и я выпускаю короткую по пулемётчику и длинную по стрелку. Короткая 2 патрона, длинная – 5. Я отсекаю очереди с точностью и чёткостью хорошего продавца колбасы: 2—5, 2—5, 2—5…

Поезжай и умри за Сербию. Заметки добровольца

Подняться наверх