Читать книгу Дар превосходства. Второй шанс - Юрий Кривенцев - Страница 15

«Ну и прогулочка», – Борис вяло сплюнул в сторону. Ноги заплетались, ужасно хотелось пить. Небольшая группка потерявшихся людей уныло двигалась вдоль улицы.

– Привал! – Грасс словно услышал мысли невролога. – Отдыхаем, ребятки.

С облегчением опустившись на выступ тротуарного бордюра, Саюкин бросил взгляд по сторонам.

Тут все было чужим, неправильным, даже время, казалось, изменило свою размерность. Здравый смысл подсказывал, что с момента их высадки из маршрутного такси прошло часа три, не больше, но усталое, налитое свинцом тело, затуманенный мозг, говорили о другом – наверняка уже глубокий вечер.

Вновь молчание и топот девяти пар ног.

– Ну и тоска, – выдохнула Ольга. – Когда же это кончится? Ксюша не железная, к марш-броскам не привычна.

– Вот попадалово! – желчно выдавил Саюкин, со злостью пнув колючий камушек на асфальте. – Складывается впечатление, что нас ведут куда-то, заманивают…

Ни слова в ответ, только тихое сопение и шарканье многочисленных подошв. В голове у каждого только мысль о привале.

– Посмотрите, – сочный баритон Васькина вывел всех из полуступора, – вон, здание Сбербанка, оно же… живое вроде… в смысле – не обманка, настоящее, так мне кажется. И свет изнутри…

Не сговариваясь, путники ускорили шаг. Тридцать секунд, и перед ними стеклянные двери банка.

Семен Петрович рванул ручку на себя:

– Закрыто, мать твою… Эй, здоровяк, твой выход.

Не заставляя себя уговаривать, Антон с разбега врезался плечом в стекло и… отскочил, постанывая от боли.

Грасс скривился:

– Ну что ж ты… как дитя малое? Голова тебе на что? Обезьяны, и те используют подручные средства.

Немой Павлик подобрал с тротуара увесистую каменюку (лежавшую тут, как по заказу) и с силой швырнул груз в препятствие.

Хрустальный звон, и тысячи крохотных осколков стекла сверкают под ногами. Проход свободен.

– Вот молодец пацан, – крякнул офицер, – Вроде доходяга, а как засандалил… Ну что, войдем?

Изнутри офис казался настоящим.

– Я часто бывал в этом отделении. Вроде бы все по-прежнему, вплоть до мелочей, – Мельков сунул банковскую карту в банкомат. – Не работает, даже табло не светится.

– Да все мы тут бывали, – буркнула Ольга. – А банкоматы – не проблема, уверена, деньги нам тут не помогут. Вот, если бы… – уставившись в угол помещения, она вдруг задохнулась от восторга. – Кулер!!! Боженьки! Надеюсь, это не муляж.

В полном молчании вся компания скопом бросились к питьевому аппарату.

– Не напирать! Всем хватит, – рявкнул Семен Петрович. – Сначала девочка.

Опорожняя уже четвертый стаканчик, доктор все не мог напиться. Вода! Мелочь, пустяк… без которого жизнь невозможна.

Офицер оказался прав – воды оказалось предостаточно. В двадцатилитровой бутыли оставалось еще не менее двух третей благословенной влаги. На пару дней хватит.

Утолив жажду, люди в изнеможении попадали на кресла, не в силах двинуться дальше.

– Хоть убейте, – выдохнул Аркадий Константинович, – но я не встану, не мальчик уже. Уверен, всем нужен отдых. Предлагаю заночевать прямо тут. Банкеток и кресел хватит на всех. Не царские ложа, конечно, но спать можно. Что скажете?

– Профессор прав, – неожиданно подала голос зеленоглазая молодка. – Все на пределе.

– М-да, – Васькин блаженно прищурился, – Вот что замечательно. Утром, в нашем мире было довольно прохладно, а в этих местах… комфортно, безветренно. Будто кто-то специально создал тепличные условия для пленников.

