Читать книгу Чиновник для особых поручений. Мало знать будущее, изменить его – вот по-настоящему трудная задача… - Юрий Каменский - Страница 6

…Они прошли через фойе и вошли в кабинет администратора. Непременный портрет Самодержца и специфика заведения – яркие афиши и фотографии знатных особ и прославленных певцов, оказавших Опере честь своим присутствием. Трое служащих, сидевших за столами, при виде двух высоких чинов вскочили и вытянулись в струнку.

– Господа, я прошу вас ненадолго освободить кабинет, мне необходимо провести дознание. Я – министр внутренних дел Столыпин.

Повторять не было нужды. Клерки быстро, но без суеты, покинули помещение оставив их одних. Захлопнувшаяся дверь приглушила гул голосов прогуливавшейся публики, увлечённо обсуждающей детали несостоявшегося покушения. Они ещё услышали звонок об окончании антракта, голоса смолкли и донеслись приглушённые звуки музыки.

– Ну-с, располагайтесь, господа, – премьер, усевшись за стол, расстегнул верхнюю пуговицу мундира. – Аркадий Францевич, я вас попрошу рассказать всё по-порядку. Сидите, сидите, я полагаю, разговор будет долгим.

Кошко секунду помолчал, как бы, собираясь с мыслями.

– Четыре дня назад, – начал он. – из надёжного источника я получил информацию, что на вас готовится покушение…

Столыпин слушал, не перебивая. Когда рассказ Кошко подошёл к сегодняшнему дню, он легонько прихлопнул ладонью по столу.

– Стоп! Вы хотите сказать, Аркадий Францевич, что к вам пришёл незнакомый человек, сообщил, что он, якобы, явился из грядущих веков и вы, вот так, запросто, приняли это на веру?

Он хмыкнул и с сомнением покрутил головой.

– Либо вы мне не всё сказали… либо…, – он сделал паузу и потёр пальцами лоб. – Либо, извините, но вам зря доверили вашу должность.

«Ну, вот, – грустно подумал Стас, наблюдая, как краснеет шея сыщика. – Опять доказывать, что ты ни прямо, ни косвенно не являешься гималайским верблюдом… вот, оно мне надо?»

– Пётр Аркадьевич, – совладав с собой, спокойно ответил статский советник. – Я, как вам известно, сыщик, а, следовательно, недоверчив. Но и тупо не верить тому, что видишь… это, простите, другая крайность.

– Стало быть, были какие-то артефакты?

– Были, как не быть… Первый – служебное удостоверение полицейского, датированное концом XX века. Фактура, исполнение, реквизиты – всё другое. Даже название нашего государства. Союз социалистических республик, если не ошибаюсь? – повернулся он к Стасу.

– Союз Советских Социалистических Республик, – неохотно ответил тот. – Впрочем, Союза, как такового, уже почти год, как не существует. Сейчас наше государство называется Российская Федерация. Просто удостоверения ещё не сменили.

Он примерно догадывался, какое впечатление произведёт на Столыпина грядущее название государства. Но тот перенёс удар стойко, только испарина выступила на лбу.

– Час от часу не легче, – пробормотал премьер, поворачиваясь к Кошко. – Ещё что-нибудь было?

– Да. Пистолет неизвестной конструкции. Под патрон, которого в мире, насколько мне известно, не существует. Дата изготовления, выбитая рядом с серийным номером, опять-таки – вторая половина ХХ века. Всё это находится у меня в гостиничном номере.

– Это всё?

– Не совсем. Самое главное – Станислав с точностью, почти до минуты, до шага каждого из участников, знал о том, что будет совершено, простите, ваше убийство. Самое главное, он заранее знал не только то, что Дмитрий Богров будет стрелять в вас, он, также, заранее расписал всю диспозицию – что государя в ложе не будет, что полковник Спиридович в момент покушения выйдет на улицу. Согласитесь, этого знать заранее не мог никто. Ну, разве что, нечистая сила.

