Читать книгу Пентакль. Пять повестей - Юрий Кривенцев - Страница 3

«Ну, где же она?» – Марк Сергеевич Исаев, заведующий отделением сомнопатологии2, бросил нервный взгляд на часы. – «Уже на шесть минут опаздывает».

Он с тоской посмотрел на стопку свежих историй болезни, ждущих его профессионального внимания. Нет. Все потом. В данный момент мужчина не мог думать ни о чем, кроме предстоящего дела.

«Сегодня особый день. Надеюсь, все получится».

Стук в дверь.

– Войдите.

В кабинет робко вошла невысокая полная, богато, но безвкусно одетая женщина лет сорока пяти. Ее растерянные бледно-голубые глаза шарили вокруг, избегая взгляда врача:

– Здравствуйте, доктор. Извините, слегка задержалась. Пробки.

– Доброе утро. Позвольте? – мужчина галантно помог даме освободиться от кашемирового пальто. – Вот, накиньте халатик.

– Спасибо. Вы вчера звонили, просили прийти. С Димой что-то случилось?

– Не волнуйтесь, Лариса Петровна, ничего страшного. Состояние вашего супруга стабильное, опасений не вызывает. Тут дело иного рода – Исаев встал из-за стола и направился к выходу, жестом приглашая гостью следовать за ним. – Пройдемте в палату, сегодня ваше присутствие обязательно.

Еле поспевая за высоким собеседником, дама запричитала:

– Господи! Как гнетет эта неизвестность. Марк Сергеич, дорогой, я вся в раздрае. Вот уже четыре месяца, как муж в коме, юридически недоступен. А он, между прочим, директор крупной компании. Вы не представляете, что такое серьезный бизнес. Каждодневно возникает куча бюрократических проблем, проволочек. Совет директоров давит, требует поднять вопрос об избрании нового руководителя. Я должна им что-то ответить, сегодня же.

«Боже, о чем беспокоится эта курица? О своем супруге, или о его капиталах?» – резко замедлив шаг, стараясь быть спокойным, Марк Сергеевич сухо прошептал:

– Во-первых, уважаемая Лариса Петровна, вы слишком драматизируете. Пациент не в коме (слава Богу), а в сопорозном состоянии3, а это не так катастрофично. Поверьте, он под присмотром профессионалов. Тут никто не сидит сложа руки, делаем все возможное. Безусловно, мы понимаем высокую ценность персоны Дмитрия Фомича Гостина для социума, именно поэтому он находится не в рядовом стационаре, а в единственной в стране федеральной клинике циркадной патологии, оснащенной лучшими специалистами и самой современной аппаратурой. Во-вторых, я потому и вызвал вас, что, как мне кажется, нам удалось нащупать выход из ситуации. Будьте терпеливы, скоро все поймете сами. Прошу.

Мужчина распахнул дверь одиночной платной палаты-люкс, пропуская даму вперед.

Гнетущая тишина, прерываемая ритмичным пикающим звуком одного из многочисленных мониторинговых аппаратов, находящихся у изголовья больного. Бледное лицо пациента, кажущееся восковым, серым, на фоне белоснежных простыней, тощее тело, почти незаметное под мягким покровом одеяла.

– Димочка, – посетительница всхлипнула и стала шарить в сумочке в поисках носового платка.

– Знакомьтесь, – тихо пробормотал врач, кивнув на сидевшего у постели больного, пожилого, но энергичного мужчинку, невысокого, лысоватого, с солидным животиком. – Это Илья Ильич Гонт, биохимик, доктор медицинских наук, профессор НИИ неврологии нашего города. Помните, Лариса Петровна, вы подписывали согласие на научное исследование состояния вашего…

– Да, конечно. Здравствуйте.

– Доброго времени суток, – ученый резво вскочил и угодливо приложился к ручке женщины. – Очень приятно.