– Вот-вот, – гоготнул профессор. – Похоже, гипотеза нашего уважаемого доктора о высшем разуме, изучающем группу жалких людишек, имеет право на жизнь.

– А что? Может так оно и есть? – с вызовом бросил студент. – Смотрите, даже воду для нас приготовили… и лежаки… Правда, в животе урчит. Вот пожрать бы еще и на боковую.

Борис ободряюще похлопал студента по плечу:

– Ты еще тайских массажисток закажи, сибарит. А что до питания… еда – не вода. Без пищи, если есть питье, даже худенький человек может выдержать несколько месяцев, как врач говорю. Иной раз поголодать даже полезно. Хотя… не хотелось бы так долго. Надеюсь, утром найдем чего-нибудь. Если тут бывает утро…

– Должны найти, – сонно промурлыкала Ольша. – Помните, в нашем городе дальше по улице был супермаркет. Хочется верить, что он и тут будет… всамделишным.

– Да, – вставил студент, – совсем рядом, метров триста. Но… сил нет… может завтра?

Семен Петрович подошел к выключателю:

– Ладно, если даже молодежь выдохлась, тогда отбой. Все улеглись? Гашу свет.

Блаженное отдохновение. Натруженные мышцы гудят (И с чего они так устали? Прошли-то не более километра). Борис смыкает веки, и вдруг слышит сдавленный шепот:

– Доктор, не спишь? – это полковник. Его банкетка рядом, мужчины лежат голова к голове.

– Нет еще. Что случилось?

– Да ничего особенного. Так, поговорить надо. Ситуация серьезная, обсудить бы.

– Слушаю.

Грасс поерзал на неудобном лежаке:

– Неспокойно мне, эскулап. Отряд у нас непростой… совсем непростой, к каждому свой подход. С солдатами проще, понятнее. А эти… неизвестно, чего ждать от них.

– Тут тебе не армия.

– Да на гражданке все сложнее.

– Понимаю. Если нужна помощь…

– Я как раз об этом, – голос офицера стал чуть доверительнее. – Из всей компании ты мне кажешься наиболее адекватным, надежным. Надеюсь, на тебя можно положиться?

– Конечно. Спасибо. А чего конкретно ты опасаешься?

– Да мало ли… Положеньице у нас аховое, а единения нет, народец разрозненный, кто-то может сорваться. Вспомни, что сегодня с Ольгой произошло.

– Н-да…

– Гражданские… – Семен Петрович будто выплюнул это слово, – ты их знаешь лучше меня, однозначно. Так что… если почувствуешь чего – не медли, дай знать.

Борис поднялся на локте и бросил взгляд на собеседника:

– Если откровенно, я уже могу поделиться кое-чем. Ты прав, наша группа совсем разношерстная, каждый из них – личность, непохожая на других. Кто-то открыт, как на ладони…

– Васькин, Мельков.

– Вот-вот. А кто-то – вещь в себе, не знаешь, чего выкинет через минуту. Непростая ситуация.

Грасс тихо кашлянул и выдохнул:

– Меня волнует одно – состав нашей группы ненормален, в жизни так не бывает.

– Ты о чем?

– Во-первых, серьезно больны двое из девяти, это многовато, более 20 процентов. Во-вторых, трое – ярко выраженные одиночки. Треть всего состава – это слишком много. Случайность? Нет уж, не верю. Теория вероятности опровергает подобное.

– Стоп, ты что-то напутал, – доктор понизил голос. – Одиночки? Почему трое?

– Ну как же: Паша Зотов, Лиза, ну и Ксения, разумеется.

Саюкин хмыкнул:

– А ты наблюдателен, командир. Правда, слегка ошибся в количестве. Таисию забыл.

– А ее-то ты с какой стати приплел?