– А вы меня в церковь отведите, – буркнул Стас. – Обряд экзорцизма, я думаю, должен вас убедить.

Столыпин, покраснев, бросил на шутника грозный взгляд, опер уставился на него совершенно безмятежно. Сейчас, именно сейчас закладывается фундамент будущих отношений. Если поймут сразу, что помыкать им не получится, тогда можно с ними кашу сварить. А нет, так нет. Тогда «в одного» воевать придётся.

…Разговор с премьером закончился уже за полночь, но домой, то бишь, в гостиницу, им сразу уйти не удалось. Судебный следователь, проводивший допрос, был въедлив, как серная кислота. Конечно, они с Кошко легенду составляли тщательно, но пару раз, не меньше, в глазах опытного следака возникало эдакое лёгонькое сомнение. Впрочем, расстались мирно.

Протокол допроса чиновника для особых поручений при начальнике Московской сыскной полиции С.Ю.Сизова

2 сентября 1911 г.

1911 года, сентября 2-го дня, судебный следователь Киевского окружного суда по особо важным делам В. И. Фененко, в кабинете администратора Киевской Оперы, допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля, с соблюдением 443 ст. Уст. угол. суд. и он показал:

Зовут меня Сизов Станислав Юрьевич, 33 лет, православный,, коллежский секретарь, постоянно проживаю в С.-Петербурге, а временно в городе Киеве, в гостинице «Эрмитаж», на Фундуклеевской.

В конце августа сего года, находясь по служебной необходимости, на одном из собраний социалистов-революционеров, из случайно услышанного разговора мне стали известны обстоятельства готовящегося покушения на министра внутренних дел России Столыпина П. А. Обстоятельства складывались так, что доложить о поступивших сведениях я не мог. Ввиду срочности и важности, сразу после того, как я доложил об услышанном своему начальнику статскому советнику Кошко А. Ф., было решено отправиться в Киев вслед за кортежем государя Императора, где также находился министр внутренних дел.

Получив от своего начальника статского советника Кошко А. Ф. пригласительный билет, я находился в фойе Киевской Оперы, периодически, во время антракта, заходя в зрительный зал, поскольку, из подслушанного разговора, мне было известно, что покушение состоится, именно, в перерыве.

Войдя, в очередной раз, во время второго антракта, я направился ко второму ряду. По знаку статского советника Кошко А. Ф. я понял, что Богров находится у меня за спиной. Достав свой служебный пистолет, я повернулся назад и увидел, что Богров уже целится в министра внутренних дел Столыпина. Увидев в моих руках оружие, он перевёл ствол на меня. Поскольку моей жизни угрожала непосредственная опасность, я выстрелил в Богрова на поражение.

На предложенный мне вопрос о том, кто были люди, от которых я узнал о покушении, ответить не могу, так как это составляет служебную тайну – данные люди находятся в оперативной разработке по другому делу.

Подписали: 1. коллежский секретарь Сизов С. Ю.: «С подлинным верно, мною прочитано, дополнений и изменений не имею. Ходатайств не заявлял».

2. И. д. судебного следователя В. Фененко.

Присутствовал прокурор суда Брандорф.

Присутствовал товарищ прокурора Лашкарев.

С подлинным верно: секретарь при прокуроре Киевской судебной палаты Ковалев.

…Стаса никто не потревожил и он продрых в номере почти до обеда. Ополоснув морду и побрившись, он задумался: заказать кофе в номер или выпить его в ресторане?

«Быстро же ты к приличной жизни привык, – подколол он сам себя, и сам же себе ответил: – Человек быстро привыкает к хорошему».