– Ну что ж, – Исаев возвысил голос, – вас, уважаемая, очевидно, интересует, с какой целью мы обратились к ближайшей родственнице пациента. Скажу прямо: общими усилиями, не без помощи профессора, мы, надеюсь, нашли решение данной проблемы. В ходе обследования, как и ожидалось, был сделан вывод, что состояние вашего супруга больше напоминает длительный глубочайший сон.

– Летаргия?

– Гм. Нет, – Марк Сергеевич слегка скривился, – современная наука отрицает существование летаргического забытья, как такового. Это легенды. Так вот, важнейшим регулятором сна является гормон эпифиза мелатонин, именно это вещество обеспечивает его глубину и длительность. По неизвестным причинам, у вашего мужа уровень этого вещества резко повышен, что и вызывает беспамятство.

– Это можно вылечить, доктор?

– Надеюсь. И именно это мы попытаемся сделать сию минуту. С вашего согласия, разумеется. Вы не против?

– Н-нет, – посетительница слегка зарумянилась, – если это не опасно для него.

– Что вы? – врач улыбнулся и протянул собеседнице бумажный листок и ручку. – Это совершенно безобидная процедура. Как только вы подпишите этот документ, в кровь Дмитрия Фомича будет введено вещество, обратимо блокирующее рецепторы к мелатонину, что неизбежно повлечет за собой пробуждение пациента. Решайте.

Слегка поколебавшись, женщина решительно поставила размашистый росчерк на бланке:

– Действуйте!

– Прекрасненько, – подал голос профессор, – начинаю введение. Не беспокойтесь, минут через двадцать Лазарь восстанет.

Куда я попал?

Первое неприятное ощущение – тяжесть. Здесь притяжение сильнее, чем в Кнолосе. Мое тело, распростертое на спине, буквально вдавливает во что-то мягкое. Голова гудит, словно по ней шарахнули палицей, во рту странная горечь, во всех членах невозможная слабость. За всю свою жизнь я не чувствовал себя столь беспомощным.

Разве бог может испытывать подобное?

Открываю глаза. Свет. Ослепительный, режущий, жесткий. Зачем это? Глаза слезятся, но зрение быстро адаптируется к буйству иллюминации.

Осматриваюсь.

Помещение привычной прямоугольной формы. Стены и потолок цвета первого снега. Невозможно ярко. Раздражает.

Голоса.

Фокусирую взгляд. Передо мной двое: стройный мужчина и невысокая пухлая дама. Оба – в белых балахонах.

Мир белого, бес его дери.

Оба смотрят на меня с восторгом. Судя по всему, знают, что я – Создатель.

Прислушиваюсь и с удивлением осознаю: их язык тот же, что и в моей стране.

– Поздравляю, коллеги! У нас получилось, – голос справа. С трудом поворачиваю голову и вижу третьего – дородного плешивого коротышку. Слишком близко. Неприятно.

Двое других оживленно подхватывают разговор. Резкие громкие голоса. Звук бьет по ушам, голова звенит. Сознание отказывается воспринимать возбужденную навязчивую речь.

Надоело!

Мысленно приказываю им замолчать. Бесполезно. Пытаюсь притушить слишком яркое освещение. Не действует. О, Небо! Где мои божественные силы? В этом несчастном мире я лишен их? Как обычный человек?

Хочу обратно. Все бы отдал за это. Пытаюсь крикнуть, выгнать их вон. Голос не слушается, вырождаясь в жалкий хрип.

Люди стихают, прислушиваясь.

– Митенька, милый, – женщина приближается, ее круглое неприятное лицо нависает надо мной. Изо рта – резкий запах чего-то мятного, искусственного. Блеклые глазки буравят душу. – Ты узнаешь меня? Это я, Лариса, твоя жена.

Нет!

Сознание цепляется за слова. Из глубоких недр памяти жуткой змеей выползает что-то далекое, забытое, старательно запрятанное, то, чего я страшусь, не хочу знать.

