Читать книгу Записки героя труда. Том 1. Мемуары - Юрий Копаев - Страница 12

Минута первая

Далёкий 1954 год. Я, проживающий в Москве тринадцатилетний подросток, чувствую себя полноправным участником послевоенной жизни. Лето провожу в пионерском лагере в селе Игуменки Калининской области (ныне г. Калинину возвращено название Тверь). Лагерь расположен на холме в сосновом бору. Деревянные домики, брезентовая палатка для персонала, линейка с трибуной и флагштоком. Забора нет. Слева от холма – заброшенное кладбище с разрушенной церковью, далее – санаторий «Нефтяник». Ниже – футбольное поле, за ним затоны могучей реки Волги. Простор и благодать!

Жизнь течёт размеренно: утром и вечером построение на линейке с подъемом и опусканием флага, военные и невоенные игры, занятия в различных кружках. Есть даже кружок бальных танцев и кружок игры на гитаре. Бесконтрольность поведения ограничена только устным обещанием: «Клянёмся, что будем вести себя достойно!». Клятву, конечно, нарушали, совершая необдуманные поступки. Всё бы ничего, да тут приключилась беда. Воскресенье. Родительский день. К кому-то приехали родители, к кому-то нет. Разгар лета, погода прекрасная. Поочерёдно отрядами заходим в реку для купания. Место купания огорожено буйками. Играем в воде с подныриванием и задержкой дыхания «кто кого пересидит под водой». Родители, в основном женщины, на берегу бухают и поют полублатные песни типа «Мурки». Мужиков почти нет (всех поубивали на войне, моего отца тоже), да и те, кто приехал, ушли в магазин. По берегу ходит туда-сюда пожилая женщина – инструктор по физкультуре и как бы следит за нами. Уследить трудно, так как нас много. Она считает головы и вдруг начинает отчаянно свистеть в милицейский свисток, выгоняя нас из воды. Не досчиталась одной головы! Все быстро выходят из воды, берутся за руки «единой цепью». Начинается паника. Выясняется, что утонул мой ровесник, сосед по палате. Я же остаюсь в воде, крича и плача, объясняя взрослым, что я знаю, где он нырнул, и что я могу его достать. Его мать пытается броситься в воду, но ее не пускают. Я продолжаю упрямиться и настаивать на своём. Инструктор обращается за разрешением к моей матери. Мама дает согласие, так как знает мои возможности. Каждое лето, с четырёх лет, я проводил в деревне на реке Воронеж. Прыгал с моста, круч, вётел, запросто проныривал под водой реку в узких местах. Я знал, что в случае чего утопленников вытаскивают за волосы. Пацанов в то время стригли коротко, и все опасались, что я не справлюсь и тоже утону. Течение было слабое, но только со второго раза мне удалось уже за буйками поднять товарища на поверхность. Когда его вытащили на берег, он уже не дышал. Инструктор проколола ему булавкой язык и, вытащив его изо рта, стала делать искусственное дыхание. Не сразу, с большим трудом ей удалось вернуть его к жизни, после чего он был увезен в Москву. Вечером, как обычно, было построение на линейке. Все стояли в пионерских галстуках и комсомольских значках, а я стоял крайним и без галстука, так как не был пионером. К поднятию флага меня по этой причине не допускали, хотя могли бы, ведь за две смены в лагере я совершил несколько достойных поступков. А пионером я не был потому, что был дважды второгодником.

Для объяснения причин этого явления допущу отступление от рассказа. Впервые я остался на второй год в третьем классе. Причина была трагикомическая. Обучаясь грамоте, я параллельно учил читать девяностолетнюю бабулю. Она была человеком истово верующим, расписывалась крестом. Обучение я проводил с помощью «Библии для детей» дореволюционного издания со старой орфографией и буквой «ять». В результате по русскому языку получил за год твердую двойку. Пересдать не смог, так как бабуля заболела, и я ухаживал за ней перед смертью, больше было некому. Еще раз я остался на второй год в шестом классе. Тут причины были тоже веские: кружки в доме пионеров, подворотня, голубятня, игра в карты на деньги и приводы в милицию. Однажды за майские праздники я выиграл около четырехсот рублей. Сумма по тем временам значительная, ведь средняя зарплата была примерно сто рублей. Меня пасли «шестерки», которые и отобрали выигрыш, оставив денег только на ящик мороженого для угощения моих друзей. Одним словом, я был: шпана, картежник и второгодник.