– Поверь специалисту, – молодой человек уставился в слепое окно, – у этой дамочки явные признаки самоизоляции, серьезного ухода от общества. Уж не знаю, что произошло в ее жизни, но факт налицо. Посуди сам, любая другая женщина ее возраста, попавшая в такой переплет, или трещала бы без умолку, или непрестанно причитала, или хотя бы старалась сблизиться с остальными, как Ольга, чтобы чувствовать себя под защитой. А эта молчит. Кстати, она единственная, кто лег спать сегодня не в общем холле, а в отдельном закутке, в секции кредитования, а это тоже признак. Хотя ты прав, из всей четверки одиночек Таисия Ивановна более перспективна, внутренне готова к общению.

Полковник досадливо крякнул:

– Ладно, пусть четверо. Но это же еще более странно, почти половина из группы. Сказанное тобой только подтверждает мои опасения.

– Ничего странного в этом нет, Семен Петрович.

– Ты шутишь?

– Ни в коем разе. В принципе ты был бы прав, если б говорил о населении небольшого городка, или деревни, где все открыты, знают друг друга. Там такой процент нелюдимых персон действительно был бы ненормальным. Но не забывай, мы живем в мегаполисе. Москвичи – самые одинокие люди в стране (а может – и на планете), замкнутые, с головой ушедшие в свои дела, равнодушные, безучастные. Да таких там почти половина, если не больше. Хочешь эксперимент? Возьми любую многоэтажку внутри МКАДа, и понаблюдай за одним единственным подъездом – сколько человек в нем хотя бы знакомы друг с другом, десяток, два? Остальные живут, как бирюки, словно в пустыне, не желая видеть соседей, общаться с ними. Так что, друг мой, если брать нашу выборку из девяти человек, тут ты ошибся: она ничем не нарушает твою статистику, наоборот, адекватно отражает ее.

– М-да, печально.

Борис улыбнулся в полумраке:

– Это же очевидно. Как ты мог не видеть этого, полковой командир? Москвич, ёлы-палы… Ага, кажется понимаю – похоже ты дембельнулся совсем недавно.

– Вот именно. А насчет отчужденности, это ты меня огорчил. Не думал, что все так плохо.

– Увы, самоизоляция – бич цивилизации, она меняет саму структуру общества, ее приоритеты. И кто знает, чем это закончится?

Грасс озадаченно крякнул:

– Ладно, мы уклонились от темы. Я к чему подвожу-то: выходит, из всей нашей «подопытной» группы, кроме тебя я могу рассчитывать только на профессора и Ольгу.

– Да, надежные люди. Ну а Антон?

– Смеешься? Он, как дитя, шалопай. Мозги есть, конечно, но дурень дурнем, ветер в голове, – десантник сдавленно зевнул. – Ладно, хорошо поговорили, а теперь спать давай.

Антоше не спалось. Близость юного сексуального девичьего тела, что покоилось на соседней лежанке, будоражила кровь, рождая неконтролируемый гормональный прилив. Вдохнув тончайший запах дорогого парфюма, исходящий от очаровательной соседки, шумно выдохнув, он решился:

– Лиза.

Тишина.

– Лиза.

– Чего тебе?

– Не спишь?

– Тупее вопроса не слышала.

Васькин осекся, он не знал, как подступиться к этой колючке. Говорят, в таких ситуациях стихи помогают, но из одурманенной тестостероном памяти, как назло вылетели все вирши. Что делать? Коль начал – отступать поздно. Он прошептал:

– Лиза, а у тебя парень есть?

– Отвали.

«А что я теряю? За спрос не убьют», – ошалев от собственной дерзости, Антон выпалил:

– А ты могла бы полюбить такого… как я?

Девчонка презрительно хмыкнула:

– Вот еще. Ты же натуральный слабак.

– Чего?!

– Да не в том смысле… На вид-то ты самый здоровый, любого мог бы уработать, а вот морально…

Антоша вскинулся:

– А морально-то чего не так?

– Того… Этот солдафон вертит тобой, как хочет, а ты и рад стараться. Приятно быть шестеркой, Ромео? Нет, мне нужна не тряпка, а настоящий мужик, защитник.

Юноша замер. Он умел читать между строк. «Это намек, первый шаг. Она не против, если…».