Имя, голос, лицо…

Секунда, другая…

И тут новое старое знание нещадно бьет по разуму чугунным молотом. Я ВСПОМИНАЮ ВСЕ, ДО МЕЛОЧЕЙ.

Я – Гостин Дмитрий Фомич, житель этого мира, Земли, россиянин, директор торговой сети «Цикламен» и муж этого недалекого, истеричного, испорченного достатком существа.

«Нет!!! Не хочу!».

С невероятным трудом моя сухая гортань издает хрипящие звуки:

– Оставьте меня. Все. Мне надо побыть одному. И… выключите этот чертов свет.

Марк Сергеевич возбужденно мерил шагами кабинет.

Сенсация! Такого еще не бывало. И все благодаря синтезированному профессором чудодейственному блокатору мелатониновых рецепторов. Он представил, скольких несчастных этот эликсир позволит возвратить к полноценной жизни в недалеком будущем. Безусловно, это революция в неврологии. Разгулявшаяся фантазия медика уже выдавала название терапевтического приема: «Метод Гонта-Исаева».

Стук в дверь.

– Войдите.

В проеме показался объемный живот Ильи Ильича, за которым последовал сам хозяин:

– Еще раз приветствую вас, коллега.

– Профессор! – в восторженном порыве зав. отделением бросился в объятья гостя. – Вот это прорыв! И все благодаря вам. Только представьте перспективу…

– Да, уважаемый, конечно, – голос Гонта был каким-то отстраненно-озадаченным.

Исаев слегка отпрянул:

– Что-то не так?

– Боюсь, вам далеко не все известно, дружище.

– Не томите.

– Помните нашу первую встречу, Марк Сергеевич? Я пришел к вам с просьбой, позволить провести глубокое исследование мозговой активности пациентов этого отделения, находящихся в глубоком забытьи. Это должно было стать неотъемлемой частью моей текущей научной работы.

– Да, конечно. Мы пришли к соглашению.

– Так вот. В тот раз я говорил правду… но не всю.

– То есть?

– Сказав сегодня, что это прорыв, вы были правы, – профессор промокнул носовым платком вспотевшую вдруг лысину, – но не представляете, насколько мощный.

– Почтеннейший Илья Ильич, вы изъясняетесь тайнами. Я ничего не понимаю.

– Хорошо, начну без словесной прелюдии. Краткость – сестра истины. Недавно группа ученых нашего НИИ, под моим руководством, осуществила наконец-то мечту современных психофизиологов, а именно – создала аппарат, фиксирующий сны, в буквальном смысле. Не буду вдаваться в научные подробности, это слишком скучно, скажу просто: наша машина считывает совокупность биотоков спящего человека, транслируя их в четкие распознаваемые образы.

– Вы хотите сказать, что с помощью вашего изобретения, можно наблюдать сновидение пациента на экране, как кино?

– В точку! Для этого подойдет даже ваша плазма, – профессор кивнул в сторону висящего на стене огромного телевизора. – Все: изображения, звуки. Вот это действительно переворот в медицине. Подумайте, насколько глубоко можно проникнуть в сознание психических и иных больных, наблюдая их грезы, анализируя их. Безусловно, это повысит глубину понимания патологического процесса и, следовательно – качество лечения.

– Великолепно! Примите поздравления. Боюсь загадывать, но, по мне, такое открытие достойно нобелевки. Но мне не понятна ваша озабоченность. Что-то не так?

– Вот именно, – толстячок надрывно вздохнул. – Ранее я испытал наш аппарат на пациентах разных выборок больных. Все было прекрасно, пока не пришел в ваше отделение спящих. В любом исследовании нужна группа контроля, то есть те, кто будет давать заведомо отрицательный результат. Такой группой должны были стать ваши подопечные. Вам же известно, как профессионалу, что сопор, как и кома – глубочайшие расстройства сознания, при которых сновидения просто исключены. Это давно доказано.