Но вернусь к своему рассказу. Слава впервые осенила меня своим крылом: я вызван был на трибуну (Пионерской Линейки), чтобы опустить флаг. Старший вожатый произнес небольшую речь о моем подвиге, все ребята зааплодировали мне целую минуту, а физрук расцеловала меня со словами – «ты мой спаситель!». Я не понимал, ведь спас-то я не её, а своего товарища. После этого события девочки начали поглядывать на меня с интересом. С одной из них, рыжей, постарше меня, я даже робко поцеловался. Вскоре, однако, меня с оказией отправили домой, так как я неоднократно самовольно убегал купаться на Волгу.

В городе мои водно-подводные приключения продолжились. Я с друзьями ходил купаться на Москву-реку. В городской черте вдоль берега были устроены купальни для детей и взрослых. Детское отделение имело глубину 0,9 м, взрослое – полтора метра. Мы затеяли игру в «колдунчики» и «прятки». Решётка между взрослым и детским отделениями была наклонена, и я решил поднырнуть под нее и спрятаться в детском отделении. С другой стороны детского отделения решётка оказалась глухой. Нырять назад под решётку я побоялся, так как вода была чересчур тёмная. Оставался один выход плыть под настилом купальни к большой воде. Но я не учёл, что там тоже было ограждение и подныривать надо будет еще глубже. Плывя под настилом, стукаясь головой об бочки и брусья, глотая грязную воду, я, как в цветном кино, ярко вспомнил своих родных и всю свою короткую жизнь. Наконец мелькнул просвет между стропилами и бочками. Теряя сознание, рванулся туда и вынырнул на поверхность. Я находился под настилом купальни за решёткой из дубовых брусьев. Зрелище, видимо, было не для слабонервных: с головы текла кровь, изо рта шла пена с мутной водой, руки вцепились в решётку. Ребята мне помочь не могли. Из заточения меня выпилили взрослые. Обработав рану йодом и, даже не сделав укол от столбняка, отпустили домой. От мамы я свои экстремальные приключения скрыл, в результате чего заработал общее заражение крови и сорок уколов. Находился долго на грани жизни и смерти. Ещё месяц потом ходил в шлеме из бинтов на голове, за что пацаны дразнили меня летчиком-испытателем. Чудом остался я жив, страшно представить, что утони я под бочками, пропал бы без вести, как мой отец на фронте. Вот таким образом я побывал за короткое время в роли спасателя и в роли утопающего. Но, утопая, спас себя сам. Может быть, это повлияло подсознательно на мой характер. После таких событий я стал учиться в школе «на хорошо», а закончив учёбу в ВУЗе, защитил диплом «на отлично», и мою дипломную работу отправили на всесоюзный конкурс дипломных работ и мне предложили учиться в аспирантуре. Я отказался и об этом никогда не жалел.

Парень, которого я спас, вскоре переехал в другой дом, виделись мы редко. Судьба его складывалась поначалу более чем удачно: окончание института с отличием, женитьба, рождение сына. При редких встречах, поигрывая в преферанс и попивая пивко, он хвастался своими успехами и всегда горячо благодарил меня за спасение. Но постепенно все у него разладилось: он развелся, стал выпивать сверх меры. Тон его речей при наших дальнейших встречах изменился: «Зачем ты меня спас…, мне положено было умереть…, у меня в этой жизни ничего путевого не получается…, я всем доставляю одни неприятности…». Под свои тирады он подводил то философскую, то религиозную базу о каком-то «вхождении в смерть». Приводил пример, что в Китае за спасение утопающего была положена смертная казнь, как за «вмешательство в судьбу человека, которой распоряжается Всевышний…». Мне было горько и обидно это слушать. Его упреки меня достали, и я перестал с ним общаться. В его тирадах, возможно, была какая-то правда. Но ведь и ему и мне судьбой был дан «второй шанс». А кто как им воспользовался, показать могла только дальнейшая жизнь.