Изнутри вдруг поперло что-то животное, воинственное, доминантное. Голос захрипел, как у простуженного:

– А если я… докажу… стану главным?

– Треп все это. Не сможешь.

Из горла вырвался рык:

– Смогу!

Собеседница вдруг повернула лицо к нему, ее глаза блеснули в темноте зеленым, как у волчицы. Долгий молчаливый изучающий взгляд. Затем она поднялась мягко, по-кошачьи и присела рядом. Холодная узкая ладошка легко коснулась небритой щеки молодого человека. Показное равнодушие ушло прочь, сейчас изумрудный взгляд девы светился интересом, обещанием:

– Вот тогда и посмотрим.

Немая пауза, и женский шепот:

– Ну, что застыл? Губу закатай и спать.

По земным меркам глубоко за полночь. Все давно в объятиях Морфея, только Аркадий Константинович тупо гипнотизирует высокий белый потолок. Бессонница – неизменная спутница старости. Если удастся задремать часика на три – и то хорошо.

Из головы не выходит навязчивая мысль: как они попали сюда, что это за место, кто он, тот таинственный кукловод, что затеял все это? Иной мир, а возможно – и иной разум. Вот он, шанс проявить себя, коснуться неизведанного, той тайны, о которой не подозревал ни один ученый мира. Хочется погрузиться в размышления о проблеме, о перспективах ее решения, но вместо этого утомленный мозг почему-то посещают расслабляющие мысли о прошлом, о прожитой жизни.

С самого детства в бытии Аркашки Мелькова все было радужно: зажиточная образованная семья (интеллигенты в шестом поколении), большой дом, крепкое здоровье. Он еще не успел родиться, а судьба будущего малютки уже была предрешена его заботливыми и влиятельными родичами: все схвачено, обо всем договорено заранее. Жизнь простиралась перед ним прямой зеленой дорожкой: обучение в образцовом лицее, престижнейший университет, аспирантура, блестящая защита кандидатской, затем – докторской, должность декана, успешные выборы в депутаты городской Думы. Перед молодым перспективным политиком были распахнуты двери в лучшие дома города.

Чего еще желать?

Семьи.

Женился он не по любви, с подачи родителей (как и все, что делал в своей жизни), на «правильной» девушке из нужного общества. Удивительно, но вскоре он смог убедить себя, что действительно любит супругу той тихой спокойной любовью, которая способна пережить десятилетия (так и вышло, как оказалось впоследствии).

Спустя полтора года с Мельковым младшим произошло нечто жизнеопределяющее, он будто проснулся от сладкого сна. Случилось это мгновенно (он даже помнит тот час – празднование юбилея своего отца). Молодой человек вдруг понял: тот лощеный щеголь с пресыщенным взглядом, что отражается в зеркале – это не он, а всего лишь открытка, витраж, искусственный золотой мальчик, каким хотели его видеть родные. А где же он сам, Аркадий, тот, каким его задумала мать-природа (или Господь)? Его нет…

Это был тихий незаметный бунт. Он разом отказался от родительской протекции, советов, финансовой поддержки, престижной должности, доставшейся по блату, от депутатского портфеля, и начал строить себя заново. Игнорируя предостережения родителей, без сожалений расставался с внешней бриллиантовой шелухой, избавлялся от нее, как змея от старой ненужной кожи. Это было совсем нелегко, но ему хватило воли, таланта, трудолюбия. В конце концов, многолетние усилия принесли результат – Аркадий Константинович стал тем, кем сам желал быть – педагогом в вузе, и, как оказалось, очень неплохим педагогом.

Будучи далеко не глупым, биолог давно разочаровался в современной науке, открыв для себя, что чем глубже погружаешься в ее дебри, тем отчетливее понимаешь, что, несмотря на великие достижения и мировой прогресс, человечество не знает практически ничего о сути бытия, как на космическом уровне, так и на биологическом. А каждую непознанную тайну ученые трусливо прикрывают вымученными, внешне стройными гипотезами, на деле не выдерживающими никакой критики. Так создается иллюзия познанности Вселенной и ее законов. Ученые… букашки, мнящие себя венцом творения.