– Конечно.

– Первым объектом исследования в вашем отделении стал, как вы знаете, Дмитрий Гостин. Первым и единственным, увы. Этот уникальный случай настолько поразил меня, что я прилип к этому человеку на несколько месяцев.

Доктор Исаев присел на край кресла. Его не покидала уверенность, что самое интересное еще впереди:

– Продолжайте, Илья Ильич.

– Он видит сны.

– Гостин?

– Да.

– Что?! Это невозможно, исключено.

– Я сам так думал, пока не убедился в обратном собственными глазами. Понимаю, это невероятно. Но мною все зафиксировано, – профессор достал из кармана электронную флешку. – Вот видео. Конечно, здесь не все (полный архив составляет сотни часов записей). Тут самое интересное, ключевые события его видений. У вас найдется час времени для просмотра?

– Еще бы…

– Тогда приступим, – откашлявшись, собеседник грузно плюхнулся в широкое кресло.

– Поразительно! – заведующий находился в легком шоке. – Не поверил бы, если б не убедился воочию. А какая фантазия! Другая вселенная, плоская земля-блин. Надо же…

– Да. Замечу, что наблюдая множество записей снов других пациентов, я нигде не встречал такой яркости, выпуклости образов, реалистичности.

– Словно попал в настоящий мир.

– Вот в этом то и проблема.

– Что вы хотите сказать, коллега?

Гонт, скрестил короткие ручки на выпуклом животе:

– Давайте рассуждать логически. С одной стороны, мы точно, железобетонно знаем, что в аномалиях сознания, подобных сопору, коме, сновидения невозможны в принципе, поскольку в таком состоянии мозг просто не способен их генерировать, он отключен. Это неоспоримый факт. С другой стороны, мы своими глазами убедились, что пациент в классическом сопоре видит что-то, и это «что-то» – целый мир, самобытный, живой, самодостаточный. Дилемма. Каков вывод? Согласно «бритве Оккама4», истинным является наиболее простое объяснение, подчиняющееся прямой логике. Что из этого следует?

– Боже! – Марк Сергеевич задохнулся от смелости предположения. – Вы хотите сказать…

– Именно, мой друг. Я ученый, который привык доверять разуму и полученным данным, поэтому вынужден предположить немыслимое. Не уверен, но, судя по фактам, вовсе не исключена вероятность того, что виденное вами сейчас на экране – иная, далекая, но… реальность. Конечно, это всего лишь гипотеза, причем противоречащая современным научным представлениям. Но другого объяснения у меня нет.

– Я в замешательстве. Что вы планируете?

– Я намерен, с вашего разрешения, продолжить исследование более радикальным способом.

Не знаю, что они мне вкололи, но к вечеру стало легче. Нет, я не смирился с потерей моей вселенной, Энесси, но боль слегка притупилась, потускнела.

За окном небо, без единого облачка. Голубое вчера, голубое сегодня, завтра, неизменно, испокон веков.

В палате двое мужчин, я уже знаю их имена (благо, моей новоявленной супруги нет, побежала объявить коллегам о моем неожиданном «воскрешении»).

Первым начинает доктор:

– Как вы себя чувствуете, Дмитрий Фомич?

– Скверно. У меня просьба. Я отвык от дурацких местных церемоний. Поэтому предлагаю прекратить «выкать» и обращаться по отчеству. Имени достаточно. Ты не против, Марк?

– Гм, – собеседник слегка смутился, – а почему бы и нет? Скажи, что тебя беспокоит?

«Да уж, объяснишь тут…» – я скривился, не понимая, как описать, что чувствует бог, низвергнутый вдруг в человеки. Неожиданно на помощь пришел ученый:

– Я, кажется, понимаю тебя, Дмитрий. Ностальгия. Тоскуешь по Кнолосу?

– Что?! – я в изумлении вскинулся в кровати. – Как ты… откуда тебе известно о нем?