Минута вторая

Самый разгар распада СССР. Но Художественный фонд еще проводит работы за границей, реализует различные проекты. Один из них успешно завершён. В нем участвовали многие заводы Авиапрома, все комбинаты Художественного фонда, РФ творческая группа весьма значительных и выдающихся художников: монументалистов, скульпторов и дизайнеров. Я участвовал в качестве ведущего конструктора – дизайнера от Художественного фонда. По случаю успешного завершения работы творческая группа организовала в московском ресторане «Пекин» банкет на сто персон. Участники творческой группы должны были явиться с супругами, остальные приглашенные – без супруг и подруг. На подобные мероприятия я, как правило, ходил один, считая, что мой дом – моя крепость. Но тут пришлось идти с супругой. Нас, пять супружеских пар, посадили в отдельные кабинеты при общем зале. Началось застолье. К нам подходили многие и рассказывали супруге, какой я хороший. Тамадой был главный художник объекта. С байками и эпизодами реалий он представлял каждого и рассказывал «кто что натворил». Дойдя до моей персоны, рассказал, какой я «генеральный и гениальный». Вдруг все встали и, не сговариваясь, начали аплодировать и скандировать мою фамилию. Продолжалось все это более минуты. Мы с супругой были так ошарашены, что и не знали, куда деваться. На нас было обращено всеобщее внимание. Слава во второй раз осенила меня своим крылом. Учитывая вышеописанные обстоятельства, точнее было бы сказать, что она обрушилась мне на голову.

Перед супругой мне пришлось оправдываться и доказывать, что похвалы преувеличены. Но она долго со мной не разговаривала. Видимо, была обижена за то, что я скрывал от нее такую важную и интересную часть своей жизни. Ведь мы так долго прожили вместе в однобрачии, а она, оказывается, не знала «с кем связалась». Но размолвка с супругой – полбеды. Вместе со Славой, как оказалось, на меня обрушилась Зависть. Раньше у меня был горький опыт общения с Завистью. Сделаю опять отступление от течения рассказа.

Времена Андропова. Все живут по инструкции сверху, реже – по закону. Для оформления сына в детсад надо было представить справку о зарплате с официального места работы. Я и предъявил ее на 850 рублей. По тем временам для простого конструктора это была немыслимая сумма (средняя зарплата в то время составляла около 200 рублей). И началось нечто для меня непонятное. Одевался я скромно, а бабульки у подъезда меня почему-то стали разглядывать. Мужики из нашего дома и гаражей стали меня сторониться. Ни пообщаться, ни выпить, (когда на душе скверно) – просто беда. Видимо, по «сарафанному радио» распространился слух о моих доходах, и завить – змея зашипела за моей спиной. Вернусь к рассказу. После минуты славы на банкете Зависть зашипела у меня на работе. Тут я понял, что Слава и Зависть – это двойная беда. Сослуживцы считали, что воспользовавшись своей Славой, я могу получать более выгодные заказы и участвовать двойная беда. Сослуживцы считали, что воспользовавшись своей Славой, я могу получать более выгодные заказы и участвовать в технических и художественных советах. Они не верили, что общественная работа, дающая известность, мне абсолютно не нужна и даже неприятна. Коллеги по работе и основная масса художников – оформителей, с которыми я раньше плотно сотрудничал, начали меня сторониться. На небольшие работы меня не приглашали. А представители художественной элиты («творцы великолепных дворцов»), которым я помогал реализовывать порой экстравагантные проекты, на небольшие работы меня не приглашали. За минутой Славы пришли трудные времена, а тут ещё «перестройка – будь она не ладна. Работы стало мало. Гонимыми стали в основном профессиональные люди, а завистливые бездари полезли из всех щелей.

Слава и Зависть – сплошные неприятности!