И дело даже не в том, что он сейчас целый чиновник для особых поручений при статском советнике. Такое ЗДЕСЬ мог себе позволить рядовой опер. Коллежский секретарь – тот же старлей. И оклад у него такой же, как у обычного сыщика, несмотря на то, что должность, вроде бы, более значительная. Имея такое жалование, можно презрительно губы скривить, когда тебе жулик деньги предлагает. Грустно это сознавать. И какого хрена им тут не хватает?

Выйдя из номера, Стас спустился по лестнице вниз, прошёл в ресторан и занял место за столиком. Публика на него внимания не обратила, да и с какой стати? Зашёл приличный молодой человек позавтракать, заглянул в меню и сделал заказ официанту – ничего особенного. Закурив душистую папиросу, ударился в размышления. Разговор со Столыпиным закончился неожиданно. Премьер-министр предложил ему занять при нём ту же должность, что и при Кошко. Сам статский советник, вопреки ожиданию, воспринял это как должное. То ли, будучи человеком широко мыслящим, понимал, что непродуктивно такого информированного кадра в сыщиках держать, то ли хотел избавиться от лишних хлопот. В процессе его разговора со Столыпиным неожиданно всплыли и очень приятные подробности – более высокий оклад (он и от этого-то ошалел…) и чин коллежского асессора.

Стас, не лучше любого нашего современника, разбиравшийся во всех этих чинах, немало озадачился. В его сознании, с лёгкой руки классиков русской литературы, «коллежский асессор» было синонимом пресмыкающегося перед всеми мелкого чиновничка. Уже по дороге в гостиницу Кошко, посмеиваясь над его вопросом, объяснил, что это, по нашим меркам, подполковник.

– …а там и до надворного советника недалеко, – добавил он спокойно.

Официант принёс кофе и Стас, с удовольствием прихлёбывая из чашечки, продолжил раздумья.

«Итак, вечный вопрос – что делать? Столыпин, как самурай, готов принять смерть, но не поступиться своими принципами. Он молодец, конечно, но что-то мне подсказывает, что он не жилец. В этой должности, во всяком случае. Или убьют, или снимут к чёртовой матери. Впрочем, убить постараются в любом случае. Долго этой войны Николашке не выдержать, кошке ясно. Он же не Ричард Львиное Сердце, отнюдь».

«Властитель слабый и лукавый…» – вспомнилось Стасу.

Он хмыкнул. Надо же, как точно сказано, хоть и не про него.

«Ай, да Пушкин, ай, да сукин сын… Ладно, вернёмся к нашим баранам. Действительно, бараны, без всякого, там, переносного смысла. Этот упёрся – он, видите ли, царю присягал. Хотя этот самый царь его, в прошлой жизни слил, не задумываясь. Молодец, конечно, премьер, чего там. Стас чувствовал, что и сам бы так же поступил на его месте.

И с революционерами, чует моё сердце, та же песня будет. Этим, наоборот, вынь, да положь Россию без царя. Бесы, одно слово, верно их Достоевский обозвал.

А я, как та Соня с мытой шеей, посередине. Ох, как я, теперь, Кассандру понимаю… несладкая у неё жизнь была».

«Но, ведь, провидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах…».

«Ох, не накаркайте мне, Владимир Семёнович… Ладно, подобьём бабки. Я спас Столыпина и при этом собственноручно грохнул освободителя России от душителя-вешателя, былинного, мать его, героя, русского богатыря Богрова Мордко Гершевича.

Отсюда автоматически вытекает, что моей крови жаждут: анархисты, социалисты, эсеры и, вообще, революционеры всех мастей – понятно, почему; масоны – потому, что сейчас ими Столыпин с Курловым займутся, ох, не по-детски. Очень они им нехилую «баню» организуют. Получается, тайные ложи в эту операцию столько бабла влили, а им, за их старания, хрен во всю морду. Им меня, обязательно, убить надо. Это для них, просто-таки, дело чести.