Да и кому сейчас вершить великие открытия? Профессура старой закалки давно вымерла, на их место пришли молодые пронырливые дельцы от науки, главная цель которых не познание, а нажива. Под бредовые завиральные идеи эти ловкачи выигрывают миллионные гранты, кладут деньги в карман и… ничего не делают, лишь занимаются отписками и отчетами по якобы успешно выполняемым целям. Чистейшей воды хищение госсредств. И так – по всей стране. А чего бояться, проверять-то результаты работ некому, нет такой инстанции.

Пустая профанация.

Иногда он спрашивал себя: «а чего ты достиг, чем можешь гордиться?». Ответ всегда был один – дочь, Ленка.

Мельков тихо вздохнул, повернулся на бок, и снова погрузился в сладкие воспоминания.

Ленуська, мышка, его единственное чадо, умница, красавица, жемчужина их семьи.

Она была поздним ребенком. Жена зачала с помощью ЭКО6, выносила и родила в сорок с небольшим.

С рождения девочка унаследовала неслабый интеллект отца, но, в отличие от родителя, Творец также одарил ее стальной волей, благодаря которой она всегда добивалась желаемого, была заводилой, лидером в любой компании.

Возмужав, Лена выбрала иную жизненную стезю. Закончив с медалью школу, она поступила в МГУ на факультет журналистики.

Девушка всегда планировала свою жизнь, делала все загодя, умела наводить контакты, обладала даром нравиться другим. Папаша не удивился, когда узнал, что, получив «красный» диплом, дочь тут же приняла запрос из Берлина на специализацию, с подписанным контрактом, гарантирующим работу в Евросоюзе.

У нее все получилось. Всего два года работы выездным репортером в горячих точках, и, как результат – Пулитцеровская премия за ошеломляющую статью о торговле человеческими органами в одной из стран Северной Африки. Еще через шесть месяцев – брачный союз с немцем, коллегой по работе, вид на жительство, гражданство.

Леночка была в восторге, вот только они, ее родители… Аркадий Константинович не мог предположить, что так будет скучать по дочери. Когда девушка покинула дом, оба супруга словно осиротели, потеряли часть себя. Да, так и было. Иногда она звонила. Он слушал ее звонкий родной голос, доносившийся из трубки, и понимал, что в эти секунды по-настоящему счастлив.

Порой накатывала депрессия, он поддавался слабости, хотелось, чтобы Ленка все бросила и вернулась к ним, домой. Отец мысленно материл себя последними словами, понимая, что ставит свое личное, свой эгоизм выше интересов дочери.

Боже, как это тяжко, быть брошенным родителем.

Возможно, они так и прозябали бы в серой тоске, но пару месяцев назад случилось чудо: дочь оформила документы на их переезд в Германию. Вот это был сюрприз! И понеслось: визы, загранпаспорта, и прочая дребедень. В хлопотах время летит незаметно. Не успели оглянуться, а через три дня – вылет.

Всю последнюю суетливую неделю жаждущего встречи отца не отпускало восхитительное чемоданное нестроение. Минуты тянулись, как часы, часы – как сутки.

Вчера был последний день его работы на прежнем месте. Друг, обещавший подкинуть его до университета на своем авто, почему-то опаздывал, его телефон не отвечал. Эх, если бы он знал тогда, взял бы такси, однозначно. Так нет, дернул же бес прокатиться на той злосчастной маршрутке.

Да, строя планы, дразнишь провидение.

Случаются же такие завихрения в жизни. Нет, он не пенял на судьбу (что стоит его жалкая жизнь по сравнению с высшей Истиной?), почувствовав вдруг – вот он, тот шанс, о котором мечтает любой ученый, быть может, это приключение – то предназначение, миссия, ради которой он создан, возможность разгадать нечто сокровенное, немыслимое… коснуться тени дыхания Создателя…