– Поверь, мы знаем достаточно, – коротышка понимающе улыбнулся. – Скажу больше: твой другой мир чрезвычайно любопытен.

– Знаю, сейчас ты начнешь убеждать меня в том, что одурев от бледных реалий жизни, мое подсознание, пребывая в отключке, создало собственный мир-мечту, своеобразный психологический наркотик. Брось, профессор. Я верю в то, что было там, и меня это устраивает. Давай пропустим фазу мозгокопательства.

– Ты ошибаешься, – карие, удивительно умные глаза ученого поймали мой взгляд, – я вовсе так не думаю. Более того, – он понизил голос до шепота, – что ты скажешь, если предложу тебе вернуться туда ненадолго?

Я оцепенел от нахлынувшей надежды. Если это розыгрыш, то слишком жестокий. Голос захрипел, как у простуженного:

– Ты это всерьез?

– Конечно. Кто же шутит такими вещами? Поверь, в моих силах погрузить тебя в прежнее состояние, вернуть в твой любимый мир. Только у меня условие.

– Какое?

– Мы пойдем вместе, вдвоем. Это достижимо. У меня есть соответствующая аппаратура, медикаменты. Позволь моему сознанию присоединиться к тебе там, в твоей яви.

– Зачем тебе это?

– Пойми, я ученый. Мне безумно любопытна эта… вселенная, откуда ты вернулся. Разреши побывать там гостем. Мне будет достаточно одного-двух дней, чтобы осмотреться, сделать выводы.

– Заметано, – опьянев от собственной дерзости, я в упор взглянул на заведующего, – только у меня тоже будет одно требование. Настаиваю, чтобы после погружения, меня навсегда оставили там, в моем Кнолосе. Это не обсуждается. И чтобы больше никто, никогда не смел возвращать меня. Для надежности, наша договоренность должна быть заверена документально. Финансовые вопросы не будут волновать руководство клиники, так как капитала от моей доли компании с лихвой хватит, чтобы поддерживать жизнеобеспечение этого тела до конца его дней.

– Даже так? – подал голос доктор. – Ты взаправду готов отказаться от реальной жизни?

– Еще как готов, Марк, – внутри поднималось чувство восторженного ликования. – Ты говоришь: реальность. А кто знает, что реально? Вижу, ты готов бороться за пациента. Не старайся, решение уже принято. Я не желаю жить в этом пустом мире, созданном не мной, с нелюбимой женой, в окружении врагов-конкурентов. Единственное, что могло бы меня остановить, это дети. Но их нет. Не сподобился завести. Все существование в работе, мрак ее побери. Каторга. Все! Это моя собственная жизнь, я волен ей распоряжаться. Звоните моему нотариусу. Он мигом подготовит все надлежащие документы о передаче руководства «Цикламена», опеку, завещание и др. После того, как подпишу бумаги, я в полном твоем распоряжении, профессор.

Пауза.

– Вижу, убеждать тебя бесполезно. Формально ты прав, – Исаев отвел глаза, – но как на это отреагирует твоя супруга?

– Она получит то, о чем так мечтала: деньги и власть. И прошу, не пускай ее сюда больше, это в твоих силах.

Удивительно, как стремительно готовится необходимая документация, когда работа щедро оплачена. Через пару часов все было напечатано, подписано и заверено.

Я свободен от этой суетливой обители миллиардов моих сородичей! Ничто не держит.

Еще полчаса, и уникальная аппаратура Ильи Ильича настроена, синхронизирована с нашими с ним мозгами, приведена в активный рабочий режим. Все готово к погружению.

Рядом вторая кровать. На ней – профессор. Его череп (как и мой) облеплен множеством разноцветных электродов, в локтевом сгибе – острое жало капельницы под кусочком пластыря, лицо обращено ко мне, пухлые бледные губы шепчут:

– Готов, Димка?

– Да. И… зови меня Рон.