А, учитывая, что Правительство и Государственная Дума масонами нашпиговано, как булка изюмом, хреновое твоё дело, старший лейтенант Сизов. Или, как там тебя, коллежский секретарь… Подводя итоги, можно смело сказать, что против тебя сразу и католики, и гугеноты. Сиречь, Правительство, Государственная Дума и вся эта долбанная оппозиция, включая революционеров. А за тебя только Столыпин, рыцарь без страха и упрёка. Который сам, непонятно, сколько протянет.

Успели хотя бы они с Курловым эту операцию по «зачистке» масонских лож провести. Глядишь, и товарищу Сталину не придётся «большую чистку» устраивать. Хотя… масоны, они же, как гидра – одну голову сносишь, взамен две новые отрастают».

От раздумий его отвлёк официант, что убрал пустые тарелки и обмахнув со скатерти крошки поставил заказанный десерт. Пока он неслышно лавировал возле стола Стас оглядел зал. Ничего нового, молодая семейная пара за соседним столом пьёт кофий со сладким пирогом. Устроившись у окна за заставленном блюдами столом основательно заправляется дородный купчина. Сбоку, жеманно вздыхая, кушают пирожные две курсистки, постреливая глазами на молодых клерков и разочарованно вздыхают, когда те, расплатившись уходят. Стас вернулся к своим раздумьям, прерванным приходом халдея.

«Товарищ Сталин… А ведь это мысль! Единственный, пожалуй, здравомыслящий человек среди этих одержимых. Те страшилки, которые про него демократы с придыханием в голосе рассказывают, страшилки и есть.

Сделать из обескровленной войнами и революциями аграрной России могучую индустриальную империю параноику не под силу, что бы там ни говорили.

Несколько, правда, смущает его верность вождю мирового пролетариата… Впрочем, Ленин тут, скорее всего, фигура прикрытия, не более того. Очень хитрый, кстати, был политикан, настоящий Талейран.

Всё время, пока он был у власти, искусно поддерживал равновесие, используя тот момент, что Троцкий и Сталин постоянно грызлись, как кошка с собакой. Да, и как им было жить в мире? Один – «пламенный трибун», авантюрист с мощной харизмой, за которым стояли масонские ложи и еврейский интернационал. Другой – немногословный работяга, «паровоз», который вытягивал самые безнадёжные ситуации… И, при этом, осетин. В революционной среде, где тон задавали евреи и грузины, он был обречён на вечный «второй план»… если бы не железная воля, недюжинный ум и талант организатора.

Если Ленин беззастенчиво использовал его и Троцкого, как систему противовесов, по принципу «разделяй и властвуй», то и они, в свою очередь, держались за него, как за мощную, практически, непотопляемую (Ильич многократно успел это доказать) политическую силу.

Но! Натура Троцкого, хотел он того или нет, лезла изо всех дыр, побуждая его рваться в лидеры. А Сталин при Ленине оставался верным преторианцем. Не тот человек был Ленин, чтобы уступать кому-то. И потому выиграл Сталин. Как, позднее, примерно через полста лет, тихий и непритязательный генерал Аугусто Пиночет, которому надоела революционная вакханалия его сподвижников, одним махом «зачистил» всех «пламенных трибунов» и твёрдой рукой повёл свою страну к богатству и процветанию. Памятники нужно ставить этим людям, а не на могилы плевать».

Стас тяжело вздохнул.

«Итак, что мы имеем с гуся? Во-первых, нужно исчезнуть. Для всех. Особенно учитывая тот факт, что в лицо его ещё не знают. Предложение Столыпина, конечно, лестно, но сам он, как говорят американцы, „хромая утка“. А, впрочем, почему бы и нет? Не знаю, есть ли тут такое понятие, как „вольный стрелок“… но, почему бы ему и не быть?»

Он взял из портсигара папиросу и, прикурив, стал бездумно наблюдать за компанией офицеров, завтракавших за соседним столом. Вопреки советским фильмам, вели они себя совершенно спокойно. Никто не пил шампанское «из горла», не махал револьвером и не требовал, угрожая оружием, петь «Боже, царя храни».

Какое-то вино, правда, присутствовало. Но военные лишь слегка пригубливали стоящие перед ними бокалы. Мысли опера приняли грустное направление. Он уже успел заметить, что здесь, в 1911 году, культура потребления спиртного привела бы в ужас любого замполита. Пили все. И, вместе с тем, пьяных, практически, не было. Говоря другими словами, культура пития была на высоте. Если мужчина, садясь обедать, выпивал рюмочку «Столового вина №21», как именовали здесь водку, к концу сытного обеда он был пьян не более, чем схимник, лет тридцать не видевший водку даже издалека. Белое вино подавали под рыбу, красное – под мясо. Для улучшения пищеварения, и не более того. Никто не стремился высосать всю бутылку. Бокал, от силы два.

И если после этого офицеру придётся применить оружие, судью будет интересовать не то, что он пил во время обеда, а позволяло ли его состояние осознавать свои действия и руководить ими. И только.

«Да, вас бы в наше время, когда боишься стрелять в вооружённого преступника, потому что вчера вечером выпил, за ужином, бутылку пива, – горестно посетовал он про себя. – О чём это они там спорят?»

Стас прислушался.

– …в России никогда не будет меритократии3, – сидящий к нему спиной вполоборота офицер возбуждённо отхлебнул из бокала и так стукнул им о стол, что вино плеснуло на скатерть.

– Оставьте, поручик, – лениво протянул сидящий напротив другой, настолько лощёный, что показался Стасу похожим на «голубого». – Откуда ей взяться, при нашей-то дикости? Мы азиаты, и этим всё сказано.

– А что вы хорошего в европейцах нашли? – хмыкнул первый. – Наши крестьяне – и те более порядочны, чем эти вылизанные хлыщи.

– Оригинальные у вас взгляды, Всеволод, – заметил пожилой офицер, на плечах которого красовались непривычные погоны с одним просветом, но без единой звезды.

– Взгляды как взгляды, – отмахнулся поручик по имени Всеволод. – Сейчас пол-России так думает.

– Вы не Россия, – саркастически ухмыльнулся «лощёный». – Вы жандарм, Всеволод, душитель всего светлого и прогрессивного, кровавый пёс загнивающего царского режима. Впрочем, мы тоже.

– Когда-нибудь, Ники, вы дошутитесь, – обронил пожилой.

Только тут до Стаса дошло, что мундиры этих офицеров были не защитного, а какого-то серо-голубоватого цвета – так это жандармы! Как там Лермонтов писал, «и вы, мундиры голубые…». Ага, теперь ясно. И Бог с ними… но тут Стас услышал то, что, невольно, заставило его насторожить уши. Офицеры, в общем-то, разговаривали вполне прилично, вполголоса. Он был единственным, кто сидел рядом. Ну, и слух у него, конечно, был на высоте.

– …если бы полицейский этого социалиста не пристрелил, как собаку, – сказал Всеволод. – ничего бы ему страшного не грозило. Сослали бы на каторгу, он бы оттуда сбежал через месяц-другой и жрал бы пиво где-нибудь в Женеве. А так – раз! И дырка в башке, молодец этот парень. Предлагаю поднять за него бокалы.

«Ну, вот, – усмехнулся опер. – Начинаю зарабатывать репутацию у коллег».

Он положил в меню деньги за кофе, поднялся и пошёл к выходу. Проходя мимо столика, за которым завтракали трое жандармов, он услышал за спиной голос пожилого.

– На месте этого парня я бы в пустыню удалился, как Илия. Теперь за ним террористы такую охоту устроят! Одним выстрелом этот господин себе врагов нажил везде, где можно.

«Очень оптимистично они меня подбодрили, – подумал Стас, выходя в холл гостиницы, – надо бы газетку какую-нибудь купить, прочесть о себе какие-никакие новости».